Год 1994-й, ноябрь

Время было прекрасно и одновременно страшно тем, что, засыпая вечером, никогда не знал, чем встретит тебя утро. Вот ты обычный, незаметный даже житель маленького приграничного городка, у которого и летом-то газовая плита работала далеко не каждый день. И не твоя вина, что всего-то и печали, что то долги у области, то газа нет вообще, а то, что мимо идут цистерны, так это, как в том мультфильме, всего лишь «оптический обман зрения». Но вот и зима не то, что на пороге, и даже не в прихожей, она уютно, по-хозяйски расположилась на кухне, прежде всего, чтобы порадовать тебя известием о том, что газ подорожал снова, на сущий пустяк, всего-то в двенадцать раз.
А вот если живешь в уже знакомом всем Вышгородке в полностью размороженном в прошлую зиму доме, то хотя зима прочно обосновалась во всех комнатах, хозяйничать ей тут осталось недолго. Мы в очередной раз попросили приехать в район Нестерова именно по вопросам передачи объектов соцсферы и провожали его, получив твёрдое заверение, что деньги на ремонт этого дома из лимитов его управления он выделит, так что можно звать на объект подрядчика, который только и ждёт отмашки. На этот раз организацию, готовую срочно сделать такой ремонт в такие сжатые сроки, мы нашли в Белоруссии.
Наш маленький, но собственный молокозавод настолько погряз и запутался в долгах и взаимных неплатежах, что, как утопленник, который хватается за соломинку, открыл на проходной мини-магазин, скорее ларёк по продаже своей продукции, благо склад под боком. Заводик на окраине, покупатели идут сюда пешком, но это того стоит: качество хорошее, всё свежайшее и дешевле, чем в магазинах. И все понимают, что дни молокозавода сочтены. А у меня не идёт из памяти летняя история.
Итальянцы вышли на администрацию сами и логика их действий была проста и понятна. Пограничная станция, здесь же таможня, плюс – на заводе скважина с прекрасной водой. Отсюда и желание купить завод, чтобы устроить производство по розливу соков из готовых концентратов. Я поехал на переговоры к собственнику предприятия в Псков. Завод входил в систему псковского молочного комбината. Его директор, этакий коммунист-буржуй, явно решил, что, угостив нас мороженым, он уже сделал великое благо. А посему он не собирается рассматривать всерьёз этот вариант. Он словно издевался над нами и не скрывал своего довольства при этом. Получалось по этой логике, что гори оно всё там, в Пыталове, синим пламенем, но своего он не упустит и из рук не выпустит. А ведь, по совести, говоря, своего-то у него в этом комбинате была разве что должность, полученная в советские годы. Как довершение сего парадокса в кабинете над головой директора по-прежнему висел портрет вождя мирового пролетариата. Хотя надо бы заменить его на портрет Чубайса, ведь именно благодаря хитро прокрученной приватизации вся молочная переработка в области, кроме городского молочного завода, превратилась ни с того, ни с сего в семейный бизнес.
Это был второй случай, когда выходило, что вместо совместного поиска выхода из проблемной ситуации вторая сторона предлагает идти в тупик. В первом всё выглядело с виду наоборот, но, по сути, тоже вместо экономики – психология и несуществующие страхи.
В семидесятые годы произошло то, что для Пыталова стало событием: на пустыре за железной дорогой постепенно, ни шатко, ни валко, но возвели корпус швейно-галантерейной фабрики, обеспечив как минимум несколько сотен женщин стабильной работой. Исходя из названия, ассортимент продукции складывался из мелкой галантереи, а центральное место в ней занимал выпуск бюстгалтеров. Судя по отзывам местных модниц, модели были несколько примитивны, слишком стандартны, но имели неоспоримое преимущество: они шились из добротных тканей, и даже отделка исключала синтетические материалы, а это значит, что изделия не вызывали практически аллергии и для повседневной носки женщинам подходили как нельзя лучше. Конечно, молодые девушки-технологи, приезжавшие на фабрику после окончания техникума, регулярно посещавшие ярмарки и ориентировавшиеся хотя бы на изделия той же «Трибуны», хотели бы проектировать и шить и что-то другое, но, кроме могущественного госплана, у них на фабрике на пути стояло не менее существенное препятствие – их же директор. Так уж сложилось исторически, что, искренне заботясь о предприятии и коллективе, она представляла эту самую заботу весьма своеобразно: самая лучшая перемена – пусть всё идёт так, как идёт. И дошло до того, что в начале 90-х фабрика уже шила наволочки, ещё что попроще, и даже таким заказам была рада.
 И вот летом в согласованные дни, на Троицу, из Риги в Зили приехал уроженец этих мест, а теперь директор крупного швейного объединения в Латвии. Будучи на кладбище в Коровске, передал для меня через настоятеля храма отца Геннадия приглашение приехать в Ригу с тем, чтобы обсудить выгодное предложение. Оно и впрямь оказалось выгодным: его акционерное общество как раз собиралось закупить в Германии новую производственную линию, а часть старой готово было поставить в Пыталово, обеспечив при этом заказами. Но, понятное дело, бизнес есть бизнес: ему нужно было продать, в нашем случае скорее взаимообразно уступить, хотя бы 51 процент акций пыталовской фабрики. Сомнения меня не покидали всю обратную дорогу из Риги, зная нашего директора не один год, но я всё-таки не ожидал, что, перебиваясь буквально с хлеба на воду, отказ окажется столь категоричным. Я попробовал зайти со стороны коллектива, но, как только лёд, казалось, начал трогаться, «вовремя», как всегда, вмешались наши коммунисты, и я понял, что пора остановиться, иначе меня обвинят во всех смертных грехах, а поскольку речь шла об участии латвийского капитала, это тем более чревато.
Я не стал, да и не имел, наверное, права говорить в лицо директору о том, что будущее важного для района предприятия после отказа от сотрудничества с инвестором, иностранным ли, российским, становится совершенно очевидным – ему предстоит захиреть и умереть. Российского инвестора я упомянул не случайно. С Александром Паникиным, создателем и владельцем «Панинтера» меня случайно свела всё та же московская суета, царившая вокруг многих официальных мероприятий. Правда, его условия были чуть жестче: полное поглощение фабрики концерном, а об этом директор даже слышать не желала.
***
И снова две стороны одной медали. Находились те, кто хотел искренне помочь селу. Пять хозяйств района и несколько фермерских хозяйств на абсолютно добровольной основе начали сотрудничать с Никоновским аграрным институтом по поискам приемлемых моделей выживания в нынешних условиях.
И в эти же дни пришло из Москвы известие о том, что проснулось Госкомимущество. После того, как успешно и правильно, по их мнению, приватизировали нефть, газ, золото, алмазы и что-то ещё, выяснилось, что прежнее руководство района по мнению Госкомимущества неправильно, а значит незаконно преобразовало совхоз «Белорусский» в ТОО. Как следствие, Москва подала в суд на район. Силы были изначально явно не равны, но начались мои хождения по кабинетам, а наши юристы оказались тоже не лыком шиты, и в итоге судебных разбирательств пришли к соглашению, что ТОО выкупит за 18 миллионов рублей государственную долю в рассрочку на три года. Это была маленькая, но победа, зато какова её цена: для ТОО даже шесть миллионов в год были огромные деньги, а вот как могли изменить экономическую ситуацию в стране полученные бюджетом эти же шесть миллионов в год, так и останется на века неразрешимой загадкой. Или, будучи неполученными, они обрушили бы финансовую систему страны?! За отсрочку мы бились совсем не случайно, а помня восточную поговорку, что за три года многое может измениться: то ли ишак сдохнет, а то ли эмир умрёт.
А сам посёлок Белорусский снова оказался в центре событий. Приехавшие по итогам прошлого визита Гуленко специалисты НИИ коммунального хозяйства из Санкт-Петербурга провели тщательную ревизию жилого фонда, объектов соцсферы, коммунального хозяйства и вынесли свой вердикт: на восстановление посёлка до хотя бы минимальных нормативных стандартов понадобится порядка шести миллиардов рублей, а единственным возможным источником их получения в явно аварийном состоянии является министерство по чрезвычайным ситуациям. Общий вывод многостраничного анализа сводился к одной фразе: общее состояние посёлка катастрофическое, чему во многом виною изначально абы как выполненные строительно-монтажные работы. Внимательно прочитав весь пакет документов, пришёл к весьма дерзкой мысли: попытаться наказать виновных в этом безобразии. С чем и отправился к прокурору района Наталье Мацкевич. Конечно, её, как и меня, сильно смущало то, что Белоруссия теперь другое государство. Поскольку международное гражданское право всё равно существует, она попросила оставить ей документы, чтобы ознакомиться с ними перед тем, как звонить наверх, а несколькими днями позже пришла с новостями.
- Ты знаешь, у меня тоже руки чесались как-то добраться до тех, кто оставляет такие подарки, но, к сожалению, нам бы это не удалось, будь даже сейчас Белоруссия прежней. Вот прямо так, как у нас, а, по сути, с тем или иным уровнем брака выполнен весь посёлок, советское законодательство сталкиваться не предполагало. Но, даже если идти пообъектно, то есть уже сложившаяся практика, в том числе судебная, что срок исковой давности по объектам капитального строительства составляет всего три года после даты официального ввода объекта в эксплуатацию, а у нас этих лет уже в два раза больше. А самое главное: если иное не было предусмотрено договором, то срок гарантии по объектам капитального строительства тоже принято считать трёхлетним. Иными словами, в нашей ситуации уже больше вины тех, кто осуществлял строительный надзор, кто, в конце концов, подписал акт с положительной оценкой выполненных работ.
И, несмотря на это, всё равно стало легче: известна предположительная цена вопроса и указан путь, а значит снова привычные уже письма и хождения по кабинетам. Забегая вперёд, отмечу, что неожиданно для многих, а где-то, наверное, и для нас самих, эти усилия увенчаются успехом и финансирование МЧС откроет.

***
Знаковым, как принято в таких случаях говорить, стал в ноябре визит в Псковскую область Президента Ельцина. В числе других мероприятий центральным следовало считать его приезд на только что открытый международный пункт пропуска «Куничина гора» на границе с Эстонией, а фактически располагавшийся на окраине Печор.
Под зал для рабочего совещания, которое демонстративно проходило на пункте пропуска, откуда видна была эстонская территория, отвели единственное более-менее подходящее помещение. К его неудобствам следовало отнести вытянутую форму и получилось, что место для Президента оказалось по центру сразу у входа. Вдоль лицевой стороны стола разместили тех, кто представлял администрацию президента, правительство, федеральные органы власти, администрацию области, а всех тех, кто рангом ниже, посадили с другой стороны. Так получилось, что мы с моим печорским коллегой оказались напротив Президента и нам ничего не оставалось делать, как наблюдать за ним, внимательно слушая всё и делая пометки в блокноте. Но первое впечатление так и осталось в памяти основным: передо мною сидел уставший, измученный и, вероятно, больной человек с совершенно потухшими глазами.
Хотя с виду совещание шло, как и полагается: короткие доклады со стороны области и федеральных структур, вопросы тут же по ходу, реплики Президента, поручения. Основную триаду можно было бы сформулировать так: совещание здесь, в сотне метров от эстонской территории – это более чем конкретный ответ на разного рода спекуляции по территориальным претензиям со стороны соседей, граница и дальше будет обустраиваться и оснащаться техническими средствами для её охраны; целесообразно рассмотреть вопрос о перечислении в бюджет пограничных районов до 20 процентов средств от таможенных доходов, полученных на этой территории;  сами администрации на местах должны не ждать чего-то от кого-то, а заниматься поиском новых решений для пополнения бюджета и развития своих территорий.
Собственно говоря, мы с моими коллегами из приграничных латвийских районов думали об этом почти постоянно, изучали, хотя бы в теории, европейский опыт, тоже мечтали и о приграничном сотрудничестве, и о кооперации. И, определённо не зная заранее о визите в область Ельцина, готовили ещё одну встречу, по сути, уже на межгосударственном уровне. На этот раз инициатором выступал я, а местом проведения, конечно, стал Псков. Какие-то организационные вопросы решались по телефону, но и ездить туда-обратно пришлось чаще. На само мероприятие обе стороны возлагали серьёзные надежды, поскольку нам удалось привлечь к участию с латвийской стороны двух депутатов Сейма, двух министров и, конечно, бизнес-структуры и руководителей местного самоуправления, в том числе и республиканского уровня. И снова странная ситуация, и ощущения: есть понимание пользы этого для жителей, малого бизнеса и местного самоуправления, эти люди знают о приграничном сотрудничестве больше и лучше нас, есть заверения приложить свои усилия для решения вопроса на уровне сопредельных стран и… опасение, что это решение не состоится. Опасение, которое оправдается, поскольку есть с обеих сторон силы, которые, как ни банально это звучит, влиятельнее нас.
Лично мне встреча принесла в итоге только одно утешение в виде пересказанного позже разговора в курилке, в котором участвовали сотрудники комитета по внешнеэкономическим связям администрации области и предприниматели из Латвии. В лицах это выглядело примерно так.
- Где вы нашли такого человека на должность главы администрации Пыталовского района?
- А что, что-то не так? Да, он человек новый, но интеллигентный, образованный, старается, делает что может, вероятно, не всё получается, так и в целом ситуация сложная.
- Да нет, мы не это имели в виду. Не то, как он работает, а то, что с ним невозможно работать: он взяток не берёт, а те латвийские фирмы, которым он разрешил въезд в район, ничего не платят ему за это.
- Так, наверное, это и хорошо.
Впрочем, у поручений Президента по итогам его визита в область и совещания на Куничиной горе тоже судьба была неутешительной. Да, по большому счёту область что-то получит, но приграничные районы в главном, в смысле наполнения их бюджетов, останутся при своих интересах.
***
 Мои хождения по московским кабинетам…. Наверное, необходимо маленькое отступление от начатой мысли. От старших товарищей ещё по комсомолу, по КПСС я уяснил для себя из административной системы не только анекдот о том, зачем в рабочем столе сбоку четыре ящика. Нет, не для того, о чём, возможно, вы подумали. Получаешь ты на исполнение документ, не торопись рваться в бой, положи его в верхний ящик. Прошла неделя, никто не вспоминает, переложи во второй. Ещё через неделю – в третий, потом в четвёртый, а спустя месяц можно просто выбросить в корзину. Я уяснил себе и то, что у каждого сверчка свой шесток. Бубнов пришёл в наш район первым секретарём райкома партии уже после моего избрания вторым секретарём райкома комсомола и сразу начались наши с ним стычки практически после каждой моей поездки по району: «ты что суёшь нос не в свои дела? Зачем заезжал на ферму на утреннюю дойку, какое тебе дело до того, что райпо не завезло в какой-то магазин». И т.д. и т.п. И, естественно, что районному руководителю даже во многие областные кабинеты вход был заказан, не говоря уже про столицу.
Правда, дальше у меня был пример Воробьёва, который, придя на смену Бубнову, и Никонова отыскал в Москве, и тропинку туда проторил. Уже в описываемый период Бубнов, ставший депутатом областного Собрания, а в советские годы он дошёл-таки до должности первого заместителя председателя облисполкома, отвечавшего за агропромышленный комплекс области, как-то в приватном разговоре поделился со мною тем, что первый инфаркт у него случился как раз в Москве. Он был по характеру резок и по натуре где-то волюнтарист, и провокатором сердечного приступа выступила обычная для Москвы ситуация, ведь у себя в области он был фигура, а тут приходится стоять часами в приемной у министра, который по утверждению секретаря всё ещё занят, и когда мимо тебя туда и сюда снуёт абы кто, как кажется. 
Но в 90-е годы, по-своему страшные, тем районщикам, кто искал этого, путь в Москву заказан не был, а уж до кого доберёшься зависело только от тебя. Ситуация и впрямь отдавала каким-то налётом почти киношного авантюризма, но я, к примеру, звонил в Министерство финансов, в департамент, курировавший, в том числе, вопросы финансирования местного самоуправления, и вместе с начальником финансового управления ехал на Ильинку и там находили время разговаривать с нами на понятном языке.
 Так вот, в результате моего хождения по столичным кабинетам однажды оказался в Администрации Президента в таком, где мне показали ксерокопию титульного листа с теми самыми поручениями по итогам визита Ельцина к нам. Как и полагается сверху была резолюция Бориса Николаевича Черномырдину подготовить необходимые решения правительства, а сбоку красовалась виза Чубайса «Считаю не целесообразным». И всё. Без комментариев.
Звонок из приёмной Аграрного института был делом привычным. Поговорив с помощницей Никонова по стандартной схеме «Ну, как там живётся в столице? – А как в нашем подшефном районе?», перешли к сути её звонка. Она хотела выяснить, буду ли я в ближайшие дни в районе, чтобы отправить к нам заокеанского гостя, которым станет директор института развития села из Сиэтла, что в США, доктор Простерман. С ним приедет сопровождающая его сотрудница института и переводчик.
Встретив гостей на вокзале и, понимая, что разговор, скорее всего, будет не пятиминутным, расположились за столом, где мой помощник накрыла всё для чая. Приноровившись к темпу переводчицы, мы втянулись в обсуждение насущных проблем села. По мере развития беседы я отчётливо видел, как округлялись или уже оквадрачивались глаза сотрудницы института. Ей явно вкратце отрекомендовали меня, как «демократа и нашего человека», а за столом происходили странные вещи: и глава администрации района, и американский гость говорили с болью об одном и том же. О том, что сельское хозяйство в России ведут к развалу, о том, что делается всё не то и не так. Более того, что вина Америки в данном случае состоит в том, что она не только не распространяет у нас свой опыт успешно работающего фьючерсного рынка в сфере сельского хозяйства, но и всеми силами препятствует этому, видя в том прямую выгоду для своих фермеров. Увы, хотя в этом мы были и не одиноки, но нас тоже в равной мере не слышали, да и не слушали те, кто принимал решения по обе стороны Атлантики.