Путь на Остров

Путь на Остров

Научно-фантастическая повесть

«…узка и трудна та единственно верная дорога к коммунистическому обществу, которую можно уподобить лезвию бритвы. От всех людей на этом пути требуется глубокое духовное самовоспитание, но совсем скоро они поймут, что их на планете теперь много. Простое пробуждение могучих социальных устоев человеческой психики, пробуждение чувств братства и помощи, которые уже были в прошлом, но были подавлены веками угнетения, зависти, религиозной и национальной розни рабовладельческих, феодальных и капиталистических обществ, даст людям такую силу, что самые свирепые угнетения, самые железные режимы рухнут карточными домиками, так что человечество застынет в удивлении…» (И.А. Ефремов «Лезвие бритвы»)

Однажды Арья нашла в лесу летающую тарелку. Обычную летающую тарелку. Тарелка стояла на опушке и переливалась на солнышке разными цветами и оттенками, но в основном – тёмно-синими.
Арья подошла поближе, и ей показалось, что дверца тарелки приоткрылась, – именно перед ней, сама.
Тарелка имела слегка сплюснутую, сверху и снизу, яйцевидную форму, и была размером чуть побольше автомобиля.
Да, действительно, дверца тарелки оказалась уже любезно приоткрыта, и Арья остановилась перед ней.
«А вдруг, – подумала Арья, – это ловушка, обычная космическая ловушка, которую подстроили некие коварные инопланетяне, заманивающие таким образом детей Земли, соблазняя их любопытство, а потом унося с собой в просторы Космоса, на далёкую свою планету, чтобы сделать с ними там что-нибудь нехорошее?»
Однако это опасение не остановило Арью, и она предусмотрительно положив камень в уголок проёма дверцы, заглянула внутрь.
Внутри никого не было, только огоньки тихо помигивали на пульте управления.
Арья залезла в кресло, – и кресло ей показалось очень удобным, будто для неё созданным.
Однако её, вдруг, поразила одна простая, но весьма важная, мысль: «А как эта тарелка, откуда бы они ни взялась, вообще, тут могла оказаться!?...».
И здесь нам необходимо сделать ключевое пояснение.
Дело в том; что Арья жила на Острове.
Остров был относительно небольшой и вытянутый, – около 100 вёрст в длину и около 30 в ширину, – и находился он посреди океана. На Острове жила Арья, с родителями, и многие другие умные и добрые люди.
Но важный нюанс здесь состоял в том, что на Остров этот никто не мог посторонний попасть.
Потому что вокруг Острова, над ним, и даже особым образом под водой вокруг него, проходил окоём особого защитного поля, который препятствовал проникновению на этот Остров чужих людей и, вообще, всего, что могло бы угрожать жизни людей, проживающих на Острове, – например, всяких роботов, или иных автоматов и механизмов, летающих или плавающих.
Здесь мы должны, наверное, поведать вам, уважаемые читатели, одну важную легенду-былину, которая повествует о том, почему оно было всё тут так устроено.
Эту легенду-былину знали, с самого раннего детства, все дети Острова и, разумеется, помнили те предупреждения, которые раскрывала эта былина-легенда.
Дело в том, – как повествовала эта легенда-былина, – в некие давние, но не особо уж стародавние, времена, власть над Земшаром захватили очень нехорошие люди, – которых, впрочем, довольно условно уже можно было назвать людьми, поскольку они были чрезвычайно жадны до власти и денег, и не ведали никакого сострадания и сочувствия к другим людям, – и захватив власть, учинили они свои драконовские порядки, обратив всех других людей, им подвластных, в безликую отару овец, тваря их заведомо глупыми и тупыми, которым было бы очень легко управлять, внушать всё, что угодно, любую чушь и дурь, любые ужасы и страхи, и в то же время соблазнять их всякими подачками и прочими дешёвыми сырами в мышеловках.
И вот держа это подвластное себе население на такого рода поводках и цепях, – страхов и соблазнов, – эти нехорошие люди, вельми самоуверенно полагающие себя некими избранными, – учинили над всем этим подвластным себе стадом населения свой полный контроль, контролируя каждый их шаг да чих.
Ибо у этих избранных, именующих себя «элитой», уже имелись мощные подручные технические средства, которые позволяли им всё это делать с людьми…
И всё это было не просто былиной-легендой.
Например, совсем недавно 4 мальчика, озорничая и любопытствуя, не послушавшись взрослых, покинули Остров на маленьком плоту, – ведь выход с Острова был вполне свободный, это вход на него был строго-настрого закрыт, – и отправились в просторы Океана-моря.
Их потом искали, разумеется, но всё – тщетно.
А вот через некоторое время, – и года не прошло с поры исчезновения мальчиков, – двое из них, вдруг, обнаружились в океане, неподалёку от Острова, барахтающимися на всё том же вроде как плоту.
Их, разумеется, спасли, впустили на Остров, однако тщательно осмотрев, обнаружили, что в одном из них оказалось упрятано особое малюсенькое, невидимое невооружённым глазом, устройство, которое контролировало поведение мальчика и направляло его совершать те или иные нехорошие дела: например, отключить защитный экран-поле.
И в это же время, это невидимое устройство передавало куда-то за Океан-море сведения о том, что тут, на Острове, происходит.
Разумеется, это хитрое устройство из мальчика вынули, но сам мальчик после этого, без вынутого устройства, ещё долго оставался будто сам не свой, будто человек, который не понимает, что он делает и оттого постоянно ищет того, кто бы ему сказал, что ему сделать, и кто он, вообще, такой.
Другой же мальчик, из вернувшихся, не имел в себе никаких таких тайных устройств, и был вроде бы никак не повреждён, однако умные взрослые вовремя сумели распознать то, что этот мальчик оказался глубоко загипнотизирован и запрограммирован на совершение всё того же отключения защитного поля-экрана и на многие иные скверные дела.
И когда он, вскоре, как лунатик, вот уж было направился всё это совершать – его остановили и стали деликатно возвращать в здоровое человеческое состояние, снимая наваждение гипноза и заклятие внушённых ему программных установок.
Однако это было довольно трудно сделать, потому как те, кто его таким образом там, за Океаном-морем, обработал, ничуть не беспокоились о его будущем душевном здравии и бесцеремонно сломали ему все его психические настройки, – а вот выводить его из этого сломанного состояния, исцелять нужно было, напротив, очень бережно и аккуратно.
Про других же двух детей так и осталось ничего не известно.
Как мы уже знаем, Арья жила с родителями на этом Острове...
…И как мы уже с вами знаем, в некие не особо стародавние времена на всём Земшаре случилась такая скверная вещь, что власть на ней захватили нелюди, которые относились к другим людям исключительно, как к своей добыче, не имели никакого сострадания к другим людям и в то же время очень и очень стремились к власти над все этими другими людьми, – и по существу, этих дорвавшихся до мировой власти людей можно так прямо и назвать – нелюдью, и мы их так, настоящим их именем, впредь и будем именовать, нелюдью, – и когда они, эти нелюди, достигли этой своей мировой власти, они учинили такие повсеместные законы и правила, что все люди на Земле оказались под их наблюдением и контролем, и они, эти Нелюди, получив в своё распоряжение мощные средства промывки мозгов, подчинения и подавления подвластного населения, а также, как оно обычно бывает, имея в своих руках множество подручных холопов, холуёв, прислужников, «шестёрок», лакеев, цепных псов, мальчиков на побегушках и прочих подобного рода ничтожных людишек, своеобычно ретиво стремящихся услужить Хозяину, смогли всё это, свою мировую власть, осуществить.
И все люди Земли оказались под их властью и под полным контролем со стороны различных наблюдательных средств, больших и маленьких, и вот уж не могли и шагу ступить без ведома и разрешения своих новоявленных Господ.
И казалось бы, вот так оно всё установилось на Земле беспросветно и ужасно.
Так да не совсем так.
Действительно, на некоем, вот, Острове, в одной из северных стран, в одном из морей-океанов омывающих эту печальную и одинокую страну, собрались в своё время настоящие учёные, которые занимались, по старинке, настоящими научными исследованиями; и это были, действительно, учёные люди, занимающиеся научными исследованиями, а не теми, кто стремится, вроде как «занимаясь наукой», в действительности, лишь к чинам и наградам, «научным» регалиям, карьерному росту и большим денежкам.
И вот когда на Земле запахло, вдруг, жареным, когда упомянутая нелюдь дорвалась до власти над всем миром, прибрав к своим рукам весь Земшар с его богатыми ресурсами, а подавляющее большинство людишек поклонились этой нелюди и стало трусливо, алчно и по своей ограниченности ума ретиво и бессовестно ей прислуживать, то учёные люди Острова быстро поняли грозящую им и всему миру опасность; однако поскольку, в силу своей малочисленности и недостатка возможностей, они не могли всему этому тварящемуся безобразию оказать прямого сопротивления в масштабах всей планеты, то они, по мере своих сил и возможностей, всё же сумели восстать и успели огородить свой Остров от надвигающегося мирового беспросветного морока власти этих нелюдей: быстро изобрели защитное поле и другие приспособления для защиты себя и своих детей.
И наверное, самое, тут важное, они смогли справедливо и умно организовать своё маленькое сообщество, – прогнав со своего Острова всех прислуживающих нелюди больших чиновников, тоже, зачастую, вполне нелюдей, и всех их прихлебателей и прислужников, холуёв и карьеристов, соглядатаев и мошенников, шкурников и воров, и прочую жадную местную шушеру, – так, чтобы это стало, действительно, свободное и справедливое общество, где каждый человек был ответственен за то, что происходит вокруг, был вольным человеком и мог принять живое личное участие в управлении общественной жизнью, и относился к общественному, как своему личному, собственному, бережно и рачительно, не воровал, не мусорил, не унижал других людей, не рубил деревья и не пытался пролезть вперёд других.
И поскольку, как оно счастливо тут сложилось, большинство жителей Острова подобрались людьми честными, справедливыми и весьма умными, и даже мужественными, то такое, действительно, справедливое и свободное сообщество там, на Острове, вдруг, установилось, – в котором каждый человек, ребенок тем паче, получал все возможности для своего всестороннего, и физического, и умственного, и духовного, развития, – и такое сообщество, пусть и довольно малочисленное, но вооружённое самыми новейшими изобретениями, действительно, смогло противостоять завладевшей миром нелюди и её многомиллионным прислужникам, не подчинилось им, и осталось свободным, посреди Океана-моря, ограждённое защитным экраном и иными изобретенными тут средствами самообороны…
…И вот, подумав о том, как, вообще, эта летающая тарелка могла здесь, на Острове, оказаться?, Арья сразу отбросила то предположение, что эта летающая тарелка могла быть заброшена сюда, на Остров, извне, из внешнего Острову мира, обречённого и беспросветного, где правила нелюдь и в котором люди обратились в рабов-биороботов, находящихся под неусыпным контролем различных электронных устройств и проклеймёнными различными электронными клеймами.
«Эта летающая тарелка, – подумала уверенно Арья, – не могла быть заброшена сюда оттуда, потому что там, у них, ничего такого уже не может получиться».
Надо сказать, что из этого внешнего, обречённого и беспросветного, мира предпринимались, нелюдью, довольно частые попытки овладеть Островом и его жителями, – и прямо военным путём и всякими иными хитростями, – например, предлагая жителям Острове, что дескать давайте дружить, торговать, вместе пытаться охранять природу, бороться с болезнями и прочее. – Однако жители Острова прекрасно провидели все эти лукавые хитрости, за коими скрывалось лишь подспудное стремление той самой нелюди просочиться, хоть как-нибудь, на Остров, изнутри разложить и соблазнить жителей Острова, и всё тут разрушить, всем тут овладеть. И это, наверное, только круглые дурачки могли бы клюнуть на подобного толка обманки и приманки.
Жители Острова были люди всё же более умные и не верили этим лукавым врунишкам, не обманывались ими; а их, жителей Острова, военная сила обеспечивалась, в очень скором времени, вооружением уже такого уровня, до которого властителям внешнего Острову обречённого и беспросветного мира было ещё очень-очень далеко, хотя, конечно, у этих властителей вооружения, по своему количеству, было много-много больше, чем у жителей Острова…
Арья повнимательнее присмотрелась к пульту управления летающей тарелки и с изумлением, вдруг, обнаружила, что на приборной доске значились вполне русские символы, буквы, и индийские цифры…
В этот миг, вдруг, перед Арьей засветился экран и на его поверхности показались знакомые символы:
«Здравствуйте, – прочитала, про себя, Арья, – мне нужна помощь Человека. Я – Кибер планетарной лодки (планели) «Сварга 1.2». Мне нужно помочь Человеку…».
Арья уже почти не удивилась тому, что Кибер странной летающей тарелки заговорил с ней на её родном языке; и после недолгой паузы сама спросила:
«А как вам удалось попасть, через защитное поле, сюда, на Остров?» – Арья спросила это вслух и только потом подумала, что, может быть, лучше было бы написать этот вопрос используя кнопочную плоскость, – однако, как ни странно, Кибер понял её вопрос и даже ответил: впрочем, не вслух, а – опять же, через экран:
«Энергетические принципы моего защитного поля оказались изначально аналогичны и сонастроены энергетическому полю вашего Острова…».
Арье стало совсем удивительно.
«А вы что, – спросила она, – летающая тарелка с нашей планеты, с Земли?...».
«Да, – побежали символы, – я планель «Сварга 1.2», с первого корабля межзвёздных дальних странствий «Сварга 1», запущенного в 93-м году Новейшей эры, и теперь вернувшегося из своей экспедиции. Мне нужна помощь Человека. Мне нужно помочь Человеку…».
Арья почувствовала таинственное щекотание под ложечкой, случающееся тогда, когда перед нами раскрывается некая невероятная возможность, с одной стороны, вроде очень опасная и устрашающая, а с другой – весьма манящая и захватывающая дух.
«А этот человек, – спросила Арья, уже слегка с дрожью в голосе, – который нуждается в помощи, он находится далеко на другой планете?»
«Нет, – побежали символы по экрану, – он здесь, на этой планете, но я не могу точно определить, где именно, чтобы ему помочь и потому обращаюсь к вам…».
Арью этот ответ несколько даже разочаровал, ведь она уже подумала о том, что, вдруг, она, волей случая, сможет побывать там, где никто ещё не был, в дальнем космосе, на других планетах, вращающихся вокруг далёких звёзд; однако, в то же время, этот ответ её удивил и озадачил ещё сильнее, и она спросила, в некотором недоумении:
«А как такое могло получиться, что я ничего не знаю об этом первом межзвёздном дальнем странствии?»
«Это был тайный эксперимент, – побежали символы по экрану, – потому что у наших учёных ещё не было полной уверенности в том, что он окажется удачным; вероятность того, что у нас всё получится была более 98%; однако теоретическое обеспечение экспериментально случайно выявленной пространственно-временной аномалии, и, соответственно, раскрывшейся возможности межзвёздных дальних странствий, через обнаруживаемые вгибы вселенской струны, было ещё довольно слабым, более гипотетическим, и потому этот первый опыт с человеком на борту был осуществлён, первоначально, в тайне. Тем более, нравственное состояние человечества, в целом, ещё отнюдь не соответствовало, на то время, тому, чтобы оно открыто и во всех странах узнало о наличии подобных возможностей и технологий, получило бы такого уровня технологии и научно-технические возможности, которые легко могли быть обращены во зло и направлены на уничтожение человечества и человека; ибо мы тогда только начали делать первые шаги по пути к созданию нового свободного справедливого общества и нового человека-творца…».
«…Первый межзвёздный корабль, – текли символы по экрану далее, как раз, очень удобно, со скоростью их прочтения Арьей, – дальних странствий, действительно, совершил свой нырок в дальний космос, и всякая связь с ним, разумеется, была сразу потеряна. Однако мы должны были вернуться обратно в Солнечную систему в установленный определённый промежуток времени, вынырнув из ближайшего вгиба обнаруженной струнной аномалии-воронки, вблизи окраин Солнечной системы, но, по непредвиденным обстоятельствам, – которые я здесь позволю себе опустить, поскольку описание их будет весьма объёмным и не имеет значения в плане решения нынешней возникшей проблемы, с которой я обращаюсь к вам, – мне нужно найти Человека, – в условленный срок нам вернуться не удалось…».
«…Когда мы вернулись, – после некоторой паузы символы возобновили свой бег по экрану, – мы обнаружили, что на Земле произошло нечто ужасное и катастрофичное, случилась общественная и человеческая деградация, и вместо свободного справедливого общества, в котором саморазвитие и творчество человека становилось целью, и которое вот уж начало своё становление в пору нашего старта с Земли, тут уже создалось нечто совсем иное, обратное, в коем целью является воспроизводство власти небольшой клики правителей, слепо поклоняющихся огромному Киберу, а все прочие люди обращены в средство осуществления власти и извлечение прибыли для этой клики, в безликий бессмысленный рой, находящийся под неусыпным и всесторонним контролем Великого Ока этого огромного Кибера…».
«…Человека, который управлял кораблём, вернувшегося из дальних межзвёздных странствий, – текли символы по экрану далее, – при виде подобного безобразия переполнило чувство отчаяния, но, собрав всю свою волю, он взял себя в руки. После наших многолетних незапланированных дальних межзвёздных странствий, приключений и злоключений, часто на грани жизни, он ожидал, вернувшись, встретить ещё более прекрасный, справедливый и вольный мир, где люди-творцы стремились бы к самосовершенствованию, в гармонии друг с другом и обществом, в единстве своего разнообразия и взаимопомощи, однако представшая перед нами картина действительности оказалась неожиданно ужасной. Взяв себя в руки, Человек, с моей помощью, стал исследовать информацию со всего Земшара. На Земшаре стало явно меньше лесов, хуже природная среда, а информационные потоки представили наличествующих на данный момент на Земшаре людей не только явно деградировавшими в духовном, интеллектуальном и культурном отношении, но и опустившимися в отношении физическом, почти поголовно больными и с уродствами, а самое скверное было то, что все они находились под неусыпным повсеместным внешним контролем различных средств наблюдения, и даже более того: находились под такого рода контролем и изнутри, посредством миниатюрных, невидимых невооружённым глазом, информационных устройств, контролирующих их каждый шаг и чих, и даже их чувства и эмоции…».
«…Вообще, на планете, – бежали экранные символы, – тварилось много странных, с одной стороны, а с другой – ужасающих, вещей. Например, все информационные потоки как будто специально были рассчитаны на слабоумных кретинов и дебилов, и, к тому же, почему-то нарочито пропитывались высочайшим уровнем паники и страха перед разными стихийными бедствиями, войнами, а особенно перед ужасными заболеваниями, охватившими весь мир; и люди, соответственно, под этим страхом, заключались в резервации, на карантины, подвергались унизительным процедурам, находились под повсеместным контролем, зачем-то постоянно скрывали свои лица непонятными обрывками тканей, соблюдали некие довольно унизительные и бессмысленные ритуальные действия, подвергались мучительным, и даже смертельным, методам, якобы, их исцеления, – в действительности, как мы определили, целенаправленно и методично уничтожающим и добивающих этих людей. Ото всего этого массы людей впадали в неадекватные болезненные психические состояния, в глубокую ипохондрию и иные навязчивые состояния и психозы, мучились и погибали. Однако, в то же время, просканировав планетарную среду относительно патогенных микроорганизмов, мы не обнаружили никакого такого возможного микроорганизма, который мог бы, на данный момент, вызвать подобного рода планетарное заболевание, которое было бы, одновременно, весьма заразным, смертоносным и распространённым по всем континентам…».
«…Другой странностью, – читала Арья символы и удивлялась всё более и более, потому что у неё, на Острове, ничего подобного не было и в помине, – оказалось то, что тот образ мира, его социально-политического состояния, который типично распространялся, с вариациями, по всем основным информационным каналам планеты, совершенно не соответствовал действительному положению вещей на планете, всё в нём было жутко искажено, вывернуто наизнанку, а то и просто выдумано. Мы сперва даже не могли понять, как могут так информационные потоки настолько не соответствовать социальной действительности: как будто эти информационные потоки принадлежали одной планете, а наблюдаемая нами социальная действительность – наличествовала на другой планете. Более того, нас очень удивило то, что люди, которые воспринимали и поглощали эти информационные потоки, обычно слепо верили всей этой несоответствующей действительности мнимой информации и поступали в соответствии с ней, а не с действительностью, бездумно и бесчеловечно, как запрограммированные или полусонные организмы, – вплоть до того, что совершали безумные и самоубийственные действия в отношении себя, и даже своих детей…».
«…Мы совершали виток за витком над планетой, – продолжали течь символы, в ритм и такт их чтению Арьей, по поверхности экрана, – в размышлениях, как нам поступить в такой безнадёжной ситуации?, – обрабатывая огромные потоки информации со всего Земшара; информация эта, по преимуществу, была негативной, и население планеты, исходя из этой информации, не только находилось на очень низком уровне интеллектуального и культурного развития, но уже, напрочь лишённое свободы, обращалось в прямые придатки огромного сетевого Кибера, их полностью контролирующего. И мы, решая какой путь наших дальнейших действий нам избрать, вдруг, неожиданно наткнулись на некий странный закрытый секретный информационный канал, – однако оказавшийся доступным для своего вскрытия моими средствами информационного проникновения, – из которого мы узнали о том, что в одном из больших детских развлекательных заведений в ближайшее время, вот уже в ближайшие часы, будет совершено, уже давно запланированное, массовое жертвоприношение детей, которые придут смотреть весёлое ночное представление, по мотивам сказки про девочку Алису в стране Зазеркалья. Мы сперва, разумеется, подумали, что этого не может быть по-настоящему, что это розыгрыш, глупая шутка, чёрный юмор, дурацкий спектакль, страшная история, провокация, однако – оказалось, что это действительно всё так и есть; ибо это был, действительно, герметически закрытый канал информации, секретный внутри сети секретных служб и тайных сообществ, теснейшим образом связанных с гигантским Кибером, опутавших планету и управляющих массами населения; и мы ясно осознали весь ужас предуготовляемого…».

«…Очевидной целью этого жертвоприношения, – рассудил Лад Даль, столкнувшись со столь изумившей его информацией, – является воспроизводство страха и ужаса у подвластного населения, подпитывая тотальную власть правящей клики, её специальных служб, над этим населением. Судя по всему, такого рода жертвоприношения тут совершаются с определённой периодичностью; можно сказать, что это жертвоприношение играет тут роль своеобразного пинка для подползания на коленях запуганного населения к подножию трона власть имущих, вымаливая у них своё спасение. Хотя, конечно, это безумие – вымаливать спасение у тех, кто тебя таким образом убивает, приносит в жертву! Скрытой, более тайной целью этого жертвоприношения являются, скорее всего, исполнение воли их новоявленного божества, – чего-то вроде Всемирного Кибера, которому тут все, почитай, так или иначе, по существу, поклоняются; пусть даже при этом они все поклоняются вроде как разным, для разных народов и их религий и конфессий, своим неким божествам. Как бы всё это ни могло показаться, на первый взгляд, нелепым и абсурдным. Разумеется, тут присутствует и великое наслаждение, огромный кайф, получаемый сильными мира сего от своего всевластия над подвластными массами населениями, отдающими даже вот своих детей, бестолково и безропотно, им на заклание. Впрочем, тут, в тайных смыслах этого жертвоприношения, возможно, есть что-то ещё, но что пока мне неведомо, ускользнуло от моего взора…».
«…Вряд ли это ловушка, – Лад отклонился к спинке кресла, обдумывая далее раскрывшуюся информацию, – вряд ли система контроля планеты сумела уже засечь нас, на подлёте к планете, и уж тем более определить, какую опасность мы можем нести, и на что именно нас нужно ловить, чем нас можно спровоцировать…».
«…Мы вращаемся вокруг Земли,– продолжил он свои размышления, – на весьма высокой орбите, многократно превосходящей орбиты её искусственных спутников; спутников этих кстати, стало значительно меньше, нежели было в то время, когда я улетал; внешние научно-исследовательские станции, рассеянные по спутникам дальних планет-гигантов и в поясе астероидов – по-видимому, все теперь заброшены. Вообще резкая социально-гуманитарная и культурная деградация планеты – налицо, сопровождающаяся и довольно серьёзной деградацией научно-технической. Да, Кибер-сеть, владеющая, судя по всему, населением Земли, – через специфически отобранную управленческую чиновническую иерархию, отбор в которую, очевидно, осуществляется в весьма отрицательном регистре, – кстати, довольно типично для подобного типа сообществ, – т.е. людишек, алчных и подлых, совершенно без совести и способностей к личному самостоятельному мышлению, биороботов, заточенных на исполнение распоряжений сверху и спущенных им сверху инструкций, – да, эта Кибер-сеть, управляющая всей планетой, судя по всему, всё же несколько более совершенна, нежели те Киберы, которые были прежде, в пору моего старта в дальний космос; но только в этом узком направлении тут и случился, судя по всему, некоторый прогресс; во всём же ином – явная деградация… И это, общая научно-техническая деградация планеты, в сложившейся ситуации, для нас, даже хорошо… очень хорошо!...».
«…Так что, – продолжил он свои размышления, глядя на столь долгожданный, но вот встретивший его столь негостеприимно, как уж совсем чужой и враждебный, голубой Земной шарик, такой маленький-маленький с той высоты, с которой он глядел сейчас на него, – вряд ли эта огромная Кибер-сеть могла, вдруг, нас уже как-нибудь засечь и, тем паче, овладеть Кибером «Сварги», и перехватить управление; тут, полагаю, всё должно быть нормально…».
«…Да, – переключилась его мысль, – вмешиваться в развитие других миров, наверное, нельзя; за исключением, наверно, уж очень особенных обстоятельств. Но это же – мой мир! Это – моя планета! Планета, с которой я когда-то улетел, и, вот, вернувшись, застал в столь плачевном печальном положении… а уж обстоятельства тут – самые что ни на есть особые…».
«…Однако, – глядя в иллюминатор, на Землю, будто в зеркало, будто застыв взглядом в этом зеркале, размышлял далее Лад, – есть ли смысл их спасать? – Подумал он о детях, предуготовленных к жертвоприношению: – Ведь если мне всё же удастся их как-то спасти в этот раз, то от этого ведь ничего, по существу дела, не поменяется: они останутся таким же обречёнными безнадёжными существами, – которых их перепрошитые и одураченные, с внушённой им вопиюще ложной картиной мира, родители привели на это развлекательное мероприятие… на заклание… сами… при этом самоубийственно наивно полагая, что те, кто будет осуществлять это жертвоприношение их детей, напротив, якобы, призваны их всех защищать, спасать от каких-то ужасных врагов… Например, от меня…».
Здесь Лад даже не улыбнулся…
«…Можно ли их, вообще, действительно, спасти? – размышлял он далее. – Вот не допущу я это жертвоприношение сегодня, но завтра эти люли, погружённые в мракобесие и ложную картину мира, будут вновь и вновь подвергаться подобного рода массовым убийствам, жертвоприношениям, стихийным, якобы, бедствиям, войнам, эпидемиям, иным катастрофам, получая психические травмы и впадая ото всего этого в полную прострацию и покорность, в ужас и страх, трепетно распахнувшись сиренам внушения и гипнотического на них воздействия. И эти люди, толпа… рой… будут раболепно блеять и никогда не сложат 18 и 30, чтобы понять, кто их настоящий враг и убийца… и так и будут, вновь и вновь, покорно и раболепно идти на своё заклание…».
«Сварга» совершала очередной виток над столь казалось бы вот уж близкой, но оказавшейся, вдруг, столь безнадёжно далёкой, Землей. Время быстро таяло…
«…Нужно сделать что-то, – размышлял Лад,– что не просто помешает массовому детскому жертвоприношению, но и выведет этих детей из Игры, хотя бы на время, даст им отсрочку. Да и дети, наверное, ещё не столь безнадёжны, как взрослые, их родители, с травмированной психикой, прошитые страхом и отдрессированные… наипаче с вживлёнными в них отслеживающими и контролирующими устройствами… Вообще, ужасно, во что обратили людей всего-то за полвека, прошедших здесь, пока я отсутствовал!... Надо попытаться сделать так, чтобы эти дети воочию увидели, поняли, кто их настоящий убийца, кто приносит их в жертву; чтобы они увидели это сами. Понятно, что они, спасённые от жертвоприношения, всё равно останутся под контролем, под всевидящим оком Большого Кибера… им от него никуда не убежать, я их никуда вывести всех не смогу… но то, что случится должно явиться для них шоком, это перевернёт весь их мир, их мировоззрение… а если не перевернёт?... если подавленность их психики столь глубокая, а установки их сознания столь мощные, что они просто-напросто станут отрицать реальность, переистолкуют всё увиденное шиворот-навыворот, сикось-накось… станут полагать, что я, наоборот, есть нечто злое, что хотело их как-то погубить… или просто закроются от очевидной истины, головушкой в песок… Ладно. Как бы то ни было, их нужно, хотя бы на время, вывести со сцены жертвоприношения, а затем – уж попытаться, по возможности, вывести и из паноптикума… А действительно, куда?...».
«…Хорошо, – вздохнул Лад, – мне же надо, хотя бы, для начала, пройти сквозь все защитные поля, к месту жертвоприношения, по возможности, незамеченным…».
У Лада постепенно сложился план действий; разумеется, в нескольких вариантах, – на случай разных линий развития событий: если его обнаружат на подступах, – и если ему всё же удастся подойти к месту готовящегося массового жертвоприношения незамеченным. Хотя, разумеется, всё, все варианты развития событий, тут предусмотреть заранее было невозможно.
Ему, разумеется, уже был известен весь план жертвоприношения; ему стало также хорошо известно и то, что подобного рода массовые жертвоприношения совершались тут по особому тайному расписанию; это расписание, своеобычно, было приурочено к определённым «священным», так сказать, датам, – недавно, в прошлом году, например, нечто подобное тут произошло, как раз ко дню так называемого «первородства», «праздник» которого теперь отмечался на этой планете…
Лад тут поймал себя на мысли, что, вот, непроизвольно подумал о Земле, вдруг, будто не о своей родной планете, а о некоей чужой, иной…
…Целью этих ритуальных жертвоприношений было, собственно, само жертвоприношение, исполнение воли божества, а также, разумеется, производимый этим жертвоприношением ужасающий, оцепеняющий эффект на население, внушая этому населению ещё пущее раболепие перед власть имущими и закрепляя синдром выученной беспомощности.
Обыкновенно такого рода мероприятия совершались здесь специальной группой профессиональных убийц; однако впоследствии всё тут своеобычно списывалось на некоего дескать помешанного маньяка, или на неких иных аналогичных подставных персонажей, – которых, также, нарочно доводили до подобного состояния, замещали им личность, гипнотизировали или просто провоцировали и подставляли. Потом такого рода персонажей либо убивали прямо на месте, либо пафосно казнили впоследствии, или как иначе наказывали, – тоже, надо сказать, зачастую довольно ритуально.
В данном случае, по намеченному сценарию, предполагалось разыграть подобную кровавую трагедию, с последующим «разоблачением» двух вроде как сумасшедших фанатиков, вроде как своеобразных отщепенцев, – которых особо тайные секретные службы предварительно основательно обработали, промыли мозги и, вот, направили, втёмную, в нужное место с оружием и взрывчаткой…
«…Разумеется, – размышлял Лад, – поломав данный конкретный сценарий массового детского жертвоприношения, ты вряд ли сломаешь всю выстроенную Систему: ни запланированную систему жертвоприношений, ни тем более ту Систему власти, её Сеть, которая учиняет подобные акты и тварит бесконечное множество иных не менее гнусных, но разве что менее зрелищных и пафосных, своих дел и делишек… Но раз уж мы столкнулись, здесь и теперь, именно с этим бесчеловечным актом массового детского жертвоприношения, то мы, полагаю, должны, для начала, разобраться с ним, а далее…».
А что делать далее?...
И это, может быть, самый важный вопрос!...
…Кибер «Сварги» продолжал сканировать информацию  с Земли, как, вдруг, наткнулся на довольно странный феномен: из относительно крупных географических объектов один объект, вообще, будто бы отсутствовал во всех информационных потоках, и более того, – что выяснилось уже из специального дополнительного исследования, – никакой информации о нём, вообще, не было нигде: вообще, никакой.
Будто бы его, – этого относительно небольшого острова в океане, – не было и в помине.
И ещё более странная вещь обнаружилась далее, при целенаправленной попытке сканировать информацию именно с этого острова: он был словно совершенно закрыт неким своим особым защитным куполом-полем.
И как оказалось, он был, действительно, закрыт неким защитным куполом-полем, защищающим этом остров от всего остального мира! – И источник этого поля-купола – был на самом этом острове.
Более того, – озарило Лада воспоминание, – это был тот самый остров, тот самый научно-исследовательский остров, на котором когда-то именно и велись главные научные исследования по обоснованию и обеспечению возможности мгновенного космического дальнего странствия, и где, собственно, в значительной мере, и проектировалась и создавалась «Сварга»!
И тут же раскрылся ещё один любопытный нюанс: вся информация, которая всё же исходила, судя по косвенным признакам, с этого острова, намертво глушилась общей Сетевой Системой, опутавшей всю планету. И потому эту информацию, исходящую с острова, Кибер «Сварги» никак не мог уловить.
И только из специальных дополнительных исследований, уже вскрыв и просканировав закрытые секретные информационные потоки, становилось понятно, что этот остров не был подвластен общей кибернетической Сетевой Системе Земли, и, более того, эта Система постоянно искала новые возможности и пути того, чтобы овладеть этим, неподконтрольным ей, островом.
Всё это было весьма ценной информацией!
Однако времени уже не было. Медлить дальше было нельзя.
Лад Даль дополнительно запрограммировал «Сваргу» на самоуничтожение, – в случае его, Лада, гибели и возможной попытки захвата корабля чужими с Земли, – если, конечно, «Сварге» не удастся вовремя уйти скрыться подальше в космос, на недосягаемое нынешним «землянам» расстояние, – ибо, очевидно, что подобного уровня технологии не должны попасть в руки отрицательно отобранной верхушки правителей нынешней Земли, в руки, откровенно говоря, нелюди, – поскольку, очевидно, что это будет чревато довольно нехорошими, окончательно гибельными для всей планеты, последствиями, – и пересел в планель «Сварга 1.2». – Предварительно ловко натянув на себя специальное трико, с воротом и капюшоном, которое имело предназначение в качестве возможной дополнительной защиты под скафандр, при необходимости, – но здесь Лад вознамерился использовать это трико как пуленепробиваемую одежду; – а оно действительно было пуленепробиваемым, для любого вида стрелкового ручного оружия, даже с близкого расстояния.
«Жаль, – промелькнула у Лада мысль, – что в планели нет мощного вооружения; хотя, может быть, это и к лучшему; разумеется, оружие может быть применено лишь в самом крайнем случае и сугубо точечно; но и тогда, по возможности, лучше воздерживаться; по мере возможности; лишь в случае крайней необходимости; но как ее определить, эту крайнюю необходимость: крайняя она, вот в данный конкретный момент, или нет?...».
Ещё Лад, с сожалением, подумал о том, что «Сварга» не имела специальной аппаратуры для трансляции сигнала на множество информационных каналов планеты, – для предупреждения людей о готовящемся массовом убийстве; и тем самым его предотвращения…
Планель, с активированным защитным куполом, плавно потекла к Земле…
Судя по показанием радаров, средства слежения и защиты Сети Земли планель, пока, не обнаруживали…
Не без лёгкой иронии Лад подумал про себя, улыбнувшись, и о том, что неплохо было бы предусмотреть на планели и возможность становиться вообще невидимой, а не только для радаров…
«…Мы подойдём, на бреющем полёте, поближе, по возможности, прямо к месту событий, – сказал Лад Киберу планели, задавая параметры предполагаемого полёта и дальнейших действий, – и наверное, чуть поодаль сбросим сигнальную ракету, чтоб отвлечь внимание. Я, – продолжил Лад, – надену кольцо, для связи, чтобы ты знал, где я и где меня нужно будет забрать. Когда я высажусь, сразу улетай, подальше, в безопасное место, постарайся уйти от средств слежения. Постоянно, через каждую минуту, будем менять частоту и иные параметры связи; вот сейчас установлю, какие; это чтоб нас не смогли засечь и контролировать, если, вдруг, всё же обнаружат сигнал, – а они, наверняка, сигнал наш обнаружат, – пусть вновь и вновь теряют его и не знают, где искать; хоть чуть-чуть, может быть, выиграем время…».
«…Да, – заметил ещё Лад, – поскольку во мне и на мне нет никаких идентифицирующих и прочих электронных устройств слежки и, вообще, лицо моё отсутствует, по крайней мере в качестве живущего существа, в их базах больших данных, то система слежки тут же обнаружит это, сканируя меня, – а системы слежки и сканирования там повсюду, – и это, скорее всего, будет для этой системы сигналом опасности… и это тоже надо учитывать…».
«…Когда я закончу то, что намеревался сделать, – продолжил он, – я подам соответствующий сигнал, и ты быстро и скрытно, по возможности, подлетишь туда, где буду я и заберёшь меня. Если возникнет весьма вероятная опасность, что тебя могут захватить или я, вдруг, погибну, то ты улетай, обратно, сразу…».
Планель нырнула в верхние слои атмосферы Земли, – пока вроде бы не засечённая, не обнаруженная, – Земля быстро приближалась, такая, действительно, казалось бы всё более близкая и родная, но… столь чужая и опасная, оказавшаяся, вдруг, такой чужой и опасной, уже как не родная….
Позади планели разгоралась полоса рассвета, рассеянно пронизывающего атмосферу, – давая возможность различить тонкие вьющиеся угадывающиеся ниточки Яны, Индигирки, Лены… и далее, почти невидимые ещё во тьме, пропадающих в летней ночи – ниточки Тунгусок, Енисея…
Мерцали огоньки городов, но – и лесных пожаров, кстати, в непонятном множестве, будто нарочно подожжённых…
Планель заделала довольно крутой вираж и словно канула глубоко вниз, почти к самой земле, и пошла на бреющем полёте, почитай, над макушками деревьев, как по волнам, над холмами, быстро и незаметно…
«…Почитай наперерез «тунгусскому метеориту»…» – поймал себя на мысли, улыбнувшись, Лад…
Замелькали сполохами света вечерние города…
Лада поразила безумная новая архитектура, – довольно серьёзно изменившаяся с той поры, как он покинул в своё время Землю, – огромных городов, городских агломераций, мегаполисов, подобно нарывам и наростам взрезавшим тело планеты; эта архитектура была весьма мрачной, напоминающей огромной высоты тюремные, вполне бентамовского типа, сооружения, почти вплотную стиснутые друг к другу, с окнами почти в упор глядящими в окна соседнего такого же гигантского строения.
«…Как огромные гробы, – мелькнула мысль у Лада, – в них жить нельзя; можно только существовать в качестве бессмысленного существа, зомби, замкнутого, как животное в клетке, отчуждённое ото всего и, главное, беспомощное: полностью зависимое от несчастных случаев и злых козней; что будет, если вырубить электричество, перекрыть входы и выходы?, – всё, конец, крышка. Даже по лестнице не сбежишь. Хаос и безумие. Хотя всё это – и отличное средство дрессировки, выработки определённого образа мира и поведения, для подавленного и отчуждённого существа. Кстати, находящегося тут, как раз, под постоянным всесторонним контролем…».
И тут Лад заметил то, что не просто удивило, а ошеломило его, и что с большой высоты не было заметно; он сперва даже не понял, что это?, – производящее довольно странный эффект, будто город как бы дублировал, копировал сам себя, – а в действительности, это оказалось зеркальным довольно высоким забором, – возможно, даже голографическим?, – который огораживал собой город и, более того, делил его внутри на сектора: с одной стороны, тем самым, по-видимому, жёстко ограничивая жителей города, замыкая их в этом городе, в его секторах-районах, а с другой – создавая иллюзию бесконечных горизонтов, заполняемых собой городом, его магистралями и высоченными домами, насколько хватало глаз, если глядеть изнутри, и только ими, домами и магистралями…
Планель низко-низко быстро-быстро шла над аляповатыми районами-секторами города, почти, действительно, незаметно…
Кибер планели считывал адреса и иные параметры…
Стоп!
Вот оно: «Анидаговская, 23/88…».
Тёмная планель незримо зависла, на довольно приличной высоте, в тёмном вечернем, почти ночном, небе, – почти прямо над высящимся огромным, обливающимся разноцветным светом, многоэтажным зданием.
Огромное здание сбоку напоминало приземистую шахматную чёрную туру, ладью, бликующую разноцветными сейчас огнями, а сверху – походило на освещённую синеватыми лучами незабудку.
Ладу и Киберу необходимо было понять, по возможности, всю ситуацию, её, так сказать, мизансцену. Во-первых, определить местоположение всех вооружённых команд и, вообще, специальных служб в окрестности, контролирующих, так сказать, процесс; во-вторых, учесть их всю возможную мощь, в случае чего, т.е. – понять, с какой силой, с каким количеством вооружённых существ, биороботов и прочих механизмов, если что, придётся им тут сражаться; в-третьих, просканировать ситуацию относительно возможных механических роботов, как следящих, так и боевых, роботов-убийц, которые здесь наверняка были поблизости, в опасной близости; в-четвёртых, просканировать план здания, со всеми его входами и выходами, включая потайные, даже те, которые отсутствуют на официальных картах; в-пятых, определить происходящее сейчас внизу, не начался ли уже сеанс жертвоприношения, и если нет, то когда точно он начнётся; в-шестых, где, на данный момент, находится, собственно, группа убийц?, где группа прикрытия?, нет ли снайперов, высматривающих ситуацию на входах-выходах?, и, очень возможно, есть ли, и где, запасная группа, или ещё группы, на всякий случай, если что-то пойдёт не так?, а где, собственно, жрецы, управляющие процессом…
Всё это, и не только это, тщательно исследовали Лад и Кибер «Сварги».
Ситуация вроде бы вырисовывалась следующая:
Отчасти укрытые, отчасти явленные, разного рода охранные подразделения как раз здесь получили, по своему управляющему информационному каналу связи, приказ отойти и ждать дальнейших распоряжений. – Они послушно все и отошли, и ждали.
Специальная группа профессиональных убийц, количеством 6 штук, тоже получив соответствующую команду вышла из невзрачной тёмной машинки и двинулась к боковому входу в здание. Запасная группа убийц осталась пока в машине, – в другой, неказисто стоящей чуть поодаль. Группа прикрытия и контроля тоже выбралась из своей машины и заняла наблюдающую свою позицию.
Дети и их родители тем временем заходили в узкие врата входов, где тут же вот попадали в жуткое столпотворение и толкучку, – поскольку всякий проходящий в здание должен был не только пройти через некие контрольные арочные сканирующие устройства, показать нечто вроде своего личного клейма, но зачем-то ещё и вывернуть все свои карманы, снять верхнюю одежду, выложить все металлические вещи и показать содержимое своих сумок и сумочек, рюкзачков и портфельчиков…
«Странно, – подумал Лад, – зачем это? Будто в тюрьме; так оно бывало в недавние, до моего полёта, времена, при входах в узилища и темницы. Наверное, – подумал он далее, – это делается якобы для того, чтобы якобы предотвратить всякие убийства, одно из которых вот сейчас тут как раз специально готовится. Но это же глупо и бессмысленно! Если подходить с этой точки зрения; с точки зрения защиты людей. Более того, если у людей окажется какое-либо с собой оружие, пусть даже обычный ножик, не говоря уж об огнестрельном, то совершить массовое убийство неким злоумышленникам будет уже значительно сложнее, – ибо тогда люди смогут защитить себя сами..».
«…О! – понял Лад, – это же обычная дрессировка, типичное унизительное приучение к покорности. И более того – надо понимать, что ведь цель-то тут как раз и состоит в том, чтобы убить этих людей, принести их в жертву, убить их так, чтобы они никак не могли этому сопротивляться; вот потому этих людей предварительно и обыскивают, обеспечивая убийцам возможность совершить своё чёрное дело легко и безнаказанно. Надо просто всегда правильно представлять себе настоящие цели – и тогда всё сразу встанет на свои места…».
Надо сказать, что эти мысли пронеслись у Лада в одно-два мгновения.
«Кстати, – заметил он тут и других участников предуготовляемого действа, тех самых двух психически нездоровых персонажей, намеченных в качестве подставных убийц, – вот и эти подошли, с другого бока, к другому входу; судя по всему, предварительно для них нарочно заранее приоткрытому…».
«…Действительно, – пронеслась ещё одна мысль у Лада, – а они ведь сейчас создали при входе, главном, жуткое столпотворение, и если туда бросить сейчас какое-либо взрывчатое устройство, или начать стрелять, то большое количество жертв тут будет обеспечено; впрочем, так оно здесь и было, наверное, задумано…».
«…Ну что ж, – пристально вгляделся он в ситуацию, – мизансцена вроде готова. – Все основные персонажи вышли на исходные позиции…». – При этом Кибер планели непрестанно наблюдал за информационными каналами связи, по которым шли управляющие сигналы и команды всем группам исполнителей, охранных подразделений и наблюдателей.
Действительно, с одной стороны, – назначенные фанатики-убийцы, – субтильного вида, обиженные на жизнь инфантилы, – первый с густой бородой и почти лысый, с бритой головой, а второй тоже с бритой головой, но без густой бороды, – вот уж как раз начинали расчехлять своё оружие, доставая его из мешков, из баула какого-то, который тащили с собой; а с другой стороны – и группа специальных, специально обученных, убийц, с других боковых входов, тоже, по-видимому, предварительно отворённых – вот уж проникала в здание, и – получила, по своей секретной связи, приказ начинать…
Начинать жертвоприношение…
«Пора!...» – тихонечко проговорил себе и Лад, – до последнего момента всё ещё смутно надеявшийся, что всё это, намеченное жертвоприношение, окажется лишь неким розыгрышем, блефом, чем-то ненастоящим…
По заранее разработанному плану тёмно-синее, сливающееся с темнотой позднего вечера, сплюснутое яйцо планели пронеслось незримо и почти неслышно над головами масс ничего не подозревающих, относительно начинающегося их жертвоприношения, людей, суетящихся и толкающихся в тоскливых пространствах и ландшафтах огромного города, – и спланировало прямо к боковому входу в здание гигантской туры, в который только что вошла группа профессиональных убийц, – и скоро-быстро высадив там Лада – полетело к противоположному входу, в который как раз вот входила парочка психически повреждённых нелепых фанатиков со своим оружием и баулом…
Яркое появление загадочного отливающего синевой похожего на яйцо летательного аппарата произвело на этих угрюмых персонажей с баулом мучительное впечатление, – отчего они впали в ужас и ступор, сперва крепко сжав пальцами, а затем – бросив своё оружие и мешок-баул, однако – не побежав после этого прочь, а напротив – застыв на месте и, перебрав ногами, плюхнувшись на колени, будто перед откровением некоего своего кумира. Это было бесподобно.
Странный чёрный котёнок выскочил было в круг яркого света из темноты – и снова нырнул в непроглядный тёмный угол…
С другой же стороны задания, тем временем, высадившийся Лад, стараясь особо не светиться, сразу, сквозь растворившуюся дверь, увидел, что в большом светлом зале убийцы уже начали своё тёмное дело, расстреливая людей, падающих, в брызгах крови, на клеточный пол.
Появление Лада стало для убийц совершенно неожиданным. Лад сразу застрелил двоих из них, находившихся ближе всего к нему, повёрнутых, в пол-оборота, спиной, и планомерно, целенаправленно и методично, вот только расстрелявших несколько человек близь этого выхода, и намеревавшихся было вот уж идти дальше в этот, боковой, зал, – где людей-жертв было, на тот момент, не особо много, и эти люди-жертвы ещё отнюдь явно не понимали до конца что с ними происходит в действительности, что их действительно убивают; а если кто из них вот уж, вдруг, и понимал это – то было это, для него, уже поздно: пули убийц тут же настигали и валили его на пол.
Впрочем, и эти двое вот подстреленных Ладом убийц-палачей сами тоже не успели понять, кто, откуда и почему их убил.
При этом Лад отметил, что пущенные им пули прошили насквозь их бронежилеты, навылет.
Специальное оружие Лада, кстати, имело, наверное, наибольшую пробивную силу из всех, которые имелись на Земле в ту пору, когда он отправлялся в полёт.
Другие убийцы, увлечённые своим грязным чёрным делом, в шумихе стрельбы, тоже не сразу поняли, что происходит, и что они сами, вдруг, оказались тут не только уже в роли охотников-палачей, но и – мишеней, жертв.
Один из них, самый высокий и крупный, было обернулся в сторону Лада и, вдруг, увидев его, попытался вскинуть своё автоматическое оружие в его сторону, но – сам тут же получил пулю, – и с немалым удивлением, судя по всему, – несмотря на закрытое маской мурло, – обнаружил, что его, наверное, наиболее крепкий бронежилет из наличествовавших оказался, вдруг, прошит, насквозь, и – в следующее мгновение он перегнулся, как переломился, от полученного заряда и, скорчившись, повалился на чёрно-белый пол.
Вокруг него уже лежали, в крови, несколько людей-жертв, впрочем – все взрослые, только-только вот убитых им…
Четвёртый профессиональный убийца попытался удрать, – заприметив, что происходит и, наверное, перепугавшись, а может быть, попытался найти более укромное место, более удобное для обороны и стрельбы, – однако был остановлен выстрелом Лада, – и перекувыркнулся через перила лестницы, ведущей куда-то наверх, на которую как раз и пытался ускользнуть…
Пятый, осуществлявший своё чёрное дело массового жертвоприношения, попытался, в свою очередь, прикрыться другими людьми, которых вот как раз сам и убивал, – полагая, что невесть откуда взявшийся стрелок не станет рисковать и стрелять в него, окружённого людьми, – и кстати, он попытался это сделать довольно умело, будто уже не раз использовал подобный обманный трюк, – однако Лад не стал церемониться и, находясь уже довольно близко от этого персонажа, почти безо всякого промедления выстрелил в намеревавшегося прикрыться перепуганными людьми палача, прямо в его морду, закрытую глухой тряпкой. – Отчего сей подстреленный убийца, откинувшись, рухнул навзничь на каменный пол. – И о него, лежащего, сразу споткнулись двое из мечущихся бегущих людей…
Ну а шестой палач успел всё-таки спрятаться за колонной и тоже пытаясь прикрываться при этом мечущимися людьми, попытался быстро выстрелить в Лада, – и выстрелил. – Но Лад тоже успел уже рухнуть за какой-то кубический каменный артефакт, – в который как раз и ударила, в самую верхнюю его кромку, пуля, выпущенная шестым палачом. – Лад быстро-быстро вскочил и переметнувшись через каменные перила, проскочив сквозь разбегающихся в суматохе людей, в один-два прыжка, перепрыгнув через другие перила, оказался вот почти лицом к морде этого палача, – и резко ударил обернутым в перчатку-трико кулаком в эту самую морду, прикрытую обмоткой-тряпкой, – перчатка-то, кстати, была пуленепробиваемой и жёстче, с обратной внешней стороны, любого металла, – отчего морда палача вмялась в себя, окрасилась красным, а сам палач заскрежетав и захрапев, повалился.
Лад, для верности, ещё и выстрелил в него, храпевшего, и – тут, вдруг, почувствовал сильный удар в бок, – это пуля ударила в трико, – и тут же ещё одна, – Лад чуть было не упал, но удержавшись на ногах, быстро обернулся и осмотрелся, и, с удивлением, увидел, что стрелял, нет, стреляли, двое из уже им убитых палачей; – он быстро подскочил к одному из них, лежащему, скорчившись, на полу, но ещё сжимавшему в руке своё оружие, и уже, действительно, убитому, но ещё пытавшегося стрелять; – Лад ударом ноги выбил оружие из его скрюченных рук; – и то же самое, быстро, перебежав, произвёл с другим, тоже лежавшим, чуть поодаль, аналогично убитым, но ещё пытавшимся стрелять, палачом. – Лад сразу понял, что эти палачи, судя по всему, находись под воздействием неких особых веществ, стимулирующих препаратов, отчего вот ещё могли стрелять и двигаться, какое-то недолгое время, будучи уже действительно убитыми.
Лад, выбив автомат из рук и этого палача-убийцы, столь же быстро вернулся к поверженному шестому палачу, – который вот уж пытался, восстанавливаясь после удара и выстрела, явно не чувствуя особой боли, находясь под воздействием всё тех же препаратов, несмотря на смятое под маской мурло, поднять своё оружие и выстрелить в Лада, – но Лад упредил и его – ещё двумя выстрелами, – которые отбросили палача-убийцу прямо на ступеньки лестницы.
И тут Лад, вдруг, услышал, сквозь непрекращающиеся крики, стоны и прочий шум, резкий детский крик, очень близко, – и непроизвольно дёрнулся вперёд и чуть вбок, – и ещё одна пуля, вдруг, – он почувствовал, – прошла по касательной о трико. – Лад резко развернулся в сторону детского крика, – кричала девочка, лет 12-ти, – повисшая на руках какой-то тётки в светло-коричневой одежде, – тётка держала в руке пистолет – и пыталась оттолкнуть, отбросить девочку, – и отбросила её, оттолкнула, – девочка закричала вновь, завизжала, – тётка было дёрнулась рукой с пистолетом в её сторону, намереваясь выстрелить в неё, но тут же перевела оружие в сторону Лада. – Однако Лад упредил и её двумя выстрелами, – и всадил в неё две пули, – тётку откинуло, развернув, на клетчатый пол.
 А девочка, завизжав вновь, побежала, в ужасе, к Ладу, – и стала что-то пытаться ему скоро наскоро показывать рукой, – Лад сначала было не понял, куда она показывает, и что хочет ему показать, тыкая рукой то в одну, то в чуть в другую сторону, – но быстро догадался: она показывала на одетых в одинаковые светло-коричневые одежды тёток и дядек, – Лад заметил их около 5-6 штук, – которые вот уж терялись в толпе и некоторые из них тянули за собой маленьких детей, и некоторые из этих детей упирались и пытались убежать прочь, от них…
Лад заметил, что один из этих дядек тоже достал, вдруг, пистолет и попытался, прицелившись, выстрелить в ребёнка, – но кто-то из бегущей толпы крепко задел его, случайно, в панике, и чуть не сбил с ног… и тот не смог выстрелить… а далее вот уже и сам попытался, слившись с толпой, ретироваться, смешиваясь с толпой, спотыкаясь и толкаясь… Лад, конечно, не успел выстрелить в него…
«Пора уходить! – спокойно, оглядевшись, рассудил тихонько вслух Лад. – Где-то спрятаться, на время, переждать. Да и детей нужно вывести; но куда?...».
…Лад уже знал, получив сигнал от Кибера планели, что по приказу-сигналу вооружённые боевые холопы, – Лад таким образом наименовал про себя всех разношёрстных, имеющих различные обозначающие надписи, различную раскраску форменных одежд и различные определяющие символы (черепа, змеи, и прочие какие-то чудовища), вооружённых до зубов отдрессированных исполнителей-убийц, – выдвинулись в сторону здания, где совершалось жертвоприношение, и вот уж почти сомкнули вокруг него своё кольцо; а боевые механические роботы подлетели со всех сторон к зданию, и пара из вот уж даже направилась в сторону планели, всё ещё зависшей подле двух подставных «убийц», находящихся на тот момент в оцепенении…
Кибер планели принял решение улетать. При этом, оценив поведенческие реакции дрессированных боевых холопов, – тут же получивших приказ-сигнал уничтожить этих двух подставных персонажей с баулом, – как почти мгновенные, лишённые какого-либо зазора возможного раздумия, – и, соответственно, сделав на этом основании вывод, что мы тут имеем дело уже не с разумными людьми, а со вполне, по сути своей, биороботами, – действительно, лишёнными всего человеческого в себе, с тупыми исполнителями любого – любого! – приказа вышестоящего начальства, – принял решение улетать прямо сквозь вот уж сомкнувшийся строй массы этих боевых холопов. – И планель, сминая их и опрокидывая, сминая и опрокидывая автомашины, в которых эти боевые холопы тоже ещё находились, быстро полетела прочь. – И далее – быстро уносясь в верхние слои атмосферы, – уносясь уже кратно быстрее, нежели пущенные ей, планели, вслед летающими роботами-убийцами боевые ракеты…
Ну а двух подставных персонажей, субтильных инфантильных бородачей, так и не успевших даже выйти из оцепенения и ступора, боевые холопы тут же на месте, без раздумья, и расстреляли, изрешетив пулями…
Лад уже зная всё это, поняв, что кольцо вокруг здания почти сомкнулось, вспомнил, что согласно секретному плану здания из него должен быть потайной выход, в особый дворик…
«А я знаю, где можно спрятаться!...» – вдруг услышал он зычный голос девочки, стоящей рядом.
Лад посмотрел на неё, окинул её, целиком, взглядом, поглядел ей в глаза, и понял, что она правдива, и что она действительно знает, где можно спрятаться.
«Где?» – спросил он её.
«Там, откуда нас сюда привезли! – ответила девочка, причём, таким тоном, будто удивлена, как можно не понимать такой простой и очевидной вещи. – В заповеднике!»
«Ну хорошо, – рассудил Лад. – А где находится этот твой заповедник, и как нам до него добраться?!»
«На машине, – ответила, опять же как нечто само собой разумеющееся, девочка, – на которой нас сюда привезли, специально, чтобы убить. А в машине, я помню, была навигационная карта, по которой прокладывался особый маршрут сюда; нам, значит, только то и нужно, что проехать обратным маршрутом…».
Лад не без удивления пристально поглядел на смышлёную девочку. И вновь увидел, что она ничего не выдумывает, не лжёт, и уж тем более не действует по некоей программе, или указаниям извне.
«А как мы запустим машину?» – произнёс вслух Лад, причём не столько обращаясь к девочке, сколько к самому себе, размышляя.
«А вот у неё ключ, – ответила ему девочка, указав на подстреленную Ладом, валявшуюся чуть поодаль, тётку в коричневатой одежде. – Она, – продолжила, будто поясняя, девочка, про тётку, – притащила меня сюда, специально, чтобы меня тут убили… и их всех, – указала она на других детей, трёх мальчиков и девочку, которые вот уже стояли, жались друг к другу, перепуганные, неподалёку, в шуме и гаме кровавого переполоха, – тоже притащили сюда… такие же тётки и дядьки… чтобы убить…».
«Как тебя зовут?» – машинально спросил Лад, обращаясь к девочке, забирая электронный ключ из сумки валявшейся убитой тётки.
«Оля…» – ответила девочка.
«Прекрасно, – сказал ей быстро Лад, – а меня – Лад…».
И они все, немедля ни мгновения, Лад и дети, побежали к потайному входу-выходу из здания, отражаясь в зеркалах коридоров, сквозь всё ёще клубящееся роение перепуганной толпы, её крики и визг, и откуда-то потянувшийся едкий дым…
К сожалению, связь с планелью оказалась потерянной, – по-видимому, Система-Сеть включила глушилки всех сигналов на всю свою мощь вокруг здания.
Преодолев по дороге несколько закрытых дверей, – причём, что любопытно, какие-либо видеокамеры и прочие надзирающие устройства на протяжении всего этого потаенного пути, по крайней мере, в явной видимости, отсутствовали, – выбив несколько дверей, вскрыв их замкнутые замки пулями из пистолета, а также, подле последней, преодолев двух соглядатаев, из боевых холопов, которые было воспротивились тому, чтобы дети и Лад выбежали через этот потайной ход, – ибо им, соглядатаям, было приказано никого не пропускать, и пусть, значит, эти дети там, наверху, в зале, погибнут, – но Лад уложил этих двух цепных псин прямо там, подле порога, пристрелив, насквозь…
Эти соглядатаи, вполне типично и привычно для себя, полагали, что все им должны безропотно подчиняться, и они от того получали свою дозу удовольствия, унижая таким образом других людей; и вот теперь они весьма самоуверенно выступили навстречу бегущим Ладу и детям, полагая их своеобычно унизить и либо, в лучшем случае, отправить восвояси, либо – скорее, скрутить и избить, и унижать далее; однако на сей раз они получили должный отпор – схватили по пуле и, отброшенные по углам, остались там безжизненно валяться…
 …Далее Лад и дети выскочили в особый дворик, в котором находились особые автомобили, и нужный им большой специальный автомобиль, почти автобус, по размерам, с розово-красной надписью «медицинского спасения», стоял как раз близь входа, – тоже, впрочем, закрытого. – Лад, однако, подбежал к воротам и дёрнул, на всякий случай, их – и, к его удивлению, ворота раскрылись, оказались не заперты…
После чего, он с детьми быстро наскоро разместился в микроавтобусе, – при этом, отметив, про себя, что панель управления автомобилем почти не изменилась с тех пор, как он улетел с Земли. Лад завёл автомобиль и быстренько, с помощью Оли, нашёл нужный маршрут в электронном миниатюрном компьютере на панели автомобиля…
При этом, Лад, подумав о том, что здесь, по-видимому, любой автомобиль может быть отключён дистанционно или управление им может быть также дистанционно перехвачено, включил имевшееся у него на груди особое устройство, блокирующее всякие сигналы, – это устройство входило в систему защитного поля космонавта, оберегающего его от вредных излучений, – и расширил сферу действия этого устройства настолько, насколько это было возможно: как раз вот создав вокруг автомобиля глухую невидимую стену ото всех внешних сигналов, кроме, разумеется, специального сигнала планели.
Так получилось, что этот особый дворик находился с самой отдалённой стороны, по отношению к замыкавшим своё кольцо, выдвинувшимся с разных сторон к зданию, боевых холопов всех мастей и расцветок, – и только эта маленькая, можно сказать, щелка, осталась пока ещё незамкнутой, – и по этой щелке-дорожке большая машина специальной «медицинской службы», с особой надписью «ГОБ» (как потом выяснилось, «государственного органа безопасности»), с включённым своим сигналом, быстро выехала на окружающее здание круговое переплетение дорог, смешиваясь с другими аналогичными специальными, и прочими, машинами, – и далее, вырулив на прямую дорогу, чётко уже стала держать скорый свой путь по направлению к Заповеднику…
«Расскажи мне про Заповедник…» – сказал Лад, бросив беглый взгляд на Олю и других детей, расположившихся в машине, обращаясь к Оле.
Удивительно, но датчик обнаружения потаённых электронных миниатюрных устройств, который был у Лада на руке, не обнаруживал никаких подобных устройств в этих детях!
Это было удивительно, поскольку такого рода устройства обнаруживались у всех, или, по крайней мере, почти у всех, жителей планеты: и у тех, кого Лад и Кибер планели сканировали в этом отношении ещё перед посадкой, и у тех, кого Лад встречал по ходу вышеописанных событий: у всех них, так или иначе, проявлялось наличие контрольных, или даже командных, управляющих устройств внутри организмов. На этих же детях, – точнее, в этих детях, – ничего подобного не обнаруживалось. Странно и удивительно.
«Ну-с, – обратился Лад к ним, притихшим, – будем знакомиться: как ваши имена? Нам же нужно как-то обращаться друг к другу…»
Дети назвали себя. Лад – ещё раз, представился им.
И сказал Оле: «Только ты рассказывай так, будто я вообще ничего не знаю о том, что тут у вас происходило и происходит…».
А Оля повела свой рассказ про Заповедник и вообще про всё, что тут происходило и происходит.
«Заповедник, – повела она свой рассказ, чуть сбивчиво, но всё же по своему порядку, – тут был давно; можно сказать, всегда, всю мою жизнь, сколько я помню. В нём люди, в те прежние времена, охраняли природу, деревья, цветы, животных. В те времена в нём лесничим стал один человек, уже довольно пожилой; он был раньше, до того, учёным, придумывал разные интересные вещи, изобретал, совершал научные открытия; а ещё он был честный и справедливый, и любил природу. Но его, под старость, как он рассказывал нам, выгнали из учёного сообщества, потому что он опять что-то такое там открыл, придумал, отчего его назвали шарлатаном и, вообще, не учёным; и вот он уехал в наш заповедник и сделался тут лесничим. А мы, я и мои родители, как раз жили там, около заповедника, в деревне, я была тогда ещё совсем маленькая…».
«…И тогда же, давно, у нас и началась, вообще, вся эта катавасия, – продолжала свой рассказ Оля, – которая происходит сегодня; с тех пор, как у нас стали постоянно происходить все эти ужасные заболевания, одно за другим, и всем людям стали вживлять контрольные управляющие устройства, которые ведь так и называются: КУУ; и многие люди даже сами захотели, обрадовались, что им вживят такие устройства, потому что так им будет удобнее и безопаснее, и можно будет следить за своими детьми, и тем более если уж так сказали сделать их начальники, то так, значит, и нужно сделать; и ещё людям стали колоть всякие жидкости, которые вроде бы должны были исцелять этих людей ото всех болезней и напастей, потому что они, эти люди, очень стали бояться заболеть, и тем более так ведь сказали сделать им их начальники; но ото всего этого, от всех этих жидкостей, эти люди стали только ещё больше болеть и страдать, и умирать; и они оттого только ещё стали более бояться и хотеть, чтобы им опять что-то такое укололи; и когда таких людей, которым вживили КУУ и которых непонятно чем укололи стало много-много, большинство, то начальники уже сказали, что всем нужно обязательно вживить себе КУУ и сделать уколы, а кто не будет это всё делать – то тем всё это сделают уже насильно; людоловы стали отлавливать людей, которые не хотели, чтобы их кололи и вживляли им такие устройства, они их отлавливали и вживляли насильно, и насильно кололи им разные жидкости, и люди всё больше умирали, и ещё больше сходили с ума; а многих людей вообще стали отправлять неизвестно куда, толпой, в особые лагеря, якобы больничные, и там тоже усиленно лечили, и люди тоже от этого лечения ещё больше умирали. И тогда же стали происходить почему-то разные страшные стихийные бедствия: пожары, наводнения, ураганы; и домашние животные отчего-то, вдруг, тоже начали болеть; и в нашу деревню тоже приехали, каратели в каких-то странных одеяниях, и сказали, что у нас все животные заражены, и их нужно поэтому всех убить и сжечь, а люди должны отправиться с ними в неизвестном направлении; много машин приехало, и карателей тоже много… но им уже ничего не удалось с нами тогда сделать… Ой, я же вам ещё не всё рассказала про нашего учёного, лесника. Его, это когда я была ещё маленькой совсем, когда только начались все эти болезни у людей и животных, выгнали и из лесников: дескать, нам больше не нужно вообще тут никаких лесников… Потому что весь лес, заповедник, все озера и речки, они, начальники, правители, продали, и вроде как намеревались вырубить, а в одном из дальних углов заповедника даже устроить специальную большую свалку… А он, наш учёный лесник, даже уволенный, всё равно, сам по себе, берёг и защищал лес, заповедник, заботился о нём, и нас, детей, приучал беречь природу, изучать её, растения разные, животных… А однажды в этот заповедник… когда как раз его вот уж собирались начать вырубать и объявили, что это больше уже никакой не заповедник и с ним, значит, можно делать всё, что им хочется, приехали эти самые большие и важные богатые люди, из правителей, на больших машинах, охотиться, на медведей, в берлогах, когда они спят, зимой… я понимаю, что это очень низко и подло – убивать спящее животное, хотя для этих охотников всё это, наоборот, казалось чем-то крутым и великим, – это, наверное, оттого, что они сами были очень ничтожные людишки и им потому так оно казалось… И вот наш лесник, который тогда уже и не был никаким лесником, официально, а был просто настоящим честным лесником, попытался им воспротивиться в этом, но они едва его сами тогда не убили, потому что их было очень много и они были сильно вооружены, и у них было много подручных прислужников, охранников, и они сказали ему, что они его убьют, и им за это ничего не будет, потому что они большие и богатые люди и им можно, значит, всё… но ему тогда удалось скрыться от них, в глубине чащи зимнего леса… и вот после этого у нас и началось самое интересное и странное…».
«…Я же вам сказала, – продолжала Оля, глядя на дорогу и сжав рукой подлокотник, – что он был когда-то учёным, но поскольку то, что он придумал, как он нам рассказывал, прочим большим учёным, академикам, очень не нравилось, потому что им казалось, что всё это невозможно и, вообще, шло вразрез с их устоявшимися представлениями о мире, о том, как мир это устроен, они его и выгнали, лишили всех учёных званий и даже, можно сказать, объявили сумасшедшим, и вот он… он тогда, как раз, наверное, и осуществил в нашем в заповедном лесу особым образом своё изобретение…  После того, как он скрылся в глубине заповедного леса, он отсутствовал несколько недель, мы даже ходили его искать, но, конечно, не нашли, а потом, вскоре, он сам вернулся, и потом ещё несколько недель пропадал всё время в лесу, что-то там мастерил. А потом совсем вернулся и сказал, что хоть он сам уже и стар, но хоть что-то он для нас, детей, для будущих поколений, сделает полезное, попытается сохранить. И действительно, наши люди, как прежде, могли теперь просто запросто ходить в лес, собирать грибы, на рыбалку, на речки и озёра, на прогулки, и ничего не замечали там, в лесу, никаких приборов или аппаратов, проводов, но… Но когда к нам вот уж совсем вскоре вновь прибыли большие богатые охотники, теперь уж даже и с вертолётом… Ой, я не рассказала ещё, что к  нам ещё чуть прежде, тогда же, заявились какие-то люди, в касках, фашистских, и заявили, что мы тут больше не имеем права жить, что эти все земли проданы и нам нужно самим снести наши незаконные, якобы, дома и прочие строения, и убираться отсюда подобру-поздорову, а не то нас всех насильно будут выселять, отвезут в специальные поселения, и всё насильно разрушат и снесут… и дали нам несколько дней на сборы… И почти вот на следующий день, после них, как раз, и приехали эти большие охотники с большими машинами и вертолётом… и когда они поехали и взлетели и вознамерились вот уж охотиться – вдруг случилась яркая вспышка, невесть откуда, и – не стало ни машин, ни вертолёта, ни этих людишек больших, охотников, только головешки обугленные… А на следующий день, вот, понаехали, опять, уже другие большие машины, лесорубы, и их было, вообще, очень много-много, видимо-невидимо, лесорубов и военных, бандитов разных, карателей, которые охраняли этих лесорубов от людей, и оружия у них тоже было много, видимо-невидимо, до зубов, но… как только они вознамерились начать нас всех выгонять из домов и пилить весь лес, заповедник, опять случились, вдруг, яркие вспышки и – всё, от всех них ничего не осталось, только кучки пепла, даже уже почти не дымящиеся… А вскоре наш лесничий, к сожалению, умер, сам, он уже старенький тогда был, и когда он понял, что вот-вот скоро умрёт, он предупредил нас об этом и ушёл в глубину чащи леса, за глухие овраги, и мы потом только увидели ещё одну далёкую вспышку… он нам сказал, что когда он умрёт – то и случится этот пучок энергии…».
«…Ах да, я вам опять не всё важное не рассказала… – продолжила, глубоко переведя дыхание, Оля. – Когда это всё случилось, ещё до его, нашего лесничего учёного,  рассеивания по космосу (он сам так это назвал), у нас тут вновь и вновь опять случались и случались всякие заболевания, и всех людей в окрестностях, в местных деревнях и селах, как я уже сказала, сгоняли с насиженных мест и при этом ещё и кололи вновь и вновь какими-то вредными жидкостями, насильно, и люди умирали от этого часто и болели, а их ещё и насильно отлавливали и отправляли куда-то, и вживляли им КУУ, и разные прочие нехорошие вещи делали с людьми… И мы, мои родители и я, и многие другие люди из нашей деревни, и из других окрестных деревень, как раз и нашли тогда своё пристанище… пристанище… – Оля тут словно бы посмаковала это слово, – на окраине заповедника, там, где когда-то, в давние-давние времена, был монастырь вроде, а потом, уже не так давно – лагерь для детей, для отдыха и лечения, потому что у нас воздух был всегда очень чистый и даже целебный, а потом, вот уж ближе к нашему времени – там уже ничего не стало, всё стало заброшено, одни развалины остались, и мы как раз там все поселились, немного восстановили всё, отстроили. И находились там уже под защитой того, что изобрёл наш учёный, лесник; он тогда был ещё жив; и с нами там уже никто не мог ничего сделать, мы были под защитой энергетического непотаённого, – он, учёный лесник, именно так, загадочно, сказал нам, я запомнила, – непотаённого… поля. Он сказал, что ему трудно будет быстро и вкратце объяснить нам, как оно тут устроено, и на каких началах работает, потому что вы, сказал он, не физики по специальности, а если и учили физику, то совсем иную, не ту, которая лежит в основании этого энергетического поля. Потом, сказал он, может быть, если успею, я вам постараюсь объяснить всё и научить, с самых новых азов. И он только нас тогда пультом управления научил пользоваться, пояснив, что вся его система, обороняющая заповедник, разбита на несколько энергетических поясов, каждый из которых, впрочем, вполне самостоятелен, и если его зачем-либо отключить… он показал на пульте, как это сделать… то прочие будут работать самостоятельно, всё равно…».
«…А ещё вот как раз перед тем, как мы туда переселились, нашли своё пристанище, в заповеднике, – продолжала своё повествование Оля, – у нас как раз запретили, в деревне, сеять хлеб, овощи разные и прочие злаки, без разрешения… разрешения тех самых бандитов, у которых в услужении, в холуях, были все эти военные, в касках и прочие фашисты, каратели, с оружием и дубинками… а разрешение это получить было почти невозможно… запретили они и животных разводить, скотину всякую, птиц… А там, вообще, вскорости, вот, как я уже говорила, к нам приехали, на машинках, во множестве, в особых костюмах, с ног до головы закрытые, в масках, и сказали, что у нас все животные больны и их всех надо уничтожить, и вознамерились было уничтожить, а нас, людей, сказали, нужно куда-то всех вывезти, всех, и вознамерились было согнать всех нас в одну кучу и увезти куда-то… но мы, жители, наконец, восстали, воспротивились этому… и побили их, и выгнали…».
«…У нас, – продолжила, с нотками дрожи в голосе, Оля, – все, наверное, соседние посёлки и деревни вот так куда-то, в то же приблизительно время, вывезли; кого-то – после наводнения сильного, – у нас тогда как раз и наводнения невиданные до того начались, – и тут же пожары, потом; и вот во время пожаров – другие посёлки вывезли; причём, детей – отдельно, и родителей, со всеми прочими взрослыми – отдельно; и все люди куда-то уехали, и всё…».
«Разве это люди? – заметил, грустно улыбнувшись Лад. – Люди бы просто так никуда бы не уехали, наипаче отдельно от своих детей; это только скотину безропотную можно куда-то так вывозить; настоящие люди всех тех, кто их таким образом сгонял с родных мест и лишал средств к жизни и разлучал с их детьми  – уложили бы там же, штабелями…».
«Я тоже так считаю! – не по-детски смело согласилась Оля. – Я не могу понять, как эти взрослые, вроде бы, люди сами сдавались своим насильникам и убийцам; и при этом покорно так сидели и ждали их, этих своих насильников и убийц, прихода, по своим домам, по подвалам, а многие даже на улицу уже, готовые, с чемоданами, для самовывоза, выходили, на площадь, да ещё и таблички некоторые несли, что, мол, якобы, среди нас повстанцев, или чего-то в том же духе, нет…».
«…А мы вот в нашем посёлке поступили совсем иначе: побили их, бандитов и их холуёв, и выгнали!… – продолжила, с некоторым даже чувством гордости, Оля. – Хотя и в нашем посёлке тоже находились трусы и дураки, и немало, которые призывали смириться, покориться властям и не сопротивляться; дескать, от этого всем нам, якобы, только хуже будет. Но мы их не послушали и выгнали… Они и сдались, покорились, и пропали, конечно, куда-то; больше о них и не слышали… Их всех увезли – и с концами… А те побитые нами бандиты и их прислужники тогда нам грозно пообещали, что назавтра приедут в ещё большем количестве и вооружённые совсем до зубов, и что нас они всех побьют, убьют даже, арестуют, всё пожгут и вывезут; пообещали, что от нас, мол, и мокрого места не останется… И вот мы и подались в заповедник, как раз тогда, в заброшенный детский лагерь, и стали жить там и вести хозяйство, под защитой… А они, фашисты в касках и костюмах, холуи и бандиты, на машинах, скоро, действительно, туда приехали, и их было много-много, они избивать и убивать нас приехали, но как только они попытались это сделать, проникнуть на территорию бывшего детского лагеря, начать пытаться в нас стрелять – они оказались сожжены, вмиг, с потрохами и машинами…».
И тут, вдруг, Лад и дети подъехали к цепи шлагбаумов…
Надо сказать, что Лад мчал по ночной дороге, по возможности, быстро-быстро, время от времени включая специальные сигналы, световые и звуковые, по необходимости, свойственные медицинским автомобилям; ночная дорога была обычно почти пуста, однако, местами, машин становилось довольно много.
А тут Лад, ещё издали, заприметил эти странные шлагбаумы впереди. И теперь спросил о них у Оли.
«А это сейчас платная дорога начнётся» – пояснила, как нечто само собой разумеющееся, она.
«Как это, платная?» – удивился Лад.
«Очень просто, – ответила Оля, – у нас много дорог платных; все главные дороги – платные; и за проезд по ним – надо платить…».
«…А вы что, – тут же удивилась она, обращаясь к Ладу, – не знали этого? Вы что, с другой планеты?»
«Наверное, можно и так сказать, – ответил Лад, – что я с другой планеты, в каком-то смысле…».
«…Однако, – продолжил он, – если вам для проезда по какой-нибудь дороге, во вроде как вашей стране, нужно ещё и платить – то это, значит, не ваша страна; это страна принадлежит тем, кому вы платите деньги за проезд по их, значит, дороге, по их, значит, стране».
«Да, – спокойно ответила Оля, пожав плечами, – это не наша страна, давно уже».
«Вот видите, – вступил тут в их разговор один из мальчиков, расположившихся во втором заднем ряду, – я же вам с самого начала говорил, что он с другой планеты!»
«А почему ты так решил?» – улыбнулся Лад.
«А потому что нынешние взрослые на нашей планете, – сказал мальчик, – легко покоряются бандитам, особенно, если бандиты в форме, а вы – нет, вы их уничтожили, победили, вы – смелый».
«Спасибо» – ещё раз улыбнулся Лад; и включил сирену и специальные огни на крыше автомобиля: всё же надеясь, что специальную медицинскую автомашину должны пропустить бесплатно.
И к его вящему удивлению, шлагбаумы перед ним, действительно, распахнулись, – и Лад, как можно быстрее, не теряя ни секунды, пока там не очухались, не перекрыли наглухо все входы-выходы, помчал далее по ночной трассе…
Сигнала от планели всё не было. Наверное, действительно, экстренно врубили глушилки на полную мощность.
«…А потом, – продолжила свой рассказ, немного помолчав, Оля, вновь держась за подлокотник и вновь пристально всматриваясь вперёд, во тьму, в мелькание фонарей, – вот недавно совсем, у нас случились страшные грозы, много-много, сильные… как никогда прежде… Ах да, я опять забыла совсем рассказать ещё, что после того, как мы поселились в заповеднике, у учёного лесника, к нам ещё несколько раз приезжали всякие войска и прочие бандиты, которые пытались нас уничтожить, схватить, «выкурить», как они выражались, но им это никак не удавалось, потому что энергетическая защита работала безупречно, и их всё время сжигало, и они вскоре стали уже бояться прямо нападать на нас, и пытались уже хитростью нас одолеть; например, подсылали к нам, под видом беглых, якобы, бедных людей, своих лазутчиков и вредителей, которые должны были узнать, как работает наша система защиты и попытаться отключить её изнутри, или просто сломать; но нам всё же удавалось раскусить их лазутчиков и вовремя обезвредить… И вроде бы даже всё, с их стороны, одно время, затихло… Мы, впрочем, постоянно опасались, что они просто обстреляют нас ракетами или из пушек; но они не делали этого, по-видимому, оттого, что хотели всё-таки узнать, как работает система нашей защиты, а также, как бы то ни было, новые хозяева заповедника, скупившие его, наверняка, хотели извлечь свою большую из него прибыль…».
«…А вот недавно, – продолжала Оля, обернувшись было назад и, вновь, вот, глядя вперёд, но голос её уже заметно задрожал, – у нас и случились страшные грозы… было много-много-много молний, и одна из них ударила прямо в башню, которая когда-то, в давние времена, была колокольней, а у нас в ней находился узел энергетической системы защиты, связанный с нашим пультом управления, и наша система, вдруг, отключилась, вокруг лагеря, общины… А эти бандиты, в форме, они ждали, специально, когда что-то подобное случится, неподалёку, и сразу, той же ночью, а гроза случилась в поздний вечер, нагрянули, всей толпой и вооружённые до зубов, закрытые с ног до головы в железо, в масках, без лиц, и в шлемах, и они сразу стали бить всех и убивать, всех взрослых, а детей переловили, тоже всех, потому что окружили сразу плотными кольцами весь наш лагерь и запустили летающих боевых роботов-убийц… и вот нас поймали и хотели было отправить сразу на вживление нам контрольных устройств, а кого-то из нас, кого отобрали, погрузили в такие же вот специальные машины, с красной врачебной полосой, и отправили сразу к транс… трансплантологам… они так говорили, и я запомнила это слово, зловеще звучащее… но затем нас решили, наверное, отправить, с оказией, на детский спектакль, где нас должны были просто убить, сегодня, как ритуал… нас с собой забрали какие-то люди, тётки и дядьки, в особой одежде, и отвели в эту машину и отвезли…».
«…Но… мне кажется, – помолчав немного, с какой-то вдумчивой грустью, проговорила, далее, сбивчиво и медленнее Оля, – что даже если бы молнии тогда не ударили, то нас бы всё равно скоро победили… у нас бы у самих нашлись те, кто ворота им открыл… потому что не дружны мы всё-таки, как оно должно быть, были, всё чаще ссорились… взрослые, казалось бы… из-за каких-то дурацких вещей, мелочей, всё хотели урвать что-то для себя… всё, что-то от других требовали… претензии друг другу кретинические предъявляли друг другу… низкие шкурные подлые люди всегда ведь что-то от других для себя требуют… И когда бандиты, в форме, на машинах, вооружённые, после удара молнии, нагрянули, то никто им и сопротивления никакого уже оказать не смог, все стали разбегаться, кто куда, а не сражаться вместе… и потому мы, всё же разобщённые, стали их лёгкой добычей…».
«…Я понимаю, – опять сбившись и было смолкнув, проговорила Оля, после паузы, и слёзы, как заметил Лад, давно уже катились из её глаз, – конечно, что моих родителей, наверное, тоже уже убили… хотя, вдруг, может быть, они ещё живы, и где-нибудь в тюрьме, или ещё где-нибудь, в неволе… хотя, скорее всего, их уже убили… а вдруг, нет?...».
«…Ну почему так всё произошло?!... – проговорила она, как-то по-взрослому, вытерев слёзы со щеки рукой. – Мои родители рассказывали, что в прежние времена было совсем не так, люди жили много лучше и свободнее, и только недавно вот это всё началось, ещё до моего рождения, конечно, а когда я родилась – становилось уже всё хуже и хуже, а недавно совсем, вот, совсем уже невмоготу стало, совсем гайки закрутили, как ошейник на шее… И люди тоже всё хуже и хуже становились, жаднее как-то, ничтожнее и подлее. Людей как загипнотизировали, запугали… и стали вживлять всем им эти управляющие устройства… все эти людоловы… все эти ужасные жидкости… все эти болезни… все эти каратели и убийцы… Ну почему так случилось, если раньше всего этого не было и было лучше?!...».
«Это довольно просто, – спокойно проговорил Лад, поясняя, – действительно, как я помню… насколько я знаю… на вашей планете в прежнее, ещё довольно недавнее, время, стало устанавливаться более-менее справедливое и свободное общество, однако, как оно обычно и часто бывает, по-видимому, люди упустили тогда из виду то, что к власти особо стремятся именно такого сорта людишки, у которых есть некоторая, с детства, глубокая психическая ущербность, весьма для них мучительная, и потому они и стремятся возвыситься над другими, унизить этих других людей, чтобы выглядеть таким образом вроде как великими и заполучить от этого всего своё огромное особого рода удовольствие, раздуваясь в своём величии, компенсируя тем самым это своё глубокое настоящее ничтожество. И всё это есть, действительно, серьёзная душевная болезнь. Но именно такого сорта люди, очевидно, обыкновенно склонны пробиваться, пролезать во власть, становиться «господами». При этом стремясь, разумеется, и к огромным богатствам, раздуваясь, в своём мнимом дутом величии, от этого награбленного своего богатства. Но есть, впрочем, ещё некоторая небольшая часть двуногих, прошу прощения, тварей, с виду, вроде как, людей, но в которых, собственно, нет, вообще, ничего человеческого, изначально. Они не сочувствуют другим людям, не сострадают им, для них все другие люди есть лишь средства удовлетворения их животных желаний, их жертва и добыча. Это совсем уж безнадёжно душевно ущербные существа; и они тем паче, очевидно, склонны пробираться во власть, расти по карьерной лестнице, не чураясь при этом никакими средствами, подлостями на этом пути. Таких существ люди обыкновенно и именуют нелюдью…».
«…И вот люди, – продолжил Лад, бросив взгляд на притихших и прислушивающихся к нему детей, – по-видимому, на Земле забыли эту простую истину, и подумали, наверное, что лучшее светлое свободное справедливое общество придёт уже к ним как-то само собой, и за него им уже вроде как и не нужно особо биться, сражаться, как за крепостную стену, не нужно бодрствовать; и таким образом, могу предположить, и позволили они всем этим ущербным ничтожным людишкам, тварям и нелюди, пробраться к власти и захватить все её узлы и более-менее высокие уровни, завладеть народным общественным имуществом и богатствами, и стать, тем самым, над обществом, заполучив все возможности и силы подавлять и эксплуатировать это общество…».
«…Тут ещё вот в чём серьёзная проблема, – продолжил Лад, – дело в том, что в прежние времена тоже зачастую случались подобные вещи, и к власти всегда обыкновенно склонны были приходить худшие, в нравственном отношении, психически ущербные людишки, готовые на любые подлости и низости, неразборчивые в средствах и одержимые этим своим стремлением ко власти, стремлением унижать других, заполучая за то свою большую толику удовольствия, с одной стороны, и непомерно раздуваясь в своём богатстве, с другой стороны; в нынешнюю же эпоху развитие техники достигло того уровня, который позволил теперь всем этим дорвавшимся до власти нелюдям контролировать подвластных им людей полностью, во всех отношениях, со всех сторон, господствовать над ними, как никогда прежде в истории, вот, вплоть, как вы говорите, до вживления им в плоть и мозг контрольных управляющих устройств, контролируя их сознание и, вообще, физическое состояние, и тем самым, обратив всё население в проклеймённое стадо, по существу, заполучив, таким образом, возможность вроде как остановить ход человеческой истории, в каком-то смысле даже повернуть его вроде как вспять…».
«…Но и это ещё отнюдь не всё, – заметил, продолжив свою речь, Лад. – Никакая власть не может состояться без тех, кто ей подчиняется; никаких господ нет без их рабов; никаких тиранов нет без их холуёв и приспешников, подручных палачей и карателей; паханов нет без их «шестёрок», а кулаков нет без подкулачников; никакая бы нелюдь, никакие бы ущербные существа никогда бы не заполучили тут у вас власть, пусть даже и вооружённые всей этой современной смертоносной техникой, без множества тех, кто является, по существу, основой этой их власти, без исполнителей их воли, без своих рабов и холуёв, в массовом, причём, количестве, без полицаев, различных контролёров, «винтиков», лакеев, холопов и подкулачников. Без всех тех, кто бездумно и тупо исполняет  приказы, «законы» и распоряжения, бесчеловечные и подлые, этой нелюди, кто вырубает леса, кто хватает и избивает людей, бросает их в тюрьмы и казематы, грабит и эксплуатирует, кто изничтожает домашний скот (якобы, вот, заражённый), кто обеспечивает великое воровство своим господам, кто вливает в людей смертоносные жидкости, кто отбирает детей у родителей, кто охраняет всю эту нелюдь, наворованное ею имущество, кто стучит на ближних, и прочая, и прочая, и прочая, – делая всё это за какие-нибудь коврижки, материальные блага, повышение по службе… И всё это во множестве ведь… Да, сейчас уже, наверное, как я погляжу, подавляющее большинство из тех, кто всё это делает, уже делает это вполне, как биороботы, ничуть не задумываясь, отдрессированные до подобного рабско-скотского состояния и с вживлённым в них управляющими устройствами, но ведь ещё совсем недавно, как я понимаю, все эти людишки делали всё это вполне вроде как «добровольно», без какого-либо особо жёсткого принуждения…».
«…Суть да дело тут ещё в том, – продолжил неспешно Лад своё размышление-речь, – что для многих людей подобное рабское состояние является очень даже удобным, соблазнительным и выгодным; не нужно думать самостоятельно, это же требует уйму лишней энергии, да и сулит, к тому же, множество возможных лишних синяков и шишек, и вообще, предполагает ответственность, причём не только перед другими людьми, перед миром, но и перед самим собой, своей совестью; поэтому людям кажется много легче и проще жить без собственного ума и мышления, и уж тем более без совести; а руководствоваться сугубо тем, что скажет им начальство, господин, иной какой авторитет, гуру или пастух, или зомбоящик, следовать написанным этими господами и пастухами «законам», зачастую вполне дебильным и вредным, инструкциям, тупо, бездумно и ретиво их исполняя, не задумываясь о реальных последствиях, о том, что тут, в действительности, происходит. Люди, вообще, поэтому стремятся к рабству, и при этом, как истинные холопы, уверяя себя и других, что они де свободные люди и дескать, якобы, мыслят, и сами, якобы, принимают свои решения. Хотя, в действительности, они напрочь сбросили со своих плеч тяжеленный и мучительный груз свободного своего мышления и своей печальной совести. И поэтому власть имущие, нелюдь, ущербные людишки, паханы-пастухи и господа, и могут вытворять все эти свои злодеяния и мерзости – руками вот этих людишек, своих рабов, холуёв и лакеев, во всей массе своей отказавшихся напрочь от своего человеческого достоинства, от своей личности, от своего мышления и особенно – от совести…».
«…Когда-то давно, ещё задолго до всего этой, как ты, Оля, выразилась, катавасии, – после короткой паузы продолжил своё, было прерванное, рассуждение Лад, а машина неслась по тёмной ночной трассе, – один учёный, на этой планете, которого звали Феликс Зимбардо, провёл один довольно любопытный эксперимент: собрал добровольных участников, вполне случайным образом, и, по жребию, распределил их на надзирателей и заключённых концлагеря, т.е. определил им подобные их социальные роли; и всё это было сделано очень реалистично, чтобы люди вжились в эти свои новые образы и роли; и что получилось? – через несколько дней те, кто был определён в надзиратели, стали вести себя так, как типичные надзиратели, издеваясь над заключёнными концлагеря, унижая их, отыгрывая на них свои застарелые детские комплексы и психическую ущербность, а около 1/3 так вообще обратилась в откровенных садистов; причём эти откровенные садисты тут уже вполне себе верховодили, стали своего рода «успешными лидерами» среди надзирателей; а те, кто был определён в заключённые концлагеря, те стали, в подавляющем своём большинстве, за редкими исключениями, вот уж покорно унижаться, сносить всё, что требовали от них надзиратели, типично стали стучать друг на друга, наипаче в том поощряемые, отталкивать других, таких же несчастных, локтями, отнимать друг у друга последний кусочек хлеба, пресмыкаться и раболепствовать перед начальством. Очень важно: весьма мало людей смогли противостоять подобного толка надетым на них социальным ролям, а остались людьми в полном смысле этого слова. Не унижая других, и сами, в свою очередь, не унижаясь...».
«…Разумеется, – грустно констатировал Лад, – эти люди, сохранившие своё человеческое достоинство, не могли быть сколь-либо «успешны» в своих отведённых им подобных социальных ролях; назначенные в надзиратели – они не оскотинивались, не исполняли изуверские приказания начальства, – и, соответственно, сами очень даже могли, за всё это, оказаться вскорости в той же тюрьме, уже в качестве заключённых; а определённые в несчастные заключённые – претерпели, за свою человечность и честность, дополнительные мучения и, несмотря на осмысленность своего существования и волю, могли бы тоже довольно скоро погибнуть, или отправиться в психушку…».
«Потому-то и люди, – продолжил Лад, уже чуть более эмоционально, – настоящие люди, человеки, должны стараться всегда пытаться создавать лучшее, справедливое, общество, вольное, без рабов и господ, где человек будет человеком, творцом, созидателем, соратником, товарищем, а не надсмотрщиком, холуём или рабом; ибо если общество будет, в основе своей, разделено на господ и рабов, то в господа, в первую голову, полезет вся нечисть и нелюдь, особо рьяно и ретиво, и – конечно, пролезет; потому-то, тем более, создавая действительно справедливое и свободное общество, без рабов и господ, мы и должны стараться поднимать других, всех, людей, по возможности, до такого общества, свободного и справедливого, до того, чтобы они были достойны такого своего общества, воспитывая и раскрывая в них подлинно человеческую их творческую сущность, их творческую высшую радость бытия. Ибо пока люди сами не станут достойны такого общества, не станут сами свободными и справедливыми, то и общества такого, свободного и справедливого, не будет. Но если людям всё же удастся выйти на стезю восхождения к подобному, свободному и справедливому, обществу, то им, всё равно, всегда необходимо будет бдительно смотреть за тем, чтобы нелюдь, которая весьма ловко может надевать любую маску, хоть благочестивого христианина, хоть честного коммуниста, да хоть просто «идеального» человека, «друга», «мужа» или «сотрудника», вновь не обманула бы людей и не влезла, как оно обычно бывает, во властители, и не устроила, как вот тут у вас произошло, весь этот электронный кошмарный концлагерь, с запрограммированными надзирателями, с одной стороны, и, с другой стороны – тупо претерпевающими всё это безобразие над собой дрессированными подавленными запуганными массами населения… судя по всему, легко воспринявшими на себя роль подобных заключённых этого электронного концлагеря, с уснувшей совестью и с отключенным самостоятельным мышлением… с раздавленным личным достоинством… потому что если бы у них были бы совесть и мышление, и личное достоинство, то они бы прозрили всё это безобразие и не позволили бы нелюди сделать всё это… нет, даже не с собой… а со своими детьми!…». – Завершающие слова Лад проговорил уже довольно эмоционально, как близкие к сердцу.
«…Вот и у вас, – продолжил Лад, вглядываясь в дальние огни-огни впереди, но уже более спокойно, – некая нелюдь, узурпировавшая власть над всей планетой, распределила население планеты, с одной стороны, на надзирателей, полицаев, судей и прочих карателей, своих подручных холуёв, которым дала оружие и полное право делать с прочим населением, как с заключенными концлагеря, всё, что угодно; а прочее население, с другой стороны, как бы негласно, оказалось обращено в своего рода заключённых концлагеря, почитай, в скот, с которым можно, значит, делать, всё, что угодно, клеймить и хомутать, вплоть, вот, до жертвоприношения; ну и соответственно, определённые в холуи надзиратели здесь ретиво стараются выслуживаться перед своими хозяевами, исполняют любой, пусть даже самый изуверский и бесчеловечный, приказ этих своих хозяев, в страхе как бы самим не оказаться внизу, в числе простого люда, в числе заключённых концлагеря…».
«…Так вот, – довершил свою мысль Лад, – насколько человек, действительно, Человек, настолько он не должен быть ни надзирателем-прислужником, садистом и насильником, ни подавленным и униженным заключённым концлагеря, сопливо претерпевающим всё то, что нагло и беззаконно, пусть даже и прикрываясь при этом некими своими несправедливыми лукавыми «законами», вытваряет над ним господствующая нелюдь и её холуи-надсмотрщики. А ведь никакой власти этой нелюди не было бы и в помине, акцентирую ещё раз на этом внимание, если бы у неё, вдруг, не оказалось в холуях множество подручных рабов, предавших свою совесть, которые сами, в свою очередь, как биороботы, а то и зачастую компенсируя своё глубокое ничтожество, унижают других людей, безропотно всё от них претерпевающих, делают с ними всё, что захотят, и что им прикажет вышестоящая гнусная и подлая, по существу, нелюдь. Однако вина здесь лежит не только на этих холуях-надсмотрщиках, но и на претерпевающем населении, будто бы «выучившем» такую свою социальную роль, что де так оно вроде бы и должно быть… что всё это де установлено якобы откуда-то свыше… Это и называется синдром выученной беспомощности… Но так быть не должно! Насколько население позволяет господствующей нелюди и её подручным холуям-надзирателям над собой глумиться, настолько те и будут глумиться. Нельзя им этого позволять. Вы же – Люди, Человеки! Вольные и свободные существа. А если ты, действительно, в полном смысле этого слова, человек, то ты не должен быть ни рабом, ни холуём, ни, с другой стороны, господином. Ты же – свободный. А свободный – освобождает. Для него невыносимо не только собственное рабское состояние, но и подобное, рабское, состояние других людей. А если население воспринимает как должное, как, якобы, нормальное то, что навязывает ему бесчеловечная господствующая нелюдь, и вся её, этой нелюди, холопская иерархия надсмотрщиков и надзирателей, воспринимает, как, якобы, нормальное весь этот навязываемый ему, населению, бесчеловечный свой образ жизни, то удел этого населения – перестать быть людьми, а пребыть рабами, чем-то вроде скотины, которую будут её пастухи резать или стричь… как сказал когда-то один наш великий поэт… у которого, кстати, сегодня был день рождения…».
Они уже приближались к месту назначения. Впереди забрезжили огни.
Но, увы, дорога к заповеднику оказалась перекрытой, – и перед ними высветились две специальные машины, с маячками, перегородившие дорогу. Лад был вынужден остановиться. Дети перепугались и некоторые из них даже заплакали.
«Что мы будем делать?» – дрожащим шепотом спросила Оля.
«Ничего особенного, – ответил спокойно Лад, – я им просто скажу правду: о том, что я везу спасённых от убийства детей домой, в их родной дом. И если они, действительно, люди, то они должны нас пропустить и пожелать доброго пути, а то и помочь чем-нибудь; а если нет, то тогда я буду вынужден говорить с ними немножко по-другому…». – Лад растворил дверцу и вышел из машины.
Ему навстречу показались два индивида в специальной тёмной форменной одежде; и соответственно, спросили о том, куда они едут и потребовали тут же документы.
На что Лад ответил им именно то, что сказал детям – правду.
На что индивиды приказали поднять ему руки вверх и упасть на колени, и руки их даже быстро потянулись к оружию на поясе. Однако Лад, вполне готовый к подобному повороту событий, упредил их – и выстрелил одному из них туда, где у людей обычно бывает лицо, а другому – в шею: оба индивида в форме тут же рухнули навзничь на полотно дороги.
Там был ещё третий подобного рода индивид в форме, он попытался вылезти из специальной машины, раскрывая дверцу и доставая своё оружие, но Лад упредил и его: двумя выстрелами.
И затем, быстро подойдя, выволок его, ещё вроде как живого, грузного, весом явно более 100 кг., на тёмное дорожное полотно. Быстро-быстро оглядевшись, Лад понял, что поблизости более никого не было.
«Вот, боров, – констатировал Лад, перевернув этого надсмотрщика, ещё живого и хрипящего, на живот, – у него и надпись на спине вполне соответствующая: полицай; фашистский прихвостень; что и требовалось доказать; только кириллицей написано…».
Впрочем, выволоченный почти тут же отдал концы.
Лад бегом вернулся к машине с детьми, наскоро огляделся ещё раз, и захлопнув дверцу, повёл машину, аккуратно миновав перекрывавшие дорогу автомобили, прямо к заповеднику, – вход в который вот уж показался очень скоро…
…Тёмный ночной лес заповедника ограждал высокий трёхметровый забор, густо перевитый различными проволоками, колючими и путанными, весь, как гирляндами и набалдашниками, утыканный видеокамерами и иными аналогичными устройствами; такие же устройства и видеокамеры висели сплошь на стоящих, то тут, то там, столбах и вышках.
«Это, – пояснила Оля, отвечая на красноречиво вопросительный взгляд Лада, – они огородили заповедник после того, как много раз обожглись и сгорели, пытаясь в него проникнуть, чтобы навредить и овладеть; а когда не смогли, то, вот, огородили… И никого уже не впускали сюда, и не выпускали…».
«…А так, – продолжила она, оглядевшись, – у заповедника, самого по себе, не было никакого ограждения особого, только вот, – указала она, – заборчик ржавенький низенький маленький детского лагеря, который тут когда-то был, и в котором мы жили… вчера ещё…».
Высокие, густо-густо перевитые проволокой, сеткой и проводами ворота в заповедник оказались слегка приоткрыты. По-видимому, как рассудил про себя Лад, грозовые молнии вырубили и этот ужасный периметр…
Лад и дети вошли в приоткрытые ворота. Стояла ночная тишина. По территории лагеря, через которую тихо ступали Лад и дети, валялись то тут то там разбросанные вещи, мусор, разбитое стекло, обрывки одежд, иных тканей, бумаги и прочий хлам. По-видимому, всех избитых и убитых людей забрали и увезли. Возможно, даже охрану побоялись оставить, – подумал Лад, – потому как, наверное, опасались, что, вдруг, энергетическая защита опять неожиданно включится, восстановится, и тогда…».
И кстати, отключил блокирующее внешние сигналы устройство у себя на груди, – дабы не провоцировать защитную систему заповедника, на всякий случай, вдруг, неожиданно, сработавшую бы; тем паче, они уже пошли сами, пешком.
«Оля, – обратился он к девочке, – а если тут энергетическая защита снята, сломана, то где же мы спрячемся, скроемся?»
«А дальше, – ответила Оля, – там, – махнула она рукой по направлению высящейся тёмной чащи леса, – где избушка учёного лесника, там самое сердце, можно сказать, заповедника… мы туда несколько раз ходили… только это далеко…».
И они пошли по узкой витиеватой тропинке, под пологом леса, освещая себе путь фонариком (оказавшегося у Лада на одежде).
«Тут, – рассказывала, по дороге, Оля, как бы отгоняя, заодно, свой страх, – в заповеднике, вообще, можно было ходить гулять, как угодно и кому угодно, главное только не вредить природе… можно было на лодках кататься, на байдарках, тут речки есть, и маленькие совсем, ручейки, и побольше, а там, поодаль, будут озёра, тоже и маленькие, и большие вполне, очень красивые и живописные, с песчаными отмелями и косами, и островками, и рыбу можно было ловить даже, конечно, не во всякий период года, и только на удочку; в лесу грибы можно было собирать, ягоды; тут особые боры есть, с особыми соснами удивительными, очень большими, толстыми, пахучими, смолистыми и красными, особенно на закате…».
Тропинка вилась, как можно было разглядеть в слегка туманной ночной темноте, сквозь еловый, а потом сосновые боры, то черничные, то с вереском, то беломошники, то слегка в горку, то вновь с горки, с холма…
Вдруг, на обочине дороги, в яме им встретился перевёрнутый, ржавеющий уже, квадроцикл и, рядом, валяющийся мопед...
«Это, – пояснила шепотом Оля, – у нас тут жила, неподалёку, до того ещё, как наш заповедник захотели уничтожить, семейка одна, жлобов и куркулей, у них был самый большой и каменный дом, и забор тоже высокий и каменный, и дети у них, вот, гоняли везде на этих агрегатах, и грохотали, и по ночам даже, и кого-то даже, других детей, едва не задавили как-то… но им было всё равно, наплевать, что они мешают таким образом другим людям… они даже в заповедник пытались заезжать, нахально и нагло, но им учёный лесник не давал этого делать… но у них не было ни мозгов, ни совести, и потому они всё равно всякий раз пытались… а родители их тоже были такие же слабоумные, олигофрены, наверное, – ну потому что умственно здоровые люди не будут же давать своим детям всего этого делать, гонять на этих аппаратах, тем более в заповедник, – и они, их жадные родители, всё время ругались с другими людьми и лесником, всё хотели что-то ещё для себя урвать, всё были чем-то недовольны, и им, мне кажется, эта ругань даже доставляла особое удовольствие… и вот эти дебилы, дети их, наглые, заехали как-то всё-таки в заповедник на этих своих аппаратах… а что с ними потом там случилось – непонятно, неизвестно… видимо они тут опрокинулись почему-то, и перессорились, поругались жутко, подрались, и один из них, который уже был здоровый лоб, убил другого, который был поменьше и покалечился тогда, по-видимому, тут, опрокинувшись, раненого, а потом вернулся дом к родителям – и убил и их, и прислугу их убил, и охранника, будто не помня себя, а его потом убили гвардейцы-надзиратели, которые получили сигнал от вживлённых в убитых КУУ и наскоро примчались… Эти жлобы, кстати, себе КУУ вживили ещё тогда, когда никого ещё насильно не заставляли это делать, а они, вот, вживили, сами, добровольно, и даже гордились и кичились этим перед другими людьми… Им, этим жлобам, дебилам, как говорили взрослые, таким образом какой-то бумеранг прилетел…».
Лад и дети шли довольно долго, почти уж час; Оля и другие дети что-то то и дело рассказывали, про заповедник, много разного и интересного, про свою жизнь здесь, но потом как-то все смолкли, то ли устали, то ли, вдруг, загрустили сильно, потому что, возможно, глубоко вспомнили то, что им особо дорого и близко, но что утрачено и вызывало теперь неумолимую печаль и тоску, боль утраченного, и они уже шли молча, то продираясь сквозь учащающийся лес, раздвигая ветви деревьев, то выходя на более открытые места, поляны, едва-едва освящаемые месяцем, проглядывающим сквозь редкие тучи, пока, вот, наконец, ни вышли, под соловьиные трели, к лесной деревянной избушке на полянке…
Дети, как заметил Лад, совсем уж устали и, наверное, очень хотели пить и кушать. Воды у Лада с собой не было, однако он тут же, к случаю, заметил неподалёку от избушки колодец и, быстро подойдя к нему, обнаружил ведёрко, висящее под тонко-узорчатой и почти ничуть не поветшалой крышей; ведёрко висело на цепи; Лад взял ведро, опустил его в колодец, зачерпнул воды и вытянул – и сперва сам попробовал воду на вкус: можно ли её, хотя бы на первый взгляд, пить, и, распробовав, обнаружил, что вода вполне свежая, холодная и без посторонних запахов и вкусов, и – предложил её детям. Дети стали, довольно взахлёб, её пить. После чего Лад предложил им и покушать: достал свой запас космического походного «шоколада» – и раздал детям: все пять, как раз, плиточек. После чего сам напился воды и повесил ведёрко на место.
Ну что ж, теперь заглянем в избушку…
Избушка была маленькой, с немного скрипящими ступеньками и половицами; дверь, удивительно, оказалась не заперта, а только замкнута на странную щеколду, которая, как показалось Ладу, открылась будто сама, – Лад и дети отворили дверь и вошли внутрь.
Хотя вокруг было темно и лучик света от фонарика выхватывал довольно небольшое пространство, однако ни Лад, ни дети совершенно не чувствовали страха, а Ладу в нос пахнул тонкий запах чистого деревенского старинного дома, навеявший ностальгию и иные близкие душевные чувства и нотки; несмотря на пустоту и явное давнее отсутствие тут людей, повеяло неким тихим уютом и спокойствием.
Лад высветил столик в углу небольшого внутреннего помещения. Странно, никакого компьютера и иной более-менее современной техники видно нигде не было; только книги, на стеллажах, вдоль стен; и лишь одна книга, вроде атласа или альбома с репродукциями картин, лежала на столе. Лад непроизвольно раскрыл альбом и… и вдруг засветился… нет, не экран, а воздух, как бы поверхность воздуха, над раскрывшимся альбомом. Более того, тут же вся комната осветилась неким сперва весьма тусклым, но вскорости уже более ярким, однако отнюдь не резким, а мягким и лёгким, светом, причём, невесть откуда проистекающим.
Лад протянул руку к открывшейся экранной воздушной поверхности и коснулся кончиком пальца особо освещённого оранжевого овала посередине… Экран будто слегка мигнул и на верхней экранной воздушной поверхности высветилась лазурная надпись: «психологическая энергия доброжелательна»…
Лад невольно просиял улыбкой: аналогичная система входа в кибернетическую систему, новейшая на тот момент и уникальная, была как раз изобретена и установлена, лично под него настроенная, на «Сварге»; это было удивительно, что такая же система входа встретилась и тут, – хотя, конечно, компьютер-альбом, который он тут открыл был явно более совершенен, нежели установленный много-много лет назад на «Сварге».
…Воздушный экран мигнул и развернулся новой ячеистой поверхностью, которая, судя по всему, символизировала множество информационных каналов и источников. Лад пригляделся и увидел на одной из ячеек, в верхнем правом углу надпись: «карта непотаённого поля заповедника». Он осторожно коснулся пальцем этого светящегося значка… и… перед ним развернулся весь заповедник, со своим окоёмом, много более широко, нежели площадь «альбома», почти на весь стол, – и высветилось множество ячеек, каждая из которых обозначала, по-видимому, ту или иную область заповедника.
Одна из этих ячеек, обратил внимание Лад, наверное, как раз и обозначавшая тот самый прежний детский лагерь, располагавшийся как раз на самой окраине заповедника, будто бы зияла темнотой. Лад непроизвольно коснулся этого тёмного участка – и тут же экран весь чуть-чуть как бы замерцал, по нему пробежали своего рода волны и лёгкая световая рябь, и, вдруг, эта часть, затемнённая, тоже засветилась. И на поверхности воздушного экрана, чуть выше, высветилась голубоватая надпись: «энергетическое поле Общины восстановлено».
Лад оглядел притихших детей, почитай, разинув рот наблюдавших за происходящим действом; свет от странного альбома-экрана играл бликами на их лицах, слегка освещённых со всех сторон светом, лучившимся неведомо откуда, как бы отовсюду. В глазах детей искренне бликовал и глубинный страх, и восторг, и… надежда…
«Спасибо тебе, неведомый друг, – подумал Лад, мысленно обращаясь, с благодарностью, к учёному леснику, – спасибо тебе, настоящему человеку и настоящему учёному…».
Лад невольно улыбнулся, но тут же вновь внутренне сосредоточился…
И почти в тот же миг, вдруг, почувствовал, что его, наконец, вызывает Кибер планели «Сварги»:
«Неужели пробился сигнал?» – мысленно спросил он себя; однако почти тут же блеснувшая радость сменилась в нём набежавшей тенью сомнения, настороженности, а вскоре – разочарованием и досадой.
Это не был вызов Кибера планели «Сварги». Лад это почти сразу понял, – поскольку в сообщении отсутствовал ключевой, нарочно для особых подобных случаях условленный, изменчивый символ, причём тайный, каковой знал только сам Лад.
Датчик сигнала находился на ладони Лада, на внутренней поверхности одного из пальцев, – Лад просто посмотрел, раздумывая, чуть закусив край губы, на этот датчик. И вдруг – сигнал стих, закончился. Повисла на несколько мгновений полная тишина.
И вдруг, вновь, послышался, через тот же датчик, неизвестный голос:
«Лад Даль, – проговорил тот голос, – мы знаем, что это ты, мы знаем о тебе всё, о твоём полете на «Сварге 1»; мы знаем, что ты в доме лесника… – тут голос назвал, по-видимому, имя учёного-лесника, но довольно быстро и неразборчиво: – мы знаем, что с тобой дети-убийцы, которые убили своих родителей; как ты видишь, мы знаем о тебе, действительно, всё, и даже то, что ты сам не знал и не знаешь; знаем даже то, в какого монстра ты превратился в результате своего полёта…».
Лад решил, что будет совсем нечестно, коли дети, находившиеся сейчас с ним, не будут слышать то, что слышит он, потому как всё это, так или иначе, ведь касается и их, их судьбы, – и потому почти сразу, как раздался сей голос, он сделал этот голос слышимым всем, находившимся с ним.
«С тобой говорю я, – продолжал голос, размеренно и чётко, хотя и довольно быстро, – тархон особых ситуаций Ялнус. Скажу тебе сразу, что мы приняли решение, ввиду сложившейся особо опасной ситуации, сжечь весь этот, так называемый, заповедник новейшими лазерными лучами, и уже подогнали всю необходимую для этого специальную технику и орудия. Ты вряд ли можешь это видеть сейчас, но заверю тебя, что вся территория заповедника уже оцеплена лазерными энергетическими установками и прочим оборудованием, а сателлиты поддержки и наведения вышли на заданные орбиты и, с минуты на минуту, зависнут непосредственно над вами. Мы решили разрубить гордиев узел возникшей проблемы, связанной с этим заповедником, – уже, наверняка, тебе известной, – просто и радикально. И посему мы оставляем тебе только две возможности: первая – ты сдаёшься, отдаёшь нам «Сваргу» и все сопутствующие ей технологии, а также раскрываешь нам всё, что тебе стало известно о тайной защитной энергетической линии этого заповедника, и если ты уже получил доступ к этой защите, к управлению ею, то ты должен предоставить этот доступ и нам; в этом случае, ты останешься жив, а также будут живы те дети, которых ты столь самозабвенно пытался спасти, но которые сами – преступники-убийцы и представляют для тебя серьёзную опасность…».
«…И вторая возможность, – продолжал скорый голос, после краткой паузы, – это, разумеется, отказаться от данного нашего предложения и, в таком случае, погибнуть, вместе с этими детьми. И мы это сделаем, уничтожим вас, ввиду чрезвычайной опасности, которую представляешь ты и этот, крайне радиоактивный, защитный пояс заповедника, а также – те дети-убийцы, которых ты пытался спасти и защитить…».
«…Кстати, – проговорил голос, после короткой паузы, – уже сегодня вечером, если ты не примешь наши условия, все в мире узнают, что это именно ты совершил террористический акт в детском развлекательном центре; мы покажем даже, как ты это делал, как убивал детей и их родителей, и, заодно, может быть, покажем, как мы тебя обезвредили и ликвидировали; и знаешь, может быть, сделаем это даже вроде как в «прямом эфире». Покажем твоё изображение, лицо, назовём твоё имя – и всё. Все нам поверят и все будут знать, что этот ужасный террористический акт совершил ты. Поверят в твоё земное существование. Будут по этому поводу спорить, возмущаться, негодовать, гадать, зачем ты это сделал?, были ли у тебя сообщники?, и прочая. Начнут требовать усиления мер безопасности. Ибо люди, в массе своей – кретины. А ты ради них ещё что-то пытаешься сделать. Им надо только всё это реалистично показать, причём, пусть даже любую чушь и ложь – они и поверят. Впрочем, ты это и без меня прекрасно знаешь…».
Дети давно уже порывались что-то сказать, несмотря на весь свой нахлынувший на них страх, однако Лад почти сразу приложил палец к губам, и этот его жест и всё выражение его глаз и лица были столь красноречивы и спокойны, что дети невольно послушались его и смолчали; только смешанные сильные эмоции прокатывались зыбью волн по их глазам и лицам, бликуя в мерцающем свете внутреннего помещения избушки…
«Если они, действительно, ударят лазерным оружием, – подумал Лад, – возможно, что и довольно мощным, то это может повлечь непредсказуемые последствия: столкновение двух, причём вполне разных по своим источникам и природе, мощных энергий – результатом этого может быть всё, что угодно; с высокой долей вероятности, во всяком случае, действительно, нашей гибели…».
«Я жду, – услышал вновь он быстрый и властный голос из передатчика, – времени на раздумье у тебя нет…».
«Хорошо, – ответил Лад, окинув взглядом детей, – я выбираю первый вариант; я выхожу».
«Лад, подожди…» – начала было, испуганно, Оля, но тот её вновь тихо остановил жестом руки: мол, всё спокойно, всё хорошо.
«У вас, – раздался всё тот же голос, – 55 минут хода от дома лесника до выхода из заповедника; ты должен взять с собой детей…».
Тут голос как бы осёкся, будто не зная, что сказать далее; но потом, после короткой паузы, договорил:
«…5 минут на сборы. Через час, как бы то ни было, ты должен выйти; в противном случае, мы превратим вас и весь этот, так называемый, заповедник, бывший, в пепелище…».
«У нас есть один козырь, им неизвестный, – рассудил, про себя, Лад, – это то, что энергетическая защита над бывшим детским лагерем восстановлена. Правда, я пока не знаю, как нам можно будет этим воспользоваться…».
«Знаете что, – сказал один из мальчиков, обращаясь к Ладу, – а пусть нас сожгут; нас ведь всё равно потом, когда мы сдадимся в плен, скоро убьют, или опять принесут в жертву, да даже если и не убьют сразу, то станут мучить, и, в любом случае, вставят свои контрольные жидкокристаллические невидимые устройства, а это уже ведь не жизнь будет… настоящая…».
«И я тоже… – сказала тут и Оля, – можете не беспокоиться… Им же, как я понимаю, нельзя отдавать в руки изобретения нашего учёного лесника… и технологии вашего космического корабля… вы ведь об этом говорили?... Нельзя! Нельзя!...».
Лад, про себя, удивился, что Оля, как не по годам взрослая, так хорошо понимает положение дел.
Действительно, этой нелюди ни в коем случае нельзя было давать в руки такого уровня технологии!
Судя по всему, настоящая наука, в сущности, на Земшаре, подчинённого нелюди, уже не развивалась; научное сообщество было весьма раздуто и заточено прежде всего на карьерные и коммерческие интересы, и в такой ситуации в нём уже было невозможно творить настоящие научные открытия, создавать новые прорывные концепции и парадигмы, ибо такого типа научное сообщество, само собой, блокировало всякую живую нестандартную научную творческую мысль.
А вот заполучить в свои руки столь развитые, уже готовые, принципиально новые технологии и, соответственно, использовать их, по своему обыкновению, во зло, для подавления населения и утверждения своей власти над всей планетой, эта нелюдь, конечно, могла. И тогда… тогда этот мир… наш мир… окончательно уже станет беспросветным, безнадёжным и обречённым…
И даже страшно представить, как эта нелюдь попытается, таким образом, заполучив такого уровня технологии, преодолеть порог Синед-Роба… вплоть до действительного самоуничтожения всего человечества… если это ещё можно, конечно, называть человечеством…
Так наскоро рассуждал, про себя, Лад, обдумывая предположительный вариативный свой план дальнейших действий…

Возможно, вы уже сами догадались, что назвавшийся Ялнусом – был некогда одним из тех самых мальчиков, которые в своё время, расшалившись, уплыли с Острова, – и сразу же попали тогда в лапы нелюди; разумеется, точнее будет сказать, что они попали сперва в лапы холуёв и прислужников этой нелюди, которые, впрочем, сами, утратив человеческое достоинство, уже обратились, почитай, во вполне нечто подобное той самой нелюди, которой прислуживали.
Если вы помните, тех мальчиков было четверо, и двоих из них вроде как вскорости «вернули», точнее сказать – намеренно заслали на Остров, чтобы они сделали то, что надо было этой самой нелюди; однако они, эти засланные «возвращённые» на Остров мальчики, были на Острове раскрыты, были раскрыты их истинные недобрые намерения, точнее сказать – программы, и всё тут закончилось тогда более-менее благополучно.
Ялнус же – был третьим из них.
Надо сказать, что Ялнус – это было его новое имя, прежнее, изначальное – было им уже напрочь забыто; потому что ему очень основательно сразу прочистили память, и с помощью специальных методик полностью «подменили личность»; – а если быть совсем точным, то первоначальную его личность жёстко подавили, как будто её уже просто и не было, она была, почитай, совсем стёрта, заглушена, а вместо неё внедрили, как бы «привили», новую, с совсем уже иными, необходимыми уже тем, кто всё это с ним делал, мировоззренческими установками, стереотипами мировосприятия и, конечно, памятью.
Разумеется, как всякому биообъекту, подсоединённому к сложившейся уже к тому времени планетарной огромной Сети, ему было внедрено и соответствующее микроскопическое жидкостное контрольное управляющее устройство, сокращённо именуемое КУУ.
Впрочем, поскольку новоявленный Ялнус прежде жил на Острове, учился и воспитывался там, то он, странным образом, по своим интеллектуальным способностям на голову превосходил обычных детей, живших в то время на Земшаре. – По-видимому, довольно высокого уровня воспитание и образование, сложившееся на то время на Острове, уже весьма заметно, качественно  превосходило деградирующее, по существу, обучение, имевшее место на ту пору на всём прочем Земшаре. И эти заложенные, с раннего детства, основы образования, нацеленного на саморазвитие, можно предположить, у новоявленного Ялнуса, несмотря ни на что, как раз и проявились.
Эти его интеллектуальные способности отметил Глобальный Мозг Земшара и, соответственно, вывел Ялнуса на нужную для себя траекторию обучения, – внедряя в него, шаг за шагом, соответствующие его уровню знаний и социальному положению, уже особые установки мировосприятия, свойственные высшей касте, – выводя его в эту самую высшую касту.
Представители этой высшей касты занималась управлением массами населения, – разумеется, под жёстким контролем Глобального Мозга. – Точнее сказать, являлись управленческими посредниками промеж Глобальным Мозгом, как неким своего рода верховным правителем планеты, и подвластной ему управляемой безликой массой населения.
Надо, впрочем, сказать, что большинство представителей этой высшей касты как раз и были теми, кого мы тут именуем нелюдью; а прочие представители этой высшей касты, кто не родился нелюдью, а родился более менее всё же человеком, но в том или ином семействе, принадлежащем так или иначе к этой высшей касте, те специально обучались и натаскивались такому отношению к представителям низших каст и, вообще, ко всему в жизни, каковой свойственен именно нелюди: презрительному и безжалостному, безо всякого сопереживания и сострадания к другим людям.
Более того, в скором времени, в пору своего взросления и приобщения к высшей касте, Ялнус получил ещё и особого рода КУУ: которое не только управляло им и контролировало его, но и, в свою очередь, давало ему возможность осуществлять управление и контроль, – непосредственно, почитай, через виртуальную планетарную Сеть, – простым обычным низшим населением, существами, принадлежащими низшим кастам, коих на планете Земле было подавляющее большинство, более 99,9%. А таких, как Ялнус, было, вообще, если не единицы, то считанные сотни.
Дополнительно к этому особому КУУ организм Ялнуса получил и иные технического и фармацевтического свойства средства усиления своего интеллекта и мозговой деятельности.
И сейчас именно Ялнус был послан Глобальным Мозгом на эту миссию, потому как, во-первых, он был одним из наиболее интеллектуально развитых представителей его касты на всём Земшаре, а во-вторых – тут сказалось ещё и то, что Ялнус, со своими высокими интеллектуальными способностями, был, пусть даже и в своей стёртой первоначальной личности, выходцем с Острова, и потому мог, на глубоко подсознательном уровне, понять подноготную правду Лада Даля, посланца прежней, ещё человеческой, Земли, своего рода анклав которой, в определённой мере, и сохранился ещё на Острове.
И потому, очевидно, что Ялнус оказался наиболее предпочтительной фигурой для исполнения столь важной миссии: пленения Лада Даля, овладения новыми запредельными космическими и энергетическими технологиями.
Опасение же того, что его, Ялнуса, подлинная первоначальная личность может как-то тут, вдруг, раскрыться, в действительности – равнялась, почитай, нулю, ибо весьма и весьма крепко была подавлена, предана забвению и закрыта; и вообще, специально полностью контролировалась Глобальным Мозгом…

…Лад и дети шли, обратно, к территории былой общины, по рассветному сосновому лесу…
Лад, по ходу, рассуждал, про себя, о том, что, с одной стороны, сказанное одним из мальчиков и Олей ему о том, что они не хотят сдаваться врагу, и что для них лучше погибнуть, чем жить в рабстве – это правда; но с другой стороны, эта правда касалась ведь только этого мальчика и Оли; прочие же дети, – два мальчика и девочка, – отнюдь не были полны подобной решимости, а склонялись, скорее, к тому, что лучше, наверное, всё-таки как-нибудь выжить, и пусть даже и в рабстве, пусть даже под полным контролем, и уже, собственно, пусть, не как настоящие люди, а лишь в качестве чего-то подобного домашним дрессированным животным, но всё же – выжить и как-то существовать; они, как он мог судить, сейчас просто очень сильно-сильно трепетали от страха, пронизывающего их насквозь, и если и молчали, пока, то только потому, что были скованы этим страхом, всё сильнее и сильнее гнетущим их…
Лад, также, из рассказов ему детей, уже знал, что мальчиков и девочек, которых предполагалось принести в жертву, вот так же, как этих, пятерых, там, перед несостоявшимся спектаклем по мотивам «Алисы в Зазеркалье», было больше, более десятка, и ведь только вот пять, меньше половины из них, прибежали тогда, спасаясь от своих мучителей, к нему, а другие ведь не прибежали, и там так и остались, скованные гипнотизирующим страхом, и даже, как вскользь заметил тогда Лад и теперь вспомнил, иные из них, испуганно, как заворожённые, помогали своим мучителям, дядькам и тёткам в коричневых одеждах, продираться, убегая, сквозь мечущуюся и падающую, кричащую и визжащую толпу…
А эти четверо детей, пятеро – с Олей, вырвались тогда от своих мучителей и прибежали к нему, Ладу, а потом побежали, с ним, прочь, спасаясь, они, значит, сделали тогда именно такой свой выбор, – и сделали они его вот уж на реальной грани своих жизни и смерти, понимая, что таким образом спасаются от гибели…
Но ведь другие дети, больше половины, несмотря на то, что их вот-вот уж должны были тогда убить, остались со своими убийцами, остались на стороне своих мучителей и убийц…
А сейчас эти дети, вот, пятеро, спасённые им тогда, вновь оказались в нависшей реальной ситуации жизни и смерти; и теперь, уже имея время и возможность решать и подумать, они боялись и колебались…
И лишь молча шли за Ладом, будто бы, вновь, на заклание, молча, все вместе, по песчаной лесной тропинке, по корням деревьев, в рассветном тумане…
«Мы не убийцы!» – вдруг сказала Оля, тоном человека, который давно уже хотел что-то важное сказать, да всё никак не решался, и вот, наконец, решился.
«Я знаю, – ответил ей Лад. – И радиации повышенной тут тоже никакой нет».
И тут же пояснил:
«О радиации меня бы предупредил мой дозиметр; как же без него я мог отправиться на исследование других планет и миров? – улыбнулся он. – А что касается того, что вас назвали детьми-убийцами, так я же вижу, как оно есть на самом деле, сам…».
«…Люди, вообще, – продолжил он, раскрывая свою мысль, – в большинстве случаев, говорят либо просто глупости, либо лгут, непроизвольно, по той же самой глупости, по неведению, но иногда они лгут злонамеренно и целенаправленно, пытаясь таким образом обмануть других людей, манипулировать ими; и здесь, скажу я вам, мы имеем дело именно с подобной, хотя и довольно несложной, попыткой манипуляции, целью которой является посев в нас страха и сомнения, стремление разобщить нас: я, дескать, буду опасливо отныне думать про себя, что вы – якобы некие дети-убийцы; а вы – что я, как тут было сказано, уже не человек, а превратившееся, в далёком космосе, в жуткого монстра существо, только с виду вроде как похожее на человека…».
«…Я, разумеется, – продолжил он, вновь улыбнувшись, – вполне, наверное, мог, по неким неведомым космическим причинам, в глубоком космосе, превратиться чёрт знает во что, – там, в далёком космосе, действительно, встречается такое, что тут мы просто не можем себе представить!, – однако откуда об этом моём «космическом превращении» может знать кто-то здесь, на Земле, пусть даже и некая всепланетная Глобальная «мозговая нейронная» Сеть?, или какой-то Ялнус?, – если он, этот Ялнус, конечно, вообще, существует, а не есть лишь иллюзорный образ, иллюзорный голос, созданный тем же Глобальным Мозгом; а даже если он, назвавшийся Ялнусом, и существует, как некое реальное живое существо, то всё равно он ведь не скажет ни слова без ведома и санкции этого Глобального Мозга…».
Дети, как заметил Лад, явно уже устали, – ещё бы, всю ночь без сна, да на фоне непрестанного стресса!, – шли сонные и понурые, как обречённые, спотыкаясь то и дело о камешки и корешки; Лад, заметив это, достал специальное средство, для особых случаев, которое имелось у него в космической аптечке, и разделив его на меленькие дольки, дал детям, – средство совершенно безвредное, если, конечно, принимать его в свою меру, в соответствии с дозировкой, и не вызывающее никакого побочного нехорошего привыкания. – И дети, на глазах, вскорости немного приободрились, и шли уже увереннее, даже смелее…
«…Если бы мы просто остались в избушке, – продолжил свои размышления, уже вновь про себя, далее, по ходу, Лад, – то нас бы, без вариантов, можно быть уверенным, сожгли бы лазером, со всем заповедником, да или просто ядерную бомбу хотя бы на нас сбросили; уж слишком всё это, и я, и эти энергетические новые удивительные технологии, для них опасны; а вот если мы выйдем сейчас на переговоры, то у нас, возможно, появится шанс; за нас тут будет играть время и то, что область общины вновь находится под энергетической защитой; а они, этот их всепланетный Глобальный Мозг-Молох, Ялнус и иже с ними, об этом, наверное, пока не знают…».
«…Разумеется, есть шансы, что за мной всё же прилетит планель, – думал он далее, – Киберу всё-таки удастся меня найти; в таком случае, надо будет попытаться быстро забрать детей и успеть улететь… наверное, на Остров… Но если Кибер планели не успеет меня обнаружить, связи-то нет, то… то попытаюсь их, Ялнуса с его Глобальным Мозгом, как-нибудь обыграть… а там, будь, что будет… Даваться им живым, разумеется, ни в коем случае, мне нельзя… Жаль вот только этих детей… вроде подарил им шанс, и не смог его удержать…».
«…Если мы выйдем на открытое место, – продолжил он свои размышления, – то они меня, конечно, могут запросто подстрелить, например, защита ведь, на этот, один выстрел, вряд ли сразу сработает, она срабатывает на настрой и намерения людей; хотя, я точно ведь не знаю, как работает эта защита и на что именно она реагирует. Впрочем, если они меня таким образом всё-таки убьют, то это им вряд ли и что-то даст: защиту-то энергетическую они всё равно тем самым не взломают, не снимут, и не смогут проникнуть внутрь заповедника; им, так и так, придётся его уничтожать. Но как бы то ни было, мне не надо выходить на сколь-либо отрытое место, – они ведь, всё одно, меня могут устранить, убить, даже пусть это им и не принесёт ничего в плане взлома защиты…».
Лад и дети, тем временем, вот уж подходили к краю заповедника, к цели своего пути.
«…Кстати, – вспомнил, про себя, Лад, – по ходу нашей поездки сюда частенько виднелись в темноте любопытные высокие столбы-башни, как сталагмиты какие; вряд ли что они тоже предназначены для наблюдения за населением или просто для передачи информации; скорее всего, предположу, эти своеобразные вытянутые башенки предназначены для оказания иного, через те же КУУ, особого воздействия на людей: возможно, различными специальными частотами, специальным излучением, да всем тем, что может выдумать и использовать изуверская извращённая фантазия этой слетевшей с катушек от своего всевластия нелюди; иначе ведь просто в подобной порочной общественной системе и быть, наверное, не может…».
«…Особо часто эти сталагмиты, – отметил про себя он, – стояли тут как раз при подъезде к заповеднику: возможно, нарочно наставленные тут, дабы целенаправленно воздействовать таким образом на скрывшуюся здесь последнюю общину людей. Скорее всего, через эти электронные сталагмиты они и сейчас попытаются воздействовать на нас, на меня и детей; но если касательно меня у них вряд ли что получится, пусть даже и используя специальное излучение, – я ведь не только могу заткнуть себе уши защитными наушниками, заранее, но и могу сам поставить себе психологическую защиту, защиту сознания в любой момент; а вот детей они вполне могут легко ввести таким образом в любое нехорошее состояние: паники, страха, тревоги, транса, да просто загипнотизировать и заставить сделать что-то недоброе. Так что, в этом отношении тут тоже надо быть начеку…».
«…Хорошо что я, – заключил свои размышления Лад, раздвигая кустарники, вот уж на подходе к бывшему детскому оздоровительному лагерю, – взял с собой, со «Сварги», то, что мне может, действительно, здесь пособить…».
…Лад подошёл к крайнему ряду кустарников, нажал на кнопочку двойного отзеркаливания на пульте в кармане – и выступил на более-менее открытое пространство бывшей общины.
В этом раскрывшемся пространстве было всё вроде так же, как и прежде, но Ладу сразу бросились в глаза, во-первых, какие-то кучки пепла, тёмные отметины, по краям, – Лад понял, что это холуи и цепные псы нелюди попытались проникнуть на территорию общины, не зная того, что энергетическая её защита вновь включена, восстановлена, за что и поплатились, – в некоторых местах даже оказалась оплавленной и дырявой многослойная проволока ограждения периметра, утыканного видеокамерами и иной различной аппаратурой слежения, и всяким вооружением; а во-вторых – вдалеке, не менее километра отсюда, в поле, виднелись странного вида огромные машины и аппараты, расположенные в ряд вдоль периметра, ограждающего территорию бывшей общины, представляющие собой нечто напоминающее многотрубные телескопы; вокруг этих аппаратов и машин, и за ними, копошились, во множестве, какие-то существа, похожие издали на людей, и стояли иные различные машины, что-то вроде танков и бронетранспортёров, а рой роботов-убийц висел в небе, подобно зловещему гигантскому рою ос и шершней. Кстати, вдалеке, за рядом многотрубных гигантских машин, виднелись и несколько тех самых башен, похожих на сталагмиты.
«Я пришёл» – обратился Лад, через переговорное своё устройство, к Ялнусу, или к кому там, к Сети Глобального Мозга.
Ответа он сразу не получил; такое впечатление, что там, по ту сторону, будто намеренно держали паузу, пытаясь таким образом воздействовать на Лада: и просто психологически, и, главное, вот уж целенаправленно и усиленно включив те самые сталагмитоподобные столбы-вышки, высящиеся там и тут в обозримом пространстве: и Лад, действительно, сразу почувствовал их невидимое воздействие по вдруг возникшему психологическому дискомфорту, неумолимо подползшему, словно ниоткуда, страху и душевной боли, явно необусловленными ситуацией, пусть и, действительно, весьма опасной и напряжённой. – Ну что ж, Лад заткнул уши особыми наушничками, и повторил, спокойно и негромко: «Я пришёл…».
Копошение существ вокруг лазерных энергетических установок, – тех самых, напоминающих многотрубные огромные телескопы, – резко убыстрилось, словно в разворошённом муравейнике, а оттуда-то из-за слегка затуманенного горизонта будто вынырнул большой вертолёт и направился в его, Лада, направлении.
Наконец, Лад услышал и ответ в своём передатчике: жёсткий командный голос: «Стой на месте!…» – и через некоторое время: «Иди сюда, к нам!…».
Лад еле заметно улыбнулся и – медленно присел на слегка потрескавшуюся и кое-где покрытую мхом каменную плиту.
Вертолёт быстро приближался.
«Выводи детей, выбрось оружие и выходи с поднятыми руками!» – услышал он, вновь, команду: команда звучала уже не только через передатчик, но и буквально громогласно и непосредственно, – причем, будто не из некоего одного источника звука, а как будто отовсюду сразу.
«Они что, дебилы? – подумал Лад. – Так переговоры могут начинать вести только дебилы».
Однако он, вдруг, почти тут же, понял, в чём тут подвох и суть дела. А подвох и суть дела тут состояли в том, что эти команды подавались Ладу и детям не сами по себе, а вкупе, во-первых, со специфическим воздействием со стороны сталагмитоподобных конструкций, действительно, вгоняющих людей в состояние покорных сомнамбул, а во-вторых – датчик на манжете Лада вдруг показал появление аналогичного опасного газа, тоже вводящего людей в сомнамбулическое состояние: газ, по-видимому струился из заранее подтянутых к территории бывшего детского лагеря шлангов, раструбы которых были, по-видимому, замаскированы под будто кем-то впопыхах брошенные автомобильные покрышки.
И потому люди, введённые в сомнамбулическое покорное состояние и особым газом, и особым излучением, с особыми частотами, теперь, значит, заслышав подобные прямые команды – должны беспрекословно послушаться, загипнотизированные таким образом, повиноваться и исполнять услышанное.
А тем более, наверное, для этих подававших подобные команды людей, – а точнее сказать, уже вряд ли что людей, а вполне лишь человекоподобных существ, напрочь утративших своё человеческое достоинство и свою человеческую личность, облачённых в свои форменные мрачные одежды, – стало давно уже привычным и нормальным разговаривать с подвластным населением именно так; они давно уже привыкли к тому, что подвластное население им безропотно подчиняется и слепо и тупо исполняет все их команды, наипаче льющиеся из громкоговорителей, – сколь бы, возможно, дебильными и дурацкими, унижающими человеческое достоинство или, вообще, губительными эти команды ни были.
Иными словами, для тех, кто отдавал эти команды, наипаче сопровождаемые этакой мощной газовой атакой и специфическим, на особых частотах, излучением – всё было тут вполне привычно и нормально; можно сказать, – вполне «следуя инструкции»; и по существу, должно было быть весьма действенным: в отношении покорного подвластного населения.
Для Лада же – всё это представилось, само по себе, напротив, довольно абсурдным и глупым, и даже смешным.
Лад быстро обернулся на детей, – а те, вот уж, как заворожённые, почти уже впали в состояние «лунатиков» и должны были, как казалось, вот-вот двинуться куда-то, повинуясь раздававшимся командам, – и Лад только спокойно сказал им: «Пробуждайтесь, ложитесь на землю и заткните уши ладонями, крепко накрепко, и постарайтесь дышать уткнувшись в траву; и думайте о чём-нибудь добром и хорошем». – И дети, вдруг, как опомнившись, прямо-таки рухнули на землю, ничком, в густую траву, сжав уши ладонями, уткнувшись в травяные стебли. – А сам Лад, обернувшись обратно, вставив ещё и почти незаметные защитные средства дыхания в нос, сидя на каменной плитке, стал со скучающим видом рассматривать свои ногти на руках.
Между тем, громкоговоритель, – который, право слово, был неизвестно где, и звук шёл будто с разных сторон, – надрывался всё громче и громче, надрывался и надрывался…
Наконец, глашатаям и вещунам, по-видимому, стало понятно, что они лишь сотрясают воздух, пускают газ и неведомые лучи и волны впустую, – ибо никто им не подчинился, не упал перед ними ниц и на колени, – и громкоговорители стихли.
Хотя газ пускать они не перестали; и излучать покоряющие людей лучи и волны – тоже. Наверное, на всякий случай; а вдруг, наконец, сработает…
Тем временем, вертолёт приземлился; впрочем, он был уже не один, – ибо вслед за ним, спустя несколько секунд, из-за притуманенного горизонта вынырнул ещё небольшой рой вертолётов, – и вот все они тоже теперь приземлились.
Из первого вертолёта показалась фигурка какого-то человека, а из прочих, вослед ему, тут же высыпали ещё аналогичные фигурки; а в переговорном устройстве Лада явственно послышалось: «Лад Даль! Я Ялнус, я иду к тебе; выходи навстречу, на переговоры. Я полагаю, ты сделал правильный выбор, раз уж пришёл; мы ждём тебя, с ключами…».
«Доброй поры, – ответил Лад, потихоньку поднявшись с каменной плитки, – однако с какими, извините полюбопытствовать, ключами?»
«Ключами кодов от «Сварги» и от защитного энергетического поля заповедника», – услышал он повелительно, как нечто само собой разумеющееся, в ответ.
«Извините меня, пожалуйста, – ответил, в свою очередь, Лад, сделав несколько шагов навстречу приближающейся коренастой фигурке коротко остриженного человека, как раз, по-видимому, вещающему ему и назвавшемуся Ялнусом; вокруг этого Ялнуса мельтешил рой охранников, телохранителей и прочих холуёв. – Но что вы ждёте от меня? – продолжил Лад. – Я полагаю, что лучше всего, для всех, будет, если я уберусь отсюда куда-нибудь восвояси, далеко, в космос, подальше, обратно, и меня здесь не станет, будто меня никогда и не было. Я, наверное, просто ошибся, вернувшись; я зря прилетел на эту планету; мне, наверное, лучше было бы не возвращаться, не прилетать. Но если уж прилетел, – Лад сделал ещё несколько шагов, – то лучшим выбором, действительно, будет улететь обратно, в глубины космоса; буду там блуждать и скитаться; пока, хватит запасов энергии у двигателей и системы жизнеобеспечения, пока, возможно не найду себе подходящую, для моего одиночества планету, планету покоя и воли…». – Лад остановился, как бы слегка пожав плечами, чуть разведя руки и тихонечко улыбаясь.
«Тебе отсюда никуда не убежать и не улететь, – послышался в переговорном устройстве чёткий голос Ялнуса. – Неужели ты мог подумать, что мы тебя просто так отпустим? Ты, может быть, сейчас нужнее нам, чем кто бы то ни было на этой планете; и для нас, и для всего человечества. И тем более, ты же и сам никуда не сможешь отсюда убежать, оставив тут этих детей. А забрать с собой ты их ведь не сможешь: у тебя такой возможности нет, в твоём звездолёте нет для них места».
«Ну хорошо, – ответил через переговорное устройство Лад, – но ведь вы всё равно понимаете, что я соглашусь (если соглашусь) с вашим предложением и сдамся лишь при определённых условиях, хотя бы зная, что моё дальнейшее существование будет не хуже смерти здесь и сейчас. Вы же понимаете, что я склонен буду предпочесть смерть рабству. Что вы мне, и детям, в таком случае, можете предложить?»
«На твоём месте ни один человек не ставил бы каких-либо условий, – послышался в переговорном устройстве вновь скорый и властный голос Ялнуса, – а с радостью принял наше предложение, обеспечив себе жизнь, безопасность и довольно комфортные условия дальнейшей этой своей жизни. Но если хочешь знать, что мы можем тебе предложить, то это – нахождение в нашем кругу высших посвящённых, высшей элиты; может быть, тебе даже сделают тархоном; ты будешь счастлив, ты будешь один из нас…».
«Но ведь для этого, как я понимаю, – ответил Лад, – мне нужно будет выполнить определённые условия, принять некоторые процедуры, например, вживить себе контрольные управляющие устройства? А как вы понимаете, подобное для меня – неприемлемо. Может быть, вы сделаете для меня исключение и не станете мне ничего такого вживлять, КУУ и прочие аксессуары?; и соответственно, я тут обойдусь без иных ваших необходимых ритуалов, клейм и процедур?»
«Хорошо, – услышал он быстрый ответ Ялнуса, – мы можем тебе всё это пообещать».
«Ну вы же сейчас врёте, – улыбнулся Лад. – И сами знаете, что врёте; и даже понимаете, что я знаю, что вы врёте».
«Да, – последовал ему, после некоторой паузы, резкий ответ. – Это невозможно. Тем более, ты сам даже не понимаешь, от чего хочешь отказаться! Во-первых, ты подсоединишься к Глобальному Мозгу, к его всемирной Сети, и тем самым приобретёшь огромные новые возможности, несопоставимые с твоими нынешними жалкими возможностями, способностями и силами, многократно их превосходящие, интеллектуальные и физические. Вот, посмотри…».
Тут фигурка Ялнуса приподняла руку – и стоящие в отдалении многоствольные телескопические лазерные энергетические конструкции неожиданно задвигались, двинулись чуть вперёд и остановились.
«А вот я даже не буду сейчас двигать рукой и даже шевелить пальцем, – продолжил голос Ялнуса в передатчике, – я просто подумаю и…».
…И двое телохранителей, стоящие справа и слева от Ялнуса тут же сложились, как пополам, в поясе, и, подобно фидаям, рухнули замертво наземь.
«Во-вторых, – продолжил, после этого, голос Ялнуса, – ты будешь просто несопоставимо с тобой нынешним счастлив; ты не будешь больше испытывать ни страданий, ни боли, ни моральных терзаний, и даже не умрёшь уже никогда, не станешь бояться смерти…».
«Но ведь став подобного рода бессмертным вершителем судеб, – подумав недолго, сказал Лад, – осуществив все ваши необходимые ритуалы и процедуры, я, пусть даже и оказавшись в касте управляющих, приобретя все эти свои новые сверхчеловеческие способности и возможности, неизбежно утрачу себя, свою личность, свою личную свободу; я же отныне стану полностью подвластен вашему Глобальному Мозгу; а возможности и способности, которые я приобрету, овладеют, по существу, мной; и что тогда от меня, как свободного человека, вообще, как от человека, останется? – ничего».
«Наоборот, – послышался, вновь, в ответ голос Ялнуса, – ты приобретёшь всё, ты станешь всем, ты сольёшься, как я, с Глобальным Мозгом, станешь узелком его Великой Сети; и его, т.е. всей планеты, информация станет твоей информацией, его мысли станут твоими мыслями; тебя не будут больше мучить всякие там иллюзорные угрызения совести и сомнения; ты станешь ведь не просто бездумным исполнителем, а всесильным вершителем судеб этих исполнителей…».
«Получая от того огромное удовлетворение, – прервал его, как бы размыслив вслух, Лад, – причём уже с возможностями весьма и весьма превосходящими возможности былых помещиков в отношении своих крепостных рабов, или рабовладельцев – в отношении своих рабов на плантациях. Ведь теперь вы имеете власть не только над телами этих существ, над их жизнями, но и над их душами, над их мозгами, над их мыслями и даже чувствами, над их страхами и наслаждениями. Например, вы внушили им раболепное чувство к вам, к вашему Глобальному Мозгу; и они, разумеется, готовы убить, уничтожить всякого, на кого укажете вы; они радостно и с полной верой вам пойдут и сами на самоутилизацию. Им нельзя ничего; без вашего разрешения; вам – напротив, можно, в их отношении, всё… Почти всё… Ведь вам тоже нельзя ничего без ведома и разрешения на то Глобального Мозга, не так ли?…».
«Ты не понимаешь, какое это великое блаженство, – уверенно прервал Лада Ялнус, – слиться с Глобальным Мозгом, с его Сетью, и раствориться в ней, став всесильным и всезнающим. А служебные исполнители – они лишь служебные исполнители, и ничего более; и отключив их от жизни, я лишь отключаю их от жизни, и всякая память о них стирается; от них остаётся лишь порядковый номер в архивной памяти; да и тот можно стереть…».
«Ты, Ялнус, очень умён, – сказал, вновь после краткого раздумья, Лад, – и это, как я понимаю, всё говоришь именно ты, а не Глобальный Мозг через тебя. Но если бы ты говорил с нами, с другими людьми, не в столь повелительном тоне, а более по человечески, как мудрый учитель, или добрый друг, например, то люди бы тебя слушались и уважали безо всяких дополнительных принуждающих их излучений, газов и наночипов; это же Глобальный Мозг делает твою речь такой стандартно повелительной, как у управляющего биоробота, вершителя судеб служебных исполнителей. А ведь ты, Ялнус, умнее и выше этого Глобального Мозга, и потому ты вполне можешь, и даже должен, я полагаю, стать над ним, подчинить его себе; и тогда ты будешь иметь всю информацию, которую имеешь сейчас, и иметь всё то могущество, которое имеешь сейчас, которые даёт тебе Глобальный Мозг, но всё это будет уже подчинено тебе, а не ты – ему…».
Фигурка Ялнуса, при этих словах Лада, как бы дрогнула; затем дрогнула ещё раз; и словно бы лёгкая зыбь пробежала по ней…
И тут – раздался выстрел, снайперский, а потом, почти тут же – ещё один – в Лада – пули прошили фигурку Лада насквозь.
Однако Лад, его фигурка, даже не шелохнулся.
Стреляли с одной из ближайших лазерных огромных установок, и – один из зависших в воздухе роботов-убийц.
И тут, вдруг, случились, почти сразу, две вспышки, подряд, – в качестве ответного удара: энергетический пучок защиты заповедника, в мгновение ока, обратил снайпера на крыше лазерной установки в пепел, а стрелявшего робота-убийцу – в кусок оплавленного металла.
А фигурка Лада, стоявшего перед стеной кустарников и разговаривавшего с Ялнусом, вдруг – исчезла…
Это Лад, который, в действительности, стоял за кустарниками, повторно нажал кнопку двойного отзеркаливания, – убрав свою полную голограмму.
У Лада просто было с собой припасено особое устройство, которое, с одной стороны, делало его, настоящего – невидимым, создавая тепловой и зрительный купол-экран, полностью перекрывающий его тепловое и световое излучение, а с другой стороны – создавало, рядом, его полную тепловую и зрительную иллюзорную копию.
Это устройство, специально разработанное для полёта, предназначалось на особый случай, если при исследовании некой планеты возникала, вдруг, довольно опасная, хотя бы в предположении, ситуация, если выход на поверхность этой планеты окажется расценен, по тем или иным обстоятельствам, как сопряжённый с особым риском; т.е. – на самый крайний случай; но который тоже ведь надо было предусмотреть…
И вот теперь, вернувшись на вроде как родную планету – Лад оказался в подобного толка крайней опасной ситуации. Ирония Космоса…
Слова Лада, сказанные Ялнусу, произвели, по-видимому, свой эффект, пусть и кратковременный, и Система Ялнуса и Глобального Разума дала небольшой сбой, – отчего и голограмма Ялнуса, – а это была, как вы, уважаемый читатель, поняли, тоже голограмма, – задрожала и едва не исчезла.
Теперь Системе понадобиться некоторое время на полное восстановление и, возможно, даже перезагрузку. Ещё немного времени Ладом было выиграно.
И по крайней мере, Лад теперь знал, что защитная энергетическая система заповедника могла отвечать и на выстрелы; а не только реагировала на негативный деструктивный настрой и злые намерения людей, пытающихся проникнуть на территорию заповедника…
Лад поглядел на небо…

…Связь с Ладом была напрочь утеряна; глушилки мощно работали; и Кибер планели «Сварги» никак не мог ее вновь нащупать, не мог найти Лада, не мог обнаружить его местонахождение.
И тогда Кибер принял решение лететь на Остров, – разумеется, не оставляя непрестанных попыток вновь и вновь выйти на связь с Ладом, или, хотя бы, обнаружить то место, где он скрывается, – а на Острове – люди: ибо только люди, нестандартно оригинально мыслящие, могли бы здесь помочь.
Защитное поле Острова, кода входа и выхода, прохода через купол защитного поля, оказались, вдруг, аналогичны опознавательной системе «свой/чужой» «Сварги», и планель без помех вошла в сферу Острова; и вот, оказавшись на территории Острова, Кибер вскорости обнаружил первого человека – идущего по тропинке через лес, – и это была, как вы уже поняли, именно Арья.
Планель спланировала на поляну впереди по пути Арьи, – и так Арья нашла в лесу летающую тарелку…
Можно, наверное, сказать, в некотором смысле, что это, скорее, летающая тарелка нашла Арью, нежели Арья – летающую тарелку…
…Арья и Кибер планели «Сварги», вот уж повторно, шаг за шагом, внимательно исследовали, – в поисках, как твердил Кибер, Человека, и, как поняла Арья, пилота этой летающей тарелки, – и разумеется, Арья, с интересом и любопытством, очень хотела помочь, найти Человека-пилота, – итак, Арья и Кибер тщательно исследовали отсканированную поверхность планеты, находящуюся поблизости от места высадки Лада, на окраинах огромного города.
Можно предположить, что Лад находился где-то поблизости от того места; разумеется, чем дальше от этого места – тем меньше была вероятность его обнаружения.
Арья отметила, про себя, что поверхность планеты была испещрена различными средствами наблюдения и контроля, видеокамерами и всякими иными устройствами, иные из которых, по своим функциям и назначениям, были Арье неизвестны и непонятны, – потому как у неё на Острове ничего подобного не было: никаких вездесущих камер видеонаблюдения и прочего подобного античеловеческого безобразия.
Также, она отметила наличие множества странных высоких башен-столбов, отдалённо напоминающих сосульки, торчащих вверх, назначением которых было Арье сперва тоже было непонятно, но испросив об этом их назначении у Кибера, она узнала, из его ответа, что это некие специальные конструкции, которые излучают особые волны и лучи, причём, нескольких видов, которые, судя по всему, воздействуя, тем или иным образом, на мозг и, вообще, на организм людей, тем самым, влияли на мышление, эмоции и даже на состояние здоровья этих людей.
Арье показалось, вдруг, странным, что эти столбы-сосульки обыкновенно были натыканы по всей территории планеты более-менее равномерно, с большей концентрацией в городах, а по удалении от городов – пореже, а вот в одном месте, на довольно значительном удалении ото всяких городов, с одной стороны, на относительно немалой лесистой территории, вообще никаких таких сосулистых столбов не было, – как будто это была некая «тёмная территория» в этом отношении, свободная ото всяких подобных излучателей, – а с другой стороны, очень-очень плотная концентрация этих сосулек-излучателей, вкупе с тоже весьма и весьма высокой концентрацией средств видеонаблюдения и иных подобных устройств, располагалась своего рода поясом вокруг этой «тёмной территории».
Сей странный феномен привлёк любопытство Арьи, и она попросила Кибера поподробнее, насколько это возможно, представить эту область, и в то же время – воспроизвести то, что происходило в этой местности в последние часы.
И ещё большее любопытство Арьи, – после просмотра воспроизведённой Кибером истории недавних событий, имевших место в этой области, – вызвало то, что именно здесь, совсем ещё вот недавно, случились странные энергетические вспышки, – подобных коим нигде на планете, в рассматриваемый период и на рассматриваемых территориях, более не наблюдалось.
И Арья тогда предположила, что именно в этой странной местности может находится искомый Человек!
Тем более на исследуемых территориях нигде более каких-либо иных странностей, которые могли бы так или иначе указывать на возможное местонахождение там искомого пилота летающей тарелки, не наблюдалось.
И тогда Арья и Кибер планели приняли решение лететь именно к этому месту, – при этом, разумеется, не прекращая сканировать близлежащие окрестности, потому как и иных возможных вариантов местонахождения Человека исключать было, ни с коем случае, нельзя…
Разумеется, Кибер планели, собираясь вот уж взлетать и направляться на помощь Ладу, предложил Арье остаться на Острове, потому как намечающийся полёт был сопряжён с огромными рисками, с серьёзной возможностью погибнуть, а если и не погибнуть, то попасть в плен, что было ещё хуже.
Однако Арья возразила, что её помощь, как человека, может вновь весьма пригодиться...
Надо, впрочем, сказать, что Арье, при этом, очень хотелось и принять непосредственное участие в этом, представляющемся ей весьма великим и важным, деле, заключающемся не только в спасении человека, пилота «Сварги», первого космонавта дальних межзвёздных странствий, но и в помощи всему человечеству, потому что Арья очень хорошо понимала, что то состояние человечества, в которое оно ныне, на всей Земле, за исключением её Острова, оказалось погружено – невыносимо, позорно, прескверно; и это было уже и не человечество вовсе, а – человейник, глобальный электронно-цифровой гурт и рой.
Плюс к тому, конечно, Арье очень хотелось всё же побывать в космосе, – потому как планель, дабы избежать рисков атак на неё средств противовоздушной обороны господ-пастухов этого человейника, должна ведь была пролететь по весьма высокой орбите, недоступной для этих средств.
В итоге, Арья всё-таки убедила Кибера планели в том, что её присутствие будет необходимо, и со смешанными чувствами, с одной стороны, глубокого потаённого страха, трепета перед жуткой опасностью и неизвестностью, а с другой – с трепетом предвкушения великих событий и великих добрых дел, непосредственного участия в них, она расположилась поудобнее в кресле пилота и прикрыла глаза…
Дверцы планели плавно закрылись; планель столь же плавно поднялась в воздух, над Землёй, почти бесшумно; включились защитные поля; на пульте управления высветилось предупреждение об ускоренном подъёме; и – планель быстро-быстро пошла в небо…
Любопытно, что перегрузки почти не ощущались. Арья, приоткрыв глаза и провожая взглядом быстро удаляющуюся Землю, спросила об этом у Кибера, – и тот пояснил, текущей строчкой по экрану, что в кабине «Сварги» создаётся, по возможности, имитация нормальной силы тяжести, как в состоянии покоя у поверхности Земли, и потому перегрузки почти не ощущаются.
Арья тут же, глядя на всё удаляющуюся Землю и чернеющее, раскрывающееся в своих невиданных горизонтах, небо, испросила у Кибера и относительно опасной космической радиации, – на что тот пояснил, что планель оснащена особыми полями и материалами, защищающими космонавта от воздействия губительной космической радиации.
У Арьи захватило дух – от раскрывшегося вида Земли и чёрной бездны над ней, полной россыпей ярчайших звёзд…
Потекли фантастические мгновения довольно краткого, но весьма удивительного пребывания Арьи в космосе…
Вскоре планель начала своё снижение, – столь же резкое и очень быстрое, ещё более захватывающее дух, сверкающее фейерверками прохождения через слои атмосферы, опять стараясь побыстрее проскочить через купола противовоздушной обороны…
И – проскочила. И можно сказать – выскочила прямо над областью Заповедника, целью своего полёта…
Картина, раскрывшаяся внизу, сквозь рассеивающуюся стелющуюся туманную дымку, казалась довольно странной…
В широком чистом поле стояли в ряд какие-то гигантские странные трубчатые установки-машины; вокруг них сновали мелкие, – отсюда, с высоты, – человечьи фигурки в однотипной тёмной форме; в воздухе, на разной высоте, над этими установками и, соответственно, под планелью с Арьей, вился рой непонятных летающих машинок; а позади этих непонятных установок и фигурок человечков стояло несколько вертолётов; ну а позади этих вертолётов, цепью, но не очень ровной, стояли в несколько рядов, те самые удивительные, похожие на длинные сосульки башни, которые, получается, излучали некое нехорошее излучение и иные скверные волны...
Это всё располагалось с одной стороны расстилающегося внизу зелёного пространства. По другую его сторону – стоял высокий лес, огороженный тянущимся от горизонта до горизонта, загибаясь где-то далеко на севере дугой, высоченным забором, причём в несколько рядов, а на краю этого леса, почти перед самым забором, обнаруживалась большая поляна, с какими-то строениями, и на этой поляне, ближе к кромке леса, стола как будто фигурка человека…
Кибер планели увеличил, приблизил изображение – и определил, что это именно и был пилот планели!...
Вдруг, Арья заметила, что движение внизу как будто ускорилось и стало как бы беспорядочнее; людские фигурки вокруг трубчатых конструкций заметались в разные стороны; а фигурка человека-пилота у леса как бы дрогнула и… пропала!...
И тут Арья заметила, что ещё какие-то фигурки людей, маленькие, по-видимому – детские, скрывались рядышком в лесу, за пологом кустарников, а с ними – вновь та же фигурка, как будто, пилота-космонавта…
Кибер, разумеется, увеличил изображение – и на экране, действительно, показался тот же космонавт-пилот, и с ним – какие-то дети, прячущиеся за кустарником…
А с другой стороны, в это же время, опять же происходило нечто странное: фигурки людей, мечущиеся и роящиеся вокруг да около гигантских своих машин-установок, вновь как будто стали действовать более упорядоченно, как по команде, а сами эти машины-установки медленно, но всё же заметно, стали поворачиваться все как бы в одну сторону – по направлению к той самой поляне, к пилоту и детям, скрывающимся за кустами…
Кибер планели сообщил, что вредное излучение башен-сосулек усилилось, более того – стало более целенаправленным: как раз в направлении прячущегося космонавта и детей с ним.
На Арью это вредное излучение не действовало, потому что она находилась под защитным полем планели.
Из перехваченной Кибером информации также стало ясно, что если усилившееся излучение в ближайшее время на космонавта не подействует и он не сдастся, то установки-машины, оказавшиеся лазерными пушками, будут атаковать Заповедник, выжигать его, всё, дотла…

…Выдержав паузу молчания, взглянув мельком на небо, Лад обратился к детям, находящимся в смятении и ужасе.
«Я, наверное, – начал он, – попрошу у вас прощения; я не смогу вам помочь и спасти. Я вас, конечно, не неволю. Вы можете сейчас пойти и сдаться. Потому что нас сейчас станут убивать. Скорее всего, они все сами при этом тоже погибнут, и туда им и дорога, но и для нас это тоже, разумеется, невесёлая перспектива. Как вы понимаете, я, в любом случае, не сдамся им и не отдам им ключи управления космическим кораблём; пусть мой космический корабль так и висит там, на дальней орбите, в межпланетном пространстве, до лучших времён, со всеми своими технологиями, некогда открытыми, а теперь вот уж недоступными для этих тварей. Нельзя им, этим тварям, отдавать такие технологии в лапы. У человечества есть ещё Остров; и может быть, когда-нибудь люди Острова смогут победить нелюдь, овладевшую всей остальной планетой, и смогут добраться и до моего звездолёта, и вновь станут путешествовать по галактике. Вы же сейчас можете погибнуть со мной и Заповедником, а можете пойти и сдаться. В этом, втором, случае, вас, – если, разумеется, вы, вдруг, не погибнете при общем, тут, взрыве, – может быть, и не убьют, хотя, скорее всего, убьют, – так им проще, – тем паче, они ведь первоначально так и хотели с вами поступить, принеся вас в жертву; а может быть, они и оставят вас жить, но, разумеется, уже стерев память, и вы больше не будете помнить ни меня, ни про Заповедник, ни того, что с вами здесь происходило; вам, конечно, поставят всякие контрольно-управляющие устройства… и это, как вы понимаете сейчас, будет уже не жизнь, человеческая… хотя, скорее всего, вы даже об этом уже и думать не будете… вы вообще уже думать не будете… и наверное, будете, если можно так выразиться, счастливы…».
«У меня же сейчас, – продолжил Лад, – только такой выбор: либо – пойти сдаться, т.е. совершить последнюю подлость в отношении возможного, ещё, будущего человечества, передав технологии «Сварги», космического корабля, этой нелюди, тем самым только усилив её, этой нелюди, власть на планете; хотя меня, и в таком случае, всё равно, убьют, – ибо нет им, вообще, резона со мной возиться, стирать память и прочее, слишком много мороки, – и потому они меня просто уничтожат, ликвидируют как-нибудь, не суть важно, как именно; ни в коем случае нельзя никогда сдаваться на милость нелюди, просить у неё пощады; тем паче, у неё нет, в принципе, какой-либо милости и пощады; либо, другой вариант для меня – умереть с честью, как Человек, достойно; и таков выбор у нас есть всегда…».
Лад почувствовал мучительное усиление подавляющего волю излучения.
«Ещё немного, – подумал он, – и дети полностью подчинятся этому сомнамбулическому незримому воздействию…».
И он ещё раз бросил взгляд на небо…
«Я выиграл время, наверное, сколько мог, – подумал он, сжав губы, – но…».
…Но именно в этот момент случилось нечто весьма странное и удивительное: в небе что-то вспыхнуло и раздался гул взрывов…

…Вспышка яркого света заполнила всё пространство вокруг. Арья даже не поняла сначала, что случилось. Впрочем, Кибер планели тут же пояснил, что на нас, на планель, было совершено нападение роботов-убийц, летающих в воздухе, направленными ракетами, – однако он, Кибер, успел дополнительно активировать защитное поле и энергии поля хватило для отражения ракетного удара; однако, – сообщал далее Кибер, – невозможно предугадать, какой мощности будет следующая ракетная атака или иного рода удар, и мощности поля может уже не хватить; а до нанесения лазерного удара по космонавту и Заповеднику остались считанные секунды; и в то же время, роботы-убийцы вновь выходят на изготовку и вот-вот нанесут по нам свой новый удар, и к тому же одна из лазерных установок тоже разворачивается в нашу сторону, чтобы нанести свой удар по неопознанному объекту в небе, т.е. по – нам…
И Арья, вдруг, спросила: «А мы можем сейчас ударить по ним чем-нибудь вроде электромагнитного импульса?»
«Да, – ответил, почти сразу, Кибер, – у нас нет подобного оружия на борту, однако трансъядерный вихревой реактор планели способен одномоментно совершить энергетический выброс в виде электромагнитного импульса…».
«Ну так, может, мы его и совершим? – спросила Арья. – Только, если это возможно, сделаем это целенаправленно, сфокусировав на этих вот… – указала она, лёгким взмахом руки, в сторону копошащихся внизу фигурок людей и висящих над ними, роящихся роботов-убийц; выражение лица Арьи при этом сделалось выражением человека, отгоняющего назойливого комара. – И если можно, побыстрее, пожалуйста!...».
Кибер ответил, что, в определённых рамках, это возможно, – и тут же начал предуготовления, разворачиваясь, под особым углом, соплами-отражателями планели в сторону копошащихся врагов…
И – упредил, буквально, наверное, на несколько секунд, их, ударив волной электромагнитного импульса, – и вырубил там, внизу, всю электронику! – и у роботов-убийц, летающих, и у лазерных установок-конструкций, и… даже, по-видимому, у фигурок людей!, – потому как те, многие из них, тут же упали, рухнули наземь, иные куда-то бесцельно побежали, иные будто остолбенели и так и остались стоять… роботы же, летающие убийцы, осыпались вниз, как градины, как оцепеневшие налету мухи; лазерные машины-конструкции резко остановились…
Не теряя ни мгновения, направляемая Арьей планель спланировала прямо к космонавту-пилоту.
Сфера глушения сигнала осталась позади, – и Кибер планели сразу передал закодированный опознавательный пароль Ладу, и – тут же получил от него ответный код.
Планель плавно приблизилась и приземлилась; её дверца распахнулась и, к удавлению Лада, из планели… выпрыгнула Арья.
Арья провела рукой по волосам, быстро огляделась, несколько смущённо улыбнулась.
«Я – Арья, – сказала она, развеивая изумление Лада, – я – с Острова. Нам, наверное, нужно побыстрее отсюда улетать. А вы, – продолжила она, ещё раз оглядевшись, – наверное, первый космонавт дальних странствий – Лад Даль? Мне всё ваш Кибер рассказал…».
«Да, – ответил Лад, – очень приятно познакомиться. Только я не один тут, – продолжил он, указывая на скрывающихся за ветками кустарников и деревьев детей, приглашая их показаться, выйти. – Это – Оля…» – представил он Арье девочку, а затем представил и других детей, девочку и мальчиков.
«…Однако ты, действительно, права, – сказал он далее, приободряющим тоном, – нам нужно быстро скоро улетать… Они, – махнул он рукой в сторону недругов и их лазерных установок, – как я понимаю, после твоего удара по ним электромагнитного импульса, вроде как, уже восстанавливаются Сетью, приходят в себя, перезагружаются, так сказать, восстанавливают связь, и машины, и роботы, и, вроде как, люди…».
«…Я полагаю, – продолжил он, наскоро размещая детей в салоне планели, – что, в тесноте, да не в обиде, мы тут все уместимся; благо, что тут у нас есть чуть-чуть свободного места, как раз на всякий случай, для исследовательских целей, а вы все немного места занимаете, худенькие; вот тут, позади кресел; в космос мы сейчас выходить не станем, чтоб не перегружать лодку и себя, постараемся пролететь в пределах атмосферы… А ты, Арья, – обратился он к Арье, – садись во второе кресло… и ты, Оля, тоже… вы обе, стройные, уместитесь вместе в нём… а то там, позади, уже и места не осталось почти… кресло сможет принять вашу, обеих сразу, форму…».
«…Всё!...» – быстро сказал он и, наконец, сам столь же быстро запрыгнул в кресло пилота, но…
Но и фигурки людей, и роботы-убийцы, и машины, лазерные конструкции, вот уж, действительно, восстанавливались; и прежде всего, это касалось фигурок  людей, – почти сразу восстановившихся, оправившихся и вновь уже активно упорядоченно копошащихся вокруг лазерных пушек…
«По-видимому, – рассудил вслух Лад, поясняя как бы и себе, и детям происходящее, – они не управляются постоянно и непосредственно своими КУУ, контрольно-управляющими устройствами; скорее всего, они просто сами хорошо натасканы, надрессированы, и сами горазды исполнять приказания вышестоящего начальства, их Глобального Мозга, а КУУ их лишь контролирует, на всякий случай, если что, фиксирует их местонахождение и состояние, да следит, чтоб они, вдруг, не сорвались с крючка… Они, по-видимому, уже  получили приказ нас уничтожить, и заповедник тоже, и теперь, вот, как бы сами исполняют это приказание, без прямого контроля и управления вживлённых в них КУУ, невзирая на то, что КУУ их ещё, наверняка, полностью не восстановились…».
«…И нам теперь вряд ли, – грустно рассудил далее он, – удастся так просто улететь из-под лазерных пушек, вслед достанут всё равно…».
Проговаривая всё это, Лад, как бы то ни было, взял управление на себя и – взлетел, вырулив, быстро-быстро, за одно из строений, за которым их не было видно извне заповедника…
«Ой! – вскрикнула, вдруг, Оля, указывая на группу фигурок людей, с ужасающей символикой оскаленных змей и черепов на форменных одеждах, появившуюся на экране монитора слежения, копошащихся вокруг ближайшей большой лазерной установки. – Это же те… псы… я не знаю, как их назвать, но это – не люди!... они били и крутили моих родителей и прочих жителей нашего посёлка… очень жестоко… я запомнила… они в масках, как и тогда, но я их точно узнаю… по походке, по жестам, по фигурам… по глазам!... это – они!... убийцы!... убийцы!...».
В этих её словах, в их интонации, во всём пафосе их произнесения, в её сжатых крепко-крепко кулачках, выражалась её сильнейшая страсть их уничтожить, и в то же время – отчаяние от бессилия это сделать сейчас и здесь, и более того – ужас от того, что они сейчас будут – обязательно будут! – убивать и нас…
«…У нас кроме, собственно, энергетической защиты заповедника, и оружия-то никакого нет…» – непроизвольно прошептал Лад.
«Есть! – вдруг, спокойно сказала Арья и вынула свой автоматический пистолет. – У нас, – быстро-быстро пояснила она, – на Острове, все люди обычно имеют своё оружие; мы же свободные люди; у нас, конечно, оружие детям, до 16-ти лет, не разрешено, но никто особо, из взрослых, за этим не следит, у нас все дети воспитываются хорошо, с раннего детства, свободными, т.е. ответственными за свои поступки, разумными, и я, например, никогда не применю оружие, кроме как в самом крайнем случае настоящей угрозы моей жизни; тем более, защитное поле нашего Острова всегда ведь может оказаться отключено врагами, или как-либо иначе ими обойдено или преодолено, и мы, тогда, тем более дети, не имея никакого оружия, будем перед ними совсем беззащитны; а так, с оружием, мы хотя бы им просто так не дадимся, не погибнем, не сдадимся, как овцы… Ведь мы, – живо пояснила она далее, – должны победить; не погибнуть бессмысленно, или оказаться в плену, в страшном рабстве, а – победить!...»
«У меня тоже есть пистолет, – слегка улыбнувшись, ответил ей Лад, – но что мы можем сделать, с пистолетами, против лазерных пушек и такого количества натасканных псов-убийц?...».
«…Но, – продолжил он, размышляя, сосредоточенно, вдруг, будто что-то придумав, устремив взгляд на экран монитора, – этих псов, убийц и насильников, отпускать нам уже нельзя… Нет, Оля, мы их не отпустим!... Они ведь и впредь будут бездумно и тупо исполнять приказания начальства, начальствующей нелюди, будут убивать, насиловать и мучить, и получать от этого своё удовлетворение, и даже гордиться этим, как якобы некой «доблестью»… Мы сожжём их плазмой, вот, вместе со всеми их излучателями, энергетическими пушками и роботами-убийцами: сбросим плазму из реактора планели… У нас сейчас вряд ли уже получится сбросить ещё раз волну энергетического импульса, надо его энергии поднакопить, а вот сбросить плазму – очень даже можно!...».
«…Ну что ж, держитесь покрепче!...» – сказал он детям, и при этих словах скоро и уверенно вырулил, из-за скрывавшего их строения, и – быстро повёл планель прямо навстречу вот уж почти изготовившимся стрелять лазерным установкам и вновь поднимающимся в воздух роботам-убийцам, и быстро подлетев к ним, заложив вираж, развернувшись под углом соплами-отражателями – сбросил, веером, как сверкающим шлейфом, плазму из реактора, и – полетел далее над рядами лазерных установок с толпами подле них исполнителей-убийц, с черепами и змеями, и иными монстрами, на форменных их одеждах, охватывая пламенем и их, и поднимающийся рой роботов-убийц, обращая всё это в искры и дым, оставляя за собой пылающие бесформенные угольки да пепел…
Пролетев над всеми выстроившимися в ряды энергетическими лазерными установками, Лад, завершив плазменный сброс, резко завернул обратно – и вновь посадил планель на поляну при входе в Заповедник…
Его лицо выражало крайнее напряжение и предельную сосредоточенность, будто сейчас он совершил некое сверхусилие, задействовав все силы своего организма, прежде всего – духовные, волевые; и он, действительно, совершил нечто подобное.
Он перевёл дух и откинулся к спинке кресла, расслабившись, на мгновение; но тут же распрямился вновь и заботливо повернулся к Арье и Оле, будто вросшим в своё кресло, вжавшимся боками в подлокотники, и тоже выражавшим всем своим видом какое-то запредельное напряжение и сосредоточение.
Оля – плакала, бесшумно; можно сказать – ревела; но без звука, лишь слёзы катились из её глаз. Арья – не плакала; но её тоже явно переполняли сильнейшие чувства; сердце колотилось и просто рвалось из груди; губы её были крепко сжаты, будто сдерживали некий ужасный крик, застрявший в горле.
Арья прекрасно понимала, что иного выхода у них сейчас просто не было, – их же вот-вот должны были убить; и они только упредили разящий удар своих ужасных врагов. Более того, Арья прекрасно осознавала и то, что эти существа, вот обращённые теперь в дымящийся прах, пепел и пыль, уже невозможно было исправить, невозможно было пробудить в них людей, человеческое; – и даже если как-либо, вдруг, они, Лад, Арья и другие дети, сумели бы избежать сейчас гибели от рук этих существ, не уничтожая их, то ведь они, эти существа, в форменных одеждах, со змеями и черепами, завтра или послезавтра, будучи направленными их хозяевами на Остров, не задумываясь ни на секунду, и там бы устроили, ежели бы смогли, всё то, что они устроили тут недавно в общине: избивали бы, крутили, мучили и убивали людей.
Разумеется, это была, обращённая в прах, пепел и пыль, очень маленькая толика подобных человекообразных существ, запрограммированных на насилие, находящихся в услужении у правящей нелюди; их оставались на Земшаре, в услужении нелюди, ещё тучи и тучи, тьмы и тьмы, и борьба нам ещё предстояла, предстоит, очень долгая и трудная, но…
«…Но, – Арья вновь и вновь возвращалась, про себя, к мучающему её вопросу, – но если мы бы оставили этих зомби и сомнамбул, заточенных и натасканных на насилие и убийство, в живых, то они бы сразу убили нас, как только заполучили бы такую возможность, как только мы повернулись к ним спиной, тем паче – как только им поступил бы приказ это сделать с нами от их начальства…».
Арья также прекрасно осознавала, что всё происходящее сейчас с ней – происходило и происходит в действительности; не было какой-либо иллюзией, виртуальной реальностью, ложью и обманом; она не только понимала это, исходя из собственных знаний и навыков различения иллюзии и реальности, виртуальной реальности и настоящей действительности, но и исходя из показаний особо датчика на её запястье, который иногда носили дети на Острове, дабы их, вдруг, не смогли как-либо обмануть теми или иными изощрёнными чарующими видимостями, обманками, чудесами всякими, какие-нибудь злоумышленники: датчик чётко показывал, что всё происходящее вокруг, с самого начала полёта Арьи на летающей тарелке, на планели, происходило в настоящей действительности…
…Застывшая пауза в несколько секунд, успокаивающее молчание, вернули Лада окончательно в спокойное состояние, и он, чуть улыбнувшись, ещё раз бросив беглый взгляд на выжженное дымящееся пространство перед Заповедником, на обугленные конструкции, на сотни, а то и тысячи, обращённых в прах и пепел останков тел, обернулся вновь к девочкам, и, опять же после короткой паузы, тихо, спокойно, но уверенно, обратился к Арье:
«Ну что, Арья, кораблю взлёт? – сказал он. – Идём на Остров?» – и жестом предложил Арье самой сдвинуть рычаг управления: на старт.
«Кораблю – взлёт!...» – уже спокойно и уверенно произнесла и Арья, переведя дыхание.
И будто опытный пилот, облетевший вот уж половину галактики, спокойно, сосредоточенно и уверенно сдвинула своей рукой рычаг управления…
Планель «Сварга 1.2» плавно пошла ввысь, в синеющее, в дымке перистых облаков, небо, беря курс на Остров…
Борьба за будущее человечества только начиналась…

Авторское послесловие

Я полагаю, у уважаемых читателей, наверняка, по прочтении этой повести, возникли некоторые так и неразрешённые данной книгой вопросы, как то: что это было за интересное общество, которое сумело отправить космический корабль межзвёздных странствий в дальний космос, и как оно сложилось?; почему это общество, столь уже, казалось бы, светлое и развивающееся, вдруг, оказалось разрушено, и на Земле воцарилось, вновь, наоборот, нечто очень мрачное и скверное?; что интересного и невероятного встретил Лад Даль во время своего путешествия по звёздным мирам, какие его постигли там приключения и опасности?; почему Лад, свершивший свой полёт в дальний космос посредством мгновенного перехода-нырка, столь надолго, – почитай, на 50 лет, – где-то там задержался, и почему это время никак не наложило почти на него никакого своего отпечатка, не состарило его? И пр., пр., и пр. подобные вопросы.
Дело в том, что эта повесть – лишь своего рода вводное произведение, написанное специально более для детей (хотя и для взрослых, конечно), из задуманного автором большего текста, романа, сугубо уже для взрослого читателя. И автор, я, намеревается, в перспективе, наконец, написать это своё, замысленное, фантастическое произведение, в котором и будут раскрыты вышеупомянутые, и иные, вопросы и, тем паче, насущные проблемы современного человечества.
Ну а эту свою повесть я, автор, посвящаю своей дочери – Арье (Анне-Марии).
Кстати, как я сейчас думаю, мне самому, когда мне было лет 12-13-14, было бы весьма интересно прочитать подобного толка книжку; интересно и полезно (я, вообще, очень любил в детстве и юности читать научную фантастику); я бы, конечно, далеко не всё тогда бы понял в этом тексте, но главные его идеи, полагаю, ухватил и уяснил.
И я надеюсь, что эта моя крамольная, в каком-то смысле, книга поможет сегодня и Арье, и многим другим сегодняшним детям, подрастающему поколению, в очень скором уже будущем, – в том будущем, мрачном, беспросветном и скверном, которое нам, и нашим детям, предуготовили нынешние холуи Князя мира сего – Глоты (глобальные элиты), как я их называю, или попросту говоря – нелюдь, и в которое они сегодня нас, и наших детей, целенаправленно и методично, загоняют и погружают.
В этой связи, мне хочется попросить у Арьи прощения за то, что мы, наше поколение, к сожалению, по своей глупости, трусости и алчности, не смогли удержать, преобразовать и должным образом усовершенствовать Советский Проект, – безусловно, имевший свои существенные недостатки, требовавшие своего преобразования, и прежде всего в плане раскрытия свободы человека, его творческих способностей, его всестороннего развития, на общее благо; – а под общим благом я как раз и понимаю вот эту обеспеченную возможность развития всех и каждого. – Мы оказались духовно слабы, глупы и категорически недостойны этого нашего возможного светлого будущего и не смогли удержать и сохранить сей своего рода затеплившийся огонёчек во мраке исторического Инферно.
Чтобы такое общество, – светлое, свободное и справедливое, – действительно было человек должен ежечасно, ежеминутно бодрствовать, в своём нравственном самосознании, прекрасно понимая, что силы зла и мрака в любой момент могут взять верх и всё тут перевернуть; и потому он, человек, свободный и ответственный, должен быть бдителен и непримирим к распирающему этот мир злу: к бандерлогу, бабуину и макаке в человеке, к гадящей свинье или цепной псине в нём.
Жажда власти, унижения других, холуйские наклонности, трусость и лизоблюдство, мещанство, потребительский фетишизм, раздувающийся эгоистический пузырь, чёрная зависть и ревность, и иные подобные скверные вещи, – причём, в значительной мере, специально взращиваемые и раздуваемые в массах населения нелюдью и иными холуями Князя мира сего, – вновь вернули современного человека, всё общество, в непроглядный мрак Инферно, в мракобесие, да вот уж почти на четвереньки, на колени, мордой в грязь и в стойло, под клеймо, ошейник и рабский намордник.
Более того, цель нынешних Глотов – поработить, посредством новейших «цифровых» технологий, человека настолько, насколько никогда он ещё не был порабощён в истории; срезать в нём «лишнюю сущность» его совести, свободы духа, воли, выбора, мысли, воображения, – чтобы человек уже перестал быть, собственно, человеком, а обратился, буквально, в двуногую скотинку, в служебное дрессированное существо, рабское, бездумное и бессмысленное; а общество – обратилось бы в гурт, отару и рой.
Может быть, в каком-то смысле, иногда, это рабствующее существо будет получать от своих Пастухов и свою дозу «счастья»; но это будет лишь, если можно так сказать, животное, скотское «счастье», – «счастье» много более низкого уровня, нежели высшее подлинное человеческое счастье – счастье творчества.
Не знаю, насколько, надолго ли, такая «цифровая» пирамида сможет утвердится, – если, конечно, вообще, сможет, – на Земшаре?, насколько она будет жизнеспособна? – ведь подавив, в сущности, человека, его свободу, его личность, его духовные энергии, она сама – обречена, скорее всего, повиснуть в пустоте и провалиться, в итоге, в саму себя, рухнуть.
Но как бы то ни было, мы не должны допустить возникновения подобного «цифрового» глобального концлагеря, – наипаче, действительно, ничего, здесь, в нашей будущей истории, заранее не предопределено, не предрешено, – и даже наши личные усилия, казалось бы столь малюсенькие, вдруг, подобно бабочке вызывающей ураган, развернут путь человечества в светлую сторону.
И эта моя скромная повесть, надеюсь, поможет Арье, и, вообще, её поколению, быть умнее и сильнее духом, чем мы, предыдущее поколение, всё проигравшее (очень мягко говоря!), поможет не терять чувства собственного достоинства, достоинства своей личности, и не просто сохранить и удержать то, что пока ещё есть человеческого, человечного, в этом мире, – ибо просто сохранить это, по существу, очень мало, явно недостаточно, «ни о чём», – а развить и преобразовать, раздуть тлеющие угольки человеческой свободы и творчества, воспламенить человеческий дух восхождения.
И да будет так.