ТАБУ. Часть I. Оборотень полнолуния, 1-6

«Луна – главенствующая сила, мотор всей органической и умственной  жизни на Земле. Все мысли, все действия обычных людей, как и рост растений и инстинкт животных, повинуются лунным флюидам. Тонкая чувствительная пленка органической жизни, охватывающая  земной шар, полностью зависит от спутника, который действует на  биосферу, как электромагнит. В обычной жизни человек не имеет возможности освободиться от влияния Луны. И даже после смерти его душа рискует быть притянута  Луной. Инициация есть освобождение от магического лунного притяжения. Это единственный способ стать человеком пробужденным, то есть независимым существом или, как говорят последователи даосизма, Настоящим Человеком.»
                Ян Хануссен



«Ночь - его стихия. Ночью в нем живет другой человек.»

                «Секрет власти Гитлера», Жан Графье

               

Часть первая

ОБОРОТЕНЬ ПОЛНОЛУНИЯ


1. Лунный волк

Запах только что пробежавшей здесь, отбившейся от стаи  суки, приторно-дурманящий, манящий, заставляющий звенеть каждую жилку в теле, подниматься шерсти на загривке, обнажаться белым клыкам, обычно прячущимся под меланхолично отвисшими брылями, вел его. Он втягивал этот запах влажным подвижным носом, он весь пронизывался им, как  громоотвод электрическим током во время грозы; однажды в бурю, меряя поле прыжками, чтобы добежать до ближнего леса, он видел как в высоковольтный столб ударила молния и, сопровождаясь стократно усиленным выстрелом охотничьего ружья, голубой змеей пробежала по ветвям железного дерева, чтобы уйти в землю. С тех пор волк стал держаться подальше от этих пахнущих металлом штуковин.

 Его стихией были лес и поле, иногда он забредал на кладбища, ловил чутким носом запахи тлена, мышей, змей, роющих норы в этих холмиках, из под которых сочилась, струилась, выплывала воплощенная в запах тоска. После смерти полежавшие в земле люди пахли так же, как и погибшие, догнивающие в лесной чаще волки, раненные охотниками, но не добитые, попавшие в забытый капкан или истерзанные в драке за волчицу.
Вбирая в себя так не похожий на  аромат суки, запах смерти, глядя на остатки шкуры на проступающих наружу ребрах, ему хотелось скулить. Этот запах тоже волновал. Но он не был квинтэссенцией ликования жизни. Это была вонь небытия.  Бывало – он натыкался  в лесу на  трупы людей – мужчин и женщин. У долго лежавших под деревьями тел выветривались все человеческие ароматы-пота, еды, вина или женских духов –и они пахли так же, как  мертвые звери, птицы, или валяющаяся на берегу реки протухшая рыба—лакомство медведей.

Возле хребта волка, доставляя боль, а часто и приводя его в ярость, засел кусочек заостренного свинца. Пуля мешала. Она не давала покою. Вначале он пытался её выгрызть. Ложась на брюхо, он просил сделать это самку, нарожавшую от него пушистых щенят. Но никак не получалось. И он свыкся с болью, став от неё ещё свирепее в схватках с соперниками. Когда нос ловил запах течковой волчицы, боль утихала и даже помогала ощутить остроту предстоящего блаженства. С этим экстазом  мог соперничать только экстаз лунного света. В полнолуние волк, влекомый непонятным ему притяжением, выбегал на поляну - садился на задние лапы и, задрав морду к ночному светилу, выл.

Полная, мерцающая, как тусклый взгляд волчицы, луна. Призрачный, текучий, холодным серебром  втекающий сквозь щелочку пасти свет. Воспарение. Полет. В эти мгновения он превращался в Лунного Волка. Онемевшее тело оставалось внизу, боль уходила. Он парил. Он левитировал. Возносясь над лесом, он видел внизу себя, маленького, быстро уменьшающегося, окаменевшим истуканом застывшего на той поляне. Пасть дымилась ртутно-серебристым облачком. Сияли глаза. Он улетал, предвкушая вхождение в светящийся круг-бубен, ему мнилось, что там, на этой поляне, обратившись в человека с глазами-щелками, он совершает прыжки вокруг костра, бьет колотушкой в обтянутый кожей круг, и, вскрикивая, бормочет что-то  полузвериное-получеловеческое. И это ощущение не покидало его, пока длился полет и немели лапы, сквозь которые прорывались наружу человеческие руки. Ладони ощущали  удар в упругую поверхность Луны-бубна – и эхо  возвращало его заунывную песню в ту же точку пространства и времени, откуда она рвалась, навылет пронизывая расстояния и времена.   

2. Лес

Когда  между ветвей, над головой показалась полная луна, Олег Осинин понял, что он окончательно заблудился. Теперь ему хотелось одного: найти уютную поляну, где бы он мог развести костерок и, соорудив лежбище из лапника, отоспаться, чтобы с утра, на свежую голову выбраться из этих дремучих дебрей.  Только  на этот раз он понял, что заморочавший ему голову путаницей тропинок лес, ставший миром  его детских страхов, фантазий, потаенных желаний, столь необъятен. Олег никогда не думал, что среди этих дерев можно заблудиться, что здесь столько низин, балок, ручьев, речушек, буреломных завалов, холмиков и овражков. Бескрайняя, непознанная страна, дурная бесконечность. А ведь сколько раз бывая в этом бору, где кажется всегда рядом, за соснами и пихтами гудела электричка, он, следуя по привычному ностальгически-элегическому маршруту, уходил далеко-далеко, словно погружаясь на дно океанической впадины, а возвращался так же быстро, словно зеленая вода выталкивала его на поверхность, как что-то чуждое, от чего поскорее нужно избавиться.

Свои грибные и ягодные поляны он открывал в этом лесу сам, блуждая в анфиладах колонн-стволов этого храма природы в одиночестве. Начало маршрута обозначали руины пионерского лагеря, на краю бора. Сойдя с электрички, их нужно было миновать, чтобы попасть в царство деревьев. Олега манили эти развалины. Бродя здесь, он фантазировал и возвращался в детство. Приехав сюда впервые, он обнаружил, что там, где ребенком он впервые ощутил вещи таинственные и непостижимые, теперь все иначе, все  по-другому. Наконец, увидев однажды на месте корпусов, где ровными рядами стояли койки, лишь нечто вроде античных обломков, он ощутил настойчивое желание ещё и ещё возвращаться на это место. Разрушаемые дождями, ветрами и корнями растений руины представлялись ему чем-то вроде мало по малу  поглощаемых джунглями камней индейских пирамид. Он снова и снова приезжал сюда, будто в надежде отыскать в какой-нибудь  ближайшей пещере золото инков. Так он становился живым свидетелем распада чего-то в самом себе. Раз за разом что-то исчезало, сглаживалось, словно смытое волной времени.

Вот и на этот раз, спрыгнув на перрон со ступеньки вагона электрички, поправив лямку рюкзака, переложив из руки в руку  корзину, он пробивался на волю из толкучего потока дачников, чтобы направиться в сторону развалин пионерлагеря. Щемяще-волнующее возвращение в детство, окатывая элегической грустью, придавало всей последующей прогулке по лесу особый смысл, ощущение почти наркотического кайфа. Пройдя сквозь  страну своего детва, и уходя в почти что ирреальный лес, он мог отрешиться и от суетной работы рекламного менеджера, и от семьи, и от мыслей, которые крутились в голове, как диск одного из ненавистных орудий его закабаления – телефона: комбинации цифр, чью скрытую нумерологическую силу он ощущал, но не мог понять до конца. Так же как и того, о чем вещают ему  бесконечные столбцы фамилий и имен с отчествами, которые всегда выпадали из памяти. От этого нахлестывающего океана  цифр, фамилий, голосов в телефонной трубке можно было сойти с ума. Мир его дневных мыслей был чем-то вроде какофонической симфонии, сыгранной по партитуре пухлого, засаленного телефонного справочника с отпечатком донышка чашечки, в которой остыл бразильский кофе.

Но зато ночью… С наступлением сумерек, а особенно полнолуния, надоедливый  дребезг телефона, разноголосые, фальшивые голоса отступали – и в его внутреннем мире властвовал лес. С руинами пионерского лагеря, луной смотрящей в окно палаты. Вафельным полотенцем на сомнамбулически, ртутно посвечивающей никелированной спинке.  С вгоняющим в полуобморочное состояние созерцанием тела пионервожатой.  Время до утренней побудки, до тех пор, когда в руке горниста засверкает инкское золото горна, было его временем.

Олег открыл это для себя совершенно неожиданно, когда ему было девять лет, и он впервые попал в этот пионерский лагерь. Родители снарядили чадо на отдых, снабдив его китайскими кедами, майкой-сеточкой, трико, свитером, плавками на шнурках, шортами, сменой носков и сменой трусов, огромных как паруса голионов  Писарро. Чемодан, куда было упихано это сокровище, оттягивал руку, этот сундук Билли Бонса с запрятанной в нем кожистой картой вожделенного острова, хотелось бросить и бежать, бежать, бежать. Спрятаться от ее взгляда, от влажного прикосновения которого вспыхивали щеки, разливался пожар стыда, охватывая палубу, мачты, мостик и торчащие на всеобщее обозрение кливера ушей, а самое главное бежать хотелось  потому, что непредусмотрительно не упрятанное в сшитую мамой мини-смирительную рубашку с завязками, в этот лоскут материи с завязками под названием «плавки», его бесстыдство вздымало штанину шортов и  аппендикс его безумных фантазий  нужно было придавливать чемоданом. А это было особенно неудобно потому, что в другой руке, в сетке, он тащил  бьющий по тощим икрам футбольный мяч—подарок отца.  Вожатая Лана смеялась. На щеках возникали ямочки.  Глаза, брови, губы, плотно обтянутые легинсами бедра, четко обозначенный междуножный мысок и едва угадываемая грудь под  блузкой вплыли в его густо заселенное рыцарями в латах, индейцами, дамами в замках, бледнолицыми охотниками и свирепыми пиратами детское сознание, словно над антенноподобными шпилями готических башен и наставленными в небеса мачтами галионов   надвинулась напитанная лунным светом грозовая туча.



3  Пионерлагерь

 Всякий раз, немного задерживаясь на территории пионерлагеря, Олег видел, как год от года лес, словно накатывающая зеленая волна, замывал, затягивал в песок, разбрасывал  остатки его корабля детства. Тому содействовала и располагающиеся поблизости деревня, и особенно дачный поселок. Как только сторож, из домика неподалеку от ворот с надписью «ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ ИМЕНИ ГЕРОЕВ -ПОКОРИТЕЛЕЙ КОСМОСА» перебрался в дом  возле кладбища за овражком,  деревенские и дачники, приходя сюда по своим муравьиным тропкам, начали работу подобную древоточцам,  превращающим плотное бревно в пористую губку. Рамы со стеклами, полы, кровли корпусов и столовой вынес и утащил вал рук, плоскогубцев, выдерг и топоров, накативший с силой обрушившегося на суденышко девятибалльного шторма.От домика сторожа на проходной у ворот, столярной мастерской,медпункта и директорского корпуса остались лишь прямоугольники зарастающих кустарником фундаментов.Да круг и нижние ступени винтовой лестницы гордости пионерлагеря, подарка шефов -планетария, который ночами мог работать в режиме обсерватории, где имелся настоящий телескоп, в который можно было наблюдать звёздное небо и поверхность ночного светила.

 Волны дачников и деревенских смывали доски, кирпич и шифер, но не  трогали скульптур на пьедесталах, словно это были какие-то неприкасаемые священные реликвии. Теннисистка с ракеткой. Как старшая сестра на младшую похожая на нее девушка с  веслом. Два дерущихся за мяч футболиста. Пионер, дудящий в горн. Другой пионер -с моделью планера в руке.  Пионерка,  отдающая честь. А возле флагштока, рядом с тем местом, где когда-то капитанским мостиком возвышалась трибуна пионерской линейки, нетронутым стоял на пьедестале, ослабив одно колено и, держа на изогнутой руке шлем, космонавт. Правда, он так зарос кустами калины и шиповника, что, казалось, наконец-то достиг искомой планеты с разумными существами ботанического происхождения и, купаясь в накатах кислорода и цветочных ароматов,  мог, смело сняв шлем, наполнить всем этим окаменевшие от долгих скитаний по Галактике  легкие.

Что касается щитов с портретами героев-космонавтов, то их частью растащили на хознужды деревенские и дачники, частью они были повалены  бушевавшими здесь бурями; фанера полопалась, изгнила, краска стала облупляться, и поэтому на покоящихся в кустах обломках, сквозь щели и дыры которых пробивался папоротник, репейник и крапива, нельзя уже было различить - кому из покорителей звездных глубин принадлежит ещё проглядывающий сквозь паутину трещин глаз, губы или погон на кителе. А там и сям красующиеся поверх остатков кителей коровьи лепехи, кой –где упавшие так, что могли оказаться чем-то вроде наползающего на солнце затмения, и вовсе придавали былым изображениям какой-то новый смысл.

  Скульптуры же все до последнего стояли вдоль желтопесчаной аллеи, а бетонный космонавт продолжал покорять космос в пределах заросшего малинником прямоугольника, где когда –то строились желавшие быть похожими на него мечтатели-пионеры.  Правда, однажды, Олег обнаружил, что в растопыренной веером ладони теннисистки свила гнездо трясогузка. И когда, в очередной раз, отправившись в лес, он раздвинул кусты, то с гнезда спорхнула пугливая птичка.Дело было весной. Теннисистка стояла, вся  опутанная ветвями и усыпанная крошечными лепестками отцветающей черемухи, она держала в руке маленькую травяную корзинку, в которой мраморно круглились четыре маленьких яичка. У пьедестала, выбежав из  полумрака на свет,  толпилась целая ватажка  гномиков-сморчков в сморщенных шапочках. Вынув из корзины нож, Олег нагнулся, чтобы срезать грибы –и выпал в прошлое.


 Вожатая Лана стояла над ним, грохнувшимся с черемухи, царапина на животе жгла и горела. Да, это была сошедшая с пьедестала теннисистка – вся как есть, какую видел он её, залитую лунным светом, прокрадываясь по аллее, чтобы пробраться к душевой, где горел свет в окошке, шумела вода и звенели счастливым  смехом молодости женские голоса. Бесшумно, как Ункус, Олег подбирался  к  окошку  - и, отстраняясь от льющегося из окна света, желая стать невидимым или обратиться в соседнее дерево, заглядывал.  Она!  Без ничего. Даже без плавок и лифчика в цветочек, мокрых, прилипавших к телу, делавшихся почти прозрачными, когда она выходила из воды после того, как  пасла пионеров в клетке купалки, не разрешая подныривать, потому что недавно здесь же, нырнув, утонула деревенская девочка.   Даже без этих лоскутков тонкой ткани, одетая лишь в накидку струящейся из брызгалки душа воды, она пронзала его, как разряд электричества.  Как молния, виденная им в поле, когда, застигнутый грозой, он бежал вдоль высоковольтных столбов –и она ударила. Резиномоторную модель затянуло в термик, крестик самолётика исчез, истаял в обморочно-головокружительной вышине, и Олег бежал по ромашковому лугу за своей детской мечтой, но не мог её догнать. Потом надвинулись сизые набухшие тучи – и потеряв надежду отыскать модель, он отправился  к видневшемуся вдали городу. И когда мокрый, трясущийся от холода он увидел, как ломаной призрачной веткой молния проросла из нагнавшей его, осветившейся изнутри тучи и кривым зигзагом вошла в землю,- от столба через поле  бросилась огромная, охваченная голубоватым свечением собака.  «Волк!» – вскрикнул он во сне, но не проснулся.  И там, в недрах этого жуткого сна, Олегу показалось, что молния ударила не в столб а в него, что убегающий  в голубом сияющем шаре персонаж из страшных, читанных на ночь сказок, –  он сам. Волк! Оборотень. Волкодлак. И незачем хрупкому, кое-как соединенным тонкими реечками творению рук, раскручивая в себе свившуюся в упругие жгуты резину, рваться в  солнечную  склень синевы! Лучше вот так – припадая к земле зверем, устремляться под манящий темнотой спасительный полог леса...   


Он отстранялся. Смотреть долго было опасно. Она могла заметить. Сердце бухало так, словно кто-то ломился в грудную клетку на абордаж. Набрав воздуха, словно перед нырком за борт тонущего корабля, который, захлебывая дырищей в боку соленую воду, все одно утянет на дно и себя и пловца, закружив его в бешено вращающейся воронке, он снова уставлялся в это тело. Под другой брызгалкой мылилась и сосредоточенно терла вехоткой между ногами дородная повариха, но на неё он не смотрел, она мешала, она была лишней в его мучительно-восторженном созерцании. Олег смотрел только на вожатую Лану. Зажмурившись, подняв руки над головой, она, словно вся отлитая из хрусталя, улыбалась; вода, зыбясь, чешуилась на её бедрах.  Миниатюрными водопадиками она струилась с сосков грудей. Влага затекала в пупок, охватывала низ живота, вливалась во впадину, где смыкались бедра. Валя, словно специально совершала вращательное движения, чтобы показать Олегу и спину. Лопатки, ложбину между ними, перетекающую в тяжелые упругие овалы, которые разделяла, напоминающая улыбку кошки,- тень. Как только, она начинала прикасаться к заостряющимся соскам, гладить бедра, трогать себя между ног, он знал: скоро! Отпрянув,  он глядел на светящую сквозь ветви сосны Луну и видел Лану  там, на поверхности ночного светила, как в медальоне. Он плыл в пучинах лунного света, он тонул, падая на дно, чтобы ударившись об него, надломиться всеми досками и шпангоутами и выпустить из образовавшейся дыры сверкающие груды  инкских звероподобных божков, оскалившихся, таращащихся рубиновыми и изумрудными глазками. Он сражался с одноногим пиратом детского стыда, чтобы проткнув его шпагою, как мерзкое насекомое, прорваться к мачте, с вершины которой он увидит заветный остров… О, как он благодарил этих инкских идолов, вываливающихся на дно, рядом с морскими звездами и раковинами жемчужниц, если последний промельк его заглядываний приходился как раз на момент, кода, одной рукой она раздвигала округлые полушария  и перед ним на мгновение возникали пещеристые недра сокровищницы Али-Бабы!И если момент введения её пальца совпадал с тем мгновением, когда он совершал последние конвульсивные движения с зажатым в кулаке, как рукоять шпаги, отростком своей плоти, он  возносил благодарственную молитву и Луне, и инкским идолам. 
 
  Именно в такие мгновения, обернувшись на прячущееся в клетке ветвей ночное светило, а то и просто чувствуя его спиной и затылком, Олег видел, как, возникая в ореоле фосфорического свечения,  падал на него оскалившийся, сияющий глазами Лунный Волк. Он сваливался ему на плечи, втекал в него и с его помощью, став невидимым, Олег , опрозрачневая , продавливался сквозь стекло, и крестовину рамы. Ах, эта крестовина! Ему, уже растворяющемуся в зыбком свечении и ставшему единым целым с Лунным Волком было отлично видно, что эту крестовидную деревяшку  пытается удержать в дрожащей пухловатой руке монах, со спущенным на глаза капюшоном. Всякий раз он, словно пряча глаза от блуждающего взгляда Волка, вставал между ним и телом вожатой: суровые складки идущие от носа вниз мимо тонких  бормочущих молитву краешков губ, длинная, как от клюва, тень, тянущаяся к лысому подбородку, белая хламида. Это был он. Доминиканец. Но Лунный Волк  свободно проходил сквозь него и, ударив монаха хвостом, сбивал Доминиканца  на пол. Крест выпадал из рук святоши и, вылетев в квадрат окна, падал в папоротники под соснами. Там он и валялся до тех пор, пока Ланина рука не щелкала выключателем в предбаннике душевой, где на крючках висели полотенце, белый махровый халат с капюшоном , которым притворялся Доминиканец, чтобы вернее прильнуть к её, насухо вытертой  коже, а у плинтуса стояли резиновые шлепки…  Теперь, когда препятствия были устранены, Олег мог прильнуть к её мокрой спине, царапать лапами ее лопатки, покусывать её плечи, ощущать бедрами упругость её ягодиц. Только с помощью Лунного Волка и при его пособничестве её собственная рука могла стать его совершающим волнообразные движения шерстистым телом.
 И тогда он впивался в её шею и сосал. Клыки делали надрез—и кровь горячая, сладкая, клейкая втекала в него. Избыток вытекал, выплескиваясь через край наслаждения, и снова возвращался ему. Она падала на колени и, не замечая того, что сзади над ней завис мерцающий зверь, помогала себе спереди, трогая и бередя отвердевшую жемчужину, спрятанную в междубедерных створках. Он рычал. Она стонала и покрикивала. Волна за волной, до полного изнеможения, она билась в когтях Лунного Волка, не понимая – что с ней.
   Потом, не выпуская из себя фантома, нужно было выскользнуть из душевой, добежать до корпуса, впрыгнуть в окно, и юркнуть под одеяло. И лишь тогда можно было, взглянув на заглядывающий в окно голубовато-дымный круг, сказать волку: «Уходи !»—и проводить его взглядом - вытекающего, отлетающего, испаряющегося.


4.Загадка Лунного Волка

Сделав шаг, Осинин вышел на свободную от деревьев  куртину. Наверное, когда-то здесь поработали лесорубы или натворил дел лесной пожар, но с тех пор всё заросло, зарубцевалось. Свободное от леса место находилось на бугорке, рядом с которым,  в низине, виднелось оловянно поблескивающее зеркальце воды. Веток, сушняка, было в достатке. Отставив корзину и освободившись от рюкзака, Олег взялся за устройства костра и лежбища. Валежник загорелся с первой спички. Нашарив в кармане джинсовой куртки сигареты, вынув из корзины нож и вытащив из желобка лезвие, сверкнувшее двойным отраженным светом луны и костра, Осинин положил нож рядом. На всякий случай. Мало ли чего! Рысь. Волк. Да и бомжей по лесу шарится предостаточно. Примяв лапник начавшим с годами грузнеть телом и затянувшись сигаретным дымом, Осинин поймал себя на  мысли о том, что он ведь не таежник, хоть и коренной сибиряк. И чего он шляется по этому лесу, чего ему дома не сидится?—он сам толком не знал. Что-то томило, манило, звало. Но что?  Нужность этих  походов все труднее было объяснять жене. Белых, моховиков и опенков он насушил уже столько, что они не вмещались в грибные супы и подливы. Груздей, волнушек насаливал такое количество, что приходилось раздавать сослуживцам. Но почему-то его все  более властно тянуло в этот лес. Смутные переживания детства порой всплывали в самый неподходящий момент, а последнее время начали мучить странные кошмары, в которых реальное с ирреальным, фантастика ужасов и обыденность переплеталось столь пугающе-причудливо, что иногда он всерьез подумывал: а не сходить ли к психиатру? Но как только он представлял, что ему придется общаться со специалистом, профессия которого – ставить диагнозы "шизофрения", "паранойя", "эпилепсия" , он, и без того, уже имевший репутацию чокнутого гения, отказывался от этой затеи. Впрочем, он и не хотел насовсем избавляться от некоторых своих переживаний и свойств психики. Он верил в то, что все это - обратная сторона его всеми признаваемой безошибочной интуиции: он так мог мимикрировать под прихоти клиентов-рекламодателей, что на рекламном рынке о нем ходили легенды. Мол, существует такой рекламный  агент, который  перевоплощается в клиента, завораживая его. Знали бы,что этот манагер ещё совсем недавно был золотым фондом сверхсекретного КБ! Но то КБ прихлопнули, как надоедливую муху,хлопушкой из-за проблем с финансированием, инфляцией и лихорадочной "гонки разоружения". Хлебнув лютой безработицы, когда ему пришлось и газетами в электричках торговать, и собирать по помойкам бутылки,и влиться в барахольно-челночный поток, он начинал  с агентов. Но очень быстро вырос до менеджера. С некоторых пор он стал не в шутку задумывался над тем—а не открыть ли ему собственное рекламное агентство? Так что избавляться от своего дара перевоплощения ему было совсем не с руки.  Ему лишь хотелось бы понять природу некоторых совпадений,  которые последнее время  буквально преследовали его.

Выдыхая уплывающее в сторону болотца дымное облачко, Олег посмотрел на лежащий рядом складень с выпрастанным зеркальным лезвием, на котором словно стекающие сгустки крови переливаясь отражалось пламя. Контрастирующие с красным голубовато-мертвенные отсветы лунного света делали эту игру отражений прямо-таки мистически-зловещей. С некоторых пор с его походами по грибы стали совпадать события,  смысла совмещения которых он не мог постичь. Вдруг в газете ( а газеты он практически не читал, хотя по долгу службы брал в руки множество изданий, интересуясь в них лишь рекламными объявлениями), он наткнулся на криминальную заметку с фотографией изнасилованной женщины с искусанной шеей. Прочтя репортаж, Олег узнал, что маньяк собственно и не насиловал, а насладился телом своей жертвы, вырезав соски и ту часть гениталий, которая обладает неким подобием жемчужины в раковине двустворчатого моллюска, как, прибегая к аллюзиям, написал репортер. Он изложил материал так ещё и потому, что сыщики назвали монстра «Ловцом жемчуга». Свой зловещий ритуал «ловец» завершал тем, что высасывал из несчастных кровь. После того, как Осинин наткнулся на эту заметку, он  заинтересовался широко обсуждавшимся средствами массовой информации делом ростовского маньяка Чикатило. А потом  откапал и  истории Синей бороды и Джека Потрошителя. Все это его весьма увлекло. И тем более,  что он  не отказывал себе в удовольствии сексуальных приключений, хотя и любил жену, дочь и сына. Точнее—не то чтобы не отказывал, а не мог справиться со своей буйной фантазией, властно требующей материализации видений.

 Параллели ужасали, бередили нервы, распаляли воображение, способствовали возгонке чувств. Ему доставляло удовольствие то, что он, как бы ходя по грани, ведет себя почти так же, как маньяк, – и его любовниц это заводило. Но все его сексуальные отправления были более или менее естественны, он не способен был убить, а уж паче того наслаждаться, вырезая из кого-то части тела, доводить себя до экстаза поглощением человеческой крови. Во всем этом  был какой-то налет мистики, а он попавший однажды в молотилку безработицы инженер-электронщик, выпускник факультета, где кроме демонов Максвелла ничего демонического не проходили, да и эти самые демоны были лишь метафорой ироничных отцов-основателей квантовой механики, искренне считал себя материалистом. Порой ему казалось, что мир чересчур уныло рационалистичен, охвачен какой-то золотой лихорадкой прагматизма, и тот, кто не успел намыть в свой лоток хоть немного презренного металла – проигравший неудачник, не имеющий никаких шансов наверстать свой проигрыш при помощи каких бы то ни было паранормальных способностей.   И все-таки ему хотелось разложить по полочкам некоторые свои воспоминания детства, кой-какие считавшиеся в пору его отрочества дурными привычки, которым он отдавался с доселе непонятным ему упоением. Разобраться в этом ему хотелось еще и потому, что у него были два сына, и он нешуточно задумывался о проблемах полового воспитания. Обо всех этих табу цивилизации, запретах и понятиях о стыде. Решив провести мини-исследование своих кошмаров сам, он взялся читать Юнга и Фрейда, потом переключился на авторов-эзотерологов и трактователей шаманизма, и опять-таки везде находя параллели и совпадения, –окончательно запутался.

Читая Фрейда, он мог себя представить мальчиком готовым переспать с собственной матерью и убить своего отца, бесконечно сосредоточенным на своих гениталиях маленьким психопатом и из подтишка наблюдая за сыновьями, спрашивал себя: неужели они такие же, как и я в детстве? И когда мы гасим свет и уединяемся с женой в спальне, они занимаются тем же, чем занимался я, когда был маленьким?

Начитавшись о шаманах, спиритах, масонах, современных колдунах, он опять-таки нашел в себе с ними много общего. Переключившись на исследования криминологов он с ужасом открыл—что ему не чужды и садистские наклонности, а созерцание по телевизору картин насилия и льющейся крови доставляет почти сексуальное удовольствие. Начитавшись, он, как почти каждый сегодняшний обыватель, научился легко и даже играючись жонглировать понятиями "эдипов комплекс", "сознание", "подсознание", "коллективное бессознательное", "эго", "супер-эго", так же как и терминами из лексикона сегодняшних чернокнижников и эзотерологов-  "реинкарнация" , "паранормальные способности", "левитация", "трансмутация" ,"перемещения во времени", но это не помогло ему постичь все властнее возвращающуюся к нему из пучин детства загадку Лунного Волка.
 
Гл.5.  Ведьмина гора.

Улёгшись на еловом лапнике и вдыхая хвойный аромат, Осинин дремал. Сквозь дрёму ему послышался звяк гитары и голоса. "Неужели на той стороне Ведьминой горы барды опять собрались на фестиваль?"- не мог отвязаться Олег от надоедливой мысли, все глубже погружаясь в сон.Перед плотно сомкнутыми глазами проплывали вереницы конкурсантов фестиваля самодеятельной песни. Джинсы. Тренерки. Лыжные шапочки поверх волосени и лысин. Бороды.Прокопчённые дымом костров гитары на портупеях и бельевых верёвках,забывших уже, как на них сушились невинные трусики и лифчики недотроги. Эльфовидные и бочковатые бардессы. Песни про лыжи у печки,солнышко лесное, несмелые угли костра и выштормованном  на штормовке лавины предательском следе.

Но сейчас совсем не робкие, а бросающие вызов Галактическому сиянию угли костра розовели разинутой волчьей пастью. И над зловеще угрюмым ландшафтом мерцала Луна-холодная, в оспинах кратеров. Унылая , словно ей угодил в глаз снаряд из немого кино -экранизации романа Жюля Верна "Из пушки на Луну". И всё выглядело чёрно-белым, как в том фильме. И даже зловещим. Гора -Ведьмина. Деревня- Волково. Солдаты бегавшие в эту деревню на танцульки называли её Само-Волково.Солдатики  тискали дояркино-комбайнёрских дочек в сомнамбулических танцах под барабанно-электрогитарные шумы полкового ВИА. Они зарывались с ними в стожки по краям луговны , нашёптывая "Поженимся, обязательно поженимся" -и отправляли своих стойких оловянных солдатиков  под соломенно шуршащие юбки андерсоновских балерин на краю пылающего камина нерастраченной юности. И там эти гвардейцы кардинала вонзали свои живые шпаги в горячее, пульсирующее , влажное, чтобы плавиться и течь под ответный шорох губ в трещинках:"Я буду ждать тебя, сержант!" И всё, что вытекало из расплавившегося солдатика и оставалось от пыхнувшей и сгоревшей балерины затвердевало на небосводе холодно мерцающей, так и не принявшей форму сердечка с блёсткой в середине кособокой блямбой Луны.Блёстка , правда, просматривалась в установленный на дачной мансарде телескоп, но была она какой-то тусклой и безнадежной. Да и сама поверхность Ночного Светила мятая, изжульканная напоминала запятнанное чем-то солдатское галифе на утренней поверке, а никак не воспетую менестрелями Селену -покровительницу куртуазных утех с песнопениями серенад под замковыми балконами.Да и попавшаяся на глаза старшине очень что-то напоминающая пилотка со следами губной помады вызывала у старого служаки кривую усмешку.И он скучающе объявлял:"Загоруйко! Раз ты такой сексуальный гигант-три наряда в неочереди!"

И галифе вставали в строй - и пилотка плыла лодкой, уносящей Стойкого Оловянного солдатика и Балерину вниз по бурному потоку девичьих слёз. И над Ведьминой горой разносилось:" Не плач девчонка, пройдут дожди, солдат вернётся -ты только жди..." И вслед вздымающей пыль, марширующей роте мычала выгоняемая на выпаса рогато-хвостатая Машенька. И блеяла козочка-красавица. И торжествующе оглашал деревенские дворы, оседлавший прясло павлинохвостый петух.


Случались здесь и рок-фесты. Так что человеко-стрекозы этих музыкально- вакхических шабашей находили под кущами Ведьминой горы и стол, и дом. Палаточные городки превращались в настоящие Вудстоки ,водостоками собирающие в разливанное море - рокеров-электрогитаристов, неформалов всех мастей, щеголяющих -кто длинными патлами, драными джинсами, кто- петушиными гребнями ирокезов, пирсингами, татуировками...Всё это буйство орущих в микрофон глоток и половодье чувств, конечно же, не умещалось у подножья горы и , растекаясь, вдавливалось в пределы пионерлагеря, где платки ютились в прямоугольниках фундаментов, а бемпалаточный народ рассасывался под крышами полуразрушенных корпусов, под сброшенным наземь и пока не приспособленным дачниками под гараж жестянным куполом планетария-обсерватории. Тогда же один из корпусов начал функционировать в режиме гостевых комнат. И они не пустовали.

Кто-то остервенело репетировал,сочинял текстЫ и риффы,импровизировал, повторяя "запилы". Кто-то занимался ремонтом дизеля и добычей для него горючего; передвижной источник электричества был необходим для подключения аппаратуры.Кто -то интересовался зарослями конопли. А кто-то вообще -ничем, кроме обтянутых джинсами поп-музыкальных форм. И понаехавшие из города девицы , так походившие на неистовую Дженис Джоплин , Линду, Мадонну и,уже записавших "Колдовскую ночь" девиц "Бони-М" вперемешку с деревенскими дурёхами растаскивали по  стожкам сошедших со сцены, отбренчавших, оторавших, отбарабанивших Джимми Пейджей и Полов Маккартни местного разлива. И клешённые джинсы вступали во внеземной контакт с мини-юбками, фенечки тёрлись о фенечки, спутывались волосы, приминалось сено, сыпался в бюстгальтеры, стринги и за шкирку сор. И надо было нагишом бежать к речке Серебрянке и продолжать начатое там, при свете ударно-тарелочной Луны. И берег покрывался мерцающими чешуёю телами. Слышались крики, визг, задорный смех. И мучающиеся бессонницей деревенские старухи -вековухи крестились на образа, вспоминая молодость и колдовские чудеса Ведьминой горы. Ведь бывало и они в  Купальские ночи - бегали телешом по берегу Серебрянки в венках из кувшинок на головах.Куда там пионерским Дням Нептуна! Да когда -это было!И где теперь -их мужья -обрубки войны? Кто на горе лежит под крестиком или звёздочкой за заброшенной церковью, а кто и вообще неизвестно где!

Но самые невероятные события, связанные с Ведьминой горой и деревней Волково на её восточном склоне, стали происходить с тех пор, когда в её окрестностях объявились отрицающие законы гравитации левитируюшие камни. Это произошло внезапно. Февральскими ночами 1986 года братья Осинины, одевшись потеплее и поднявшись на мансарду дачи вместе с отцом ловили в объектив самодельного телескопа у самого горизонта над динозавровым гребнем Салаирского кряжа серебристую метёлку кометы Галлея, и в первое же полнолуние -началось. Ведьмина гора , представляющая собою один из "шипов" драконьей шкуры  сотен километров предгорья Алтая,ожила. Словно включилась невидимая энергетическая связь между расположенными севернее хакасскими менгирами и дольменами плато Укок. А связующим ретранслятором служила Ведьмина Гора, по хакасски "кара-шаман-таг", "чёрного шамана гора".

По крайней мере из многих толкований чудес с летающими камнями были и такие. А началось всё с того, что как только оттаяла земля и по склонам сопки стали выпрастываться из земли первоцветы, из горы полезли металлически поблескивающие булыжники. Пошли девки лук -слезун да кандык рвать - и что ни шаг - о те камни спотыкаются. Знали они -на одной из поросших ельником-пихтачём полянок место с покрытыми цветным лишайником выставленными в круговую вечными стражами менгирах. Но таких камней не видывали.

-Так вот вы какие, голубчики!- выхватила бабка Протасиха из корзинки подобранный внучкой Алёной камешек, не обращая внимания ни на богатые витаминами зелёные стрелки лука-слизуна, ни на аппетитные луковки-катыши кондака . -Стал быть, пристало время! Не даром явился Меченый-то! Теперь все выпаса дедовы, где настроили это капище пионерское,вернутся! Да и всё вернётся-перевернётся -не будет по прежнему.Бабка-то моя, а твоя пра-прабабка про Ведьмину горку, про те менгиры за кладбишшем не даром сказывала...
Обмыла Протасиха камешек чистой водой из колодезя со скрипучим воротом, выложила на стол под окошком. И только упал на металлически поблескивающую поверхность лунный луч, как тут же и пошло-поехало. Зашевелился ухват у печи, ножи поднялись с кухонного стола и зависли в воздухе, железная вилка взвилась к потолку.
-Вот так наши предки и летали на гору лунными ночами, камлать, да встречаться с  Лунгами, кои приносили им из горы самоцветы!- вскочила на ухват Протасиха и вышибла дверь черенком.- Садись, Алёна, на кочергу -и айда на гору -волховать-шаманить, а то твой солдатик через недельку -другу -на дембель, а у тя вон пузо выперло...Да прихвати пучёчек с приворотной травкой...

Дивились волковцы пролетающим мимо окон Панкратихе и внучке её Алёне-одна на рогатом ухвате, что мстился богомольным старушкам чёртом с хвостом-череном, другая на ухвате - чёрным гусем, вытянувшим шею и хлопающим крыльями. Да где там чары Ведьминой горы пересилить!Не рухнули летуньи на земь вместе с камнем под мышкой у Протасихи.
Да и в других избах пошёл чертопляс!И вылетали из труб и окон девы -молодицы и древние старухи на печных заслонках, увязанных металлической проволокой вениках, метёлках, коромыслах с кованными кузнецом крюками, в чугунках, брякающих крышками кастрюлях и подзвякивающих дужками вёдрах.
Иные и телешом, хоть тощие и дряблые совсем, хоть сияющие неземной красой.
Куда? У туда где, скалясь волчьей пастью, уже камлал в кругу из менгиров шаман с луноподобным бубном в руках.

С тех пор и пошли эти чудеса. То у солдатика штык- нож летать начнёт. То пионер , подобравший на горе камень и спрятавший его в чемодан, воспарит на том чемодане над койками палаты, где укладывались спать по зову горна- и вылетит в окно.То ножи и картофелечистки в солдатской столовой пустятся в пляс. То среди менгиров на горе , прячась за плоским камнем, Алёна станет свидетельницей того, как готы приносят жертву...

Вот тогда и начал творить свои чёрные дела маньяк. Старухи говорили что всё это рыскающий по окрестностям Лунный волк. Главный следак и начальник следственной бригады  , не исключая такой версии, счёл это подражанием вышедшемму не так давно на экране и демонстрировавшемуся в сельском клубе фильму "Собака Баскервилей". Шалит мол,гораздая на вытваряшки с калядками и сжиганием чучела Масленицы деревенская пацанва! Городской Холмс даже нашёл в сарае у сына зоотехника Фомы банку с фосфорической краской и пристрелил вымазанную той гадостью несчастную дворнягу, бегавшую ночами за поскотиной.

Но изуверские изнасилования продолжались, а бабки всё так же судачили про лунного волка.Следователь Михаил Гаврилович Чудаков изъял и штык -нож,и ножи с полковой кухни, и даже отправил на экспертизу содержимое мясных запасов с ледников в погребах колхозников, но экспертиза ничего не дала,-кровь и мяо были свиные, говяжьи, куриные. Но волковцы продолжали судачить, что собаки и кошки деревенские лакомятся , мол, человечиной. То у чёрной кошки Протасихи в зубах кто-то человеческое ухо видел. То у брюнетистого кобеля сторожа пионерлагеря   - скрюченную человеческую кисть с наманикюренными когтями.

Понаехавшие учёные и уфологи объясняли паранормалиные явления по - своему. Они выдвинули предположение, что  сопка образована доисторическим падением метеорита.Что разрушенный эрозией кратер за миллионы лкт частично превратился в болото, частично стал руслом речки Серебрянки , хакасское название которой звучало , как  Голден-су(Золотая рука). Что древняя хакасская легенда гласящая: здесь когда-то сходил на землю сам Ульгень*, подтверждает приход астероида. И что-не исключено- внутри этого астероида находится корабль пришельцев. И небесный булыжник "ожил" и начал подавать сигналы из- за прихода кометы Галлея.


6.Чемодан и саквояж


- Черныш, ко мне!- услышал Олег сквозь дрёму знакомый голос. Это был баритон сторожа пионерлагеря Фёдора Васильевича Терпилина. Всё тот же, басовитый , не изменившийся за годы...

 Вначале свет костра выхватил из темноты резиновые сапоги, потом полу плаща, а затем и самого сторожа -усы подковой, фетровая шляпа,кустистые усы, тусклый  блеск глаз, в которых плясали отсветы костра .
-Привет , Василич! - протянул Олег ладонь для приветствия.- Как поживаешь?
-Да ничего. Пока тут фесты гудят,даже полуразрушенные корпуса ещё востребованы.А один корпус мы капитально отремонтировали. В палаточных городках все не умещаются. Сдаём с директором комнаты. Правда, получается сущий Садом и Гоморра...Иногда и менты наведываются. Опять маньяк объявился. Но бизнес есть бизнес.Я смотрю , ты грибов набрал...Чо звонил- то? Насчёт рекламы? Так мы постоянно через вас размещаемся во всех СМИ...
В свете костра возникла морда овчарки.


Но то была не обычная собака! А отливающий серебром, фосфорисцирующий волк.
"Неужели они на самом деле существуют?"-отпрянул Осинин.
- Да ты не бойся- Черныш не злой!
-Какой эже он Черныш- он светится и сияет!
-Это его деревенские пацаны светящейся краской вымазали, чтобы народ пугать!Бабы местные верят: Лунный Волк вселяется в мужиков и они становятся маньяками. Одного такого крашенного пса уже следак укокошил на горе из "пээма".

Терпилин вынул из кармана заткнутую газетой бутылку, из другого - тряпку.
Будем отмывать этого чёрного кабеля!- выдернул он из горлышка самодельную пробку.
И поднеся бутылку к губам , подобно пионерлагерской скульптуре Горниста, собирающегося играть побудку, отхлебнул содержимого, но не проглотил, а выхватив из костра горящую ветку и поднеся её к губам выплюнул горящую струю.
В момент, когда пламя метнулось от губ в темноту , Олег увидел- никакой это не сторож Василич, а факир в чалме вместо шляпы и в расшитом парчовом халате.На ногах он не увидел резиновых сапог. Из под полы халата выглядывали золочёные туфли с загнутыми носами.Над чалмой покачивалось павлинье перо, притороченное к шёлковой накрутке бриллиантовой брошкой.
-Хорошо горит!Первач!Сам гнал! Из ранеток...Хлебни!
-О! Из тех самых ранеток, что мы сажали на День пионерии! - поднёс Олег к губам поллитровку и ощутив, как самогон обжигает язык и скатывается пламенем по пищеводу, подумал о том, что хорошо было бы как следует напоить сторожа, прикормить пса прихваченными из дому бутербродами, чтобы без помех сделать то, зачем пришёл -выкопать из под пьедестала скульптуры космонавта чемодан с чертежами и расчётами, закопанный там  в пору разгрома КБ.

В те времена  пионерлагерь внезапно опустел. Директор и сторож, как и Олег, влились в рой барахольных номадов с клетчатыми сумками. Автобус пионерлагеря,набитый до отказа новоявленными коммерсантами-челноками, курсировал между барахолкой и аэропортом, куда прилетали зафрахтованные под чартерные рейсы самолёты, привозящие из Турции- кожаные куртки, из Арабских эмиратов -  ширпотреб,из  Китая- кроссовки.Напористая орда смела с барахольных точков фарцовщиков с купленными-перекупленными "пластами" и джинсАми "Мантана". Для Олега открылся новый мир- вселенная крикливых зазывал, беспардонных тёток,юрких пальцев, ловко мусолящих пачки советских денег и  "зелени".

По КБ шныряли иностранцы, интересующиеся секретными разработками. И тогда Олег сгрёб все свои инженерные находки  в чемодан, с которым его собирали родители в поездки на летний отдых, сел на электричку, и, добравшись до опустевшей страны детства, зарыл то вместилище футурологических фантазий под пьедесталом скульптуры космонавта. Устроил что-то вроде похорон своим дерзновенным мечтам о создании диковинных электронных приборов.
 - Ты с барахолкой-то совсем завязал? -смачивая тряпку самогоном, оттирал кобеля от светящейся краски Василич.- В манагеры подался?
 
 Черныш лежал смирно, как Сфинкс, виденный Осининым в Египте, во время его поездки за товаром в Каир,где у него тамошние бедуины чуть не украли Ольгу.Пес вытянул лапы вперёд, ушки торчали топориками.Олег вынул из рюкзака так и не съеденный бутерброд с колбасой -и, выдерживая паузу, протянул его Чернышу на ладони.Осторожно ухватив зубами вначале колбасу, затем и хлеб и тут же расправившись с угощением, пес благодарно лизнул ладонь Олега горячим шершавым языком.
-Ты знаешь, Василич, - раздумчиво произнес  Осинин, нашарив в рюкзаке бутылку водки НЗ и алюминиевую походную кружку, - с  тех пор как я побывал на похоронах Валеры и Саши, которые начинали так же как и мы, но сумели наварить приличный капитал и уже арендовали чартерные самолёты,я что-то сильно загрузился. Лежать в гробу в белых китайских кроссовках и в кожаном турецком пиджаке?-не весело это...
-Да! - уже принимал Василич кружку с налитым.- Их "Тойоту" во дворе дома киллер исполосовал из "акаэма" очередями крест на крест.Шансов выжить не оставил никаких...
- Так вот с тех пор у меня пропало желание -  в Египет мотаться для закупок, любуясь в иллюминатор, как под крылом самолёта проплывают Азовское, Черное и Средиземное моря.Я же говорю: на Каирском базаре у меня чуть Ольгу в рабство не уволокли, едва вырвал её из лап пучеглазого потомка мамелюков. Да и на Кипр летать за шубами для сибирских боярынь -охота отпала.И появился не контролируемый животный страх. Кругом стали киллеры мерещиться. Иду по кипрскому пляжу, песочек пятки обжигает, глаз радуют ряды бунгало для нашего брата, наварившего моржу, фантазирую , как куплю особняк у моря, а перед глазами -Валера и Саша в гробах усыпанные цветами. И кажется, что из -за ближайшего бугра меня тот самый киллер с "акаэмом" скрадывает...А  ведь ребята были звёздами нашего факультета! Один остался на кафедре ,защитил, кандидатскую, преподавал.Другой ещё в студенчестве щёлкал задачки по физике, тройные интегралы брал -с лёту, перемножал в уме четырёхзначные цифры...И оба вынуждены были выйти на панель...
- Помянем ребят! - продолжал отмывать самогоном чёрного кобелька Василич. - Я ведь тоже...Я как -то тебе рассказывал про мои перипетии с вычислением вероятностей астероидной угрозы...
-Да. Ты, насколько я помню,  работал в Евпаторийской обсерватории, - обжигая пальцы, снимал Олег с прутика грибной шашлык.
-Меня туда из Москвы  направили на прорыв, как молодого подающего надежды специалиста...Это были годы, когда страна рвалась в космос, -
снял и Василич с прутика уже зажаренный на костерке , вкусно пахнущий боровичок,чтобы закусить очередную порцию водки, - Сканирование дальнего космоса, даже возможно приём сигналов инопланетных цивилизаций и всякое такое.Но когда я взглянул в телескоп на астероидный пояс, и вычислил некоторые из орбит , то у меня волосы встали дыбом...Динозавров уничтожил астероид рухнувший в районе Мексиканского залива...
 -Да, я наслышан о мел-палеогеновом вымирании 66 миллионов лет назад,-
ещё подлил Олег в кружку Василичу.- Цунами высотой 300 метров , взрыв силой тысяч Хиросим, ядерная зима...
- Вот -вот. И как только я начал говорить и писать в своих научных статьях, что нам грозит то же самое, мне сказали: не надо пугать людей и сеять панику!
- А ты начал упорствовать и тебя посадили по 58 статье за элементарную антисоветчину. Потом, правда, УДО и всё такое. И ты стал сторожем пионерлагеря "Имени героев покорителей космоса".И построил ту самую обсерваторию, чтобы приобщить нас к своей мечте и к своим страхам о приходе астероидов и комет-убийц...

  Они шли по территории пионерлагеря. Рядом с ними, задорно виляя хвостом, бежал так и не отмытый от светящейся краски Черныш.И казалось , что рядом с ними в непроглядной черноте двигаются куски разодранного на части Лунного Волка. Но Олег знал, это всё же живая собака, которая стоически выдержала экзекуцию отмывания самогоном и не сиганула сдуру в костёр , где бы она сгорела, обратясь в огненный фантом.

-Вот всё, что осталось от нашей обсерватории. - стоял Василич в кругу разобранного по кирпичику донжона. -Только фундамент и остался да несколько нижних лесенок. Телескоп то я спас, он теперь у меня на чердаке в отремонтированном корпусе. Действующий...
 
Ночной визитёр ступил зачем-то на нижнюю ступеньку и Олег увидел, что это -не сторож Василич, а тот самый факир в серебристой шёлковой чалме , восточном халате и золотых туфлях с загнутыми носами, который примерещился ему у костра.Направившись за ним, Осинин увидел: поблескивающая в свете звёздного неба и полной Луны винтовая лестница, достраивается ввысь и она прозрачна. Стекло? Хрусталь? Алмаз? Он поторопился за быстро возносящимся ввысь факиром. И вот они уже под куполом прозрачной обсерватории и атласная чалма серебрится опоясывающей небосвод лентой Млечного Пути, и приколотое к атласу бриллиантовой брошкой павлинье перо - распластавшая хвост комета.

- Вот! Смотри! Опять она пришла -вестница катастроф, -сказал факир, подводя Олега к   телескопу. И труба астрономического прибора тоже оказалась прозрачной. Прильнув к окуляру, Олег понял, что он смотрит в горлышко пустой бутылки и что  он по -прежнему -у костра. Придремал. Перепутал явь со сном. И пригрезившийся ему пёс- это только мерцающее над головой Созвездие Пса. И нет никакого Факира. И он разговаривал сам с собой...
 
 Но светящийся пятнами пегий пёс всё ещё крутился у ног. Стоя на коленях, Олег рыл землю под пьедесталом скульптуры космонавта.Там было зарыто сокровище. И кобель , повизгивая, помогал. В какой-то момент Олег всё же понял, что он сам и есть тот чёрный кобель.Измазанная фосФором собака или в самом деле Лунный Волк-оборотень? Кто знает! Его колотил нервный озноб, накатывающего реактивного психоза. Из пасти, шипя и прожигая землю, падала слюна. Наконец, когти царапнули крышку чемодана. Он рванул ручку. Но нет -то был саквояж!Открыл. Глаза ослепил блеск металла: нож, скальпель, ножницы и какие- то другие приспособления садиста -убийцы, мучителя своих жерт. Чёрные кожаные перчатки.  Кто же закопал всё это здесь? Уже нырнув в вырытую яму с головой оборотень ухватил зубами  за ручку и лежащий ниже чемодан.
 
 В голове крутилось дурацкое про даму , сдававшую в багаж диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую собачонку.Он ощущал себя внутри той сюрреалистичной картины - фантастической, составленной из несоединимых, разъятых, разорванных фрагментов. Да и сам холст топорщился лоскутами, будто его искромсал кухонным ножом вандал...   Мгновение- и Осинин уже спешил по мосту через Серебрянку,и достигнув  середины - швырнул саквояж в непроглядный поток, избавляясь от неопровержимой улики. Предварительно раскрытое вместилище вещдоков полетело туда же, куда  плюхнулась по пути в лагерь обременяющая Олега корзина с грибами. Она, медленно погружаясь на глубину, всё ещё плыла вниз по реке.
А он , скрючившись в положении эмбриона на диване напротив телевизора, погружался в беспробудный сон, и его уносило вместе с опорожненной бутылкой водки, в которой посланием терпящего караблекрушение можно было разглядеть свёрнутое трубочкой заявление об увольнении "по собственному желанию".Рядом плыл  телек с мелькающими на экране кадрами новой экранизации старого вампирического сюжета.

...Отягощённый хирургическими принадлежностями Джека потрошителя саквояж тут же зачерпнул воды через край и булькнув пошёл ко дну.





Отрывок из романа.
Продолжение: