Иван да Марья

Запыхавшаяся тетка Анна пулей влетела в избу, чуть не раздавив дремавшего на полу котенка:

- Мишка! Живо надевай чистую рубаху и беги в сельсовет. Там городское начальство приехало, и председатель требует тебя с гармошкой. –

- А что им играть-то? –
- Да играй, что умеешь!… Давай, не кобенься, парень! Может, начальству глянешься… В люди выйдешь… Не всю же тебе жизнь скотине хвосты крутить!  -

Сбросил с себя Мишка потную рубаху, поплескался под теплой струей уличного рукомойника, натянул на влажное тело стираную косоворотку из комода, и, схватив отцовскую трехрядку, помчался в сельсовет.

Во главе застолья, сытно убранного деревенской снедью, восседали городские  гости, уже изрядно осоловевшие от местного самогона. Вокруг стола, на манер легкокрылой птахи, порхала грудастая доярка Варька, подкладывая смачные угощенья в тарелки именитых гостей.

- А, вот и наш гармонист! – озвучил Мишкино появление председатель, - Он, стервец, любую рапсодь исполнит на ваш заказ. С гармошкой-то, веселее будет. –
 
При виде богатого стола, Мишка сглотнул голодную слюну и, в ожидании музыкального заказа присел на подставленную табуретку.

- Любую рапсодь, говоришь…- насмешливо глянул городской начальник на загоревшего, кучерявого блондина, - А «Коробейников» слабо? -
 
Без рассуждений, растянул Мишка меха семейной трехрядки, и зазвенели под закопченным потолком сельсовета дурманящие посулы неизбалованным, деревенским молодухам. Полупьяный хор городских гостей отрикошетил от закопченного потолка, вырвался из открытых окон и обнял нестройным песнопением урожайную синеглазку в местных огородах, цветущие подсолнухи в палисадах и невзрачную гречиху на ближних полях. От непривычных звуков всхрапнул со сна конь, задремавший под окнами сельсовета. Пробудившееся животное деловито распугало хвостом назойливых кровососов, и, шумно вздохнув, принялось жевать ароматное сено.

Чего только не играл деревенский гармонист в тот вечер: «Платочек», «Черного ворона», «Рябинушку», «Степь, да степь...". Когда гости утомились от возлияний и пения, председатель подал Мишке знак, и тот  незаметно исчез в темени июньской ночи.

- Ты, Николай Иванович, запиши гармонисту трудодней за пару рабочих дней. От души старался парень. Любое наше пожелание исполнил с блеском, - обратился к председателю именитый гость. - Понравился мне этот удалец. Расскажи о нем, о его семье. –

- Да невелик рассказ. Сирота наш гармонист. Сгинули его родители по навету. Представляете, зашел Мишкин батя в отхожее место у столовки рядом с рынком, куда забитого борова на продажу привез. Справил нужду. Оторвал кусок газеты для обтирки. Вышел из кабинки, в столовую зашел, кислых щей заказал. А тут его и повязал милицейский патруль. Оказалось, что он изображением Сталина подтерся, да бумажка пачканная мимо помойного ведра пролетела. Сквозняк подхватил этот использованный клочок и в соседнюю кабинку швырнул. А там, как на грех, оправлялся бдительный радельник, который и навел властей на вредителя. Не дав доесть щи, Мишкиного папаню вывели из столовки под белы рученьки и затолкали в милицейский «Газик». Мамашу арестовали позже, силой оторвав от титьки трехмесячного Мишку. Слава Богу, вдовая отцовская сестра спасла сироту. К себе в деревню перевезла, воспитала, в люди вывела. А Мишкин-то талант от папани. Забористый был гармонист. Со своей трехрядкой всю войну прошел. Медалей целая куча, ранения… -

Не успел председатель завершить свой рассказ, как гость, поперхнувшись куском, зашелся в кашле. Хорошо, что все обошлось. От удачного удара по спине просветлело побагровевшее лицо испуганного начальника, наладилось дыхание. Полотенце, поданное услужливой Варькой, осушило слезы, залившие лицо от натуги. Наполнив на посошок свой лафитник, именитый горожанин поблагодарил местные власти за душевный прием и удалился на покой.

- « -
Секретарь горкома, Андрей Николаевич Иванов, в ту ночь долго ворочался с боку на бок. Вроде, все удобно: выделенная для ночлега чистая изба, постель мягкая, удобная, духмяные свежескошенные травы радуют нутро луговой свежестью. Только назойливые слезы душат и просятся наружу. Да вот беда… Странный колючий комок поперек глотки встал, мешая слезе выплеснуться. Похоже, в этом селе самогонка особенная, коль волевая узда грозного начальника слабину дала.

Накрылся высокий гость цветастым одеялом с головой, спасаясь от горьких воспоминаний. А они продолжали кружить над постелью назойливой комариной стаей, будоражили память, язвили душу, заставляя измученное сердце вернуться в прошлое. 

- « -
На тот злополучный рынок юный Андрей Иванов пришел за мочеными яблоками для сестры, которая шибко маялась от изнурительного токсикоза. Не успел парень обойти торговые ряды, как приспичило забежать в нужник. Не успев оправиться, Андрей увидел испачканный газетный обрывок с ликом Сталина, залетевший из соседней кабинки прямо под ноги.

От страха и подступившей дурноты ослабли ноги. Тело покрылось липкой испариной. И немудрено. Он, Андрей, комсорг института, законопослушный гражданин страны Советов, стал невольным свидетелем умышленной провокации, а может и того хуже, диверсии. Конечно, можно было и не заметить испоганенный лик вождя, но следующий клиент этой злополучной кабинки справедливо обвинил бы его, Андрея, в преступном укрывательстве. И что? Прощайте образование, благополучие семьи,  радужные перспективы.
 
Андрей поддел испачканный клочок чистым газетным обрывком, как совком, завернул его в кулек, вышел из кабинки и дождался выхода соседа по туалету.  Им оказался потный мужик в овчинном полушубке, который сполоснул под рукомойником руки и поспешил в столовую.

Выбора не было. Андрей вызвал патруль и предъявил улику. Перед тем, как отправиться в кутузку, колхозник презрительно плюнул на ноги парня и процедил сквозь зубы:

- Смотри, гаденыш! Жизнь длинная. Еще аукнется тебе этот донос… Ох, как аукнется…-

-« -
Промаявшись до рассвета без сна, Андрей Николаевич, уважаемая городская глава, твердо решил опекать талантливого деревенского гармониста. Наутро, в сельсовете он озвучил свое решение и Мишка, спешно собрав чемодан со скромным приданым, отбыл в горкомовской машине в незнакомый город. Там он был определен в музыкальное училище и общежитие при нем.

Мишке грех было жаловаться на судьбу. Обласкала она парня. Природный талант и усердие помогли юному самородку одолеть музыкальные премудрости, освоить баян и аккордеон, а благодаря авторитетному опекуну, попасть в местную филармонию. От нее парень получил стабильный заработок и комнату-клетушку в коммуналке. Когда из распахнутого Мишкиного окна, выходившего во двор, доносились душевные переливы гармони, печаль и нежность обнимали окрестность. Затихал азартный стук доминошных костяшек, умолкали пересуды кумушек у подъезда, а мамаши предупредительно брали на руки деток, чтобы их рев не нарушал магию музыкального волшебства. В такие минуты казалось, что маленький мир городского двора зримо расширял границы, насыщая его причудливым плетением таинственных звуков. Под их колдовское оцепенение попадала даже неутомимая ватага юных футболистов, которая при первых же звуках гармони гасила гомон, усаживалась рядом с доминошниками и заворожено внимала свободному полету музыкальных фантазий.

Частенько в гости к Мишке приезжала тетка Анна, сдабривая скромное меню племяша деревенскими разносолами. Она убирала комнату своего любимца, пекла пироги, варила щи-борщи, добывала в продовольственных очередях провиант. Однажды, тетушка вернулась из магазина налегке, под ручку с незнакомой девушкой. Синеглазая гостья объяснила побледневшему парню, что Анне стало плохо от духоты хлебной лавки и, дав отдышаться бедняжке в теньке, она решила проводить до дома.

Свою спасительницу Анна без обеда не отпустила. Девушка с чудесным именем Надежда, не манерничала, не ломалась. С благодарностью приняв приглашение, она с аппетитом отведала печева и деревенской снеди. А вот Мишке кусок в глотку не лез. Такой красоты и непосредственности ему еще встречать не приходилось. Гармонист с головой погрузился в бездонные озера синих глаз незнакомки без малейшего желания выплыть на поверхность. От нее исходил тонкий аромат набухших почек и нежных ландышей, пленяющих юной прелестью и трогательной беззащитностью. Хотелось взять руки девушки, прижать к пылающим щекам, и не выпускать всю жизнь.

Конечно, Мишка ощущал дамское внимание и на работе, и в своем доме. Но напористое кокетство противоположного пола смущало самородка, мешая заводить знакомства. А вот с Надеждой все было иначе. Застыв окаменевшим изваянием с ложкой в руках, он не сводил глаз с гостьи.
 
Анна, наблюдая за смущенным племяшом, подумала:
- Вот такую бы невесту Мишке, и можно спокойно помирать, - а вслух сказала:
- Миш, а ты поиграй Надюше на гармошке. Да, и я послушаю. Уж больно соскучилась по твоей музыке. –

В тот день гармонь пела особенно выразительно. Маленькая комнатушка наполнилась нежностью весеннего разнотравья, многоцветьем летнего буйства, осенним разливом рябинового пожара. Девушка, не отрывая восторженных глаз от Мишки, чувствовала, как виртуозная игра растворяет досаду от проваленного экзамена в институте; как ей уютно рядом с этими незнакомыми, но почти родными людьми; как нежность любимых, томных ирисов, расцветивших клумбу под окном, стекает на плечи. Глядя в глаза Мишке, Надя произнесла на прощанье:

- Михаил, вам непременно надо познакомиться с моим отцом. Он большой любитель гармони. В юности даже сам играл на дедовской хромке. Ну, мне пора. Спасибо за гостеприимство и чудесный концерт. Берегите тетушку.-

Растерявшись, Мишка даже не напросился в провожатые. Под аккомпанемент мечущегося сердца, Мишка из окна смотрел на удаляющуюся хрупкую фигурку гостьи, осознавая, что это и есть любовь. Любовь, внезапно ворвавшаяся в его одинокую жизнь и накрывшая с головой.

И тут судьба не отвернулась от самородка. Одарила его взаимным чувством. К осени молодые решили пожениться. Перед подачей заявления в ЗАГС, Надя пригласила жениха в гости к родителям. Мишка оробел, очутившись в богатом доме суженой, и чуть не потерял сознание, узнав в ее отце уважаемого секретаря Горкома.

- Ну, надо же! Воистину, неисповедимы пути Господни! Мишка-гармонист, собственной персоной! Знал, я знал, что моя дочка не клюнет на какого-нибудь смазливого вертопраха-щелкопера, -
-Катя, знакомься, - обратился к жене Андрей Николаевич, - это тот самый сельский самородок, который сейчас солирует в нашей филармонии. Молодец, парень! Ну, что ж! Стало быть, с честным пирком, да и за свадебку? –

Свадьбу справили после новогодних праздников, без помпезности, малым кругом. Не любил стареющий секретарь шума, лести и подобострастия. Ну, а после свадьбы, как водится, стали ждать долгожданного приплода. А как ему не быть при такой трепетной взаимности. Молодые не могли существовать друг без друга, подобно морю без воды, весне без звонких ручьев, пшеничному полю без васильков.

- " -
По медицинским меркам Надюшины роды планировались к началу великого поста, но за три недели до знакового события случилось несчастье. Поскользнулась беременная молодуха на обледеневших ступенях институтского подъезда, и, пропахав телом все лестничные выступы, приземлилась на тротуар. Добрые люди вызвали для потерявшей сознание женщины скорую помощь, которая и доставила Надю в местный роддом.

Когда Михаил прибежал в больницу, он не узнал Андрея Николаевича. Тесть, постаревший до неузнаваемости, рыдал, не стесняясь слез. Увидев зятя, пробормотал:

- Аукнулось, Мишка… Ох, как аукнулось…-
Сообразив, что Михаил ничего не понял, пояснил более внятно:

- У Надюши сильное кровотечение… Сотрясение мозга… Гарантий спасти мать и ребенка мало… Сейчас консилиум, потом, возможно, операция…

- Господи, а что аукнулось-то, Андрей Николаевич? – переспросил молодой муж.

- Прошлое мое аукнулось большой бедой. Вот что. Виноват я перед тобой, Мишка… Ох, как виноват… Весь свой век живу с этим камнем на душе. Это же я, понимаешь, я лишил тебя мамки с батей. По моему доносу сгинули со свету твои родители… За какой-то паршивый газетный клочок с испачканной фотографией вождя. Себя не оправдываю, но, все же скажу, сложное было время. Ты не донесешь, на тебя донесут. По всем партийным понятиям я, вроде, поступил правильно, а до сих пор тошно. Правда, после доноса я попал в число благонадежных комсомольцев и быстро дослужился до высокого поста, чтобы справедливо чужие судьбы вершить. Довершился… А теперь вот и расплачиваюсь за свою гнилую душонку жизнью дочери и нерожденного младенца, – помолчал тесть, промокнул глаза платком, и добавил:
- Ты меня не обидишь, Мишка, коль захочешь уйти. Я пойму…-

Выслушав запоздалую исповедь тестя, Мишка вспомнил, как получал от тетки подзатыльники только за то, что его карандашные рисунки с газетных полей заползали на печатный текст. Боялась тетушка, что замалюет племяш важные строки, отнимала газету и со злостью швыряла в подтопок. Вон, оказывается, откуда тот страх шел. Ведь не зная причин ареста родителей, злился Мишка на тетку за пинки, а та помалкивала, щадила наивное сердечко племянника.
 
Не успел Михаил усвоить откровения тестя, как из операционной вышел врач.

- Слава Богу, все обошлось. Больная пришла в себя. У вас двойня. Мальчик и девочка. При хорошем раскладе, мамочку и наследников недельки через две выпишем домой.-

От нежданной радости онемели отец с дедом. А потом крепко, по-мужски, обнялись, счастливо похлопывая друг друга по спине.

- Ну, куда же я уйду, Андрей Николаевич? Нам с вами надо детей поднимать,-  сквозь слезы промычал молодой папаша.
- Подымем, не переживай. А как твоих родителей звали?-
- Иван да Марья, - ответил зять.
- Вот так и назовем наших наследников, - властно решил вершитель судеб.

- « -
На праздновании седьмого дня рождения близнецов, Иван исполнил «Коробейников» на свой манер. Легкокрылой бабочкой порхала вокруг брата нарядная Маша. Ее импровизированный танец и игривые переливы наследной гармошки, наполняли сердца близких надеждой в счастливое будущее новорожденных и великой благодарностью к памяти сгинувших Мишкиных родителей.