Дудякин и пэвэ...

     Сегодня Дудякин решительно сел за компьютер. Чтобы заняться творчеством. Творчество у Дудякина было сочинительским,и он уже пытался им заниматься.

     Прежние попытки заняться литературным сочинительством заканчивались у Дудякина неудачей. И Дудякин понял, почему так у него было.

     Дудякин понял, что прежде, когда он занимался сочинительством, у него было овэ. Отсутствие вдохновения. А сегодня он чувствует пэвэ. Присутствие вдохновения.

     Чувствуя пэвэ, присутствие вдохновения,  и сидя за компьютером,  Дудякин никак не мог придумать, в какую сторону его, присутствующее вдохновение, направить.

     И вдруг Дудякин почувствовал, что ему хочется написать о тех своих коллегах, которые трепыхаются в сочинительстве, не дождавшись пэвэ. Присутствия вдохновения.

      Дудякин решил для себя, что он твёрдо  установил то, как пишут другие сочинители, когда у них нет присутствия вдохновения. Они тогда свои тексты вымучивают.

    И тут Дудякин задумался:  тексты ли вымучивают коллеги-сочинители или себя мучают, когда пишут без присутствия вдохновения?

      "Э, да я так никогда не начну писать! - подумал Дудякин, - И присутствующее вдохновение выдохнется  напрасно. Без всякого толку. Будто зря приливало, приходило, присутствовало. Так что же такое, - вымучивать текст?".

      И Дудякин, хоть с какой-нибудь пользой применяя пэвэ, присутствующее вдохновения, стал настукивать пальцами по клавиатуре то, что означает выражение "вымучивать текст":

     "Первое. Напрячь мозг целенаправленным воспоминанием. Цель воспоминания и  напряжения мозга сочинителя только одна, - хоть что-нибудь начать писать!

     Второе. Попытаться "выдавить" из нахлынувших воспоминаний запоминающуюся, ключевую и яркую фразу.

     Третье. Понять о чём эта "выдавленная"  фраза, и где именно в тексте её разместить: или в начале, или в середине, или в конце.

     Четвёртое. "Обрамить"  ключевую фразу другими фразами, подходящими ей по атмосфере, по теме, по яркости и ритму".

     Здесь Дудякин остановился на некоторое время в своём творчестве, сам удивившись той чуши, которую сочинил.

     Дудякин всегда резко ощущал свой рационализм. Для сочинителя-рационалиста, подумал он, важнее и атмосферы, и яркости, и ритма является соответствие сочиняемого текста избранной теме.

      Атмосфера, это Дудякин где-то слышал, как-то связана со способностью текста вызывать в читательницах и читателях какие-то ощущения или чувства.

     Дудякин до сих пор не знал: отличаются ли чувства от ощущений? И, если отличаются, то как?

     Дудякин решил, что морщить лицо, пускать слезу, улыбаться или даже смеяться, - это всё, на что способен любой человек в ответе на читаемый им текст. И совершенно не важно, чем вызван этот ответ человека на текст, - ощущениями или чувствами.

     Яркими, по мнению Дудякина, являются фразы, которые приятно постукивают по мозгу читательницы или читателя.

     Допускать в тексте фразы, которые бы разрушали человеческий мозг, Дудякин решил себе не позволять. Только приятное постукивание яркостью фраз по читательскому  мозгу!

     Труднее всего Дудякин представлял себе, что такое соответствие других фраз текста ключевой фразе по ритму.

     У Дудякина не было ни музыкального образования, ни даже музыкального слуха. Точнее так, - музыкального образования у Дудякина не было потому, что у него отсутствовал музыкальный слух.

     А Дудякин всегда считал, что понять правильно, что такое ритм, может человек хотя бы с начальным музыкальным образованием.

     Пусть, пришло в голову, Дудякину, правильный или хороший ритм фразы - это когда не заунывно длинно, а коротко и понятно. 

     Но куда это его завернуло? Дудякин почувствовал, что его занесло в слишком большую философию. А этого не надо было допускать!

     И Дудякин вспомнил, что уже сочинил четвёртое действие из тех действий, которые вынуждены осуществлять его коллеги сочинители, когда вымучивают свои тексты.

      Дудякин вспомнил, что вымучивающий  какой-то свой текст сочинитель, когда ему удаётся обра'мить или обрами'ть, да это не очень важно, свою ключевую фразу другими фразами, у него, у сочинителя, получается готовый текст. Но готовый ли?

     И Дудякин стал опять настукивать пальцами по клавиатуре:

     "Пятое. Определить или завершённость текста, как самостоятельного рассказа, или возможность его сделать частью более существенного по размерам своего произведения: повести илимана".

      Эка, куда его, Дудякина, опять занесло! Чуть ли не в сочинительство  уже целых романов! А у него даже рассказ не получился. На что он потратил своё пэвэ? Присутствие вдохновения!

     И вот пэвэ, Дудякин это чётко ощутил-почувствовал, ушло. Произошёл отлив вдохновения.  И сменилось пэвэ овэ. Отсутствием вдохновения!

     И ему, Дудякину, от присутствия вдохновения остался невнятный текст о том, как его коллеги, другие сочинители, вымучивают свои тексты.

      А сами коллеги, когда в них пэвэ, присутствует вдохновение, пишут рассказы о домашних и чудных котиках, о том, как сажают редиску на своих дачах. О том, как ругались, когда были молоды, с коллегами по труду.

     Он же, Дудякин, когда к нему пришло вдохновение, потратил его присутствие на вымучивание другими сочинителями своих несчастных текстов!

      Больше такого допускать нельзя! Надо составить список тем, на которые с присутствием вдохновения  можно будет сочинять тексты. Присутствие вдохновения не должно заканчиваться пустяками!

     И Дудякин стал придумывать темы, которые он хотел бы осветить читателям и читательницам, если у него снова случится пэвэ. Присутствие вдохновения!