Увидеть огромную кошку-4. Элизабет Питерс

Элизабет Питерс.

                УВИДЕТЬ ОГРОМНУЮ КОШКУ.

ГЛАВА 4
ЕСЛИ КТО-ТО ПАДАЕТ ВАМ В НОГИ И ПРОСИТ РАСТОПТАТЬ ЕГО,
ВЫ СТАНЕТЕ ВЫДАЮЩЕЙСЯ ЛИЧНОСТЬЮ,
ОТКЛОНИВ ПРЕДЛОЖЕНИЕ.

 

К тому времени, как мы подошли к дому, мысли о преступлении сменились мыслями о воде – не о том, чтобы пить её, а о том, чтобы полностью погрузиться в неё. Обычное устройство для купания состояло в том, что слуга поливал человека из горшков с водой. Очевидно, это неуместно, когда речь идёт о женском поле, поэтому я соорудила ванную и оборудовала её элегантной жестяной ванной. Эту ванну, конечно же, нужно было наполнять вручную, но слив из неё вёл в мой маленький цветник, так что драгоценная вода не тратилась зря. (Ванной не пользовались всю зиму, поэтому цветник, как и виноградная лоза, нынче сохранился только как приятное воспоминание.)
Когда я вышла из ванны, отдохнув душой и телом, то обнаружила, что Эмерсон воспользовался примитивным устройством, упомянутым выше. Он сидел в нашей комнате, энергично вытирая полотенцем лицо и мокрые чёрные волосы. К тому времени, как мы вышли на веранду, солнце уже опустилось за западные горы, и звёзды засияли в темнеющем восточном небе.
Нефрет зажгла лампу и читала, положив Сехмет на колени. Мягкий ветерок дул через открытые арки, играя с её распущенными волосами так, что те мерцали на свету, как золотые нити. Я спросил о мальчиках, и мне ответили, что они решили поужинать на борту дахабии.
– Поужинать? Что они собираются есть? – рассердилась я.
– Я полагаю, то же самое, что и команда. – Эмерсон подошёл к столу. Он протянул мне наполненный до краёв стакан виски с содовой. – Дай себе передышку, Пибоди, а то ты сидишь, как будто… э-э… гвоздь проглотила. Надеюсь, я тебя сегодня не слишком утомил?
Эмерсон явно находился в юмористическом расположении духа, поэтому я посчитала целесообразным игнорировать вопрос. И принялась просматривать пачку писем и записок, полученных этим утром, потому что раньше у меня не было возможности сделать это. Европейское сообщество Луксора увеличивалось в численности, частично – благодаря турам Кука (90), частично – вследствие растущей репутации этого района как курорта. Туристы и жители обменивались письмами и приглашениями, устраивали званые обеды в отелях и на дахабиях, играли в теннис и сплетничали друг о друге. Читателю понятно, что Эмерсон ненавидел это сообщество, которое презрительно называл «обществом дахабийских ужинов».
Среди сообщений было одно от нашего американского друга-богача Сайруса Вандергельта, который прибыл в Египет за несколько недель до нас и поселился в своём великолепном доме, «За;мке», у входа в Долину Царей. Сайрус, много лет финансировавший экспедиции в Долину, в конце концов отказался от своей концессии (91) и обратился к тому, что, как он надеялся, будет более продуктивным – скалам Дра-Абу-эль-Нага, где мы нашли гробницу Тетишери. Бедному Сайрусу постоянно не везло в Долине, и немедленный успех мистера Теодора Дэвиса, перекупившего утраченную концессию, сильно его возмутил. Прошлой зимой была обнаружена новая царская гробница Тутмоса IV (92). Хотя она и была ограблена и варварски разгромлена, но там всё же остались фрагменты погребального инвентаря, в том числе великолепная колесница. (Наша колесница, конечно, была обнаружена гораздо раньше.)
Мистер Дэвис не относился к людям, которыми я восхищаюсь, и казалось несправедливым, что ему повезло, а Сайрусу – нет. Однако у Дэвиса имелось то, чего не было у Сайруса: активное участие Говарда Картера. Говард выполнял работу, Дэвис ее финансировал. Говард продолжал раскопки, тяжёлую и грязную работу, Дэвис заглядывал всякий раз, когда у него появлялось настроение, в сопровождении орды друзей и родственников. И изымал в свою пользу львиную долю найденных Говардом предметов.
– Сайрус приглашает нас на ужин, – сообщила я Эмерсону.
– Слишком поздно, – довольным тоном отозвался Эмерсон.
– Не сегодня вечером. По нашему усмотрению, в любое время по нашему выбору.
– Проклятье, – выругался Эмерсон.
– Не ворчи. Сам знаешь, что Сайрус тебе по душе.
– У него есть свои хорошие качества, – признал Эмерсон. – Но он слишком любит компанию. Кто ещё хочет впустую потратить наше время?
Я разобрала письма.
– Мистер Дэвис устраивает soiree (93) на собственной дахабии…
– Нет.
– Я согласна, что он раздражает, но он – покровитель Говарда и такой же энтузиаст.
– Удивляюсь, что ты поддерживаешь его, Пибоди. – Эмерсон пристально посмотрел на меня. – Он – напыщенный, высокомерный невежда, а эта женщина Эндрюс (94), которая путешествует с ним…
– Одни пустые сплетни, Эмерсон. Она его кузина.
– Ха, – отозвался Эмерсон. – Кто ещё?
Я спрятала весточку от Энид Фрейзер среди прочих. В ней говорилось, что они остановились в отеле «Луксор», и что она надеется на скорую встречу.
– Остальные – только приветствия и пожелания, Эмерсон. Доктор Уиллоуби, месье Легрен (95), мистер де Пейстер Титус (96) – он занимается раскопками в Малкате (97) с Ньюберри…
– Там интересно, – отвлёкся Эмерсон. – Надо как-нибудь собраться и... Чёрт побери! Ещё и суток не прошло, как мы здесь, а от посетителей уже отбоя нет! А, это вы, Картер. Визит вежливости, или вы пришли, как официальное лицо?
– Первое, конечно. – Говард уселся на стул, на который я указала. – Ни одно из ваших действий, профессор, не могло вдохновить инспектора Верхнего Египта. Во всяком случае, я могу надеяться, что вы не занимались незаконными раскопками и не продавали украденные древности?
Я приняла шутку с улыбкой, Эмерсон – с ворчанием. Говард продолжил:
– Я слышал, вы нанесли мне визит сегодня днём. Мне жаль, что меня в это время не было на месте, чтобы поприветствовать вас.
– Есть признаки погребальной камеры? – поинтересовался Эмерсон.
– Коридор кажется бесконечным, – вздохнул Говард.
– Но ведь это могила Хатшепсут, не так ли? – нетерпеливо спросила Нефрет.
Говард повернулся к ней.
– Фундамент, который мы обнаружили в прошлом сезоне, позволяет точно идентифицировать её.
– Сама великая царица Хатшепсут (98), – мечтательно протянула Нефрет. – Как удивительно думать, что гробница была известна с греческих времён, но, тем не менее, ранее никому не приходило в голову заняться её раскопками. Как умно с вашей стороны, мистер Картер!
Честно говоря, я не верю, что она осознавала, какое разрушительное воздействие эти широкие восхищённые голубые глаза производили на людей противоположного пола. Говард покраснел, закашлялся и постарался выглядеть скромно.
– Ну, вы знаете, некоторые из моих предшественников действительно пытались. Однако вряд ли их можно винить в том, что они отказались. Чертовски трудная работа; коридор почти полностью завален щебнем.
– Тем больше впечатляют ваши достижения, – заявила Нефрет. – Как по-вашему, вы сможете найти мумию Хатшепсут?
Как и любая, принадлежащая к нашему полу, она была очарована этой замечательной женщиной, принявшей титул фараона и правившей Египтом в мире и процветании более двадцати лет. Ослеплённый васильково-голубыми глазами и сладкой улыбкой, Говард пообещал бы ей не только Хатшепсут, но и двадцать других фараонов, если бы Эмерсон не окатил его холодной водой:
– Очень мало королевских мумий нашли в их собственных гробницах. Гораздо более вероятно, что её тело изъяли и спрятали жрецы – как и мумии, найденные в Королевском тайнике (99). В этой группе есть несколько неопознанных женщин, так что она вполне может оказаться среди них.
Все трое наслаждались археологическим спором, и мне не терпелось услышать последние новости, поэтому я пригласила Говарда остаться на ужин. Только ближе к вечеру, когда Нефрет удалилась в свою комнату, а Эмерсон – в кабинет в поисках чего-то, что хотел показать Говарду, у меня появилась возможность задать молодому человеку вопрос, который не давал мне покоя в течение нескольких дней:
– Почему вы не сказали мне, когда я спросила о гробнице «Двадцать-А», что такого места не существует?
– Какого? – Говард уставился на меня. – Гробница «Двадцать»... О! Да, я припоминаю. Мне показалось, вы сказали «Двадцать восемь» (100). Это всего лишь яма, миссис Эмерсон, без надписей и без каких-либо значительных фрагментов.
– Всё так просто, – печально улыбнулась я. – Я должна извиниться перед вами, Говард. Я подумала… Чёрт тебя побери, Эмерсон, как долго ты торчишь в дверном проёме?
– Недолго, – ответил мой муж. – Итак, вы утверждаете, что неправильно поняли миссис Эмерсон, Картер? Интересно, правду ли вы говорите.
Длинный подбородок Говарда нервно задрожал.
– Сэр, поверьте мне! Я никогда, никогда не осмелюсь солгать ни вам, ни миссис Эмерсон.
– Конечно, нет! – воскликнула я. – Эмерсон, перестань его запугивать!
Археологическая дискуссия возобновилась, к явному облегчению Говарда, и вечер закончился тем, что Говард чуть ли не умолял нас снова прийти к гробнице на следующее утро.
– То есть – если вы будете находиться по соседству, – добавил он.
– Сомневаюсь, – фыркнул Эмерсон. – Я ещё не определил, с чего хочу начать. Логика подсказывает начать работу с номера пять, то есть с первой из безымянных гробниц, но она находится недалеко от входа в Долину, а я предпочёл бы трудиться в районе, где проклятые туристы меня не побеспокоят. Я хочу ещё раз осмотреться, прежде чем решу.
После ухода Говарда я с раздражением повернулась к супругу:
– Ты что-то изъясняешься слишком загадочно, Эмерсон. Что ты имел в виду, когда обвинял Говарда во лжи?
– Я не говорил, что он солгал. Я говорил, что он не сказал правду.
– Чтоб тебе провалиться, Эмерсон…
Эмерсон ухмыльнулся.
– Пибоди, если бы ты заявила Говарду Картеру своим твёрдым тоном, не терпящим возражений, что ищешь могилы правителей затерянной Атлантиды (101), у него не хватило бы смелости ответить тебе, что они попросту не существуют. По правде говоря, моя дорогая, я – единственный мужчина из всех живущих, который осмеливается не соглашаться с тобой. Вот почему ты остаёшься страстно привязанной ко мне на протяжении стольких лет.
– Это только одна из причин, – ответила я, не в силах сопротивляться ни его улыбке, ни его руке, которая крепко и тепло сжала моё запястье.
– Совершенно верно, – кивнул Эмерсон и задул лампу.

 

На следующее утро мальчики вернулись в дом ни свет ни заря. Они знали, что Эмерсон положит конец их независимости, если она задержит его работу, и оба предпочитали хороший сытный английский завтрак весьма специфической еде, которую египтяне употребляют во время этой трапезы.
Я спросила, как у них прошла ночь, и получила заверения, что всё просто превосходно. Заверения, как мне кажется, исходили от Рамзеса. Давид обычно позволял ему говорить, поскольку остановить моего сына было затруднительно, но безошибочные инстинкты подсказали мне, что бесконечное описание прошедшего дня Рамзесом было неполным. Я была уверена: они натворили что-то, чего я бы не одобрила.
Но пока что не стала заниматься этим вопросом. Эмерсону не терпелось попасть в Долину. Когда я спросила, где он собирается работать, он сменил тему.
Температура была прохладной и приятной, и хотя некоторые мои мышцы побаливали, я старалась скрыть дискомфорт – тем более из-за того, что нас сопровождал Абдулла вместе с несколькими мужчинами. Абдулла был уже не так ловок, как когда-то, хотя предпочёл бы умереть, чем признать это. В моём случае несколько дней физической нагрузки вернули бы мне мою старую форму. В его случае время только ухудшило бы его состояние. Поэтому я позволила ему помочь мне на более крутых участках пути и настояла на остановках время от времени, чтобы отдышаться.
Во время одной из таких пауз он сказал:
– Хорошо снова вернуться к работе, Ситт. Но я не понимаю, почему Отец Проклятий не ищет новую царскую гробницу. 
– Ты знаешь его методы, Абдулла, – ответила я. – Он больше заботится об истине и знании, чем о сокровищах.
– Ха, – только и сказал Абдулла.
Я нежно ему улыбнулась.
– Полностью согласна, старый друг. Боюсь, нас ждёт скучный сезон.
Губы Абдуллы, обрамлённые бородой, дёрнулись.
– Сомневаюсь, Ситт. Не тогда, когда ты здесь.
Я был тронута и польщена, и высказала это вслух.
– Вообще-то, Абдулла, случилось кое-что, открывающее возможность для интересной деятельности. Ты помнишь сообщение о могиле «Двадцать-А»?

 

Стоило мне открыть корзину для пикника и позвать семью на ланч, как я увидела знакомую фигуру. Если честно, мне пришлось дважды посмотреть, прежде чем я его узнала. Полковник сменил официальный чёрный сюртук на твидовый костюм и прочные ботинки, и на его лице появилась доброжелательная улыбка. Лицо дочери, крепко державшейся за руку полковника, раскраснелось  от нагрузки и жары. В отличие от отца, у неё не хватило здравого смысла подобрать подходящую одежду; длинные юбки были белыми от пыли, а корсеты – явно слишком узкими.
– Доброе утро, миссис Эмерсон, – снял шляпу полковник. – Один из гаффиров сказал нам, что вы здесь; надеюсь, мы не помешали?
Вежливость требовала от меня покривить душой.
– Вовсе нет. Не хотите присесть и передохнуть?
– Мы как раз собирались сделать паузу, чтобы перекусить, – ответил полковник. – Возможно, вы присоединитесь к нам.
Обернувшись, он подозвал слугу, следовавшего за ними. Бедняга тащил не только тяжёлую корзину, но ещё складной стул и несколько подушек. Разложив свою ношу, он немедленно удалился, а Долли опустилась на подушки и приняла изящную позу.
– Где остальные? – спросила она.
– Работают, – ответила я.
Полковник остался стоять.
– Я пойду и посмотрю, если не возражаете. Я упоминал вашему мужу в Каире, что интересуюсь этим предметом. И сам подумывал о спонсировании раскопок.
– Есть и другие районы, кроме Долины Царей, которые окупят исследование, – заметила я.
– Это один из вопросов, по которому я надеялся проконсультироваться с профессором Эмерсоном, – последовал вежливый ответ. – Вы меня извините, дамы?
Я и не пыталась продолжить разговор с Долли. Моё общество ей явно не требовалось. Её лицо вытянулось, когда раньше всех к нам присоединилась Нефрет.
– Остальные идут? – спросила я, опередив Долли.
– Скоро будут, – ответила Нефрет. – Полковник Беллингем начал задавать вопросы, а ты знаешь, что случается, когда профессору кто-то даёт возможность читать лекции.
Скрежет гальки неподалёку вызвал у Долли лёгкий визг.
– Неужели на нас обрушится обрыв? О Небеса, какое ужасное место!
– Да ничего на вас не упадёт, – презрительно скривила губы Нефрет. Затем повернулась и посмотрела вверх, прикрыв глаза рукой. – Там что-то есть.
Это была своего рода тропка, хотя немногие, кроме козлов, рисковали пройти по ней. Дорога, по которой мы часто ходили (в том числе сегодня утром), через джебель (102) из Дейр-эль-Бахри – просто шоссе по сравнению с этим крутым и опасным подъёмом. Я собирался высказать своё мнение, когда услышала сверху слабый звук. Нефрет застыла.
– Это коза… скорее, козлёнок. Похоже, угодил в беду, он не двигается.
Звук раздался снова. Несомненно, животное испытывало боль или испуг – и было молодым, если судить по высоте его голоса.
– Нефрет! – воскликнула я. – Подожди! Я позову…
Но знала, что всё напрасно. Это нежное сердце не могло сопротивляться крику нуждающегося в помощи. К тому времени, как я поднялась, она уже карабкалась по скале.
– Проклятие, – выругалась я и поспешила не к ней, а к входу в гробницу. – Рамзес! Эмерсон! Давид!
Повелительная нотка в моём голосе заставила их бежать. К тому времени, как они прибыли на место происшествия, Нефрет уже была на высоте добрых двадцати футов, передвигаясь на четвереньках осторожно, но быстро.
Эмерсон чертыхнулся и двинулся вперёд.
– Подожди, отец, – удержал его Рамзес. – Она пошла за кем-то – кажется, за козой. Ты знаешь Нефрет – без неё она не спустится. Нам понадобится верёвка.
Его холодный голос остановил Эмерсона.
– Верёвка, – повторил он в крайнем волнении. – Да. Чёртова девчонка! Нет! Нет, я не это хотел сказать…
– Боже мой! – воскликнул Беллингем. – Остановите её! Идите за ней!
– Я и собираюсь, – ответил Рамзес. – Нет, отец, пожалуйста, останься здесь. Камень хрупкий, твой вес наверняка его обрушит. – Я увидела, что он снял ботинки и чулки. Затем взял моток верёвки из рук Давида и перекинул через плечо.
Рамзес всегда умел лазить не хуже обезьяны. Вот и сейчас он поднялся почти так же быстро, как могла бы это сделать я, цепляясь за выступы, один за другим. Нефрет, опасно распластавшись по отвесной скале, остановилась и оглянулась. И вновь – теперь у меня возникло искушение крикнуть: «Чёртова девчонка!» – поползла дальше. К уступу, на котором лежала коза, было трудно добраться с тропы; Нефрет пришлось пересечь этот отвесный участок, чтобы добраться до неё. Коза, должно быть, обрадовалась её приближению – а может быть, испугалась. Она принялась громко блеять и попыталась встать. Снова посыпалась галька.
Рамзес уже поднялся до уровня чуть ниже обутых в ботинки ступней – вернее, ступни, поскольку другая нога вытянулась, ища невидимую опору. До этого момента я молилась только о том, чтобы он добрался до Нефрет, прежде чем она упадёт. Теперь я начала задаваться вопросом, как, чёрт побери, он собирался вернуть её обратно.
Рамзес не остановился. Вместо того, чтобы попытаться схватить Нефрет, он отодвинулся в сторону, обогнал её и остановился чуть выше и слева от неё. Размотав верёвку, он накинул петлю на какой-то выступ – по моему предположению, снизу не было видно – схватился за болтающийся конец и соскользнул вниз, пока не оказался на расстоянии фута от девушки на том же самом уровне. Найдя опору для пальцев босых ног, он наклонился и обхватил Нефрет за талию.
Эмерсон шумно выдохнул. Раньше он и звука не осмеливался издавать. Но теперь проревел во всё горло:
– Спускайтесь сейчас же!
Ни один не двинулся с места. Они спорили. Я слышала повышенные голоса, но не могла разобрать слов – вероятно, и к лучшему.
– Мне лучше пойти за козой, – весело сказал Давид. – Нефрет не спустится без неё, а Рамзес не сможет справиться с ними обеими.
Улыбнувшись Эмерсону и похлопав меня по плечу, он полез вверх. Давид тоже был босиком. Конечно, это самый безопасный способ. Именно так египтяне справлялись с подобными подъёмами, но их ноги были твёрже, чем у мальчиков. По крайней мере, я так считала. Было очевидно, что и Давид, и Рамзес уже поднимались и спускались по этой тропке раньше, без моего ведома.
Коза предпочла остаться на месте. Рамзесу пришлось оторвать от неё Нефрет и оттащить лягающееся и блеющее животное с уступа, прежде чем толкнуть его в протянутые руки Давида. К счастью, коза была не очень большой. Сунув её под мышку, Давид начал спускаться, и Нефрет позволила Рамзесу вывести её на тропу – так это выглядело. Они продолжали спорить, вероятно, потому, что он снова схватил её. По крайней мере, у неё хватило ума не сопротивляться, пытаясь освободиться. Хотя Рамзес и держался за верёвку одной рукой, их положение было далеко от стабильного.
Они уже находились менее чем в двадцати футах от земли, когда случилось неизбежное: один из ботинок Нефрет соскользнул, другой потерял свою слабую опору, и на одну ужасную секунду девушка буквально повисла на руках, но в тот же миг рука Рамзеса с силой обхватила её, заставив вскрикнуть от боли. Рамзес завершил спуск в спешке, буквально пролетев последние шесть футов по склону осыпи у подножия скалы, ухватившись за верёвку, чтобы не упасть.
Эмерсон, тихо и монотонно выругавшись, вытер рукавом вспотевшее лицо. Он перестал ругаться и коротко бросил:
– Отпусти её. – Нефрет взглянула на его разъярённое лицо и ещё крепче вцепилась в Рамзеса. Он по-прежнему держал её так, что ноги лишь слегка не доставали до земли, она с трудом дышала, но прерывистость её голоса в основном объяснялась смехом:
– Нет, прошу! Он так злится! Защити меня!
Я была уверена, что часть этого впечатляющего выступления предназначалась Долли Беллингем. Она вскочила и восхищённо уставилась на Рамзеса, прижав руки к горлу. Интересно, подумала я, представляет ли она, насколько глупо выглядит.
– Вы были чудесны, – выдохнула она.
Рамзес поставил Нефрет на твёрдую землю так резко, что у неё подогнулись колени.
– Делай, что хочешь, отец. Совесть не позволяет мне встать между ней и твоим праведным гневом. – Повернувшись к Долли, он добавил: – Я понятия не имел, что вы любите животных, мисс Беллингем. Очень мило с вашей стороны разделить свой обед с козой.
И действительно, сообразительная козочка хозяйничала в корзине для завтрака, пользуясь случаем, благо мы были заняты другим. Вероятно, ей никогда ещё не удавалось так пировать, поэтому она разгулялась вовсю. Долли кричала и колотила её зонтиком, а Эмерсон сделал то, что и хотел сделать со своей дочерью – крепко обнял её и поцеловал в золотую макушку.
После того, как Беллингемы ушли и Нефрет осмотрела козу – у неё была сломана нога, и девушка аккуратно наложила на неё шину – мы привязали протестующее животное к большому камню и открыли собственную корзину для пикника.
– Как жаль, что Беллингемы остались без ланча, – лукаво заметила Нефрет, в чьих глазах плясали чёртики.
– Полковник воспринял это с большей благосклонностью, чем можно было ожидать, – ответила я. – Он просто засмеялся.
– Похоже, он искренне интересуется египтологией, – неохотно признал Эмерсон. – Он задал несколько разумных вопросов. Я сказал ему, что он может подойти в другое время, если пожелает.
– Сюда? – поинтересовалась я.
– А куда же ещё? – удивился Эмерсон. – Мы, вероятно, пробудем здесь ещё денёк-другой. А то и больше, если будем копаться. Ну всё, мои дорогие, нам пора.
Рамзес задержался.
– С тем же успехом мы можем отдать остаток еды козе, – предложил он, пока я паковала остатки ланча. – Как мы её назовём?
– Почему мы должны давать ей имя?
– Ты сама знаешь, что Нефрет захочет её приручить. – Он бросил козе большой кусок сыра. – Нам повезёт, если она не будет настаивать, чтобы кто-нибудь из нас сидел с ней, пока её нога не заживёт.
– Хорошо сделано, Рамзес, – сказала я.
– Что? – Он повернулся, стряхивая с рук крошки хлеба, и удивлённо посмотрел на меня.
– Не говори «Что?». Это признак дурного воспитания. Я уверена, что ты отлично понял, что я имею в виду. Так что задержись, я хочу поговорить с тобой.
– Отец будет ждать меня...
– Это не займёт много времени. Твоё мнение о миссис Фрейзер?
Лёгкую заминку не заметил бы никто, кроме меня. Сын смиренно спросил:
– Кто тебе сказал?
– Никто. Твой ранний отъезд из дома вчера утром предполагал, что у тебя имеются планы на вечер. Тот факт, что ты не посчитал нужным говорить мне о них, свидетельствует о том, что они носили характер, который я не одобряю. Сразу приходят на ум развлечения, доступные молодым людям в Луксоре. Я отдаю тебе должное, предполагая, что твои мотивы не совсем легкомысленны или… э-э… непристойны, поэтому заключаю, что ты отправился навестить знакомого. И ты знал, что миссис Фрейзер в «Луксоре»…
– Твои доводы, как всегда, неопровержимы, – вздохнул Рамзес.
– Ты виделся с ней.
– Да. Я…э-э-э-э... хотел тебе об этом рассказать.
– Конечно, – сухо бросила я.
– Трудно найти возможность поговорить с тобой наедине. Тебе известно мнение отца о вопросах, которые мешают раскопкам.
– Лучше, чем тебе, вообще-то. Не обращай внимания на отца, я сама разберусь с ним. Прекращай ходить вокруг да около, Рамзес.
– Короче говоря, – начал Рамзес, – похоже, что моя первоначальная теория была полностью ошибочной. Душевным расстройством страдает не миссис Фрейзер. Её муж получил известия от древнеегипетской принцессы по имени Ташерит (103). Она просит его найти её могилу и... – он почтительно, но твёрдо зажал мне рот рукой. – Я умоляю тебя не кричать, матушка. Сядь на этот камень. И успокойся, прежде чем говорить.
Я села на камень. Было бы трудно поступить иначе, учитывая то, как он надавил на моё плечо. После того, как он убрал руку, прикрывавшую мне рот, я заметила:
– Если ты хотел избежать непроизвольного восклицания с моей стороны, Рамзес, тебе следовало бы более тщательно подбирать слова. В прошлом я неоднократно объясняла, что краткость должна быть краеугольным камнем повествования, но не предполагала, что ты зайдёшь так далеко. Теперь к делу. Послания мистеру Фрейзеру, очевидно, пришли через миссис Уитни-Джонс? – Он кивнул, и я продолжила: – А принцесса – молодая, прекрасная принцесса – умерла безвременной смертью? Убита жестоким отцом, возможно, потому, что она осмелилась полюбить простолюдина? Или она скончалась, увидев любимого, убитого вышеупомянутым жестоким отцом?
Кончики усов Рамзеса задрожали. Я решила, что это означает выражение веселья.
– Принцесса и её возлюбленный были убиты отцом – заживо погребены, чтобы скончаться в объятиях друг друга.
– Боже мой, у этой женщины ни малейшего воображения, – фыркнула я с отвращением. – Даже придумать оригинальный сценарий – и то не в состоянии (104). Судя по всему, она выманивала у Дональда большие суммы денег. Меня не удивляет его доверчивость – и более умные люди, чем он, становились жертвами шарлатанов – но я и представить не могла, что он умудрится клюнуть на такой ужасающе дешёвый романтизм. Вот почему он пытался убедить Эмерсона копать в Долине Цариц!
– Но ты заметила, как быстро миссис Уитни-Джонс отвлекла его от этой темы? – спросил Рамзес. – Скептицизм, особенно тот, который выражает отец, может ослабить веру мистера Фрейзера. Чем дольше дама держит его под своим влиянием, тем больше денег она сможет получить от него.
– Деньги принадлежат Энид, по крайней мере, были у неё, – раздумывала я. – Неудивительно, что она так обезумела. И всё же моя интуиция подсказывает мне, что здесь кроется ещё кое-что, что-то более тёмное и опасное, чем простое вымогательство! Странно, что...
Я остановилась, безмолвно предлагая сыну продолжить, но на сей раз Рамзес не воспользовался моей терпимостью, чтобы предложить другую теорию. Я предположила: его смутило то, что в первый раз он оказался так далеко от цели.
– По сути, банальная история, – пожал он плечами. – Любой незнакомец, который просит денег, должен немедленно подвергаться подозрению, и, тем не менее, люди продолжают вносить вклад в дела столь же сомнительные, сколь коррумпированы их спонсоры.
– Мы должны придумать способ разоблачить женщину.
– Это будет сложно. Мистер Фрейзер очень упрям и на редкость глуп.
Заявление не особо тактичное, но, похоже, правильное. Через мгновение он добавил, как будто про себя:
– Миссис Фрейзер не заслуживает таких невзгод. Я хотел бы ей помочь, если смогу.
– Надеюсь, ты не воображаешь, что всё ещё испытываешь к ней романтические чувства.
Рамзес нахмурился. Как и у отца, у него густые чёрные брови. Но, в отличие от Эмерсона, приподнимаются на внешних углах. Получившаяся фигура оказалась зеркальным отражением формы его нелепых усов, и по какой-то непонятной причине я почувствовала раздражение.
– Не буравь меня сердитым взглядом, – резко бросила я. – Я не помню ни одного обещания, которое ты давал миссис Фрейзер, но обещание маленького мальчика, обуреваемого щенячьими страстями, не имеет значения. Ты больше не маленький мальчик...
– Спасибо, – кивнул Рамзес.
– И не перебивай. Ты больше не маленький мальчик, и я надеюсь, что у тебя хватит разума, чтобы воздержаться от детских, романтических жестов, которые принесут больше вреда, чем пользы. Если тебе в голову придёт какая-то мысль, обсуди её со мной, прежде чем действовать.
– Отец ждёт нас, – заявил Рамзес и ушёл.
Но я убеждена, что это было лишь предлогом. И была уверена, что Рамзес рассказал мне далеко не всё.

 

Рамзес действительно не рассказал своей матери всего, о чём свидетельствует следующий отрывок из рукописи H:
Дахабия мягко покачивалась у причала. Со стороны экипажа, отдыхающего после ужина – хлеба, бобов, баранины и чечевицы – доносились смех и праздная болтовня. Те, кто работал на  Отца Проклятий, вызывали у других зависть, потому что кормили их просто невероятно – мясо не меньше раза в день! – и платили жалованье, даже когда лодка стояла у берега. Лекции Ситт Хаким о диете, чистоте и прочих суевериях были не такой уж большой платой. «Она желает нам добра», – терпеливо заверяли рабочие друг друга.
– Мы должны? – спросил Давид, опасливо поглядывая на открытое окно каюты Рамзеса, как будто ожидал увидеть там лицо его приёмной тёти. – У нас нет разрешения.
Рамзес в последний раз осмотрел себя в маленькое зеркало и кинул щётки в ящик. Попытка выпрямить волосы оказалась невыполнимой задачей; они уже не были такими неистово кудрявыми, как в молодости, но продолжали виться, что бы он с ними ни делал.
– Мы не дети, – решительно заявил он. – Мужчина не спрашивает разрешения матери на каждом шагу. Что плохого в том, чтобы удрать в Луксор на несколько часов?
Давид пожал плечами.
– Может, возьмём кошку? – спросил он, пытаясь оторвать Сехмет от штанины.
– Этот пушистый пузырь? Господи Всеблагий, нет. Зачем ты взял её с собой?
– Она хотела, – ответил Давид.
– То есть она вцепилась в тебя, и ты не мог её оторвать.
– Ей нравится кататься на лошадях. – Давид пощекотал кошачий подбородок. – Почему бы не взять её с собой? Она никогда не научится, если её не дрессировать.
– Кошек нельзя дрессировать.
– Но Бастет…
– Избавься от твари, и поехали, – коротко бросил Рамзес.
В ту ночь цвета заката были особенно яркими; ленты огненно-розового и пурпурного мерцали вслед маленькой лодке. Когда она достигла Восточного берега, гребцы снова принялись курить и фаддличать (сплетничать), а Рамзес и Давид поднялись по лестнице на улицу. Отель находился недалеко от берега реки, вот только добраться до него удалось не так-то быстро из-за встреч с друзьями и знакомыми – все хотели, чтобы Рамзес и Давид остановились и поболтали с ними. К тому времени, как они переступила порог «Луксора», уже сгустилась тьма. Рамзес подошёл к конторке и переговорил с клерком, и юноши уселись в вестибюле, чтобы дождаться ответа на отправленное сообщение.
– Я до сих пор не могу понять, почему ты не сказал матери, что собираешься навестить миссис Фрейзер, – сказал Давид. – Она – друг семьи, не так ли?
Губы Рамзеса приобрели выражение, хорошо известное его другу.
– Миссис Фрейзер обратилась в первом письме именно ко мне. Она напомнила мне об обещании, которое я когда-то дал. Джентльмен лично отвечает на просьбу женщины; он не позволяет своей «мамочке» сделать это за него.
– А, – отозвался Давид.
Рамзес отбросил надменность и перешёл на быстрый идиоматический арабский, которым владел не хуже Давида, хотя для последнего этот язык был родным:
– Ты – единственный, кто может меня понять. Что ты чувствуешь, когда  мои мать и тётя обращаются с тобой, как с ребёнком — с тобой, выполняющим мужскую работу и несущим мужские обязанности?
– Они заботятся обо мне, – просто ответил Давид. – А раньше никто не заботился.
Рамзес не остался равнодушным, но раздражение взяло верх над сентиментальностью.
– Я тоже забочусь о них. Я люблю свою мать, но если бы она знала о моих намерениях, то настояла бы, чтобы я позволил ей самой разобраться с этим вопросом. Ты же знаешь, какая она, Давид: нет женщины на земле, которой я восхищался бы больше, но она может быть чрезвычайно... – Арабское слово, которое последовало за этим, заставило Давида потрясённо застыть, пока он не понял, что оно не относилось к матери Рамзеса.
Рамзес сделал неудачную попытку спрятаться за большим горшком с растением, но остановился. Было слишком поздно. Семья Беллингемов, направлявшаяся от лифта в столовую, увидела их.
Долли была одета, как на большом балу, в бледно-голубое атласное платье, вся в украшениях из сапфиров и бриллиантов. Синие ленты были вплетены в серебристую массу волос. Её рука в перчатке лежала на руке отца, облачённого в вечерний костюм и державшего трость с золотым набалдашником. Сопровождала их незнакомая седовласая и просто одетая женщина с, по сочувственному мнению Рамзеса, загнанным выражением лица.
Оставив неизвестную женщину стоять в одиночестве посреди вестибюля, полковник подвёл свою дочь к Рамзесу и Давиду.
– Добрый вечер, – произнёс он, поклонившись первому.
– Добрый вечер, – ответил Рамзес, нахмурившись.
Беллингем взглянул на девушку, опиравшуюся на его руку.
– Долли рассказала мне, что произошло той ночью в Каире. Признаюсь, я разозлился на вас за то, что вы уговорили её пойти с собой в сад, но она заставила меня понять, что ваше необычное воспитание во многом обусловило неспособность понять благоговение, с которым следует относиться к цветку южной женственности.
Рамзес одарил Долли возмущённым взглядом. Она открыла свой обшитый кружевом веер, приподняв его так, чтобы он закрыл ей рот, и встретила этот взгляд широко раскрытыми невинными глазами.
– И, – продолжал полковник, – мужество, с которым вы сражались, защищая мою дочь, с избытком оправдывает ваш непреднамеренный поступок.
– Благодарю вас, – сдавленно выдавил Рамзес.
– Не за что. Мы собираемся на ужин. Может быть, вы окажете нам честь присоединиться к нам?
– К сожалению, мы уже приглашены, – произнёс Рамзес.
Полковник кивнул и убрал руку от дочери.
– Иди с миссис Мейплторп, дитя. Я присоединюсь к тебе через минуту.
– Да, папа. Спокойной ночи, мистер Эмерсон. Надеюсь, в будущем у меня появится возможность более красноречиво выразить свою признательность. – Она протянула руку в перчатке – Рамзес решил, что, судя по её положению, для поцелуя. Но был избавлен от этой необходимости; веер упал на пол, и он наклонился, чтобы поднять его. Когда Рамзес протянул веер, то получил нечто взамен. Его пальцы автоматически сомкнулись на небольшом кусочке сложенной бумаги, и Долли отвернулась.
Женщина робко двинулась ей навстречу. Долли не остановилась и не признала её существования ни словом, ни взглядом. Подняв голову, она грациозно скользнула к столовой, а неизвестная женщина последовала за ней, как хорошо обученная собака.
– Она гувернантка или охранница? – осведомился Рамзес. – Или рабыня?
Ирония не пробила броню полковника Беллингема.
– Не могу назвать её надёжной телохранительницей, но это лучшее, что я мог найти – англичанка, которая преподаёт в школе для девочек в Каире. Она, по крайней мере, леди, и знает, что никогда не должна выпускать Долли из виду. Ваш отец не поверил мне, когда я сказал ему, что Долли в опасности. Возможно, теперь у него появилась причина изменить своё мнение.
– Без сомнения. – Рамзес коснулся щеки. Большинство ссадин зажили, но следы всё ещё были видны. – Однако, сэр, его мнение о своей ответственности в этом вопросе остаётся неизменным. Если цитировать дословно — какое, чёрт возьми, отношение имеет к нам ваша дочь? 
– Можно было бы предположить, что безопасность молодой леди будет волновать любого джентльмена.
– Если я окажусь поблизости во время следующего нападения, то сделаю всё, что нужно, – пожал плечами Рамзес. – Надеюсь, вы не предполагаете, что я возьму на себя роль телохранителя? Даже столь… необычное воспитание, как моё, сочло бы подобное предложение неприемлемым.
Рука полковника в перчатке сжала трость.
– Какая дерзость, сэр!
– Моя матушка будет огорчена, услышав это, – бесстрастно произнёс Рамзес. – Теперь, если вы извините нас, я позволю себе напомнить о нашем предыдущем приглашении.
Беллингем развернулся и двинулся прочь.
– Ты был исключительно груб, – восхищённо выпалил Давид.
– Надеюсь, – выдохнул Рамзес. – Он игнорировал тебя, как будто ты был предметом мебели, и имел наглость критиковать мою мать за то, что она плохо меня воспитала! Что касается его дочери...
– Она очень привлекательна.
– Как ядовитый цветок. Маленькая ведьма солгала своему отцу, возложила вину на меня и ожидала, что я смирюсь с этим! – Он развернул листок бумаги.
– Что это? – спросил Давид.
– Скажем так, приглашение. «Встретимся в саду в полночь». У неё склонность к тёмным садам, не находишь?
– Ты собираешься с ней встретиться?
– Боже Всемогущий, нет! – Он скомкал записку и засунул её в карман. – Хватит и тех неприятностей, что она уже мне доставила. Интересно, как она планирует ускользнуть от своей сторожевой собаки? Ни на минуту не сомневаюсь, что она справится с этим.
– Как ты думаешь, когда она успела написать записку? – поинтересовался Давид. – Она не могла ожидать, что ты будешь здесь.
– Без сомнения, она постоянно носит её с собой, на случай столкновения с жертвой. Любой жертвой. – Рамзес вытащил часы. – Интересно, что задерживает миссис Фрейзер? Я хочу уехать отсюда до того…
Она появилась так быстро и бесшумно, что он и не заметил её, пока она не взяла его за руку.
– Это те же часы, что я подарила тебе много лет назад? – мягко спросила она. – Мне очень лестно, Рамзес, милый, что ты предпочитаешь их другим.
Рамзес рассчитывал на иное приветствие и заранее подготовил короткий достойный ответ. Но это было не то, чего он ожидал. И сама миссис Фрейзер тоже выглядела не так, как он ожидал. Розовое платье обрамляло белые плечи и мягкими складками ниспадало на пол, а лицо украшал нежный румянец.
– Э... да. Я хочу сказать – подарок от друга, пусть и незаслуженный, конечно… – Он отказался от попытки сделать изящный комплимент и вернулся к заранее подготовленной речи. – Надеюсь, я не ошибся, когда посчитал, что вы хотите поговорить со мной?
– Ты не ошибся. – Она указала на стол, наполовину скрытый растениями в горшках. – Не присядешь ли? Мне нужно многое тебе сказать.
– Вы не возражаете против Давида, не так ли? – ответил Рамзес, отодвинув для неё стул. – Он мой лучший друг, которому можно полностью доверять.
Он предполагал, что Энид станет возражать, но у неё оказались лучшие манеры, чем у Беллингема: принуждённо улыбнувшись, она пожала руку Давиду и жестом пригласила его присоединиться к ним. Часто оглядываясь через плечо, как будто боялась, что её сейчас перебьют, она рассказала ему историю, которую он позже передал матери.
– Что мне делать? – в отчаянии вопрошала она. – Он полностью в её власти; он слушает только её и подчиняется каждой её прихоти. Я боюсь за его рассудок, Рамзес. Они занимаются этим каждую ночь…– Её голос сорвался. Она поднесла к лицу платок.
– Занимаются этим? – невольно повторил Рамзес.
– Столоверчением (105), – выдохнула Энид. – Общением с этой… этой проклятой мёртвой женщиной!
Рамзес моргнул.
– Но, миссис Фрейзер...
– Пожалуйста, зови меня Энид. Я не могу думать о тебе как о мистере Эмерсоне, и не могу называть тебя Рамзесом, если ты не называешь меня по имени.
– Ну… э-э…спасибо. Я собирался сказать, что – прошу прощения – что вы говорите так, будто сами в это поверили.
– Согласна, выглядит именно так, – признала Энид. – Разве можно проклинать фантазию? Но для него она достаточно реальна, настолько реальна, что украла у меня его сердце, душу и... – Она закрыла лицо руками, но Рамзес успел заметить, как прилив горячей крови залила её щеки.
У него появилось ужасное чувство, что он тоже краснеет. Может ли она иметь в виду... Конечно же, нет. Ни одна дама не станет упоминать такой деликатный предмет. Устыдившись злобных мыслей – которые, к сожалению, в последнее время участились – он прочистил горло.
– Миссис Фрейзер… Энид, тогда, если вы позволите… вам следует обсудить это с моими родителями. Мать еле выносит спиритуалистов, а отец терпеть их не может; у них значительный опыт разбирательства с подобными случаями, поэтому они могут повлиять на мистера Фрейзера эффективнее,  чем я. Хотя, конечно, я желал бы помочь в любом возможном... э...
Энид склонила голову и пошарила в вышитой вечерней сумке.
– Отличный совет, Рамзес. Я так и намеревалась. Теперь я должна вернуться, пока меня не заметили. Благодарю тебя от всей души.
Она встала и протянула ему руку.
– Я ничего не сделал, – начал он.
– Ты выслушал, – пробормотала она. – Облегчение от того, что доверилась отзывчивому слушателю, больше, чем ты можешь себе представить. Надеюсь, мы вскоре увидимся снова.
И ускользнула, оставив Рамзеса смотреть на сложенный лист бумаги, который перед тем сунула ему в руку.
У Давида действительно было чувство юмора, хотя приёмная тётя, вероятно, не одобрила бы такое его проявление. Рамзес свирепо посмотрел на него.
– Что ты смеёшься?
– Я не смеюсь, – возразил Давид. – Во всяком случае, стараюсь. Как тебе это удаётся? Два за один вечер!
Рамзес повернулся и зашагал к двери. К тому времени, как они дошли до причала, Давид счёл, что говорить безопасно.
– Прошу прощения, – сказал он по-английски. – Я не должен был шутить о даме.
– Это не шутка, – сдержанно процедил Рамзес. – Проклятая баба истощает мистера Фрейзера – то есть его состояние. Чёрт побери! Я и не предполагал, что английский язык способен на подобные двусмысленности. Миссис Фрейзер одинока, напугана, и думает обо мне как о мальчике, когда-то восхищавшимся ею. Конечно, легче открыть сердце ребёнку, но матушка лучше меня знает, как помочь ей.
Они забрались в лодку. Ночь была тихой; гребцы склонились к вёслам.
– Ты собираешься сказать матери? – спросил Давид.
– Я должен.– Он снова прочитал записку, покачал головой и вернул её в карман. – Потребуется некоторая доработка.
– Я знаю, что мне не следует спрашивать, но... Что там написано?
Рамзес вздохнул.
– Она попросила меня встретиться с ней в саду в полночь.
Давид пытался контролировать себя, но он был всего лишь человеком. И испытывал благодарность за то, что было слишком темно, чтобы увидеть лицо Рамзеса.

 

Эмерсон потратил весь день на свою жалкую могилу. К концу дня у него оказался набор неразборчивых записей, а у меня – разболевшаяся голова.
Пыльные и – в моём случае, по крайней мере – раздражённые, мы вернулись в дом. Я с удовольствием сообщила Эмерсону, что пригласила Сайруса на обед, но он ответил без ожидаемой язвительности:
– Ужин, ты хочешь сказать. Это мой замок, и я буду настолько неофициальным, насколько захочу.
– То есть не переоденешься?
– Не в вечерний костюм. Окажу любезность Рамзесу, – добавил он со сводящей с ума ухмылкой. – Его новая одежда не прибыла из Каира.
– Спасибо, отец, – кивнул Рамзес. – С твоего разрешения, матушка, мы с Давидом выведем лошадей перед ужином. Они пробыли в конюшне весь день, и их нужно прогулять.
Нефрет увязалась за ними. Я предполагала, что она не отстанет от Рамзеса, пока тот не научит её этому захватывающему взлёту в седло, и оставалось только надеяться, что мальчики уберегут её от опасности.
Сайрус прибыл на своей любимой кроткой кобылке по имени Куини. Спешившись, он бросил поводья ухмыляющемуся слуге, ожидавшему от Сайруса обычного щедрого бакшиша, пожал нам руки и сказал, что очень рад видеть нас снова.
– По дороге сюда я столкнулся с детишками, – продолжил он, усаживаясь на стул и поднимая стакан с виски. – Хотя сейчас, пожалуй, так бы их не назвал. Ваш парень за лето явно вытянулся, а скачет, как кентавр. Где вы раздобыли этих великолепных лошадей?
Мы обменялись рассказами о последних месяцах и заверили друг друга, что не состарились. Сайрус действительно хорошо выглядел. Египетские зимы придали его светлой коже грубоватый вид, морщины на лице подчёркивали характер, а песочный оттенок волос почти не менялся по мере того, как светлел до серебристого. Вскоре Эмерсон, который без малейшей сдержанности относился к любезным и бессодержательным разговорам (и не ценил грубых комплиментов в адрес своей жены), попытался обратиться к археологии. Попытка оказалась неудачной, потому что я хотела услышать новости о наших друзьях. Сайрус знал всех в Луксоре и, как считал Эмерсон, обожал общество.
– Свита Дэвиса здесь, – рассказывал он, – но не думаю, что вы хотите слышать о них. Обычная туристическая толпа, в том числе несколько ваших лордов, леди и высокопоставленных лиц – о которых вы тоже не хотите слышать, – добавил он, понимающе взглянув на Эмерсона. – Ах да, я сегодня столкнулся с одним человеком, и тот попросил, чтобы вам напомнили о нём. Парень по имени Беллингем.
В молчании Эмерсон встал и снова наполнил наши стаканы.
– Он приходил к нам сегодня днём, – ответила я. – Значит, вы познакомились с его дочерью?
– Мисс Долли? – Сайрус усмехнулся и покачал головой. – Та ещё малышка – красивая, как картинка, и подлая, как гремучая змея.
– Как цинично, Сайрус! – воскликнула я.
– Я знаю этот типаж, миссис Амелия. Порой сам влюблялся в таких, когда был моложе и ещё не научился быть недоверчивым. Этот взгляд… – Он замолчал, смущённо закашлявшись, и встал, когда Нефрет и мальчики вышли из дома. Они вымылись и переоделись. Нефрет надела один из длинных египетских халатов, которые предпочитала для повседневной носки; она свернулась калачиком на диване, а мальчики пристроились на каменном выступе.
– Беллингем говорил с вами о том, чтобы найти горничную или компаньонку для мисс Долли? – спросил Сайрус. – Он хочет англичанку или американку, и я ответил ему, что не знаю никого такого.
– А что случилось с… – Давид прервался с нечленораздельным звуком.
– Ты что-то сказал, Давид? – спросила я.
– Нет, мэм. Да, мэм. Я думал о другом.
– А. – Я снова обратила внимание на вопрос о Долли Беллингем. – Нет, он не упоминал эту тему сегодня. Однако кое-что не укладывается в общую картину. Девушка прошла всё это расстояние без компаньонки?
– Невозможно, – презрительно фыркнула Нефрет. – Она не в состоянии зашнуровать собственные ботинки.
– Да ей никогда и не приходилось этого делать, – повернулся к ней Сайрус. – Старая плантация до сих пор наводнена бывшими рабами и их детьми. Одна негритянка приехала с Беллингемами, но заболела в Каире, и её пришлось отправить домой – третьим классом, естественно (106). Девчонке явно не везёт со служанками; из-за несчастных случаев или болезни лишилась уже троих. Последняя захворала ночью, и настолько плоха, что её пришлось перевезти в больницу. Вот почему папаша хочет... Ну, приветик!
Удивлённое приветствие было адресовано Сехмет, которая прыгнула с пола ему на колени. Сайрус осторожно положил руку кошке на голову; она одобрительно поёрзала и принялась мурлыкать.
– Просто уберите её, Сайрус, – предложила я. – Осторожно, само собой.
– Нет, всё в порядке. Сказать по правде, я польщён. Раньше она никогда не благоволила мне, вечно преследовала Рамзеса.
Последовала неудобная пауза. Тьма скрывала лица остальных, включая Рамзеса. Он сидел на низкой стене, прислонившись спиной к одной из колонн. Свет из дверного проёма падал на поднятые колени и тонкие жилистые коричневые руки, сжимавшие их.
Молчание нарушила Нефрет.
– Это не Бастет, а Сехмет, одна из её дочерей. Бастет умерла в прошлом месяце.
– Что ж, жаль это слышать, – вежливо отозвался Сайрус. – Сехмет, не так ли? – Он усмехнулся, когда кошка потёрлась о его рубашку в экстазе мурлыканья. – Вам следовало назвать её Хатор (107). Она точно – любящая маленькая леди. Может, мне самому стоит раздобыть котёнка. Всегда любил кошек; не знаю, почему и не думал о том, чтобы завести кого-нибудь раньше.
Нам пришлось закрыть Сехмет в комнате Нефрет, когда мы пошли ужинать. Даже самые преданные любители кошек не приходят в восторг, когда в их ложке с супом оказывается длинный хвост. Эмерсону удалось поддерживать профессиональный разговор во время еды, но, когда подали кофе, Сайрус снова вернулся к теме потребности Беллингемов в компаньонке.
– Вам никто не приходит в голову, кто подошёл бы? – спросил он меня.
– Я припоминаю нескольких египетских дам, – ответила я. – Тётушка Давида Фатима отлично позаботилась обо мне однажды зимой, когда со мной произошёл несчастный случай, и...
– Не может быть и речи, – поставил точку Эмерсон. – Должность горничной, компаньонки или как бы вы её ни называли, кажется мне несчастливой. Я не удивлюсь, если узнаю, что другие притворились больными; эта девица – избалованная, тираническая маленькая дрянь и, вероятно, относится к слугам, как к рабам, которыми когда-то владел её отец. Я не возражаю против поощрения Беллингема на профессиональном уровне – Ведомству древностей нужны все средства, которые оно может раздобыть – но не позволю нашим детям или нашим друзьям сблизиться с полковником. На мой вкус, у него было слишком много жён.
–Эмерсон, что за необычное заявление! – воскликнула я. – Ты хочешь сказать, что он убил их?
Позволив возросшему гневу спровоцировать его на несдержанность, Эмерсон разозлился ещё больше – на меня.
– Чёрт возьми, Пибоди, я ничего подобного не имел в виду. Это твоё воображение полностью вышло из-под контроля.
– Так-так, ребята, успокойтесь. – Сайрус и не пытался скрыть своего веселья. – Полковник – не Синяя Борода (108). Он понёс несколько трагических потерь, но все они были вызваны, так сказать, природой. Кроме...
Он смущённо посмотрел на Нефрет, которая наклонилась вперёд, упёршись локтями в стол, и устремила на Сайруса свои голубые глаза.
– Вы имеете в виду, что его жёны умерли при родах? – спросила она. – Сколько?
– Две. Только две. – Сайрус вынул носовой платок и вытер лоб. – Послушайте, я не хотел поднимать такую тему перед вами, дамы…
– Женщины не настолько хрупки, чтобы не пережить роды, – сухо заметила я. – Почему же они не имеют права говорить и слышать об этом? Нефрет была воспитана в соответствии с современными взглядами, Сайрус, и я полагаю, знает об этом больше, чем вы. И вот ещё что: вы не можете оставить нас с единственным неопределённым и наводящим на размышления словом «кроме». Кроме чего?
– Ну, если вы уверены, что всё в порядке... – Он снова с сомнением взглянул на Нефрет. Она весело улыбнулась ему в ответ. – Я думал, вы слышали об этом, – продолжил Сайрус. – Об этом несколько недель судачили в Каире. Но, может быть… да, верно: в тот год вы были в Судане. А к вашему возвращению уже появились свежие новости. Как обычно.
– Дальше, – настаивала я.
Сайрус пожал плечами и предался сплетням, приносившим ему немалое удовольствие.
– Они приехали сюда в свадебное путешествие – полковник и его новая невеста. Четвёртая по счёту, на много лет моложе его. Ну что, мэм, она попросту сбежала с секретарём! Во всяком случае, так этот парень себя называл; ни разу не видел, чтобы он писал письма, но днём и ночью был у полковника на побегушках.
– Египтянин? – спросила я.
– Американец, судя по акценту. Имя... дайте-ка подумать... правильно, Даттон Скаддер. Не знаю, где Беллингем подобрал его. Он пробыл с ними недолго. Скромный на вид молодой парнишка, не из таких, кто мог бы вскружить голову леди.
– Внезапная необъяснимая страсть, – пробормотала я.
– Возможно, не такая уж и необъяснимая. – Рамзес нарушил долгое молчание – то есть долгое для него.
– Нет. – Нефрет считала по пальцам. – Это случилось пять лет назад, но полковник уже тогда был стариком. Сколько же ей было лет?
– Достаточно! – Кулак Эмерсона ударил по столу. – Амелия, я удивлён, что ты позволила такому обсуждению продолжаться за моим столом – и в присутствии Нефрет! Чёрт побери, мне придётся настоять на том, чтобы ты следовала обычаю, когда женщины уходили в гостиную после обеда!
– Чтобы вы, мужчины, могли курить, пить портвейн и рассказывать пошлые истории? – Я поднялась. – Пойдём, Нефрет, нас выгнали (109).
Давид поспешил придержать её стул. Бок о бок, с большим достоинством, мы удалились из комнаты, за нами, несколько робея, последовали мужчины. Щёки Нефрет округлились от сдерживаемого смеха.
– Молодец, тётя Амелия, – прошептала она.
Однако она поспешила согласиться на просьбу Эмерсона спеть для нас и снисходительно похлопала его по щеке, проходя мимо его стула. За год до этого на дахабии установили пианино (110). Все мы наслаждаемся музыкой, и было приятно в конце тяжёлого рабочего дня спокойно посидеть и послушать нежный, непрофессиональный голос Нефрет – становившийся из-за своей естественности ещё нежнее.
– Ну, теперь всё почти идеально, – заявил Сайрус, держа сигару в одной руке, бокал бренди – в другой, вытянув длинные ноги; кошка уместилась на коленях. Я погасила все лампы, кроме горевшей над пианино, и мягкая тёмная египетская ночь окутала нас. – Как насчёт чего-нибудь старого и любимого, мисс Нефрет, милая?
Нефрет исполнила «До дна очами пей меня» (111) и «Песню Лондондерри» (112), напевая так же бессознательно, как птица. На лице Эмерсона застыло ласковое выражение, с которым он смотрел только на неё, и даже Рамзес отложил книгу, чтобы послушать.
Он научился читать ноты, потому что это была «интересная форма записи», но Нефрет не позволила ему перелистывать страницы, потому что, по её словам, он не обращал на них должного внимания. Эта почётная роль досталась Давиду, сидевшему рядом с ней на скамейке у фортепиано. Он не мог следить за записями, но его глаза не отрывались от её лица, и он мгновенно реагировал, когда она кивала.
– Какая она красивая, – мягко произнёс Сайрус. – И настолько же добра, верна и утончённа, насколько и красива.
– И я считаю, что умна, – заметила я.
Мягкая сентиментальная улыбка Сайруса превратилась в ухмылку.
– Вы правы, миссис Амелия, моя дорогая. Зависть – это чувство, которого я стараюсь избегать, но, похоже, сейчас я просто завидую вам и вашему мужу. При виде этих красивых молодых лиц и ярких глаз мне хочется, чтобы я не был жалким старым холостяком. Вы случайно не знаете доброй женщины, не слишком молодой, но... э… ещё достаточно молодой, кто согласился бы выбрать меня?
– Не поощряйте её, – прорычал Эмерсон, закусив черенок трубки. – Женщины – заядлые свахи, Вандергельт, и она – худшая из всех. Она вас – как там выражаются американцы, просто не в бровь, а в глаз? – да, она вас свяжет и передаст кому-нибудь вроде миссис Уитни-Джонс, вы и глазом не успеете моргнуть!
– Ну, Эмерсон, кто скажет, она может просто оказаться моей парой. Кто она такая?
Я колебалась, но недолго. Нефрет пыталась научить Давида словам «Энни Лори» (113), и оба смеялись над его попыткой воспроизвести шотландский акцент. Я была полностью уверена в осторожности Сайруса и глубоко уважала его необычный американский интеллект. (Кроме того, присутствие Сайруса могло удержать Эмерсона от крика, когда я расскажу ему историю Энид.)
Он не ревел. Он бормотал, ругался и фыркал, но когда я, несмотря на эти препятствия, закончила рассказ, смиренно заключил:
– Полагаю, мы должны что-то предпринять. Нельзя допускать, чтобы шарлатаны дурачили людей. Я просто пойду туда завтра и избавлюсь от женщины.
– Эмерсон, ты безнадёжен! – возопила я. – Что ты собираешься предпринять – схватить её за шиворот, притащить на вокзал и затолкать в купе?
– Я считаю, что ситуация слишком сложна, – задумчиво протянул Сайрус. – Мы можем избавиться от дамы, но это не вылечит вашего злосчастного друга. Похоже, здравый смысл окончательно покинул его
– Я, конечно, намерена поговорить с ним, – ответила я. – Но он чрезвычайно упрям и не очень-то...
И замолчала. Мы говорили тихо, но невдалеке сидел Рамзес, а у него уши, как у кошки. Я знала, что он слушает. И ещё не решила, хочу ли вовлекать детей в невзгоды Энид. Рамзес уже был вовлечён – не по моей вине – но я не собиралась позволять ему брать на себя ответственность за это дело.
– Я просто завяжу с ними знакомство, – предложил Сайрус. – Общие друзья и всё такое. И получу представление, как только увижусь с парнем.
Я поблагодарила его. Вечер закончился тем, что мы все собрались вокруг пианино и устроили хор. Нефрет выучила «Дикси» (114), чтобы оказать любезность Сайрусу. К моему удивлению, он, похоже, не знал слов.
Из-за позднего часа мальчики решили остаться дома. После того, как Сайрус пожелал нам спокойной ночи, а дети разошлись по своим комнатам, я оставила Эмерсона за столом и вышла на террасу. Прохладный, чистый воздух освежал после атмосферы гостиной, наполненной дымом от трубки Эмерсона и сигарок Сайруса; звёзды, сияющие в Египте ярче, чем где бы то ни было, украшали тёмное небо. Единственным отсутствующим романтическим элементом был запах жасмина, который присутствовал бы, если бы Абдулла не забыл полить мои лозы.
Я хотела побыть в одиночестве для серьёзных размышлений. Размышлений о том, что вертелось у меня в голове не только в тот день, но и в течение многих предыдущих. Не о Беллингемах и не о бедной Энид. А о гробнице «Двадцать-А».
Эмерсон считал, что кто-то над ним подшучивает. Кое-кому из его соперников вполне могло прийтись по вкусу наблюдать, как он бесплодно и бесконечно ищет могилу, которой не существует, но я не верила, что кто-либо из наших археологических знакомых опустится до такого детского трюка. (За исключением мистера Баджа (115) из Британского музея. Он, безусловно, был достаточно злобным, но я сомневалась, что у него хватило воображения подумать об этом.)
Нет, это не уловка. Такая гробница существует, и в ней находится то, что наш таинственный корреспондент желает отыскать нашими руками. Кто, что и почему? Почему и что – вопрос откладывается; слишком много возможностей. А вот кто... Одно имя – вернее, одно прозвище – сразу пришло в голову.
Тяжёлая мускулистая рука обвила мою талию.
– Чёрт возьми, Эмерсон, я бы хотела, чтобы ты не подкрадывался ко мне вот так, – буркнула я.
– Нет, не хотела бы. О чём ты думаешь здесь, в одиночестве?
Я промолчала. Через мгновение Эмерсон продолжил:
– Сказать тебе, о чём ты думаешь?
– Ты имеешь в виду – угадать?
– Нет, моя дорогая. Для этого я слишком хорошо тебя знаю. Тайна – это твои еда и питьё, – продолжил Эмерсон. – Ты способна устоять перед намёками на скрытые гробницы не больше, чем другая женщина – перед новой шляпкой. Эти сообщения были адресованы мне, но отправитель должен был знать, что ты их прочитаешь, поскольку мне ещё никогда не удавалось что-либо скрыть от тебя. И в голову сразу же приходит имя – или, выражаясь точнее, путаный набор проклятых псевдонимов. Мастер-преступник, Гений Преступлений…
– Сети мёртв (116).
– Он не мёртв. – Эмерсон развернул меня и взял за плечи. – Ты знаешь, что он не мёртв. Как давно ты это знаешь, Пибоди?
Я невозмутимо встретила его взгляд.
– Эмерсон, ты поклялся, что мы никогда больше не будем упоминать этого человека.
– Я не клялся в этом! Я поклялся... – Он громко застонал и обнял меня. – Моя дорогая, я поклялся, что никогда не усомнюсь в твоей привязанности. Никогда в жизни! Но я… Я не перестану завидовать этому ублюдку, пока не увижу его похороненным на глубине десяти футов! Нет, пока я собственноручно не засыплю его землёй! Пибоди, скажи что-нибудь. Скажи, что прощаешь меня.
Я что-то пропищала. Эмерсон немедленно ослабил хватку.
– Прошу прощения, любимая. Я причинил тебе боль?
– Да. Но не обращай внимания. – Я положила голову ему на грудь, и он прижал меня к себе, осторожно обращаясь с моими ушибленными рёбрами.
– Я заглажу свою вину, – пробормотал он, касаясь губами моего виска.
– Эмерсон, если ты считаешь, что твоё романтическое внимание является достаточной компенсацией за…
– Моё романтическое внимание, Пибоди – это то, что тебе причитается, а мне доставляет удовольствие. Предположим, я найду для тебя проклятую гробницу. Сможет ли это компенсировать мои необоснованные подозрения и ушибы твоих рёбер?
Если вы, дорогой Читатель, принадлежите к женскому полу, вы будете полностью осведомлены о мотивах этого щедрого предложения. (Если вы принадлежите к другому полу, вы также узнаете, но не признаетесь в этом.) Эмерсону до смерти надоели его утомительные гробницы, но он был слишком упрям, чтобы признать, что ему на самом деле очень хотелось ответить на эти таинственные сообщения. Притворяясь, что делает мне одолжение, он тем самым полностью развязал себе руки.
– Ты так добр ко мне, Эмерсон, – пробормотала я, прижимаясь к нему.


ПРИМЕЧАНИЯ.
90.   Томас Кук – английский баптистский проповедник, считающийся «изобретателем туризма» и основавший первое в мире туристическое агентство, которое за краткий срок приобрело небывалую популярность и, по сути, дало мощный толчок для развития мирового туризма. В западном мире его имя и название компании стали нарицательными. На начало 2019 года туристическое агентство Кука являлось одним из крупнейших туроператоров в мире. К сожалению, 23 сентября 2019 года было объявлено о банкротстве компании и начале её принудительной ликвидации.
91.   Концессия — это соглашение или договор, согласно которому государство передаёт частной компании или организации право на управление и эксплуатацию определённых объектов или услуг. В данном случае речь идёт о поисках гробниц и раскопках.
92.   Тутмос IV — фараон Древнего Египта из XVIII династии, правивший приблизительно в 1397–1388 годах до н. э. Его гробница открыта в 1903 году Говардом Картером, проводившим раскопки по поручению Теодора М. Дэвиса.
93.   Soiree – званый вечер (фр.).
94.   У официально женатого Дэвиса с 1887 года до самой смерти была сожительница, Эмма Эндрюс, двоюродная сестра жены Дэвиса Энни.
95.   Жорж Легрен (1865 — 1917 гг.) — французский египтолог, главный инспектор древностей в Луксоре.
96.   Робб де Пейстер Титус (1876–1913 гг.) — художник, археолог и египтолог.
97.   Малката — построенный во времена XVIII династии Нового царства древнеегипетский дворцовый комплекс, находившийся на западном берегу Нила близ города Фивы.
98.   Хатшепсут — женщина-фараон (1490/1489—1468 до н. э., 1479—1458 до н. э. или 1504—1482 до н. э.) Нового царства Древнего Египта из XVIII династии.  До воцарения носила то же имя (Хатшепсут, то есть «Находящаяся впереди благородных дам»), которое не было изменено при восшествии на престол (хотя источники называют её тронным именем Мааткара — Маат-Ка-Ра). Фактически отстранив от власти несовершеннолетнего Тутмоса III и провозгласив себя фараоном, царица Хатшепсут закончила восстановление Египта после нашествия гиксосов, воздвигла множество памятников по всему Египту, отправила экспедицию в Пунт и, судя по всему, проводила военные походы. Так как фараон в Египте являлся воплощением бога Гора, он мог быть только мужчиной. Поэтому Хатшепсут часто надевала на официальных церемониях мужские одежды и искусственную бороду, однако далеко не в обязательном порядке: отдельные статуи царицы вроде выставленных в Музее Метрополитен продолжают изображать её в прежнем виде — в обтягивающей женской одежде, но в накидке и без накладной бороды.
99.   Королевский тайник, Royal Cache — это древнеегипетская гробница, расположенная рядом с Дейр-эль-Бахри в Фиванском некрополе, напротив современного города Луксор.  В ней содержатся мумифицированные останки и погребальный инвентарь более 50 королей, королев и других членов королевской семьи Нового царства. Изначально гробница использовалась как последнее место захоронения верховного жреца Амона Пинеджема II, его жены Несхонс и других близких членов семьи.   Открытие гробницы местными жителями в период с 1860 по 1871 год, а египтологами — в 1881 году вызвало сенсацию. Мумии быстро стали изюминкой нового египетского музея (тогда в Гизе).
100.    «Двадцать-А» по-английски звучит как «твенти эй», «двадцать восемь» – «твенти эйт».
101.    Атлантида — мифический остров, известный по описаниям в диалогах Платона «Тимей» и «Критий» (со ссылкой на Солона).   В платоновском мифе остров Атлантида располагался за Геракловыми столпами (Гибралтарским проливом) в Атлантическом океане. Царства, располагавшиеся на острове, населяли потомки бога Посейдона, которые приступили к завоеванию Ойкумены. Нападение атлантов было отражено древнейшими афинянами, после чего царь богов Зевс наслал на Атлантиду землетрясение и наводнение, в результате которых остров погрузился на морское дно. 
Исследования археологов не подтверждают существование Атлантиды в том месте и виде, как это описано у Платона. Большинство современных исследователей сходится во мнении, что повествование об Атлантиде — философский миф.
Платон (428/427 или 424/423 — 348/347 до н. э.) — древнегреческий философ классического периода, родом из Афин. Основатель платонической школы мысли и Академии, первого высшего учебного заведения в западном мире.
102.    Джебель (джабаль) – гора, скала (арабск.).
103.   У фараона Эхнатона и его жены Нефертити было две дочери, носящие это имя: Меритатон-ташерит и Нефернефруатон-ташерит. Сведения о них практически отсутствуют, так что, скорее всего, они умерли в детстве или в молодости.
104.   Пибоди намекает на схожие сюжетные ходы в опере Дж. Верди «Аида» и классических готических романах.
105.   Спиритизм (от лат. spiritus «душа, дух») — религиозно-философская доктрина, разработанная во Франции в середине XIX столетия Алланом Кардеком.  В дальнейшем термин «спиритизм» принял более общее значение, став синонимом, с одной стороны, религиозной философии спиритуализма (религиозно-философского течения, в основе которого — вера в реальность загробной жизни и возможность общения с духами умерших посредством медиумов), с другой — так называемого «столоверчения», автоматического письма и спиритической практики (спиритические сеансы) в самом широком смысле слова. Культовая практика спиритуализма состоит из коллективных и индивидуальных спиритических сеансов, целью которых являются вызов духов умерших людей и общение с ними.
Столоверчение – спиритический сеанс.  По мнению спиритов, вызываемый ими дух умершего проявляет себя поворотами стола, на котором они держат руки.  Автоматическое письмо — процесс и результат письма, который предположительно является продуктом бессознательной деятельности пишущего. Индивид при этом может пребывать в состоянии гипнотического, медиумического или медитативного транса, или же находиться в полном сознании и контролировать всё, кроме движения пишущей руки. В спиритуализме используется для предполагаемой возможности общения с духами потустороннего мира или духами умерших, которые считаются управляющими автоматическим письмом.
106.   Третий класс – наименее удобные и самые дешёвые места на пароходе.
107.   Хатор (Хатхор) — в египетской мифологии богиня неба, радости, любви, опьянения, материнства, плодородия, веселья и танцев.
108.   «Синяя борода» — французская народная сказка, литературно обработанная и записанная Шарлем Перро. Впервые опубликована им в книге «Сказки моей матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времён с поучениями» в 1697 году. Прозвище «Синяя борода» стало нарицательным: так называют мужчин, которые тем или иным способом сживают со света своих жён.
109.   Имеется в виду обычай XIX века: после ужина дамы удалялись, оставляя мужчин беседовать за стаканом вина и сигарами. А сами дамы уединялись в другой комнате. Считалось, что женщин не должны интересовать мужские разговоры, равно как и мужчин – женские.
110.   Дословно – пианофорте, старинное название фортепиано.
111.   Бен Джонсон (английский поэт, драматург, актёр и теоретик драмы. 1572 -1637 гг.). «К Селии». Перевод В. Лунина.
112.   Londonderry Air — мелодия, берущая начало из графства Лондондерри в Ирландии (нынешняя Северная Ирландия). Данная мелодия очень популярна среди ирландской диаспоры. Air в данном случае – не «воздух», а ария, песня.
113.   «Annie Laurie» — старинная шотландская песня, основанная на стихотворении, которое, как говорят, написал Уильям Дуглас (1672 - ок. 1760 [1]) из Дамфрисшира, влюблённый в Энни Лори (1682–1764). Слова были изменены, а мелодия добавлена Алисией Скотт в 1834/5.
114.   «Дикси» (англ. Dixie), также известная как «Я хотел бы быть в Дикси», «Земля Дикси» («I Wish I Was in Dixie», «Dixie’s Land») — американская народная песня, один из неофициальных гимнов южных штатов США. Во время Гражданской войны в США была очень популярна среди конфедератов.
115.   Эрнст Альфред Уоллис Бадж (1857 — 1934 гг.) — британский археолог,  египтолог, филолог и востоковед, работавший в Британском музее и опубликовавший большое количество работ о Древнем Востоке. Эмерсон приходит в ярость от одного упоминания его имени.
116.   «Сети, он же Гений Преступлений, ранее контролировал сеть добычи незаконных древностей в Египте и торговли ими, является главным противником Амелии и Эмерсона (а также Рамзеса)». (Э. Питерс, «Пруд гиппопотамов». Перевод В. Борисова). В оригинале Гений Преступлений носит прозвище «Сет», «Сетос» – имя древнеегипетского бога ярости, песчаных бурь, разрушения, хаоса, войны и смерти. Но в четвёртом романе, «Лев в долине», указывается, что его истинное прозвище – «Сети», что означает «человек Сета» или «последователь Сета». Поэтому я решил придерживаться первоначальной версии.