Глава 12. Прощание Редискина

-- Что же, любезный друг мой, Павел Аркадьевич, пришло время прощаться. Работу мы справили. Порадели на благо отчизны! Не стыдно за дело рук своих. Большое удовольствие имел, работая с Вами! За то благодарен премного.
-- Как прощаться? Постойте, Александр Сергеевич! Да что вы такое говорите-то? Как уже прощаться? Да куда же вы… Да как же я теперь… Да мы же не закончили вовсе!
-- Полноте, Павел Аркадьевич. Заклинание вредоносное мы вычленили и обезвредили. Подвиг на орден, не меньше!
-- Так вы ж говорили, возни с этим законом об информации ещё много будет. Что тут за годы не управишься!

-- Говорил. И от слов своих не отказываюсь. Но ваше конкретное задание – порчу вытащить. Из конкретного документа. Текущей – и наверняка не последней! -- его версии. С этим мы, хоть и с трудом великим, сладили. А дальше работа большая предстоит, она не в одни руки, тут многие и многие умы стараться будут. Вы главное поймите, дорогой мой человек, повезло Вам неимоверно! Вам выпало жить в такое время, когда информация стала поистине народным достоянием, общественным ресурсом. И грамотно распорядиться этим ресурсом весьма и весьма непросто. Нет такого опыта. Законов на такой случай не предусмотрено. Их ещё предстоит разработать, создать инструменты реализации, проверить их на практике, учесть ошибки и слабые места. И мы с Вами эту работу начали. Поучаствовали. Неужели Вы не ощущаете гордости, высокого душевного подъёма, восторга – от осознания того, что стали частью чего-то бОльшего, нежели Вы сами, что к большому и важному делу длань приложили?!

-- Я ощущаю… да… Но горечь предстоящего расставания рвёт мне сердце! Простите мою слабость, я не представляю, как жить дальше, после нашей встречи. Я не хочу снова остаться один! Как же вы не понимаете… Что мне сделать, чтобы вы остались? Александр Сергеевич, я готов на всё! Я не жил до этой поры, жизнь моя пробегала мимо. А теперь я хочу жить, творить, я ощутил, что чего-то значу, что-то могу. Благодаря вам! И если вы теперь меня покинете – я снова потеряюсь. Вернусь в прошлое, к позавчерашнему себе – и это хуже смерти. Легче шагнуть с вами за грань бытия – и будь что будет. А если там нет ничего, так и терять нечего. Не оставляйте меня, Александр Сергеевич. Или возьмите с собой. Я смешон, наверное. Наверняка. Но искренен как никогда! Поверьте.

-- Да что же Вы, голубчик, разволновались так. Присядьте лучше, водички выпейте. Как же мне Вас утешить… Я – часть вашего подсознания! Стало быть, и возможности не имею окончательно…
-- Как часть подсознания?!
-- Логически рассуждая, если видите и воспринимаете меня только вы, значит, я – часть именно вашего подсознания. Правда, сам я ощущаю себя отдельной единицей. Возможно, мой образ, считанный Вами как бы по блютусу из общего информационного поля, накладывается на матрицу ваших представлений о моей личности… Наверняка оказывает влияние причисление меня как автора к классикам: многие читали мою биографию, пусть не точную, пусть фрагментами… Популярность, известность – это же как бы создание профиля личности в сознании множества ныне живых. И в совокупности всё это даёт весьма интересный эффект, который мы с Вами имеем привилегию наблюдать. Как же я за Вас рад! Я бы завидовал, право. К счастью, зависть была чужда мне и при жизни.

-- Да чему же радоваться, если всё кончено и надо прощаться?
-- Так ведь Вы, друг мой, живы! И у Вас впереди ещё так много интересного! Эпохального даже. Я ведь только теперь понял, что Кали-Юга – эпоха читеров. Я верно употребил термин? Не чаял ведь вернуться, даже на миг. А вон как оно обернулось.
-- Да какой я читер… Постойте, вы думаете, что это я вас как-то призвал?!
-- Я думаю, мультифакторно всё. Как вообще всё. Наложение эффектов, стечение обстоятельств. И это только первое ваше задание, Павел Аркадьевич! Каково? Может статься, посотрудничаем ещё. Эх, как интересно стало жить, сколько всего, какие возможности… Не забывайте меня, Павел Аркадьевич. Я буду счастлив продолжить…

Александр Сергеевич удалялся, становился меньше, очертания тускнели. Он шёл в Долину Роз – и чёрные, засохшие на корню кусты, оживали, блестели глянцевой зеленью, поднимали головки соцветий. Белые и розовые бутоны раскрывались, благоухали, манили в свой призрачный край… Паша не выдержал и побежал. Но сухие кусты переплелись так плотно, что ноги вязли, закостеневшие острые шипы раздирали одежду и кожу, и никто не отозвался на крик… Паша плакал. Старая комковатая подушка покорно впитывала горько-солёные слёзы и вместе с ними -- прекраснейший из Пашиных снов.