Отшельник с Подкаменной Тунгуски. Книга 4. Гл 18

Глава 18. Татьяна.



                Юрка заснул, так и не дождавшись прихода нового года. Альма сначала с интересом пялилась на подсвеченную лампочками ёлку, а после того, как ей перепала новая конфета, враз заглотила ее и подалась вниз к своему товарищу. Я отключил свет, и тоже последовал вслед за ней. При мальце открывать ёмкость с градусами было уж как-то несподручно, а теперь в самый раз, да и повод какой-никакой имеется. Особенной и теплой волной прошлась по моей застарелой душе такая удаленная встреча с Михаилом. Наверное, из всех последних пришлых, он был мне самым дорогим человеком, и теперь, посиживая у печи, я с умилением вспоминал, как он, лишь чуть оклемавшись, гонялся за Альфой с куском оглобли, а после так уговаривал меня поскорее отправить его к семье. Только ему, выходит, я мог теперь довериться в своих изысканиях, а больше и некому, ибо деяния Владимира Ивановича в этой истории смутные и мне неизвестные, Петровича уж нет на белом свете, а Татьяна за минувшие десять лет не должна была сгинуть, и, выворачивающая все нутро мысль отыскать ее, теперь глубоко прописалась в моем сознании. И лишь Михаил в этом деле мне помощник! Так что же случилось в те далекие годы? О чем прописывала в тетради Татьяна, вдруг объявившись в этом доме?
               
                Подбросив в топку еще немного поленьев, я прилег на лежанку и закрыл глаза. История, изложенная в писании, казалось, что была заучена мною до последней буквы, и повторяя ее в очередной раз в своем сознании, я уж вряд ли мог упустить какое-либо оставленное словечко, а сейчас, в полузабытье, то ли от усталости, то ли от принятого алкоголя, еще раз попытался выстроить для себя всю ее с самого начала:
                …их было четверо в группе, ведущей изыскание вдоль горного хребта, тянувшегося вдоль правого берега Подкаменной Тунгуски. В тот роковой день группа разделилась надвое: Татьяна с мужем шли по ближней к реке стороне кряжа, а Владимир Иванович с напарником по дальней. Была уже середина лета, но холодный и проливной дождь с надоедливым гнусом напрочь лишали возможности к деятельности, и обе группы стремились поскорее вернуться к палаткам, выставленным на другом берегу, как раз напротив современного зимовья. Возможно, что спешка и неосторожное движение по тайге, сыграли с изыскателями коварную шутку, и лишь отдаленный выстрел из ружья известил Владимира Ивановича о нестандартной ситуации у товарищей. Стрелял Петрович. В медведя, который подмял под себя чуть припозднившуюся от него Татьяну. И именно этот, первый его выстрел, уберег несчастную, но почти не дал шансов самому стрелявшему. Подраненный зверь развернулся на обидчика, а повторный заряд лишь добавил ярости в его действа, и уже через мгновенья он рвал в клочья одежду на Петровиче и кожу на его спине. Ни Татьяна в своем писании, ни рассказ её мужа так и не прояснили причину, по которой медведь не закончил свое дело, а к приходу товарищей уже растворился в тайге. Либо учуял приближение людей, либо рана добавила слабости в его действа.
              Петрович при появлении Владимира Ивановича пребывал без движения и разносил негромкие стоны. Его спутница лежала бездыханная на спине, с месивом на лице и разодранной грудью. Что двигало подоспевшими в тот самый момент, и почему они оставили ее тогда одну? Ни Татьяна в своем писании не разъясняла, ни я сейчас не в силах был себе это представить. Может быть им показалось, что ей уже нельзя было помочь, или того хуже? Лишь через час вернулся к месту трагедии Владимир Иванович, отправив напарника с Петровичем на моторе к ближайшей пристани за сто верст, где и обнаружил, что несчастная женщина была жива, и даже пребывала в сознании. Это стало для него, судя по рассказу, глубоким потрясением, из которого он выходил несколько дней, пока не осознал до конца, что жизни женщины уже ничто не угрожает.
              Почти три недели провели Владимир Иванович вдвоем с Татьяной вплоть до того момента, пока за ними не пришел катер. Но встречать определился лишь представитель мужского сословия, ибо еще накануне Татьяна исчезла, оставив краткую записку: «не ищите меня, а лучше скажи мужу, что похоронил меня здесь, ведь с такими шрамами на лице я ему и вовсе не нужна». Вместе с катером прибыли начальник партии и двое геологов, которых нужно было доставить вверх по реке. Разгрузив провиант, катер пошел дальше, обещав вернуться через три дня, и возможно доставив Владимиру Ивановичу кого-либо в напарники. Все это Татьяна наблюдала из недалекого укрытия, и, как только они остались опять вдвоем, она, не ожидав, что Владимир Иванович останется, вернулась к нему восвояси. На другой же день, соорудив из камней на месте схватки с медведем каменный холм, они сидели на берегу реки, окончательно определив дальнейшее пребывание каждого из них на этой грешной земле, из которого выходило, что Татьяна должна исчезнуть из своего привычного мира, а Владимиру Ивановичу отводилась роль её могильщика.
                Лишь через полтора десятка лет она вновь вернулась на это место, и с удивлением обнаружила на противоположном берегу отстроенный дом, а через протоку – переброшенный навесной мост. От моста вела тропа к ее захоронению, где она обнаружила еще не выгоревший искусственный венок и недавние следы пребывания человека. Это обстоятельство на некоторое время повергло ее в смятение, и, поняв, что все эти людские творения связаны с ее мужем, она решилась на отчаянный шаг – открыться и воссоединиться со своей семьей. Но прожив в доме почти половину лета, и часть осени, она поняла, что до следующей весны сюда уже никто не явится, а зимовать и ждать, по непонятным на то причинам - у нее не было возможности. Тетрадь с исписанными страницами, она вложила в ряд книг на самом видном месте, в надежде, что кто-нибудь да когда-нибудь ее откроет и прочитает. Но такового действа не случилось, а этим первым, почти еще через десяток лет, стал я, которого, казалось бы, меньше всего должна волновать судьба Татьяны…   

               И лишь к утру я осознал свой проступок, что не наказал Михаилу позвонить мне вскорости, чтобы изложить ему всю эту историю. Да сдается мне, что он тот еще тертый калач, не станет дожидаться тепла, и, взвесив мои недосказанности, объявится снова в эфире, а мне надо бы подготовиться, чтобы уложиться в эти самые две минуты. Ну не могла она все эти годы скитаться по тайге, как я, а осела в каком-нибудь поселке и доживает в горестях последние дни. А дети ведь в здравии и неведении, да и внуки поди имеются. Ну, дела, заварил я кашу себе в мозгу, и видать, что не будет мне покоя, пока не отыщу ее – живую или мертвую, да может и Петрович поможет мне с небес в этом деле, ведь выходило, что ни в чем он не был перед ней виноватым, просто так судьба распорядилась.