В традициях реставрационной школы Б. Сизов

          16 декабря – день рождения Бориса Тимофеевича Сизова, инженера-
      реставратора, с которым я была связана по работе в Центральных научно-
      реставрационных мастерских и на кафедре реставрации Российского
      государственного гуманитарного университета.

           Прежде, чем помещать в сеть свои воспоминания о нем, предоставляю
      биографические сведения, собранные мной из разных источников и  связанные с
      профессиональной деятельностью Сизова. Ему удалось не только провести
      глубокие научные исследования памятников истории и культуры из камня, но и
      успешно реализовать на многих из них свои проекты и новаторские решения.


                БИОГРАФИЯ

      Борис Тимофеевич Сизов (1948 – 2012), инженер-реставратор высшей категории (с 1995), кандидат культурологии (1999), доцент кафедры реставрации факультета истории искусства РГГУ, один из лидеров отечественной инженерной реставрации.
Сфера деятельности – инженерные исследования, реставрация и сохранение памятников архитектуры, археологии, монументальной скульптуры из камня. Основные направления научных работ – нормализация температурно-влажностного режима в памятниках архитектуры; структурное укрепление камня древних объектов.
Окончил Московский инженерно-физический институт (1972).
В реставрации с 1973 года. Работал сначала в В/О «Союзреставрация», инженером, затем руководителем Отдела научно-реставрационных исследований; с 1983 года – во Всесоюзном научно-исследовательском институте реставрации руководителем сектора скульптуры из камня, затем зав. отделом монументальной скульптуры и заместителем директора по науке. В этой же должности с 2000 по 2009 год работал в Центральных научно-реставрационных проектных мастерских. В 2009 году вернулся в институт ГосНИИР.

      Принимал участие в исследованиях и реставрации памятников архитектуры на территории России и бывшего СССР, в том числе объектов Московского Кремля и Владимиро-Суздальской Руси, Ферапонтова монастыря, Домского собора в Риге, Мавзолея "Гур-Эмир" в Самарканде и др. Автор более 50 научных трудов, в том числе авторских свидетельств и патентов на изобретения. Важнейшим результатом его многолетней работы стало создание им в составе творческого коллектива стандарта «Храмы православные. Отопление, вентиляция, кондиционирование воздуха».
      Участвовал в разработке общеевропейских стандартов по методам оценки реставрационных обработок камня («Рекомендации UNESCO – RILEM»). Являлся координатором с российской стороны международного проекта «Евромрамор». Регулярно выступал с докладами на российских и международных научных конференциях.

      Является одним из авторов концепции высшего специального образования по профилю «Консервация и реставрация памятников материальной культуры», реализуемого в РГГУ на факультете истории искусства.  В 90-е годы читал в РГГУ разработанные им курсы по диагностике состояния памятников истории и культуры из камня, основам их сохранения, мониторингу после реставрационных вмешательств.
Участвовал в работе общественных организаций по сохранению культурного наследия, в 2000-х годах возглавлял секцию «Памятники архитектуры» в Федеральном научно-методическом совете Министерства культуры РФ. являлся также членом Международного совета по сохранению памятников (ИКОМОС).
В советское время был награжден серебряной медалью ВДНХ (разработка методов защиты памятников Московского Кремля от атмосферных воздействий). Позднее его работы отмечены «Золотым дипломом» на XI международном фестивале «Зодчество-2003», Дипломом конкурса «Золотое сечение -2007» и наградами Московской Патриархии и Министра культуры РФ.
               

                ШАПКА МОНОМАХА

     «Боря, ты нас храни! Сильный, державный, царствуй во славу, во славу нам!» - так пели в лаборатории, поднося новому начальнику «шапку Мономаха» с меховой опушкой, украшенную разноцветными пуговицами. Это было одной из шуток лабораторского праздника, и пели с искренними чувствами дружества и симпатии, радуясь, что не удалось навязать нам чужого человека в начальники.  Но шапка Мономаха, которой увенчали голову Бориса Тимофеевича Сизова оказалась, как и полагается, очень тяжела, хотя в тот момент молодости и надежд кто же думал об этом…

      Когда я узнала, что готовится книга о Борисе Тимофеевиче Сизове и ко мне обратились с просьбой о написании мемуаров, казалось, я ничего уже не помню, мало знаю. Борисом прожита большая, очень густая событиями жизнь. Надо вспомнить что-то значительное об этом человеке, а память подводит. Вылезают и какие-то обиды, недоразумения. Опасно писать воспоминания о человеке, с которым ссорились. Можно проявить себя неподобающе по отношению к нему. Но я решила рассказать максимально точно то, что помню о нем. И оказалось, что время выверило многие эпизоды прежней жизни, и они по-новому осветились. А мой опыт общения с Борисом в последние 10 лет сгладил шероховатости прошлого и позволил более терпимо отнестись к тому, что «резало» раньше.

      Я пытаюсь написать здесь о лаборатории ЦНРПМ в разные периоды ее существрвания, т.е. контекст жизни и «правления» Бориса Сизова в качестве главы Отдела реставрационно-технологических разработок в те, 70-е годы. Хочу вспомнить то время, когда мы с ним работали в одной организации, в Центральных научно-реставрационных проектных мастерских.

       Тогда вся страна, за исключением Москвы, загибалась от нехватки еды, церковь жила «тише воды, ниже травы», а идеология силилась заменить культуру. Проштрафившихся начальников с хозяйственных и политических ролей «бросали» именно «на культуру». Считалось, что достаточно быть просто партийным, чтобы справляться с культурными задачами, «в массах» сводившимися в то время прежде всего к пропаганде коммунистической идеи и нашего советского образа жизни.

       И вот в этом мире был некий счастливый остров, где, казалось бы, клещи идеологии были не столь жестки. Этим местом для меня стала область реставрации памятников архитектуры, лаборатория ЦНРПМ.
       Центральная научно-реставрационная мастерская Академии архитектуры, образованная после войны, собрала под свою кровлю замечательный коллектив ученых, знатоков отечественного зодчества и практиков реставрации. При нас она носила уже другие названия, а когда Борис Сизов пришел на работу в лабораторию, мастерская входила в состав Всесоюзного производственного научно-реставрационного комбината.

      Сизов, еще будучи студентом-физиком, принимал участие в работах студенческого отряда по Кирилло-Белозерскому монастырю. Реставрацией руководил Сергей Сергеевич Подъяпольский, с которым Борис всю жизнь потом не прерывал связи. С 1973 года он стал сотрудником научно-реставрационной мастерской в должности инженера лаборатории, которую тогда возглавлял известный инженер-реставратор Николай Прокофьевич Зворыкин и которая в дальнейшем тоже не раз меняла свое название.

      Психология начальства ВПНРК была «производственная», но в проектной мастерской работали такие авторитетные, сильные знаниями и убежденные в своей правоте архитекторы-реставраторы, что дирекции комбината приходилось с ними считаться. Сизов попал в реставрацию в то время, когда главным архитектором мастерской был Лев Артурович Давид. Являясь один из столпов отечественной реставрационной школы, Л.А. Давид был настолько смелым и принципиальным в защите памятников архитектуры, что в свое время даже пытался препятствовать новому строительству в Московском Кремле и нажил себе врага в лице такой официозной фигуры, как М.В. Посохин. Когда ведущие архитекторы страны обсуждали проект Кремлевского дворца съездов, один только Давид был против того, чтобы «всадить» этот огромный объем в Кремль, и на голосовании демонстративно воздержался.
 
       В связи с реставрацией Кремля с 1970-х увеличился штат сотрудников мастерской и лаборатории. На работу пришли люди, ставшие потом очень заметными в сфере реставрации. Из своих «почтовых ящиков», где надо было терпеть режимные ограничения, пришли инженеры-конструкторы и химики-технологи. Именно этот «призыв» 70-х оказался очень удачным для ВПНРК. Г.Н. Ровинский, Г.Б. Бессонов, Н.А. Томилина, Н.А. Карев, Н.И. Константинова, М.П. Иевлева, Т.З. Николаенко, уже имеющие опыт исследовательской и практической работы в разных других организациях, попали в мастерскую и очень повысили ее технический потенциал.

      И надо сказать, выдающиеся своими научными знаниями и личными качествами специалисты старшего возраста всегда были в контакте с нами, со следующим за ними поколением работников, и не скупились отдавать свои силы и время технарям, только еще приобщающимся к сложным гуманитарным проблемам. Больше того, нас приглашали на лекции по архитектурной реставрации, которые по инициативе Л.А. Давида читали в мастерской для молодых архитекторов и которые для нас, инженеров, физиков-химиков были сущим откровением. Вели эти лекции сам Лев Артурович, Сергей Сергеевич Подъяпольский, Борис Львович Альтшуллер и другие выдающиеся профессионалы реставрации.

      В то же время, мне кажется, именно инженерное и технологическое направления в реставрации тогда особенно интересовало наших мэтров. Многие действующие архитекторы-реставраторы ставили лаборатории конкретные задачи, и мы могли помочь и в датировке материалов памятника, и в разработке технических условий на реставрационные камень, кирпич, черепицу. При установке на долговременное сохранение объекта в подлинном облике и в подлинном материальном составе росло значение реставрационной технологии. Для реставрации памятников архитектуры приспосабливали способы укрепления конструкций, привносимые из современного строительства, а также разрабатывали новые собственно реставрационные методы, в том числе технологические, для упрочнения и защиты аутентичных материалов древних построек.

      Сизов и Николай Алексеевич Карев были настолько приближены к ведущим заслуженным архитекторам мастерской, к лучшим ее людям, что общались с ними и в неформальной обстановке, и в нерабочее время.
Я не знала, из какой семьи происходит Борис Тимофеевич, но общий рисунок его поведения и способность говорить о работе внятно и по существу, несомненно, обнаруживают влияние круга интеллектуалов от реставрации.

      Некоторое время после смерти Н.П. Зворыкина лабораторию возглавляла Дора Константиновна Спасская, но по состоянию здоровья ей трудно было руководить расширившимся в своих профессиональных направлениях коллективом. И тогда при поддержке С.С. Подъяпольского на должность начальника Отдела научно-реставрационных исследований назначили Б.Т. Сизова, который, несмотря на молодость, уже продемонстрировал свои знания и преданность делу и, главное, имел определенный авторитет среди сотрудников. Назначение такое стало возможным, на мой взгляд, лишь потому, что директором комбината тогда был В.В. Чекмарев, имеющий опыт работы в строительстве, порядочный и вменяемый человек.

      Понятно, что в лаборатории было нелегко объединить группу специалистов, давно работающих в мастерской, с вновь пришедшими, молодыми, часто весьма неординарными по своим взглядам и выходкам людьми. Но с этим Сизов справился, благодаря свойствам характера. И обстановка в его «правление», как вспоминают бывшие сотрудники, была хорошая. В отделе царила атмосфера дружелюбия и сознания нужности выполняемого дела.

      Меня, пришедшую из закрытого института, где всё, что делалось, шло в военную сферу, пребывание в этом мире рабочего единодушия, приязни друг к другу и высоких идей буквально осчастливило. Дух нестяжательства и служения (памятникам, народу, будущему – мы этих слов не произносили, но, по сути, как раз так и жили тогда), этот дух поддерживался, в первую очередь, самим Борисом. Работа как будто заставила нас забыть, что творится вокруг, какое время на дворе, время, которое сжирает именно всё индивидуальное…
       В то время здесь был некий оазис свободы, без политинформаций, первого отдела, комсомольских собраний, партактива (в мастерской было вообще на две сотни работников всего трое партийных).

      Следует сказать, что именно в наше В/о «Союзреставрация» впервые внедрили такую форму финансовой деятельности как хозрасчет.
      Если говорить об экономике реставрации в советское время, то развитие реставрационной отрасли – и оснащение лабораторий, и наличие техники при производстве работ, и зарплаты проектантов-архитекторов и мастеров-реставраторов, – всё тогда зависело целиком от государственного финансового обеспечения.

       С 70-х годов наша организация в системе Министерства культуры стала хозрасчетной, т. е. в условиях плановой экономики получила некоторую финансовую самостоятельность, хотя и ограниченную хозяйственными органами. Сущность хозрасчета как метода ведения трудовой деятельности и управления состояла в том, что предприятие в денежной форме соизмеряло затраты на ведение и оформление результатов профессиональной работы, обеспечивая ее самоокупаемость и рентабельность.

      Продукт реставрационной деятельности — это научно- исследовательская, проектная, рабочая и сметная документация по реставрации и приспособлению памятника к современному использованию. Результатом работы считается сдача заказчику проекта реставрации (архитектурный, нженерно-конструкторский, технологический и др. разделы), а также «сдача- приемка» отреставрированного объекта Комиссии Министерства культуры «в установленном порядке».

       Хозрасчет очень дисциплинировал нас как исполнителей. Каждый сотрудник, в соответствии с месячным (или квартальным) заданием должен был сделать работу на определенную сумму. Надо было вертеться, работать по-настоящему, а не отсиживать часы в присутственном месте. Зарплату (оклад) по закону отнять не могли, но если отдел в целом систематически не выполнял плана, руководство лишало его квартальной премии. Весь коллектив, не разбирая, кто как трудился.

      Надо было каждый месяц вовремя предоставить отчетность, при этом нередко с трудом «выбивая» деньги из заказчика за конкретно выполненные работы (подписать «процентовки») и т.д. Для меня это стало школой на всю жизнь. А Сизов должен был всё контролировать, всё считать, за всё это отвечать. И отдел с планом справлялся.

       Работы было очень много, а Борис в этот период, кроме административных дел, возглавлял и принимал непосредственное участие в работах по реставрации большого числа памятников истории и культуры, в частности, важнейших древних архитектурных объектов (Московского Кремля, Ферапонтова, Кирилло-Белозерского, Пафнутьев-Боровского монастырей, мавзолея Гур-Эмир и др.). Именно при Сизове лаборатория ЦНРПМ, где он проработал до начала 80-х, стала известной в масштабе страны.

      Кроме работы, которой, без преувеличения, мы предавались истово, нас объединяло и стремление к творчеству. Многие писали стихи, Нина Константинова, кроме того, занималась живописью, Карев замечательно пел, почти у всех проявлялись актерские способности. Объединение всех этих склонностей нашло свое воплощение в праздниках-спектаклях.

      Отдел располагался тогда в настоятельском корпусе Новоспасского монастыря, в первом этаже, и на наши, скоро ставшие очень популярными празднества приходили гости и из других подразделений мастерской, и из ВНИИРа (Институт реставрации). Обычно перед Новым годом коллектив заранее разбивали на группы, которые втайне друг от друга сочиняли и оформляли свои пьесы. Днем мы клепали годовые научные отчеты, а потом до ночи репетировали.

      Приглашали на свои праздники и руководство ЦНРПМ, а когда однажды у нас был костюмированный бал, то в сотворенные Константиновой маски и костюмы нарядили и первых лиц мастерской. Больше всего мне запомнился Новый год, когда прорвало водопровод, на полу стояла вода, а все наши сотрудницы были в длинных платьях и кружились, поднимая подолы, под огнями самодельной пиротехники, подготовленной нашим мастером на все руки Мишей Веселовским.

      Сизов должен был, с одной стороны, обеспечивать своевременное выполнение плановых работ, с другой стороны, ради поддержания особого эмоционального климата в коллективе, многое спускать сотрудникам, и ухитрялся стабильно держать лабораторию в состоянии некоей творческой напряженности.
     Мы работали в одном здании с администрацией комбината, начальство и бухгалтерия много видели-слышали, а ночной сторож, которого страшно раздражало то, что лаборатория допоздна не расходится, доносил наверх. И так как никто из начальства не верил, что люди могут оставаться после окончания рабочего дня для работы, то версия была «пьют-гуляют». Однако, было и это, в самом деле было и веселье, и пение, и «питие».

      На одном из лабораторных праздников (под предлогом 23 февраля или Международного женского дня) были танцы под магнитофон. Когда я с восхищением сказала Борису, что такой атмосферы, как у нас, нигде больше нет, и трудно такое даже представить, он мне не очень весело сказал, что надо это стараться сохранить. И я поняла вдруг, как непросто ему идти каждый раз к начальству, выслушивать обвинения, писать объяснительные записки и т.д. А наказания были не только словесные, а и лишение «прогрессивки» всему отделу, и угрозы выговоров и увольнения «по статье».
   
      И он вынужден был это все тянуть и лабораторию защищать, тогда как появился еще один человек, недоброжелательный к нам, зам. директора по науке.  Он читал наши отчеты по научно-исследовательским работам на памятниках (изучение древних материалов естественнонаучными методами, технологические эксперименты и т.д.) и обычно не пропускал, не подписывал их, причем, не объясняя, в чем дело. У него было какое-то органическое неприятие всего, что делала лаборатория. Сдать материал, получить его подпись, несмотря на то, что работы рассматривались и утверждались на реставрационном совете, было очень трудно. Сизов же для зам.директора и людей, близких к новому директору, Антонову, после внезапной смерти Чекмарева возглавившему наше В/о, стал объектом постоянной критики и придирок.

      В тот период Министерство культуры вело разумную политику, нам (практикам) поручали разработку научных реставрационных проблем. Сам Сизов возглавлял тему по температурно-влажностному режиму памятников архитектуры; я занималась исследованием состава и физико-механических характеристик древних каменных материалов; Карев совершенствовал методику инъекционного укрепления кладки; Нина Константинова занималась древним металлом. Нина Томилина, первая в СССР, положила начало структурному укреплению камня кремнийорганическими составами (КОС).

      Вышеназванную, очень актуальную тему после отъезда Томилиной за границу Борис Тимофеевич взял на себя. История с КОС непростая, и она тоже много говорит о Сизове. Так как Нина вышла замуж за иностранца, у нее сразу начались ограничения на работе. И уж в Кремль, где в период реставрации стен и башен 1975 года она успела блестяще себя зарекомендовать, ее, конечно же, больше не пустили бы. Сделав совместно с институтом ГНИИХТЭОС исследования, результатом которых стал запатентованный позднее КУС (отечественный кремнийорганический укрепляющий состав), Томилина, тем не менее, по этой теме уже не могла фигурировать ни в бумагах ЦНРПМ, ни в статьях, ни в заявке на изобретение. Словно на ее имя было наложено государственное проклятие.

      Поэтому Нина «подарила» Сизову свою разработку. Особенно известна брошюра о реставрационных составах на основе КОС, где Б.Т.Сизов и был обозначен как один из авторов. Позднее в разговоре со мной Борис сказал, что в авторы этой книжки попал только из-за известных обстоятельств. И я поняла, что его заботит, чтобы мы, знающие ситуацию, не подумали, что он просто присвоил чужую работу.
      И дальше он врубился, вошел в эту тему настолько глубоко, насколько позволяло его физтеховское образование. А для развития этого направления позднее пригласили профессионального химика А.С. Фомичева. И потом, когда в результате массированной травли со стороны дирекции Сизов перешел на работу во ВНИИР, он был всегда в курсе разработок по структурному укреплению камня и штукатурки с живописью, выполняемых в Отделе реставрационно-технологических разработок, как именовали нас с некоторых пор. Тему эту он продолжил и позднее, уже в отделе скульптуры института реставрации. А в конце ХХ века, благодаря «торжеству демократии», возглавил разработку одной из тем международной программы «Евромрамор».

      Время «застоя», время лжи и демагогии мы счастливо пересидели у себя в ОРТР, как говорится «в лаборатории жили». Климат здесь был совершенно особенный. Однажды в разговоре кто-то из посторонних  пошутил, мол, везде люди хоть что-то обязательно с работы домой несут, а вы свое на работу тащите. При большой бедности на оборудование и материалы наш энтузиазм давал возможность так крутиться, в частности, осуществляя связи (для «добычи» химических реактивов, например) с научными организациями разных отраслей, чтобы все-таки приносить пользу делу. В то же время командировки, поездки по стране были для нас настоящими подарками судьбы. Во-первых, мы чувствовали себя нужными, во-вторых, были свободны от «всевидящего ока» и «всеслышащих ушей», а в-третьих, могли увидеть замечательные памятники зодчества, в том числе недоступные для простых смертных.

       Поездки на объекты часто были весьма нелегкими, с пересадками, когда на себе надо было тащить реактивы и инструменты. Карев возил и насос, и шланги, и материалы. Порой возникали там и проблемы ночевок, когда в гостиницу невозможно было устроиться или объект находился в каком-нибудь совсем дальнем углу России, где и «Дома колхозника» не было. С такими трудностями встречался и сам Сизов, потому что кроме руководства лабораторией он постоянно вел «свои» объекты, выполняя план как инженер, и уж никогда не сидел на шее у коллектива.

      Борис был популярен не только в ЦНРПМ, но, благодаря своим работам по ТВР, широко известен в музейной сфере страны, а позднее и за рубежом, так как представлял СССР на международных конференциях, в первую очередь, в странах Восточного блока. Обладая уже определенным профессиональным авторитетом, он поддерживал дружеские связи со специалистами разных реставрационных мастерских.

     У нас острили насчет его любвеобильности, говорили о «дамах сердца», но сейчас я понимаю, что он не мог не нравиться - и своей статью, и долго сохранявшейся юношеской открытостью лица, и присущей ему некоей подкупающей застенчивостью. Такой молодой и уже начальник! – в этом тоже было нечто неотразимое, внушало уважение и даже восторг. Но надо отдать должное Борису, в его жизненных сюжетах никогда не было и тени пошлости.
 
      Отсутствие какого бы то ни было нахальства или начальственного тона всегда меня в нем поражало, при том, что определенной административной властью он обладал. Кроме того, как мне кажется, было ему свойственно и какое-то особое обаяние слабости. Когда-то меня это возмущало: чтобы бороться с притесняющим нас начальством, надо было быть позубастей. Я не догадывалась тогда, что это может быть проявлением христианского начала в человеке. Но в Борисе не было агрессивности, а если бы он показывал «сильным мира сего» (в нашей системе), что тоже силен, его как беспартийного тут же бы выжили. Он раздражал дирекцию комбината, этих «тузов», своей интеллигентностью, но его никто не боялся как конкурента и поэтому плюс то, что отдел справлялся со всеми технологическими проблемами, до начала 80-х Сизов продержался в нашей организации.

       Нервные перегрузки, в особенности же, то давление, которое приходилось Борису как зав. отдела терпеть от руководства, от людей зачастую совершенно некомпетентных в вопросах реставрационной технологии, а также несправедливые нападки на лабораторию, Б.Т. переживал с трудом. Да и «грехов» у коллектива, действительно, было немало, и Сизову нередко надо было писать бумаги по поводу разных происшествий. Было и такое, что Карев бежал за самим директором Объединения по двору, теряя полуботинки и грозясь вывести того «на чистую воду».

      Пошли анонимные письма, по поводу которых приходилось давать ответы уже парткому. Доносы о «нарушениях дисциплины» иногда имели под собой определенную почву и касались эти «сигналы» также непосредственно Бориса Тимофеевича. Но, не в пример другим, отказавшись от типичного у нас легкого способа «отвлечься и расслабиться», он нашел в себе силы остановиться, что тоже говорит и о его силе воли, и о нравственной установке на «делание дела», тогда как рядом в тех же условиях люди спивались и деградировали, становясь практически недееспособными. Но потом пошли также «сигналы наверх», в райком. И одна «телега» касалась политических взглядов конкретных сотрудниц, а Сизов вынужден был и за это отвечать.

     В командировках мне с Б.Т. бывать почти не приходилось, но поездку в Пантикапей и Херсонес, на руины я помню хорошо. Ехали целой группой (я, Сизов, Карев, Кроленко, Альтшуллер). Целью было заключение договоров с Керченским музеем и Херсонесским заповедником на разработку методики консервации архитектурно-археологических сооружений и знакомство с памятниками. Дело происходило в апреле, довольно холодном. Сизов как представитель подрядчика держался очень достойно, хотя он вообще никогда не задирал нос, не кичился своей должностью.

      При переезде же по железной дороге из Керчи в Севастополь ему пришлось опекать «развеселившихся» сослуживцев, которые пугали людей в вагоне почти настоящим пистолетом.
      Борис как-то умел разделять с друзьями «кавалергардские» забавы и в то же время держать роль ответственного лица. Впоследствии он всегда соглашался на наши с Каревым работы в Крыму, хотя сами развалины его мало впечатлили.

  Уход Б.Т. из мастерской был связан с непониманием со стороны руководства того значения, какое имеет технологический отдел в деятельности производственного объединения. Травля Сизова, как я понимаю теперь, имела эпохальные черты: в конце семидесятых всякая самостоятельность мышления и поведения искоренялась, и всё нестандартное тем или иным образом старались уничтожить.

       После Бориса приходили на его должность разные лица со стороны, но они в подметки не годились Сизову, и лишь «воцарение» Анатолия Сергеевича Фомичева снова вернуло лаборатории научную тематику, когда с Борисом Тимофеевичем осуществлялись непосредственные рабочие контакты.

      Став заместителем директора по науке Государственного научно-исследовательского института реставрации, Сизов совмещал эту должность с работой в отделе монументальной скульптуры. Я в ту пору лично виделась с ним мало. Только на конференциях, а в основном на заседаниях секции «Памятники архитектуры» Федерального научно-методического совета по сохранению культурного наследия Министерства культуры. Да еще на оперативных совещаниях в архитектурном отделе музеев Московского Кремля, когда там шла реставрация храмов на Соборной площади, а затем кремлевских стен и башен (когда-то такой проект проходил под кодовым названием «Периметр»). Борис Тимофеевич не прерывал связей с ЦНРПМ, всегда оставаясь для нас научным авторитетом и борцом за сохранение «подлинности» памятников отечественного зодчества, ярым противником «новоделов».

      С работой ЦНРПМ по соборам Кремля в 90-х связан наш с Борисом конфликт.
      Порталы Архангельского собора разрушались от воздушного загрязнения окислами серы и дымовыми газами, от солей (в том числе от противогололедных агентов, рассыпаемых в пешеходной зоне Кремля). Камень храма в цокольной и подземной частях стен имел высокую влажность в связи с тем, что на Соборной площади прежнее мощение заменили на новое – из плит песчаника. А под ним сделали бетонную «подушку», которая препятствовала испарению воды с территории древних памятников.
      Известняк кладки, как фитиль, сосал не только верховодку, которая  собиралась у стен, но и влагу, выпадающую на гранитных плитах крылец 19 века и на бетоне проклятой «подушки». Дело в том, что на ней конденсировалась еще и вода, испаряющаяся снизу, с уровня глубоко лежащих грунтовых вод. А конденсат – это ведь дистиллировка, в которой выщелачивание кальцита (минерал, слагающий белый камень) идет довольно быстро.
      Всё это я изучила вместе с геологами из института фундаментов и оснований. С трудом заставили Кремль заключить с нашей мастерской договор на разработку мер, препятствующих разрушению соборов в нижней зоне. В ГИКМЗ «Московский Кремль» не понимали, что следующая стадия разрушения (в частности, ренессансных порталов Архангельского собора) – уже лавинообразная.

      В ЦНРПМ нами была подготовлена технология консервации и реставрации для наиболее аварийного западного портала названного храма. Предложения состояли в следующем: изолировать резной белый камень от гранита крыльца (материалы для горизонтальной гидроизоляции были подобраны); рыхлые части известняка укрепить кремнийорганическим составом; утраты нарастить специальным лепным материалом, но доделки выполнить в массах, без воспроизведения порезки и детализованной раскраски.

      Я с рабочим-лепщиком опробовала в лаборатории и в натуре несколько составов для восполнения объемных утрат. Лучшим из них оказалась санирующая штукатурка Термопал. Технология могла на 15 – 20 лет обеспечить укрепление подлинных материалов и приведение портала к приличному виду. «Изюминка» была в том, что в местах крупных дефектов декора «налепы» из Термопала могли нести двойную службу. Этот реставрационный состав является одновременно формообразующим материалом, а также соле- и влагопоглощающим веществом. Он обладает большой, до 50% пористостью, способен вбирать в свой объем водорастворимые вещества и влагу из находящегося с ним в контакте засоленного древнего камня. Рабочая масса Термопала легко лепится и моделируется, наносится до толщины 5 см, хорошо держится на камне. Морозостойкость у него значительная, солестойкость 10 циклов, т.е. как у нового качественного известняка.

      Реставрационный совет ЦНРПМ принял технологию, ее поддержала и приглашенная в качестве эксперта Ирина Анатольевна Кулешова, ведущий специалист Института «Спецпроектреставрация».
Наняли Владимирскую бригаду, которая под моим надзором опробовала Термопал на довольно больших участках западного фасада Архангельского собора.

     Однако, несмотря на официальное одобрение нашей методики, чуть позднее, на рабочем совещании ГИКМЗ «Московский Кремль» Сизов сказал, что на портале должен работать отдел скульптуры ГосНИИРа, это их профиль. Все исследования начались по новой, Институт реставрации «думал», что немецкий камнезаменитель, который применяли на скульптуре, сгодится и здесь, в цокольной части собора. Однако, так не получилось.
      Самое обидное, что госниировцы, не вдаваясь в суть методики ЦНРПМ, без всякой мотивации сразу же выломали реставрационно-консервационные дополнения, сделанные нами составом Термопал на экспериментальном участке собора. Конечно, подлинный материал портала тоже пострадал при таком грубом механическом воздействии. Думаю, сам Сизов в этом акте не участвовал, но...

     Исследования ГосНИИРа проходили еще несколько лет. А порталы продолжали разрушаться. Кончилось тем, что западный в нижней и средней зоне утратил большой объем подлинного камня. Украшенные цветочным рельефом его колонки окончательно разрушились с поверхности, потеряв эстетическую ценность. Их демонтировали. Сняв с них формы, заменили на отливки. И ценнейшие аутентичные архитектурные элементы, как оказалось, стало некуда девать. Надеюсь, они попали в кремлевский лапидарий, где хранят все каменные детали зданий, найденные на территории Кремля.

     ГосНИИР всё продолжал изучать собор, уже и северный портал оказался под угрозой... А Борис, как я понимаю, решив помочь своим сотрудникам получить в работу престижный объект, недостаточно глубоко вник в технологические решения по его сохранению. Вот это мне больно вспоминать.

      Что же касается исследований по температурно-влажностному режиму памятников и структурному укреплению камня, то Б.Т. еще с 80-х годов сделался одним из ведущих специалистов этих направлений в нашей отрасли. Я считаю, что сделанное Сизовым в сфере ТВР частью было вообще впервые и всегда полезно для памятников. Он щадил подлинные конструкции и интерьеры зданий, и старался новые устройства вводить в пространство здания в минимальном объеме.

      Помню самые первые шаги Б.Т. на этом научном поприще. Многие его рекомендации требовали ежедневных наблюдений и обслуживания приборов, а так как сотрудники музеев (да и церквей) не привыкли к систематической работе с таким оборудованием, персонал, наверное, на практике его порой подводил. В альтернативных решениях специалистов по ТВР, иногда критиковавших Сизова, всегда много аппаратуры, датчиков, проводов, самописцев, что определенно не украшает церковных интерьеров...

    Кстати, вспоминаются его совсем ранние рекомендации, заключающиеся в том, чтобы в течение дня летом открывать для проветривания то одну, то другую дверь храма, и надпись настоятеля в правом верхнем углу титульного листа «Благословляю!». И это работало, влажность стен существенно уменьшалась даже от таких простых действий. Но Бориса позже ждала в этой области гораздо более важная научная работа, принесшая ему успех и известность.

     Вообще же я думаю, что небеса, как говорится, в свое время очень четко смолоду определили его судьбу, послав спасать церкви и монастыри, и действительно благословили на такое служение.

      Диссертацию «Сохранение памятников из камня на открытом воздухе: скульптура, архитектурный декор» Б.Т. защищал в РГГУ и стал кандидатом культурологии. Думаю, что в университете его диссертация вряд ли могла быть по достоинству оценена, хотя это работа на стыке разных наук или, как говорят теперь, пример «интердисциплинарных коммуникаций». Я считаю его кандидатскую, обобщившую опыт работ по ТВР памятников культуры, очень актуальной и исключительно полезной.

      Как показала жизнь, разработанные Сизовым технические подходы в области  тепло-влажностного режима, всегда давали положительный результат. Особенно эффективно это проявилось в случае объектов с настенной живописью. Так, благодаря реализации предложенных Б.Т. инженерных решений по ТВР, была максимально сохранена подлинность фресок Дионисия начала 16 века в церкви Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря.

       Сущность предложений и практических действий, выполненных на этом объекте Сизовым и группой сотрудников ГосНИИРа и ЦНРПМ, - медленное (многолетнее) высушивание стен памятника по программе, учитывающей физическое состояние конструкций и стенописи, показатели температуры и влажности внутри постройки в разные месяцы года и разное время суток, а также сезонные колебания параметров воздуха во внешней среде. На основе научных изысканий Сизовым было определено взаимное влияние указанных факторов на характер и скорость разрушения материалов памятника и сохранность древней живописи.

      Оптимизация температурно-влажностного режима в церкви, где находятся фрески (регулирование в пространстве здания температуры в зависимости от наружной, постоянно меняющейся; устройство пола с ограниченным подогревом; приборный контроль и цифровая обработка данных) привела к нормализации условий службы конструкций, отделочных и живописных материалов, а также предметов в интерьере храма (в частности, икон, деревянная основа которых деформируется и при высокой влажности и при чрезмерном высушивании помещений).

      В результате значительного уменьшения влагосодержания стен произошло естественное упрочнение левкаса и красочного слоя, ослабление биологического воздействия на материалы фресок. Это позволило сохранить авторскую живопись при использовании лишь консервационных приемов очистки и приклеивания к основе отслоившихся частиц пигментов на локальных участках, практически без реставрационного вмешательства в вещественную структуру памятника.
   
     Этот прецедент открыл возможности превентивной консервации как перспективнейшего метода сохранения объектов культурного наследия.

     Вернувшись в 2009 году в ЦНРПМ на должность заместителя директора по науке, Сизов разделил со своими коллегами трудности переходного периода в истории нашей страны. Наперекор коммерциализации реставрационной сферы он боролся за соблюдение традиций отечественной реставрации, а также, в меру своих сил, способствовал сохранению структуры и творческого коллектива мастерской.

     Борис Тимофеевич был одним из авторов концепции специализации «Консервация и реставрация памятников материальной культуры» на факультете истории искусства в Российском государственном гуманитарном университете, стоял у истоков образования Высшей школы реставрации РГГУ. Я более десяти лет была директором ВШР, поэтому с деятельностью его в вузе хорошо знакома. Сизов преподавал несколько дисциплин, впервые разработав программы для высшего специального образования, в том числе "Диагностика состояния памятников материальной культуры из камня", "Основы сохранения памятников из камня", "Мониторинг состояния памятников после реставрационных вмешательств".
 
     Все его ученики проявились в нашей отрасли очень ярко, особенно мальчики, стали ведущими специалистами солидных организаций, аттестованными реставраторами, начальниками отделов (даже в Министерстве культуры). Некоторые выпускники ВШР открыли собственные фирмы. Сейчас курсы, введенные Сизовым для подготовки специалистов по консервации камня, преподаватели РГГУ могут читать по его программам, они изданы.

     Борис никогда не терял друзей и умел быть другом. Мне кажется, его
отношения с людьми, завязываясь, оставались навсегда. И это было не только приятное времяпрепровождение и дружеские беседы, но и реальная поддержка, если человек оказывался в беде. Когда в конце своей жизни Карев, не принявший «перестройки» и гибнущий от обиды за державу, оказался в трудном финансовом положении, Сизов несколько лет помогал ему, совершенно не афишируя своих благодеяний.
Когда я сама попала в больницу на операцию, то по инициативе Бориса оказалась в сфере внимания бывших товарищей по ЦНРПМ и неожиданно тоже получила такую необходимую мне тогда моральную и денежную поддержку.

       В то же время Б.Т. никогда не жаловался на трудности жизни, хотя, как я понимаю, они у него были. О болезни его, о многолетних проблемах со здоровьем мало кто знал. В последние годы, когда в ВШР остро стоял кадровый вопрос, Борис Тимофеевич на мою просьбу о преподавании «Диагностики …» сказал сначала, что отказывается. И все-таки я его уговорила, но когда он стал объяснять, что уже возраст, уже нет здоровья, ничего не зная о его диагнозе, я закричала: «Боря, какие годы, какое здоровье! Ты - молодой!». И он на один семестр преподавать согласился.
 
     Я преклоняюсь перед его мужественным стилем поведения даже на последних сроках болезни. Он ведь собирался, мне рассказывали, ехать с другом в Ферапонтово, проговорился ему по телефону, что у него противоболевой пластырь, но тот так и не понял, что это такое. А дело зашло уже очень далеко.

     Борис всегда был прекрасным отцом, воспитал замечательных детей, которые, как можно судить сейчас, стали его младшими друзьями, что является большой редкостью в наше время, унаследовали его лучшие черты и искренне верны его памяти.

     Да, Борис Тимофеевич до последних своих дней был и навсегда запомнился нам доброжелательным и молодым. Миротворец по своей природе и воспитанию, он умел, однако, проявлять твердость в отстаивании своих принципов, не однажды вступая в спор даже с такими авторитетами, как М.И. Комеч.

      Имя Б.Т. Сизова, несомненно, останется в истории отечественной реставрации, его послужной список достаточно велик, и я рада, что свершился замысел выстроить перечень его трудов и напечатать в книге под одной обложкой научные статьи, диссертацию, его литературные опыты и воспоминания о нем современников.

2013 – 2022                Ольга Постникова
               
               
Опубликовано (частично): в книге «Инженерно-физические методы сохранения памятников архитектуры и монументальной скульптуры» (Памяти Б.Т. Сизова). Издательство: Кирилло-Белозерский музей-заповедник, Кириллов. 2014