Нас не запугаешь!

      -  Ой, спасибо, Борисовна, ну прямо спасла ты нас! Ну куда бы мы без коровы! –  счастливая хозяйка хутора светловолосая Нюся полила мне на руки тёплую воду и протянула розовое мыло. А я, не менее счастливая, хотя и по другой причине, с блаженным хрустом распрямила ноющую спину, занемевшие плечи, и размяла расплющенные пальцы. 
       Очень тяжёлый патологический отёл, а корова в десять раз сильнее меня, а я всего четыре месяца как из ветинститута, но из них уже почти три месяца как главный ветврач племенного совхоза на восемнанадцать тысяч голов – ну совершенно не хотелось бы опозориться! Авторитет лопнет. И хотя промучилась я два часа хуже, чем на госэкзамене, зато  -  пожалуйста вам! 
        И корова в порядке, и телёнок как игрушечка, не стыдно хозяевам в глаза смотреть. И даже почти не перепачкалась (кто работал – тот понимает) – в «свойском» хлеву  на хуторе чистота и соломы навалено по колено, это вам не совхозный коровник.
      И так как всё у меня получилось в ажуре, я только отряхнула свои резиновые сапоги и вышла на заросший травой солнечный двор бывшего немецкого хутора в распрекраснейшем настроении. Которое тут же резко  хрустнуло и сломалось, когда я увидела посреди двора свою ветеринарную сумку. Пузатая сумка была слегка распотрошена и наскоро прикрыта. Какая зараза успела влезть? Кто посмел?!
      -  Ваня! – закричала я сапогам, торчащим из-под моего ветеринарного фургона, -  кто мою сумку трогал?
      А мой персональный шофёр Ваня  – такой вологодский крепыш средних лет – мужик ответственный и обстоятельный. Когда он привозит меня на какие-нибудь чёртовы кулички (а совхоз разбросан по пятнадцати посёлкам), то всегда спрашивает:
      -  Сколько времени имею?
      Это значит, стоит ли ему погружаться в серьёзный ремонт чего-то там двига-тельно-механического в глубинах нашего ГАЗа-53, или же заняться чем-нибудь помельче.
      Но когда он что-то починяет, то он как токующий глухарь, ничего не видит, не слышит и знать не хочет. Так что он без понятия насчёт моей сумки.
      Я, полная праведного негодования, повернулась к вышедшей хозяйке, открыла рот, набрала в грудь воздуха… и тут вдруг где-то близко за сараями отчаянно и оглушительно взвыла собака! А я собачий язык понимаю неплохо, и у меня сердце ёкнуло и язык замер. Так могла бы заорать сука, если бы у неё на глазах убивали щенков. Или что-то вроде этого, не лучше. И я пролепетала совсем не то, что собиралась:
      -  Что там случилось? Почему собака воет?
      -  А кто её знает, может лиса из кустов до двора долезла,  -  у хозяйки в голове сейчас была только чудом спасённая корова и, слава Богу, живой телёнок, а не какая-то собачья придурь. Но я же не могла не посмотреть, в чём дело!
      -  Можно я пойду гляну?
      -  Да пожалуйста!
      Я заторопилась по краснокирпичной дорожке туда, откуда раздавался этот ужасный звук, вбежала в широко раскрытые ворота древнего каменного сарая и остановилась в полном ступоре. На соломе, под ярким солнечным светом, бившим из окошка, лежали кружком в вольных позах и с закрытыми глазами трое здоровенных мужиков. Рядом с тем, что в клетчатой рубашке, сидела и в отчаянии надрывала глотку не менее здоровенная серая дворняга. А в центре этого натюрморта (это был не каламбур!) красовалась такая ужасная вещь, что лучше бы это была граната! Но это была моя литровая квадратная бутылка тёмного стекла из моей вскрытой ветеринарной сумки! С красной наклейкой и надписью: «Настойка чемерицы. Осторожно! ЯД!»
      Ага! Как же! Испугаешь их такими ядами, которые на спирту и пахнут, как коньяк! Да которые хитрая ветеринарша даёт коровам как лекарство. Они же самые умные! А то, что большущей корове дают этого ядерного топлива столовую ложку в пол-литре воды  – это им неинтересно. Боже мой! Эти идиоты отдадут Богу свои проспиртованные души прямо сейчас!
      Я крутанулась на пятках и ринулась обратно за своей многострадальной рабочей сумкой. Увидела во дворе Нюсю и завопила не хуже той сообрази-тельной дворняги:
      -  Нюся, они отравились! Там, в сарае! Помогай!
      Нюся ахнула и застыла столбом, вытаращив голубые глаза. Шофёр среагировал лучше:  он уже закончил свой намеченный ремонт и теперь грохотал сапогами по кирпичной дорожке вслед за мной.
      В сарае я в полной панике сорвала с себя халат и вытряхнула на него содержимое сумки. Надо вызвать у них рвоту! Скорей!
      -  Ваня, переворачивай их на живот!
      Первая ампула апоморфина под ударом ножниц – вдребезги. Из второй трясущимися руками набираю лекарство в шприц. А кому сначала? Пока одному буду вводить  – другой умрёт! Но думать особенно некогда, рву рубаху и колю внутримышечно лежащему ближе всех, рыжему, с веснушками, и хватаю третью ампулу.
      Тут в сарай вбегает Нюся, бросается к смуглому худощавому мужчине с посиневшим лицом и начинает голосить:
      -  Петя! Петя, не умирай! Петенька!
      Ага, Петя! Петя её уже практически почти там, далеко, весь в белом и с арфой, если заслужил, конечно. Адреналин внутримышечно!! (Слава Богу, что он нашёлся в сумке).
      -  Нюся, держи его, а то рвотой захлебнётся! Ваня, перетяни этому руку бинтом, я вливание сделаю!
      Ваня сдёргивает пиджак с самого здорового мужика, с треском рвёт синюю рубашку. В вену лихо попадаю с удара, как ветфельдшер Стёпа научил, спасибо ему огромное! Собачища бегает вокруг и скулит, но под ноги не лезет. Нюся тоже посильно участвует: ревёт в три ручья. Пульс и дыхание есть пока у всех троих полутрупов, и  моё соображение заработало в правильном режиме:
      -  Их в больницу надо, в Черняховск! Ваня, сможешь сюда подать фургон?
      -  Пролезем,  -  Ваня исчезает, мотор взрёвывает, машина прёт задним ходом, сносит собачью будку, куст сирени, поленницу и подкатывает задней дверцей к нашему сараю.
      -  Грузим!
      Собака грузит вместе с нами, и очень толково: Ваня с растрёпанной хозяйкой поднимают тяжеленные тела к двери фургона, а мы с собакой вцепляемся в их одежду и втаскиваем внутрь. А потом она хочет ехать вместе с нами и огрызается, как зверь, когда Нюся пытается вытащить её во двор.
      Тут Ваня закричал из кабины, что бензина до Черняховска может не хватить.
      -  Молись, чтобы хватило, и поезжай!
      И наш фургон с синими крестами, зажжёнными фарами и истерическими гудками помчался сначала по разъезженному просёлку, а потом по узкому Калининградскому шоссе – без обочин, зато близко обсаженному толстыми деревьями. Машины бьются на этих автобанах, конечно, по-страшному, но это то, что нам от немцев после войны досталось, да так, разумеется, и осталось. Но меня тогда волновали не шансы намотаться на дерево, а пульс и дыхание этих троих психов.
      Ангел смерти и ангел удачи, пихаясь локтями, летели над нашей машиной, в закрытом фургоне такая вонь от рвоты, мочи, бензина и чемерицы, что не знаю, как мы с Нюсей и дворнягой выжили без противогазов, а мы же ещё держим мужиков, чтобы они не летали по полу из угла в угол.
      -  Нюся, а кто это с твоим мужем за компанию так удачно выпивал?
      -  Брат его, Сёмка, и Гришка, дружок евонный, - отвечает бедная Нюся между всхлипами и вздохами, - разве мой бы полез в чужую сумку? Это всё Гришка, пьяница, чтоб его разразило!
      А машину между тем занесло и подбросило так, что зубы у нас клацнули, как компостеры. Нам-то из фургона ничего не было видно через маленькое заднее окошко, но Ваня там, видимо, нарушил всё, что можно и нельзя, потому что вокруг перепугано засигналили другие машины, а наша рыбкой вильнула из стороны в сторону, сделала пируэт на двух колёсах и помчалась дальше.
      Потом вдруг сквозь вопли нашего сигнала я услышала сначала милицейский свисток, через минуту – сирену, а затем командный громкоговоритель:
      -  Водитель автофургона с синими крестами КА-68-19, немедленно останови-тесь! Водитель автофургона КА- 68-19, приказываю остановиться немедленно!
      Ага, это мы, значит, уже в Черняховске!
      Но Ваня не остановился, а завернул направо, и тут наш мотор пару раз чих-нул и заглох. Ангидрид твою перекись водорода! Ваня же говорил, что бензина мало!
      Но оказалось, что бензина хватило впритык, до цели мы не дотянули буквально двадцать метров. Я, как заяц, выскочила из фургона и слева увидела раскрытые железные ворота и  вывеску городской больницы, а позади нашей машины – толстого милиционера, вылезающего из бело-синей легковушки с мигалкой.
      -  Почему нарушаем? – до шофёра он ещё не добрался.
      -  Отравленных везу! Умрут же сейчас! 
      -  Животных отравленных? А зачем сюда? – обалдел он.
      -  Людей!!!
      Милиционер заглянул в фургон, отшатнулся и резвее меня рванул в приём-ный покой, а я, кстати, вообще не знала, где он есть и куда бежать. И буквально через тридцать секунд мне навстречу с грохотом вынеслись три каталки и шесть санитаров – милиционер их, видимо, здорово напугал.
      Когда я вошла в дверь, меня сейчас же схватил за рукав врач:
      -  Чем потравились, самогонкой?
      -  Нет, чемерицу выпили…
      -  А, ну, понятно, - это его совершенно не удивило почему-то. Я наспех изложила ему свои судорожные попытки спасти несчастных пьянчуг там, в сарае  – он и этому не удивился, только кивнул:
      -  А, ветеринар, ну, так дуракам всегда везёт, - и убежал.
      «Так! – дошло до меня, - это тут не первый такой случай!»
      Каталки прогрохотали по больничному коридору и исчезли в глубине отделения за поворотом. Бедную Нюсю зацепила регистраторша и принялась пытать при помощи всяких бланков, форм и документов, а я с огромным облегчением вздохнула, свалив страх и груз ответственности со своих некомпетентных плеч, и вышла на пыльный больничный двор.
      И увидела у крыльца несчастного серого пса. Его коричневые глаза и брови домиком горестно и отчаянно вопрошали:
      -  Ну?!! ЕГО  СПАСУТ?! Мой любимый, обожаемый, самый лучший хозяин будет живой?!
      -  Хорошо, всё хорошо, - наклонилась я к нему, стараясь говорить самым спокойным и добрым голосом – я даже не знала его кличку. Слово «хорошо» знают все взрослые собаки, даже самые тупые, и пёс заметно успокоился, немного расслабился, дал себя погладить и уселся у крыльца, как памятник собаке Павлова, ожидая, когда выйдет хозяйка. Он сделал всё, что мог.
      «Тебе, милый, полагается золотой ошейник, корыто колбасы и медаль «За спасение утопающих в алкоголе, - подумала я, -  ты в десять раз умнее своего хозяина! Я могу поручиться своим дипломом, что ты-то никогда бы не полез в чужую сумку с медицинскими запахами, и уж точно не траванулся бы по дурости, вылакав то, что называется «Яд».
      В общем, эту троицу спасли, конечно, можно сказать, за уши с того света вытащили. Промыли, уколами напичкали, внушение сделали, какое полагается, и они отправились по домам, совершать дальнейшие подвиги – трудовые и не очень.
      И вы думаете, этим дело и кончилось? Как же! Встречаю я эту троицу потом где–то под Новый Год в центральном посёлке совхоза. Идут себе по морозцу такие весёленькие, пьяненькие, но в меру: шатаются, спотыкаются, друг за дружку хватаются, но не падают, а впереди – тот самый знаменитый серый пёс. Он меня тоже узнал и поздоровался первым. Потом я попала в неровное поле зрения его хозяина:
      -  А-а-а-а, Елена Борисовна, спасительница наша, с праздником! С насту-пающим тебя, счастья тебе в новом году! А мы уже, видишь, и празднуем! Не думай, мы теперь учёные, всякую гадость не пьём, делаем ёрш «Здоровье»!
      -  И что это за рыба – ёрш «Здоровье»?
      -  Мужик один умный в больнице научил! Самогон, одеколон «Огуречный» и ландышевые капли!