Лопатка

Ничего же не происходит особенного, просто убираешь старый год, как прочитанную книгу в шкаф. И там этих корешков уже порядочно так скопилось. Потом достаёшь новое издание, свежее, с острым запахом мандаринок, достаёшь бокалы для шампанского, новенькие рюмки для чачи, чачу золотистую, как лучи зимнего солнца, тоже холодные, но искрящиеся. В общем, ничего нового. Будем есть икру, все эти традиционные салаты. Баранью лопатку! Или шею? Надо уже решиться. Решилась же на холодец - метнулась кабанчиком в магазин за ножкой и куриными лапками. Теперь имеем коллагеновые запасы к горчице. На капустном рассоле, между прочим. Она тогда злее. Настоящая, не из тюбика.
Ещё грибы замариную. Чёрные-черные, велюровые на ощупь. Нашла. Где взяла?

Зачем столько еды?
Чтобы есть, жевать, ни о чём не думать. Вообще ни о чём. Просто вилкой тыкать в кусочки жареной баранины. Смаковать. Конечно, ничего необычного. Просто ночь, начавшаяся задолго, как присели за стол и налили.

Только утро будет особенным. Проснёмся. Я проснусь на твоём плече. Причудится запах кофе, плотный, с корицей и кардамоном. Поцелуешь в волосы, скажешь, давай ещё поспим. И тут внезапно январский вечер. И тихое бормотание телевизора. Первая глава нового года обычно смутная, нечитабельная, как будто и нет её. Стол похож на завоёванное государство, полупобежденные салаты, разорённое блюдо с горячим. Грибы - ведьмовский изыск. Ссохшаяся бусинами икра. Внутренний голос, вопрошающий чищенную мандаринку, а ещё лучше ледяного брюта. И тогда снова в постель, в постель, пока через балконную дверь сочится морозный шлейф.

Ничего же особенного, просто тёплая неостывающая память вечного возвращения зудит над ухом полярной осой, "сбывается, сбылось, так и будет".
Губы растекается в улыбке. Пока космическая ворожея готовит густой маринад, чтобы залить им тела будущих книг, свёртков-судеб и поставить их на полку в ожидании назначенного часа.

Я иду в хранилище, склад, склеп, подземелье, в утробу бесконечно обновляющегося конвейера, поставщика новых и новых баночек-скляночек. Иду, пока в глазах рябит, пока ячейки переливаются змеиной кожей, иду-иду, разглядываю мозаичный почерк бытия, пока не останавливаюсь у полки. Моей и твоей. Нашей полки.

- Лопатку. Ты приготовишь баранью лопатку.

Шаманский бубен ударяется о слова, и кожа, в которой проникает сквозь щель времени новый год, трескается, сползает пузырчатой плёнкой.

- А кота-то кормили?