Приплыли...

Некогда белый, а теперь почти весь в грязных разводах пароходик с деревянными самодельными сходнями и старыми полуистёршимися канатами плавно скользил по зелёной воде к пристани, где его уже дожидалась толпа.

Пассажиры стали подниматься со своих мест и готовиться к выходу, ожидая момента, когда пароходик замрёт и можно будет атаковать сходни.

Среди пассажиров, недалеко от каюты капитана стоял папа, держа за крохотную ручку свою дочурку, которая, похоже, только недавно научилась ходить. Она была в нарядном бело-розовом платьице с обилием оборок, в замечательных белых башмачках и совершенно лысенькая.

Глядя на неё, любой мог бы прийти в умиление, но её милое личико было искажено гримаской недовольства. Она топала ножкой, дёргала папу то за руку, то за штанину и кричала, глядя в сторону берега:
– А сею! А сею!

Какая-то бабуля с ведром и обвязанной тряпками тяпкой наклонилась к ней.
– Вот умница! И другой ножкой притопни! Вот так, вот так! А я сею, сею мак!

Маленькая кукла под бабушкины уговоры не переставала кричать, а папа вздыхал и отворачивался.

– Может, она конфету – «косею» – просит? – с участием спросила стоявшая рядом женщина.

Папа ничего не ответил, так как дочь, видимо, уставшая от крика, на секунду смолкла, но, переведя дух, затянула ту же песню на грани визга.
И тут папа сдался её истерике и выполнил просьбу дочери: он наклонился, подхватил ее под руки и усадил себе на шею…