Сонаследники. Глава XXIV

      В сентябре двадцать первого Ольга и Женя сделали прививки от  ковида и медленно возвращались из поликлиники домой, наслаждаясь наступившим бабьим летом. Вечерело, было сухо и тепло, и хотелось подольше побыть на воздухе, поэтому они сначала  замедлили шаги, а потом присели на скамейку в сквере. В это время  зазвонил Ольгин телефон: Коля. Весть, которую он сообщила, оказалась печальной: от инфаркта умерла Римма. В воскресенье отпевание в Евдокиевской церкви и похороны. Поговорили недолго: Ольга сообщила, что они сделали прививки, Коля ответил, что он на прививку решиться не может: Нина считает, что это опасно и неизвестно что будет после прививки. «Вы наблюдайте за самочувствием, потом расскажете»,  — сказал Коля, и они распрощались.

      Весь следующий день Ольга с сыном проболели: озноб, температура под тридцать восемь, поднялось давление. Женя, собравшись с силами, провёл два дистанционных занятия со своими учениками, Ольга приготовила простой обед. На улицу не выходили: копили силы для следующего дня, когда надо будет идти на отпевание. Утром чувствовали себя лучше, но у Ольги  болели ноги. Как бы то ни было, к двенадцати с тёмно-бордовыми розами были в Евдокиевской церкви. Едва вошли, к Ольге быстро приблизилась Галя и уверенным голосом, без предисловий начала говорить, что Андрей не хочет общаться с родственниками, ему невозможно дозвониться, но она знает, что он выпивает. Ольга на несколько мгновений  растерялась, потом тихо, но твёрдо, подчёркивая каждое слово, сказала, что она здесь для того, чтобы проводить в последний путь Римму, а обсуждение кого бы то ни было у её гроба считает неуместным. Потом повернулась и пошла к Жене.

      Отпевание показалось  необыкновенно долгим: ноги разболелись не на шутку, и она пыталась незаметно переминаться. Удивило, что Люся, стоявшая впереди, несколько раз оглядывалась и подолгу  рассматривала их с сыном, особенно задерживая взгляд на обуви. В дверях Ольгу догнала Алёна, поддержала под локоть, спросив: «Плохо себя чувствуете после прививки?» Ответила, что сегодня уже нормально, только стоять на месте тяжело, идти легче. Подошёл Женя, помог Ольге усесться на скамейку. Рядом тут же оказалась Нина, быстро спросила: «Вы на кладбище не едете? Доченька, тогда иди с ними»  — и поспешила к небольшой группе, стоявшей у дверей церкви. После вчерашнего дня, проведённого дома с ознобом и температурой, свежий воздух, казалось, прибавлял силы, и Ольга предложила идти домой пешком через парк, медленно, присаживаясь отдохнуть на лавочки. Четыре остановки преодолевали полтора часа, но Алёна, судя по всему, была этим довольна и не умолкая рассказывала о событиях последних месяцев.

      По её словам выходило, что у Павлуши и его детей нет ни постоянной работы, ни какой-то надежды её найти.  Юля, старшая дочь,  уже четвёртый год живёт с молодым человеком, но у него тоже нет серьёзного образования, проработал полгода в фикс прайсе, не поладил с заведующей, рассчитался, снова ищет работу. С матерью Юля, Лёша и Вера общаются мало, Юля живёт у своего парня, а младшие с Павлушей в оставшейся от Алевтины квартире.

      О попытках найти работу Алёнка рассказывала подробно. В одном месте задержалась на три месяца, в другое устроилась, вроде бы, но через две недели ничего не заплатили, и ей с трудом, угрожая судом, удалось вытребовать назад свою трудовую книжку, где не оказалось никакой записи.  «Жулики?» — спросила Ольга. Племянница  кивнула. Потом стала жаловаться, что в центре занятости на неё уже смотрят подозрительно. Сотрудница центра долго читала ей лекцию о профессии бухгалтера, о том, что бухгалтеры востребованы всё меньше и что их постепенно будут вытеснять компьютерные программы,  поэтому  надо серьёзно задумываться о другой профессии. Ольге казалось, что работники центра занятости знают, что говорят, но Алёна заявила, что её мало интересуют чужие советы и она будет искать работу бухгалтера. Предлагали почтальоном, но это несерьёзно. Правда, пособие по безработице ей давно уже перестали платить.

      Ольга медленно шла между племянницей и сыном, слушала, а на душе становилось всё тревожнее и тревожнее. Алёнка годами сидит без работы, у Нины, как недавно проговорился Коля, пенсия совсем маленькая, потому что официально в их конторе платили только минимальную зарплату, а всё остальное выдавали «в конверте». То есть они не могут даже прокормиться без Колиной помощи. А ведь есть ещё однокомнатная квартира, за которую, если там никто не живёт, надо немало платить: прописаны-то в ней двое, а счётчиков ни на что нет. Будем надеяться, что там по-прежнему живёт Алёнкин отец и платит за квартиру. А если нет? Спросить об этом у племянницы Ольге и в голову не приходило: на подобные вопросы Карасёвы никогда не отвечали, точнее отвечали криком и руганью: «не ваше дело», «не суйтесь, куда не просят» и тому подобное.

     Ещё Ольгу расстроила внешность Алёны. Она снова зачёсывала волосы вверх, и высокий выпуклый лоб сильно портил её, причёска — всё тот же хвост, одежда тёмная и обувь без каблуков. В школьные годы Нина внушила дочери, что у неё плоскостопие и каблук ей носить нельзя, хотя, насколько знала Ольга, именно плоская подошва вредна, а средний устойчивый каблучок ничем не может навредить. Было похоже, что Алёна давно махнула рукой на то, как она выглядит,  и уже ни на что не надеялась. Тем не менее встрече с Ольгой и Женей была рада, и если бы они позвали в гости, то, конечно бы, не отказалась. Но продолжить беседу  никак не получалось: Женю ждала работа, поэтому на перекрёстке Гагарина и Терешковой они распрощались.

     После обеда сын отзанимался с учеником, Ольга вздремнула, и вечером они чувствовали себя совершенно здоровыми: вчерашний озноб, температура  казались дурным сном. Стали вспоминать разговор с Алёной и независимо друг от друга пришли к выводу, что за долгое время никто из них не вспомнил про Римму, которую в это самое время хоронили. Ольге стало неуютно и стыдно от таких мыслей, о чём она и сказала сыну. Тот молча пожал плечами. 

     На следующее утро позвонил Коля. Его интересовала самочувствие Ольги и Жени после прививки. Она честно сказала, что вчера вечером они уже были абсолютно здоровы. Братец, похоже, не поверил: «А Нина считает, что прививку всё-таки не стоило делать: мало ли какие могут быть отдалённые последствия».
     — Об отдалённых последствиях и речи никогда не шло, — удивилась Ольга.  — В этом я полностью доверяю Гинзбургу.
     — Он тоже может ошибаться, — нетерпеливо перебил Коля. — Надо и мнение окружающих принимать во внимание.

     Слушать подобную глупость было крайне неприятно, и Ольга быстро завершила разговор, соврав насчёт запеканки, которая могла пригореть в духовке. На самом деле запеканка была уже готова и духовка выключена. Положив телефон, тут же стала ругать себя за то, что снова выслушала братцеву бредятину и не высказала того, что думала: что академик Гинзбург — большой авторитет в области вирусологии и его мнение о прививках интересует всех адекватных людей, а бухгалтер на пенсии Карасёва Нина Николаевна не имеет ни малейшего представления ни о науке вирусологии, ни о прививках от ковида, поэтому своё мнение об этом предмете ей лучше… засунуть куда-нибудь подальше. Потом подумала о том, как же всё-таки сестрица сумела запудрить мозги и дочери, и Коле, что они её слушаются во всём  и без её благословения не решаются даже прививку сделать.

     Сама Нина позвонила через несколько дней. Ольга в это время сидела за компьютером и занималась опросом: ей прислали серию фильма, которую надо внимательно смотреть и отмечать смешные, интересные, скучные места. На слова о том, что она работает в интернете, сестрица ответила, что дело очень важное, а потом стала медленно, с паузами между словами рассказывать историю, которая вначале показалась странной, а потом и вовсе дикой. 

     Люся на девять дней ходила на могилу Риммы, и на кладбище к ней подошёл мужчина, представившийся Донцовым.  Вопрос: «что за мужчина?» сестрица проигнорировала и продолжала: «Он сказал, что у вас умер дядя. Звони Сашке!»

     Донцова — Ольгина девичья фамилия, фамилия её папы (мама после замужества оставила свою — Карасёва) и дедушки, умершего вскоре после войны. Но дедушка был не местный, из Ростовской области, где живут все его родственники. А в Октябрьском и в окрестных сёлах  родня только с бабушкиной стороны, их фамилия Константиновы — очень распространённая в Усманском районе. Но Люся (разумеется, от начала до конца сочинившая эту историю) таких подробностей не знала, а если и слышала когда-то, то давно забыла. Было совершенно невозможно, чтобы кто-то из папиных родственников узнал семидесятитрёхлетнюю Люсю. Да и не было таких родственников. Узнать тётушку через десятки лет мог только папа, но он умер почти сорок лет назад. Ольга, конечно, никак не могла поверить в то, что слышала от Нины. Это был полнейший бред. Что за Донцов объявился на старом кладбище? С какой стати он подошёл к Люсе и представился по-английски — фамилией? А вот о дядя-моряке, младшем папином брате, Карасёвы знали. Мама им рассказывала, не забывая присовокупить, каким он должен быть богатым, тридцать  лет проплавав по морям-по волнам и побывав в сорока с лишним странах. Знали они и о том, что у дяди нет родных детей. Ольга не раз говорила маме, что не следует делиться уж такими подробностями, но мама возражала: это же свои!

     Нина продолжала твердить про смерть  мифического дяди и требовала: «Звони Сашке! Звони Сашке!» Ольге это надоело, и она со смехом перебила: «А ты сама-то веришь в то, что говоришь?» Сестрица наконец замолчала, и Ольга громко и членораздельно произнесла: «Я Люсе не верю», подчеркнув голосом слово «не».

     Сосредоточившись на опросах, она на час с небольшим выбросила из головы странные (это если совсем мягко выразиться) слова Нины. Как только закончила работу в интернете, мысли устремились в прежнее русло. Мужчина на кладбище — стопроцентная выдумка. Какова подоплёка этой выдумки? Только материальная: ведь имеется в виду (хоть даже имени его Карасёвы вспомнить не могли — смех, да и только!) дядя Костя из Находки. Он бездетный, значит, его наследниками должны быть Ольга и Саша, её двоюродный брат, живущий в Воронеже. Нина поверила в мифическую встречу с мифическим Донцовым. А ведь она очень «земной» (если не сказать приземлённый) человек: расчётливая, жадная, мелочная. Выходит, ей выгодно было поверить. А для чего Люсе надо было выдумывать встречу на кладбище? (или всё-таки Галя была автором бредовой выдумки?). На одну Люсю теперь приходились две двухкомнатные квартиры, если не считать стоящей в гараже её кумы машины и накоплений, которые тоже, разумеется, имеются. Тётка испугалась, что родственники будут ожидать от неё вспоможения, и на коленке, из подручных средств «слепила» встречу на кладбище с таинственным Донцовым, чтобы исключить Ольгу с сыном из числа ждущих от неё материальных благ: они и так  наследники богатого дядюшки, так что ни на что из принадлежащего ей претендовать не могут.

     Такую логическую цепочку выстраивала Ольга, занимаясь домашними делами в ожидании Жени. Тут раздался звонок, но пришёл не сын, а соседка Света.  Ольга во всех  подробностях пересказала ей разговор с сестрицей. Не дождавшись окончания рассказа, Света расхохоталась: «Американский дядюшка! В Америке умер твой  дядюшка-миллионер, и теперь ты богатая наследница!»
     — Значит, ты считаешь, что в этой истории материальная подоплёка? — спросила Ольга.
     — Однозначно, — отсмеявшись, серьёзно ответила Света.

     Вскоре пришёл Женя, и Ольга поспешила рассказать о странном звонке сестрицы. Он согласился со всеми  выводами, подчеркнув, что нисколько не сомневается в  материальных претензиях к Люсе.

     На следующий день Ольга поговорила со своими неизменными советчицами — троюродными сёстрами Любой и Валй. Своих мыслей насчёт звонка Нины не излагала, просто пересказала разговор. «Это стопроцентная брехня, — прокомментировала услышанное Любаша. — Нинку явно хотят направить по ложному пути. Странно, что она этого не поняла». Валя, как всегда, выдала афоризм: «У нас своя делёжка, у вас своя. В нашу делёжку не лезьте».  Ольгу вывод Вали очень развеселил. Но думала она и над серьёзным вопросом: как после всего сказанного Нина сможет смотреть ей в глаза, разговаривать с ней? А Люся?

     Что родственники дальше говорили о Донцове с кладбища, неизвестно: больше эта тема никогда не поднималась. Да и встреч с Карасёвыми не было год с лишним, только редкие телефонные звонки. Рассказав о Гале и её детях, Люся обычно начинала муссировать тему необщения Андрея с Карасёвыми. Ольга знала, что у него всё нормально: Валя иногда встречала его в магазине или на улице, разговаривали, но радости от встречи с его стороны не наблюдалось. Работал он в районной газете, материально был обеспечен, жил один в четырёхкомнатной квартире, а дом сдавал. С родственниками матери из Боброва: тёткой, двоюродными сестрой и братом — общался, часто ездил к ним.  С многочисленными родственниками отца, живущими в Павловске, поздоровавшись, перебрасывался несколькими словами. Это был его выбор, и Ольга этот выбор приняла. Когда она говорила об этом, Люся возмущалась и снова начинала обсуждать и осуждать Андрея. Продолжалось это до лета двадцать второго. После того, как Коля передал Люсины слова, что за Артёма не стоит переживать, потому что он не родной, Ольга занесла тётушкин номер в чёрный список. Правильно ли она поступила? Дать самой себе однозначный ответ на этот вопрос не получалось.

     От Люси и Гали продолжали поступать звонки (обычно в религиозные праздники), которые высвечивались на экране Ольгиного телефона как неотвеченные. Она не перезванивала, но тётушки упорно звонили. Сын установил на свой телефон Еву — искусственный интеллект. В ноябре двадцать второго,  в его день рожденья, Ева заблокировала звонок от Люси. Женя с понедельника по пятницу до трёх часов был на работе и трубку не брал. Так случилось и в тот раз: Ева представилась, сказала, что Евгений сейчас не может говорить, и спросила, что ему передать. Люся, очевидно, не поняла, что это за секретарь Ева, потому что, помолчав немного, раздумчиво протянула: «Что делать?» и отключилась. Это был последний звонок Люси, через три месяца она умерла.


     Лето 2024-го принесло перемены: семье Лены двухкомнатная квартира стала тесновата и они решили подыскать трёхкомнатную поблизости от Ольги и Жени, доплатив деньгами, которые когда-то достались Лене в наследство от деда.  Витюша пойдёт в первый класс, и Ольга будет забирать его из школы, заниматься уроками и водить на музыку: малышу хочется научиться играть на скрипке и ему уже купили маленькую скрипочку. Миша, мечтающий о профессии военного переводчика и серьёзно занимающийся английским, перейдёт в школу с углублённым изучением иностранных языков, которая  недалеко от Ольгиного дома.

     Поисками подходящего варианта занимались больше месяца, и вот, наконец, нашли. Трёхкомнатную квартиру на Гагарина Лёша уже видел, и она ему понравилась: кирпичный дом (не элитный, но почти новый — построен восемь лет назад), четвёртый этаж, отдельные комнаты, два балкона. В субботу с утра пораньше пойдут смотреть все: Лена с Лёшей, Ольга с Женей и дети — а с понедельника займутся оформлением бумаг. В том, что остановят выбор именно на этой квартире, не сомневались: Женя в прошлом году занимался с девочкой, живущей в том же доме, и хорошо отзывался о чистоте в подъезде и в лифте, об удобной планировке квартир. Денег на доплату хватало, так что всё складывалось удачно.

     В пятницу вечером в хорошем настроении Ольга занималась заливными грудками и яблочным пирогом: завтра Ленина семья будет у них обедать и надо приготовить побольше вкусных вещей. В начале восьмого позвонил Коля. В его рассказе не во всё верилось, впрочем, как и всегда в последнее время. Он часто проходит по улице Липовской (в это-то и не верилось: улица не центральная, никаких учреждений, которые могли бы понадобиться братцу там нет, так что не проходит братец-пенсионер по улице, а специально ходит туда — так подумалось Ольге) и уже два раза видел, что в  Люсиной квартире горит свет, окна открыты, а на окнах совсем другие занавески, не такие, какие были у Люси.
     — Получается, там другие люди живут? — жалобным голосом спрашивал братец.  — А Риммина квартира без изменений: окна закрыты, шторы задёрнуты. Не продали пока, выходит?

     Ольга молча слушала его, а сама думала, что он до сих пор не может поверить, что наследство безвозвратно ушло в Галины руки и делиться с ним даже самой малостью она  никогда не собиралась. Просто пользовалась его услугами, а когда в них не стало необходимости, устроила скандал, чтобы он обиделся и больше не звонил — не напоминал о себе, не лез к ней, ведь он ей больше не нужен.

     Поговорив с Колей, Ольга продолжила хлопотать по хозяйству. И почему-то вспомнился ей случай из Римминой жизни. Было это давно, лет тридцать назад. Тётушка завела тогда котёнка, и Женя с радостью шёл к ней  с бабушкой, поиграть с Пушком — забавным и ласковым беленьким зверёнышем с серым хвостиком. Котейка подрос, и Римма, уходя на работу, стала выпроваживать его на балкон, чтобы не лазил на стол, не драл когтями обои и мебель. На балконе устроила ему домик из ящика от посылки, ставила еду и воду, коробку с песком. Балкон  незастеклённый, и Пушок осенью и зимой сильно мёрз. И вот однажды, вернувшись январским вечером с работы, Римма не обнаружила на балконе тогда уже взрослого кота. Поискала во дворе: может спрыгнул с третьего этажа, не нашла и решила обойти соседей. Пушок оказался в квартире на четвёртом этаже. Продрогнув, он как-то сумел забраться на балкон этажом выше и стал громко мяукать. Хозяева: отец, мать и девочка-школьница —  были дома, пустили беднягу, обогрели, накормили. Римме они сказали, что кота ей не отдадут, потому что относиться к животным  так, как она, нельзя. У новых хозяев Пушок счастливо прожил всю свою кошачью жизнь. Девочка иногда выносила его на улицу погулять, и Римма говорила, что  Пушок стал  толстый и ленивый.

     Удивило, что давно забытая, казалось бы, история  вспомнилась так ярко, во всех подробностях. «А что если написать про Пушка миниатюру?»  — подумала Ольга. Тут щелкнул замок, скрипнула дверь: пришёл Женя. Она принялась рассказывать про звонок Коли, про то, что он каким-то образом по вечерам стал оказываться на улице Липовской, и видел свет в окнах Люсиной квартиры, и разглядел новые занавески. Сын засмеялся, а потом неожиданно хлопнул себя ладонью по лбу:
     — Надо же: забыл тебе сказать!
     — О чём?
     — Объявление о продаже Люсиной квартиры недели две как исчезло с Авита. Продана, значит, квартира.
     — А братец всё ходит и ходит под окнами...
     — Ну да, никак не может поверить, что ему гроша с миллионов не обломилось. И вторую квартиру так же продадут: без его совета и участия. Есть логика намерений, а есть логика фактов, как говаривал Сталин.
     — Очень мудро! — усмехнулась   Ольга.
     — И жизненно, — подтвердил Женя. — Логика дядюшкиных намерений вдребезги разбилась о логику реальных фактов.


     Ольга принялась колдовать над вишнёвым десертом, которым завтра собиралась порадовать своих гостей. Её ничуть не удивило, что сын забыл сказать про исчезновение объявления о продаже Люсиной квартиры: их мало интересовала эта проблема. Переезд Лены, и то, что Витюша будет под Ольгиным присмотром, и то, что Миша переходит в школу с углублённым изучением иностранных языков, — это для них важно. Ещё важнее — невероятно важно, —  чтобы Артём остался жив-здоров, чтобы миновали его  пуля и осколок, чтобы вернулся он к своей семье.  А когда и за сколько продадут родственнички доставшиеся им по наследству квартиры — Ольге и Жене абсолютно безразлично: это чужие проблемы, чужие заботы, чужая жизнь.