Ч1. Глава 8. Дети Даллиндура

Дорогой читатель! Вы открыли восьмую главу моей книги «Огни чертогов Халльфры». Если вы ещё не читали предыдущих глав, я рекомендую вам перейти по ссылке http://proza.ru/2024/12/06/1741 и начать чтение с начала. Помимо первой главы, там вы найдёте также аннотацию и предисловие к книге.
Если же вы оказались здесь в процессе последовательного чтения, я очень рада. Надеюсь, это означает, что вам нравится моя история!

Приятного чтения!

* * *

ОГНИ ЧЕРТОГОВ ХАЛЛЬФРЫ
Часть 1. Слуга колдуна
Глава 8. Дети Даллиндура

Оллид открыл глаза. Нежный утренний свет струился сквозь щели в дощатых стенах и ложился косыми полосами на сено. Давно уже не было на свете ни Яргана, ни Виллинара. И стёрли со всех карт Тусарское княжество — кто теперь вспомнит о нём? Виллинар не послушал совета и с остатками войска спустя две зимы дал новый бой Огьяру и был разбит, а Лисий князь на месте битвы основал крепость — Ощрицу, которая ныне разрослась в большой город.

Оллид вздохнул и поднялся. Гиацу тоже проснулся и, сидя в сене, сонно растирал лицо. Слышно было, как снаружи кричат петухи: вдали начинал один, и ему тотчас вторил другой, поближе.

— Ну, пошли! — выгонял кто-то овец, и они недовольно блеяли, убегая от палки в хозяйской руке.

Туда-сюда по сеновалу сновали мушки. Одна из них больно укусила Гиацу в щёку, но ему не удалось её прихлопнуть, и мушка зло закружилась вокруг лица семанина, норовя сесть куда-нибудь ещё. Мальчик вскочил и раздражённо замахал руками.

Оллид сидел на сене, скрестив ноги, и расчёсывал волосы. Он с улыбкой поглядел на Гиацу и шепнул:

— Прочь, — и назойливые мушки тотчас отлетели.

Но под глазом у семанина уже распухал укус. Нилльяда, как взглянет, сильнее прежнего испугается, подумал Оллид, деля волосы на три равные части и заплетая каждую часть в косу. Сегодня снова в путь, и чтобы Дьяр, повелитель дорог, не завязывал тропы узлом да не заводил в чащи, колдун, как и всегда, сплёл три косы в одну и скрепил их прочной зелёной лентой.

— Поди сюда, — подозвал он Гиацу, закончив с волосами.

Щека у мальчика раздулась и покраснела. Оллид приложил к ней руку, чувствуя под пальцами горячее пульсирующее тепло. Оно росло, подобно муравейнику. «Разойдись», — велел колдун мысленно, заставляя отвердевшие ткани смягчиться, а кровь — быстрее забегать по жилам. Вздувшаяся щека побледнела, а затем послушно опала и вскоре стала походить на здоровую. Место укуса всё равно будет зудеть, но теперь куда меньше.

— Отлично, — кивнул Оллид, вставая.

Гиацу в изумлении ухватился за щёку:

— С-спасибо, господин!

— Идём, нас ждут к завтраку.

Двери в доме Даллиндура уже были открыты. Сквозь отворённые ставни внутрь лился согревающий солнечный свет, освещая стоящий на столе котёл с кашей. От него шёл густой пар и подобно огромному светлому облаку клубами поднимался к потолку и расходился там в разные стороны. Все сели, и Нилльяда принялась раскладывать кашу по тарелкам.

— Масло не забудь, — напомнил Даллиндур.

Нилльяда кинула на мужа рассерженный взгляд, но промолчала. Лицо её сегодня казалось бледным и осунувшимся. Она уже не особенно обращала внимание на семанина и даже, забывшись, наложила ему кашу вперёд своих детей. И вновь застучали деревянные ложки по тарелкам...

— Даллиндур! — Нилльяда вдруг ударила свободной рукой по столу, и все вздрогнули от неожиданности. — Надо идти искать их!

— Сами придут, нечего их искать. Не маленькие, — заворчал Даллиндур, не отрывая глаз от еды.

— Четыре дня прошло! Что-то точно случилось! — настаивала его жена.

— Ничего не случилось, просто большую добычу волокут... — отвечал Даллиндур, но голос его звучал глухо и неуверенно.

— А я говорю: случилось!

— Каша стынет! — рассердился Даллиндур, и Нилльяда замолчала и принялась за еду, бросая на мужа негодующие взгляды.

Солнечные пятна, проходя сквозь растущее у дома невысокое деревце, бегали по столу. То залезут в чью-то тарелку, то тронут кого-то за руку. Рыжий Мьярн сидел так, что больше всего света падало на него, и оттого казалось, будто он вот-вот загорится. Сестра его с беспокойством поглядывала то на мать, то на отца, то — себе в тарелку, и солнце скакало по её плечам и косичкам. Даллиндур же, напротив, находился в тени. Густые светлые брови его были сведены, и на лице застыло угрюмое, озабоченное выражение.

Кашу доели в молчании. Нилльяда налила всем по кружке молока, а сама пошла мыть тарелки. Даллиндур остался сидеть, подперев рукой голову и невидяще глядя на стол.

— Ну, дорогой хозяин, — промолвил Оллид, вставая, — спасибо тебе за кров и пищу. Нам пора.

Даллиндур вздрогнул, будто позабыл о госте, и перевёл на него задумчивый взгляд. Затем тоже поднялся:

— Может, хочешь еды взять в дорогу? — спросил он.

— Не откажусь. Если не дорого, — улыбнулся Оллид.

— Договоримся. В счёт вчерашнего камешка, — кивнул Даллиндур и крикнул: — Нилльяда! Собери нашему гостю с собой поесть!

Деревня уже окончательно проснулась, когда Оллид вывел Туринара из стойла, но ни один человек не обращал на колдуна внимания. Казалось, все поглощены своими делами, но в действительности никто из них просто не мог сосредоточиться на нём, потому что он этого не желал, да и плащ надёжно хранил от чужих взглядов. Но Гиацу не имел такого плаща, и приходилось ограждать чарами и его тоже: это отнимало силы. Оллид вяло размышлял: как же, интересно, колдунья Мевида живёт среди людей, в такой же точно деревне? Вот кто за сотни зим отточил искусство быть невидимым даже во сне! День за днём люди проходят мимо её дома, встречают её на улице — и не могут потом вспомнить об этом, как ни стараются!

Лохматая собака подошла к Оллиду и с любопытством принюхалась к еде, собранной Нилльядой.

— Кыш! — велел колдун, и собака отступила на шаг, но принюхиваться не перестала. Тогда Оллид поглядел прямо в глаза зверю и повторил: — Кыш!

На сей раз собака послушалась и, позабыв о манящих запахах, побежала по своим делам. Сложно управлять вниманием людей и одновременно отгонять любопытных псов. Не привыкший к такому, Оллид торопился как можно скорее оказаться далеко от деревни. Он вздохнул, глядя в чистое синее небо: похоже, надвигалась жара.

Гиацу стоял рядом и помогал убирать припасы в седельную сумку. Она теперь сильно распухла и не желала закрываться. Пока колдун возился с ней, перекладывая вещи и так, и сяк, Гиацу присел на стоявший поблизости пенёк с глубокими отметинами топора. Семанин устремил взгляд вдаль — туда, где за цветущим и гудящим от насекомых полем простирался зелёным морем бесконечный лес.

В небе в этот час не было ни облачка, и солнце всё сильнее раскаляло мир. Жужжали пчёлы и осы, и пузатые шмели перелетали от цветка к цветку, собирая сладкий сок. Зудели мухи, сновавшие туда-сюда с быстротой птицы. Сами же птицы попрятались в тени деревьев и перескакивали по веткам, не желая лететь далеко.

Лес плыл и колыхался в нагревавшемся воздухе. Гиацу вяло разглядывал тёмный массив, выделяя в нём чёрные проталины — видно, проходы между деревьями. Он слышал, что господин уже закончил собираться, значит, сейчас надо будет встать. Большая белая бабочка вдруг села на колено семанину, но тотчас вспорхнула и полетела дальше. Гиацу, встрепенувшись, проследил за ней взглядом. Бабочка покружила немного и вновь опустилась — теперь на какой-то цветок, но мальчик уже не замечал её: прямо за ней, вдали, от одной из чёрных проталин отделилось нечто огромное и начало двигаться в сторону деревни. Гиацу поднялся, напряжённо вглядываясь в лес:

— Господин, — позвал он с беспокойством. — Что это там? Ченам атау?

Оллид обернулся. Нечто шло очень медленно, спотыкаясь и заваливаясь. Нет, это не медведь. Оно походило на человека, но только большого и странно горбатого. И вдруг этот человек остановился и развалился надвое. А затем закричал. Гиацу не понял, что, но в тот же миг из дома выбежала Нилльяда. Она прижала к груди мокрые руки, с которых на платье закапала вода:

— Великая Огара... — прошептала женщина. — Даллиндур! Даллиндур!..

Тотчас в дверях показался и хозяин. А за ним мелькнула огненная голова Мьярна и светленькая макушка встревоженной Гьяры, никогда не отстававшей от брата.

— Помоги-и-ите! — уже более отчётливо прокричал упавший в поле человек.

Даллиндур побледнел и, не говоря ни слова, бросился бежать. У Нилльяды же подкосились ноги, и она рухнула на колени прямо в траву. Слёзы сплошными потоками потекли из её глаз:

— Я знала! Я так и знала, что что-то стряслось!

Дети испуганно застыли в дверях. За Даллиндуром следом побежало ещё трое мужчин из ближайших соседей, услышавших крик. Они быстро добрались до упавшего, подхватили его на руки, и тут только Гиацу понял, что это не огромный горбатый человек, развалившийся надвое. Это два человека. И, видно, один тащил на себе другого.

Семанин изо всех сил вытягивал шею, желая разглядеть, что творится. Наконец, люди взошли на пригорок, где стоял дом Даллиндура. Они несли рыжеволосого юношу, придерживая его за руки и за ноги. Тело юноши опоясывали грязные повязки, пропитанные побуревшей кровью, щёку от правого глаза до подбородка рассекала запёкшаяся рана. Он был без сознания и страшно бледен. Волосы его растрепались и мели землю огненной метлой.

— Фьягар! — воскликнула Нилльяда, кидаясь к нему и тут же в ужасе пятясь обратно.

Мьярн и Гьяра вжались в стену. Мужчины молча прошли мимо Нилльяды, занося её сына в прохладу открытого дома.

— Живой? — ахнула подбежавшая тут же соседка.

Нилльяда залилась слезами, не зная, что отвечать, и женщина обняла её и заплакала вместе с ней.

Но Фьягар был ещё жив. Его занесли в дом и уложили на широкую лавку. Мьярн и Гьяра юркнули следом. На пригорок взобрался и Даллиндур, поддерживая под руку второго своего сына, Туллина, который с трудом шёл сам. Портки на нём были всё в дырах, а из двух рубах осталась лишь одна: нижняя пошла на повязки для брата.

— Медведица! — выдохнул Туллин, завидев мать. И добавил, переводя дыхание: — Хотела отпугнуть нас от своего выводка и напала. Фьягар шёл первым. Она просто отбросила его одной лапой... Я думал, он сразу отправиться к Халльфре.

— Туллин говорит, Фьягар не приходил в себя с вечера, — угрюмо добавил Даллиндур.

Сам Туллин еле держался на ногах. Его светлые волосы, спутанные и грязные сейчас, патлами свисали до плеч. Лицо, как и у всех детей Даллиндура, густо усеянное веснушками, покрывали размазанные бурые пятна. Он тяжело опустился на лавку возле дома, и Даллиндур протянул ему плошку с водой. Нилльяда беззвучно плакала, взяв сына за руку. Даллиндур подошёл к ней:

— Соберись, — велел он. — Наш лекарь уже пирует с праотцами, но мы и без него можем омыть раны Фьягару. Пойдём, — и он помог жене встать и повёл её в дом.

— Господин, что у них стряслось? — спросил Гиацу: он так разволновался, что не понял ни единого слова из алльдской речи.

Они с колдуном всё это время стояли в стороне и наблюдали. Никто не замечал их. Даже оставшийся снаружи Туллин, невидяще скользнул взглядом по чужакам, будто они были не больше, чем ещё одно дерево возле дома. Юноша наклонился вперёд и уткнулся лицом в ладони. Оллид задумчиво пригладил гриву Туринара и нахмурился:

— Старшего сына Даллиндура порвала медведица.

— А что такое медведица? — не понял семанин.

— Ченам атау по-вашему.

— О-о-о, — в ужасе протянул Гиацу, вспоминая про три жуткие головы, о которых рассказывала мама: удивительно, как этот Фьягар вообще умудрился выжить!

Оллид тяжело вздохнул: ну почему? Почему именно сейчас? Ехал бы он себе домой, в Дикие горы, так нет же: принесли тяжело раненого... Вернее: умирающего. Ведь здесь ему никто не поможет. Страшно представить, в какую смятку сейчас его тело от удара медведицы. А после брат тащил его на себе Дьяр знает сколько! Ворочал, опускал, поднимал: раздробленные кости этого несчастного наверняка уже перемешали в кашу всё внутри.

Соседи, занеся Фьягара в дом и передав его заботам Даллиндура, стали выходить вон. Они качали головами и бросали обеспокоенные взгляды на Туллина, стараясь говорить негромко, чтобы тот не слышал:

— Не жилец Фьягар. До ночи вряд ли дотянет.

— Эх, был бы жив Друнган!

— Да что бы, по-твоему, он сделал? Фьягару всю грудь раздавило. А шею его ты видел? Он и дышит-то с трудом.

— А всё-таки Друнган бы что-нибудь придумал...

— Тьфу! Привязался ты к своему Друнгану! Пирует он уже у Халльфры, твой Друнган. Скоро и Фьягар сядет к нему за стол.

— Жаль Даллиндура. Это ведь его старший...

— Да, я его во-о-от таким ещё на руках держал...

Голоса удалялись. Гиацу озадаченно смотрел вслед соседям, затем повернулся к Оллид:

— Господин, а ты можешь помочь?

— Скорее всего нет, — промолвил колдун, не глядя на слугу.

Сколько их уже было — раненых, страдающих, наполовину пересёкших порог чертогов Халльфры? Сколько глаз глядело с надеждой: вылечишь их? Вылечишь? Ты ведь колдун, ты всё можешь! Оллид опустил взгляд на свои ладони, ловя в них солнечный свет: да, колдун, но сколько жизней утекло сквозь эти самые пальцы! Всех не спасёшь. Да и у колдовства есть пределы, как и у сил, которым требуется восстановление. Человек не может жить без сна, еды и отдыха. И колдун не может колдовать днями напролёт. И всё же... всё же...

Оллид вздохнул и похлопал по спине коня, велев Гиацу:

— Проводи Туринара обратно в стойло. Сними с него седло и отнеси пока в дом — в сумке еда. На глаза никому из деревенских не попадайся. А я зайду, гляну, что можно сделать, — и колдун тотчас утонул в прохладе дома.

Внутри пахло смертью — он сразу это почуял. Так пахли все, кому уже протянула костлявую руку Халльфра. «Значит, бесполезно», — понял Оллид. Бесполезно бороться с владычицей смерти — что ни сделаешь, а она всё равно заберёт своё. Колдун тяжело вздохнул: лучше уйти прямо сейчас, иначе можно лишь зря потратить силы и время. Он уже развернулся, но в это мгновение сидевший подле сына Даллиндур поднял голову и встретился с Оллидом взглядом.

— Ты ещё не уехал? — спросил он, и удивление скользнуло по его потемневшему лицу.

Оллид сделал шаг внутрь дома. Ещё шаг, ещё — словно против воли он подошёл к лежащему без сознания юноше и скорбящему отцу.

— Я немного учился лекарскому мастерству, — тихо промолвил колдун. — Возможно, смогу облегчить боль.

В глазах Даллиндура мелькнула тусклая надежда, но тут же исчезла.

— Что ж... — сказал он, тяжело поднимаясь на ноги. — Буду благодарен. Что тебе для этого нужно?

Оллид перечислил несколько лечебных трав и ягод и велел подготовить кипяток и чистую ветошь для обработки ран.

— Нилльяда! — позвал Даллиндур, и женщина выступила из тени, вытирая щёки рукавом. Лицо её покраснело и опухло от плача, но слёзы никак не останавливались. — Ты слышала? — обратился к ней муж. Нилльяда молча кивнула. — Подготовь всё, что он просил.

— Ещё кое-что, — добавил Оллид. — Найдите мне рубахи Фьягара. Чем дольше он их носил, тем лучше.

В заплаканных глазах Нилльяды отразилось непонимание, но она ничего не сказала, лишь тихо удалилась.

Вскоре вокруг Оллида уже было разложено всё, о чём он просил: острые листья ллагруна, алые ягоды ярги, которая хороша при кровопотерях и потому в народе зовётся «второй кровью», и измельчённые стебли змеехвоста, слабоватого самого по себе, но помогающего ране быстрее заживать. Колдун бросил растения и ягоды в ступу и принялся перетирать, время от времени добавляя воды, пока они не превратились в вязкую кашицу.

Когда мазь была готова, Оллид при помощи Даллиндура, поддерживавшего тело сына, размотал грязные повязки и стал осматривать раны, осторожно касаясь их пальцами. Запёкшаяся кровь жёсткими бурыми корками покрывала Фьягара. В нескольких местах блестели свежие алые капли, засочившиеся из ран, пока юношу переворачивали. Оллид обмакнул тряпицу в воду и принялся быстро и уверенно отирать раны, которые теснились спереди. Спина Фьягара осталась почти без повреждений: на ней чернело лишь несколько царапин и синяков, полученных, верно, от падения.

Косые глубокие полосы от медвежьих когтей избороздили грудь и живот юноши, задели лицо и шею. Грудная клетка посинела и вмялась: несколько рёбер были не просто сломаны, а раздроблены в мелкие щепки. Оллид провёл по ним рукой, чувствуя жгучую боль в своей собственной груди: похоже, обломки костей пронзили юноше лёгкие в нескольких местах. Затем рука колдуна сместилась ниже, к разорванному животу, и он ощутил, как стремительно покидает Фьягара тепло. «Не жилец», — покачал головой Оллид. Но всё же, удалив грязь и гной, он принялся обмазывать юношу приготовленной травяной мазью.

Из полумрака за ним неотрывно наблюдали две пары глаз. Мьярн и Гьяра устроились под столом, где их не замечали ни мать, ни отец, и, затаив дыхание, следили за действиями загадочного гостя. Нилльяда, сдерживая слёзы, ходила по дому, пытаясь придумать себе занятие, и от того то и дело громыхала посуда, выпадавшая из её дрожащих рук.

Даллиндур же неподвижно сидел на соседней лавке и глядел прямо перед собой. Вдруг он очнулся от тяжёлых дум и перевёл взгляд на Оллида. Какое-то время он смотрел, как руки гостя быстро скользят по телу Фьягара. Движения были такими завораживающими, что казалось, будто эти длинные сильные пальцы не просто наносят мазь, а затыкают в животе сына дыры, сквозь которые утекает жизнь. Даллиндур мог поклясться, что видит её тёплый поток, который всё замедляется и замедляется. Но вот мужчина моргнул, и вновь увидел лишь то, как Оллид наносит мазь. Наклонившись, Даллиндур негромко спросил:

— Ты колдун?

Оллид вздрогнул, и чёрные брови его сошлись на переносице:

— Даллиндур, ты вроде часто выезжаешь из своей деревни, — медленно ответил он, — а будто лекарей никогда не видел. Что ж, по-твоему, любой умелый лекарь — теперь колдун?

— Не сердись, — тотчас отозвался хозяин дома. — Я не хотел тебя обидеть. Мне лишь на мгновение показалось, что ты делаешь что-то... кроме... Но, верно, я утомился, — мужчина со вздохом поднялся на ноги. — Что ещё тебе нужно?

— Помоги мне наложить новые повязки и надеть рубаху на твоего сына. А потом иди, я с ним посижу, — заверил Оллид. Он разглядел в дверном проёме беспокойную худенькую тень Гиацу, повернулся к затаившимся под столом Мьярну и Гьяре и добавил: — И детям своим вели слугу моего не трогать.

Брат с сестрой, услышав это и ощутив на себе суровый взгляд гостя, вжались в противоположную лавку. А затем и вовсе тихо выскользнули из дома — подальше от этого Оллида. Вместе с другими односельчанами они столпились вокруг грязного и утомлённого Туллина, который снова и снова пересказывал своё столкновение с медведицей и от усталости уже путался в словах.

— А ну разошлись все! — гаркнул Даллиндур, разгоняя скучавших зевак. Он помог сыну встать: — Идём. Тебе нужен отдых.

Туллин поднял на него опустевшие глаза:

— Отец, ты... Не сердишься на меня?

— Сержусь? — изумился тот. — За что?

— Я... вроде как... не сберёг Фьягара.

Даллиндур вздохнул и положил руку на плечо сына:

— Фьягар — твоя семья, а свою семью мы должны беречь изо всех сил, это верно. Но тебе ли тягаться с разъярённой медведицей, Туллин? И всё же ты сдюжил и отогнал её. Перевязал брата и принёс его домой. Чтобы мы могли... попрощаться...

На глаза Туллина навернулись слёзы:

— Отец... — промолвил он.

— Ну-ну, — перебил его Даллиндур, украдкой вытирая лицо. — Плакать не надо. Фьягар ещё дышит. Позволят боги, может ещё и встанет. А не позволят... ну что ж теперь.

Он отвернулся и глубоко вздохнул.

— Идём! — добавил он решительно. — Мать тебя покормит. Нилльяда!

Мьярн и Гьяра снова остались без присмотра. Они пошатались немного по двору, не зная, чем заняться, и вдруг увидели Гиацу, который опасливо следил за ними. Брат с сестрой переглянулись, и Мьярн решительно направился к семанину. Сестра с недовольным лицом последовала за ним.

Гиацу глядел, как рыжий мальчишка приближается, и гадал, сможет ли дать отпор, если его захотят поколотить. Господин далеко и не услышит криков — стоило, верно, так и сидеть возле самой двери, чтобы позвать на помощь, если придётся. Но теперь уже поздно... Бледные кулаки Мьярна были крепко сжаты и от того казались ещё бледнее. Рябое лицо покраснело. Мальчик подошёл вплотную к Гиацу и, набрав побольше воздуха, выпалил:

— Играть с нами будешь?!

Гиацу ожидал драки, а когда её вдруг не последовало, тупо уставился на рыжего мальчишку. Семанин даже не понял, что тот сказал.

Мьярн нетерпеливо топнул ногой и медленно произнёс:

— Иг-рать! — и добавил, тыкая пальцем в сестру, затем в себя и в семанина: — Гьяра, я, ты.

Гьяра показала Гиацу язык, но промолчала: ей не слишком хотелось играть с ним, но все соседские дети сейчас были заняты, а этот новенький слонялся без дела и мог составить им компанию. Втроём всё же интереснее, чем вдвоём.

— Иг-хать? — переспросил Гиацу, с трудом выговаривая алльдскую «р». Гьяра прыснула.

— Да, играть! — просиял Мьярн. — В догонялки, — увидев, что семанин вновь не понял, он вытянул руки и сделал вид, что бежит за сестрой. — Догонялки! — повторил он.

На этот раз Гиацу улыбнулся и согласно кивнул: он решил, что не будет ничего такого, если он немного побегает. Главное, подальше от других деревенских домов, чтоб никто лишний его не видел. Господин ведь велел на глаза соседям не попадаться.

Мьярн ударил семанина ладонью по плечу, отскочил на несколько шагов и крикнул:

— Тогда ты водишь! Догоняй!

И вместе с сестрой помчался прочь. Гиацу постоял с мгновение, не веря в происходящее, а затем пустился за ними, смеясь на бегу. Неужели его, наконец, приняли? Неужели он просто может поиграть с другими детьми и забыть обо всех бедах? О войне, о смерти, о вражде между алльдами и семанами? Гиацу мчался с холма и переживал лишь о том, что на нём совсем новая одежда — вдруг он упадёт и испачкает её? Или того хуже — порвёт?! Но, в конце концов, позабыл и об этом.

Солнце пекло чёрную макушку и смуглую кожу Гиацу — так же жарко, как, бывало, припекало оно и дома, когда вместе с Тсаху они бегали купаться на северное побережье. Тёплый ветер трепал волосы и рубаху, принося ароматы трав с полей и хвои из темнеющего вдали леса. Прыгали прочь кузнечики, спасаясь от быстроногой ребятни, взлетали с цветов испуганные бабочки, и далеко-далеко разносился счастливый детский смех, одинаковый на всех языках.



***



Оллид сидел в полумраке дома, куда не проникал зной с улицы. Лишь залетал ветер, чуть тревожа длинные огненные волосы Фьягара. Юноша был одет теперь в свою самую любимую рубаху — с красивым воротом, расшитым цветами и листьями. Одежда, наполненная жизнью и радостью, по поверьям могла помочь человеку выздороветь. Это мелочь... Но даже такая мелочь порой способна влиять на смерть, и Оллид не стал отбрасывать её.

Кое-где на рубахе уже проступили свежие пятна крови, которая всё продолжала сочиться, несмотря на мазь и тугие повязки. Руки Фьягара были очень холодные, дыхание — почти неслышным. Оллид то и дело проверял, жив ли он ещё, и всякий раз с удивлением отмечал: жив.

Несколько раз к колдуну подходила Нилльяда и молча ставила перед ним еду и питьё. Оллид так же молча кивал ей, благодаря. С тех пор, как он попросил оставить его, никто из семьи Даллиндура и в самом деле не мешал. В доме царила тишина, и лишь порой с кухни доносились приглушённые голоса или женские всхлипы. Когда Нилльяда поднесла гостю парного молока, Оллид вспомнил, что давно не видел Гиацу.

— А где мой слуга? — спросил он. — Хорошо бы его тоже накормить.

— Он уже поел, — отозвалась Нилльяда. — Теперь носится с моими детьми на улице.

— Носится?

— Играет, — пояснила женщина. И поджав губы, добавила: — Надеюсь, ты и Даллиндур не врёте, и он в самом деле не заразный. Если мой Мьярн...

Оллид поднял руку, останавливая её:

— Успокойся. Будь он заразный, думаешь, я бы не заразился? А другие люди, которые покупают семанских рабов?

— Знать не знаю про других, я их не видела. А ты вон — лекарь. Кто тебя разберёт: может, и болел, да вылечился, — недовольно промолвила Нилльяда.

Оллид усмехнулся, но спорить не стал.

— Напомни моему слуге, чтоб никому на глаза не попадался, — попросил он. — А то будут люди болтать всякое...

— Да он и так бегает в поле за домом. Там сейчас нет никого!

Женщина потопталась на месте, в нерешительности сминая передник. Косой закатный свет струился сквозь открытые ставни и распахнутую дверь, и будто мёдом в этот миг наливался воздух. Лицо Нилльяды, осунувшееся и потемневшее, разгладилось от тёплого сияния. Она опустилась на колени возле сына и ласково провела рукой по его щеке. На глазах у неё выступили слёзы, и женщина прерывисто вздохнула. Она перевела взгляд на Оллида и тихо, но требовательно спросила:

— Вылечишь его?

Оллид покачал головой:

— Я сразу говорил, что вряд ли.

— Но надежда всё-таки есть? — настаивала Нилльяда.

Колдун задумчиво поглядел на неё и вздохнул. Женщина ухватилась за его руку:

— Помоги ему, умоляю! — горячо попросила она. — Если мы... Если я могу что-то сделать, только скажи!

— Хорошо, — кивнул Оллид. — Но сейчас... лучше иди.

В самом деле, надежда, наверное, была. Но мог ли Оллид предложить этой женщине обменять свои годы на годы жизни сына? Скорее всего она согласится. Но согласится ли Халльфра? И если да, то будет ли цена так же велика, как оказалась когда-то для Инга Серебряного? Ведь пострадал не только старый колдун, но и сотни ни в чём не повинных людей! Пустые глазницы владычицы смерти видят больше, чем способен увидеть кто-либо из живых. Замыслы её не понять сразу. А потом — уже слишком поздно. Нет, Оллид совсем не хотел в это ввязываться!

— Что ж, парень, — промолвил колдун, оставшись с Фьягаром наедине, — тебе придётся выкарабкиваться самому, — и помолчав немного, твёрдо добавил: — Но я не оставлю тебя до конца, каким бы он ни был.

Фьягар, конечно, ничего не ответил.

Так прошло два дня. Оллид почти не отходил от умирающего, а тот всё не умирал и не умирал. Он был слишком холоден и слаб, чтобы бороться со смертью, однако Халльфра не являлась за ним. Колдун исправно менял повязки, мазал раны и безуспешно звал Фьягара из небытия. Но тот не откликался на зов.

По ночам, когда все крепко спали и никто не мог застать Оллида врасплох, он трудился над раздробленными рёбрами юноши, заставляя повреждённые кости тянуться друг к другу и сходиться в единое целое. Хоть и неохотно, но они всё же подчинялись велениям колдуна. Лоб Фьягара покрывался испариной, дыхание становилось прерывистым, и Оллид прекращал ненадолго свою работу, давая больному отдохнуть. В таком деле перестараешься — и лишь быстрее отправишь человека в посмертные чертоги. Колдун отирал пот со лба Фьягара и ждал, не явится ли за юношей Халльфра. Но наступало новое утро, а Фьягар всё ещё дышал.

Родные стали то и дело заглядывать к нему. Приходила даже незнакомая молодая девушка, которая, краснея и смущаясь, постояла в дверях, да так и не решилась войти.

— Влюблена в моего брата, — кивнул на неё Туллин.

Он с угрюмым видом стоял возле Фьягара, скрестив на груди руки. Настроение у Туллина было подавленное, но выглядел он уже куда лучше, чем пару дней назад — стряпня матери да сон делали своё дело. В конце концов, постояв ещё, Туллин бросил:

— Ждут тебя тут, Фьягар... Возвращался бы ты, а? — и поспешно отошёл прочь.

Нилльяда проворно сновала по дому, готовя и прибираясь. Тарелки больше не сыпались у неё из рук: казалось, напротив, силы её возросли настолько, что теперь в доме хозяйничали две, а то и три Нилльяды. Оллид даже не успевал проголодаться, как подле него уже появлялась еда. Но колдун понимал: женщина лишь пытается побороть тревогу и отчаяние так, как умеет — через постоянную работу. Гиацу тоже не обижали: хозяйские дети обучили его своим играм и потихоньку подтягивали знание алльдского языка, а Нилльяда даже отпустила детей вместе спать на сеновал — чтобы не шумели дома.

Пока стояла жара, стол накрывали на улице, в тени молодого дуба, росшего у самого крыльца. Но Оллид не выходил к общей трапезе. Он устал: ему не хотелось отвечать на вопросы и подавать надежду, в которую он сам не верил. Ему даже не хотелось думать. И всё чаще колдун просто сидел, равнодушно скользя взглядом по печи, по чёрным от сажи котлам, по застеленным шкурами скамьям...

— Господин, — услышал Оллид над самым ухом.

Перед ним стоял взволнованный Гиацу. Он внимательно вглядывался в лицо колдуна.

— Ты будто спал с открытыми глазами, — сообщил семанин. — Я звал тебя, звал... Но ты лишь сейчас заметил меня.

«Нехорошо», — подумал Оллид, а вслух сказал:

— Похоже, я устал.

— От лечения? — Гиацу присел рядом.

Колдун неопределённо кивнул. Он устал не только от лечения. Оллид покинул Лосиную гору целую вечность назад: лето едва-едва началось. А теперь оно было в самом разгаре и потихоньку давало плоды. Столько дней уже колдун шатается по миру? Сначала доехал до Риванского моря, теперь пытается добраться обратно... Но проблем как будто становится всё больше. Мало было Оллиду мёртвой семанки, размахивающей кочергой! Теперь ещё эта деревня, этот Фьягар, и его бесконечные родственники... Но вслух этого колдун говорить не стал.

— А почему ты не выходишь обедать вместе со всеми? — спросил семанин.

— Не хочу.

Оллид встал, чтобы размять затёкшее тело. Колдун очень хотел выйти из дома, но люди в этой деревне были просто всюду. И с особенным любопытством они вертелись теперь вокруг дома Даллиндура, желая вызнать, что сейчас с его сыном, помер он или как? Один день это ещё можно вытерпеть. Ну, два дня... Но на третий Оллид чувствовал, что уже с трудом находит себе место. Ему казалось, что даже семья Даллиндура то и дело бросает на него подозрительные взгляды. И колдун плотнее кутался в свой зелёный плащ, да только плащ был бессилен перед страхами, жившими в его голове. Как же хотелось Оллиду скорее вернуться к Дикие горы, где нет никого, кроме редких животных, пронзительного ветра да самого колдуна... Ну и Гиацу теперь ещё будет. Оллид поглядел на мальчика:

— Тебя не обижают?

Семанин покачал головой:

— Нет, — но лицо его тотчас погрустнело: — Правда... сегодня мы пускали деревянные корабли по реке. Сначала было весело, но потом Мьярн вдруг крикнул на алльдском что-то вроде: «На юг! Захватим рабов побольше и продадим подороже!». И я его понял. Он поглядел на меня и, похоже, тоже понял, что я понял... Гьяра побежала за кораблями, чтобы они не уплыли слишком далеко. А мы с Мьярном так и смотрели друг на друга. Пока я не ушёл.

Гиацу печально опустил голову:

— У Мьярна просто потрясающие корабли. Но мне стало так... грустно. Я не мог больше играть.

Оллид вернулся обратно на лавку и сел вплотную к мальчику. Поколебавшись с мгновение, он поднял руку и неуверенно — будто совсем не знал, как это делается, — приобнял семанина и неуклюже похлопал того по плечу. Гиацу ошарашенно замер, боясь пошевелиться. Он даже дыхание задержал.

— Не думаю, что Мьярн хотел тебя обидеть, — проговорил Оллид.

— Я... я понимаю, — выдавил из себя Гиацу.

Колдун вздохнул:

— Гиацу, мне очень жаль, что твой народ постигла такая судьба. Но тебе не следует ждать понимания и сочувствия от кого-то ещё в этих краях. Людям сложно сочувствовать, если они никогда не были в твоей шкуре. Они не понимают тебя. К тому же... Взрослые алльды научили своих детей, что семане — просто товар. Найдутся те, кто со временем осознает: вы — такие же люди, как и алльды. Но их будет мало. Очень мало. Единственное, что ты можешь — это обходить стороной всех остальных. Особенно, если силы не равны. Пусть думают, что хотят, — Оллид наклонился к мальчику и постучал пальцем по его груди: — Пока ты сам знаешь, кто ты, не имеет значения, что думают и говорят о тебе другие. И не стоит тратить время, чтобы разубеждать их. Понимаешь?

— Пожалуй, — неуверенно согласился Гиацу.

Оллид настороженно прислушался, затем поднялся: опять кто-то идёт! Да сколько же можно?! Гиацу тоже расслышал лёгкие и быстрые шаги, и тут же в дом вбежала Гьяра. Она решительно подошла к лежавшему без сознания брату и поставила рядом корзинку со спелыми ягодами малины. Мьярн и Гьяра не совсем понимали, что происходит, и просто пользовались тем, что никто не обращает на них внимания. Они жили на свете ещё слишком мало, не сталкивались ни с набегами, ни с разбойниками, ни с войной. Если кто и умирал в их деревне, так это были старики. Гьяре даже не приходило в голову, что она может лишиться старшего брата.

— Отдай ягоды Фьягару, когда он проснётся, — попросила она Оллида. И, поколебавшись немного, добавила: — Ну, ты тоже можешь взять немного, если хочешь.

Затем она сердито посмотрела на Гиацу:

— Куда ты ушёл? Мьярн тебя обыскался. Пойдём, Гьяц.

— Я — Гиацу, — поправил семанин.

— Я так и сказала, — возразила Гьяра, подталкивая его к выходу.

— Смотри, как хорошо у тебя дома, Фьягар, — тихо заметил Оллид, когда дети ушли. — Жить бы тебе ещё и жить. Сестра тебе ягоды собирает, да и девушка красивая тебя ждёт...

Колдун вновь сел на лавку, облокотившись спиной о стену, и горько усмехнулся:

— Я тебе даже немного завидую, — признался он. — Я никогда не имел такой семьи. Братья ненавидели меня и лишь обрадовались бы, окажись я при смерти. А отец, напротив, так слепо любил меня, что вовсе не замечал разногласий в нашей семье. Точнее: он-то был их причиной. И требовал, чтобы я лишь играл отведённую мне роль. Можно ли назвать это любовью? Или на самом деле отец тоже ненавидел меня?

Фьягар безмолвствовал, но Оллид и не ждал от него ответа. Как вдруг в тишине всё же раздался голос:

— Он не проснётся, да?

Колдун повернул голову и встретился взглядом с Мьярном. Тот сидел под столом, обняв согнутые ноги и положив подбородок на колени. Оллид так устал, что не заметил, когда этот ребёнок прокрался в дом и затаился здесь.

— Гьяра считает, что всё будет хорошо, потому что мама так твердит, — пожаловался Мьярн. — Но я маме не верю. Я слышал, как отец говорил с Туллином. Он сказал ему, что Туллин молодец. Он принёс Фьягара, чтобы мы могли попрощаться с ним. Я сначала не понял, о чём это они. Почему попрощаться? Но теперь понял.

Мьярн выбрался из-под стола и, подойдя к брату, осторожно коснулся его рукой.

— Фьягар умрёт? — спросил он почти шёпотом.

— Я не знаю, — утомлённо отозвался Оллид.

— Я не хочу, чтобы он умирал, — лицо Мьярна покраснело. — Не то, чтобы он самый лучший брат... Он может наорать и поколотить. И подзатыльники больно даёт. Но вообще-то он никогда не обижал меня по-настоящему. И даже вырезал для нас с Гьярой корабли из дерева. И учил меня из лука стрелять, — Мьярн топнул ногой и воскликнул: — Без него будет совсем не так!

— Действительно, — вздохнул Оллид.

Мальчик посмотрел на него с любопытством:

— А почему тебя ненавидели твои братья?

Колдун вздрогнул.

— Ну, — осторожно начал он, — я был младший в семье. Как и ты...

— Дай угадаю, — предложил Мьярн. — Ты подбрасывал братьям клопов в кашу?

— Можно и так сказать...

— Я тоже это делал, — признался мальчик. — Вот тогда-то Фьягар меня чуть и не убил. Он заставил меня самого сожрать нескольких клопов. Даже без каши! — Мьярн с отвращением высунул язык, будто его вот-вот стошнит. Но затем посерьезнел и опустил голову: — Но вообще-то мне надо идти. Я, кажется, сказал что-то не то... этому твоему Гьяцу. Не хочу, чтобы он дулся — я ведь случайно... — тут Мьярн понял, что опять сказал что-то не то, ведь Оллид велел не обижать своего слугу. — Ох... Надеюсь, ты не убьёшь меня за это, — испуганно добавил мальчик.

— Не убью. Но его зовут Гиацу, — поправил колдун.

— Ну я же так и сказал! — возразил Мьярн и поскорее выбежал из дома — вдруг Оллид передумает и всё-таки накажет его.

Колдун вздохнул: каждый хотел поговорить, успокоиться, получить надежду. Прямо как в старые времена, когда Рован ещё не прознал о том, как можно забрать колдовскую силу. Даже плащ едва спасал от этого внимания. Хорошо хотя бы остальные деревенские жители по-прежнему не замечали Оллида. Но хозяевам дома он с самого начала позволил видеть себя, и теперь уже будет очень сложно заставить их забыть. Наверное, и Мевида такого бы не смогла.

Колдун посмотрел в окно: уже третий день подходил к концу, и солнце вновь заливало закатным мёдом поле и лес, который виднелся вдали. Смутная тревога вдруг кольнула сердце Оллида: словно незримая опасность повернула вспять. Неужели одноглазый воин вновь напал на след? Но как? Оллид поднялся и подошёл к дверному проёму, вдыхая густой вечерний воздух. Нет, опасность ещё слишком далеко... Однако медлить не стоит: если состояние Фьягара так и не изменится, придётся оставить его и ехать дальше.

Колдун чувствовал, что сделал уже всё, что в его силах. Он залатал, как мог, раны и остановил кровь. Собрал обратно раздробленные кости и почти закончил выправлять их: если больной не будет резко двигаться, то рёбра срастутся вновь. Да и о каких резких движениях речь? Оллид даже не видел Фьягара в сознании и считал, что тот уже никогда не откроет глаза. И всё же что-то заставляло колдуна бороться. Он и раньше боролся за каждую жизнь, но сейчас ему хотелось не просто спасти этого юношу. Он желал помочь целой семье, частью которой был Фьягар. Семье, которая и раздражала, и одновременно нравилась Оллиду. Семье, которую, наверное, хотел бы он сам.

Ночью колдун собирался продолжить лечение, но от усталости просто задремал, сидя возле больного. Снилось Оллиду, что вновь и вновь идёт он по залитому закатным солнцем полю, усеянному трупами. И, как и семьсот зим назад, не может никому помочь: человеческие жизни утекают сквозь его пальцы. И вот колдун видит вкопанные в землю колья и обезглавленные тела, нанизанные на них. Он подходит ближе и разгоняет жадных до падали птиц. Те взлетают, чёрной тучей устремляясь в золотое небо, и обнажается тело убитого Яргана. Оллид смотрит на него с удивлением: брат совсем не похож на себя. У него единственного не отрублена голова, и длинны волосы, рыжие, а не чёрные, спадают до самого пояса. Колдун вглядывается в незнакомое лицо, усыпанное веснушками, и хмурится. Сквозь разорванную тусарскую одежду виднеется исполосованная медвежьими когтями грудь, которая всё ещё вздымается. Оллид замирает в ужасе, не зная, что делать. И просыпается.

Фьягар недвижимо лежит вдоль стены, справа от колдуна. Не висит на нём окровавленная кольчуга, не болтается позади синий плащ с вышитым белым лосем. Фьягар, должно быть, даже не слышал никогда о Тусарском княжестве. Хотя оно и было не так далеко отсюда... И Фьягар, конечно, совсем не похож на Яргана.

Оллид встал и, ступая бесшумно, чтобы не разбудить спящих в доме, вышел на улицу. Свежий ночной воздух остудил его голову. Убывающая луна сегодня совсем пропала с небосклона, и над миром повисла тьма, разбавленная лишь тусклым мерцанием звёзд.

— Ярган, Ярган, — проговорил колдун, глядя в небо. — Сколько зим уже минуло, а я всё таскаю тебя в своём сердце...

Оллиду казалось, что он давно оставил в прошлом обоих братьев. Жил себе и жил, спрятавшись в Диких горах. Лето сменялось зимой, зима сменялась летом, и ничто не беспокоило колдуна: не являлись ему ни кошмары об обезглавленном Яргане, ни мёртвые семанки, размахивающие кочергой... Оллид утомлённо прикрыл глаза и подумал, не пройтись ли по округе, чтобы немного развеяться и позабыть о тяжёлых снах? Но по всему телу разливалась неприятная слабость, и колдун решил вернуться обратно в дом.

Стоило ему сесть на лавку да облокотиться спиной о стену, как липкая дремота вновь окутала его. Оллид пытался сопротивляться и открывал глаза, но они вскоре сами собой закрывались. Колдун зевнул и потёр лицо руками. Затем повернулся к Фьягару, чтобы проверить, как он, и обомлел. На лавке лежал Ярган и жгучий взгляд его впивался в младшего брата. Теперь он был именно таким, каким помнил его Оллид: с тёмными волосами, собранными в короткий хвост, с вечно нахмуренными бровями и гордо вздёрнутым — даже сейчас! — подбородком. Ярган разомкнул узкую полоску губ:

«Пытаешься помочь мне?» — проговорил он.

«Пытаюсь», — кивнул Оллид.

«Да кому нужно твоё благородство? Перед кем ты теперь выслуживаешься? Отец давно отправился к Халльфре. Просто брось меня, как ты это уже сделал!»

«Я бросил тебя, но я никогда не желал твоей смерти».

Злые огни горели в глазах брата:

«Ненавижу тебя, — признался Ярган. — Ненавижу! Почему ты... такой?! Почему ты не можешь быть хуже меня? Я лучше умру, чем приму твою помощь!»

«Ты уже умер», — заметил Оллид.

Он вздрогнул и проснулся. Первым делом колдун скользнул взглядом по лежащему рядом человеку: это был Фьягар. Просто Фьягар, старший сын Даллиндура. Распахнутые ставни поскрипывали от ветра: дни стояли такие жаркие, что Нилльяда не закрывала окна. Ночь снаружи всё тянулась и тянулась, и, казалось, до рассвета ещё очень далеко. Оллид почувствовал, что ему отчаянно хочется закричать во весь голос, лишь бы сбросить накопившееся напряжение. И в этот миг чьи-то холодные пальцы обхватили его правое запястье. Колдун едва не подскочил от ужаса и резко повернулся.

На него смотрели два распахнутых глаза, принадлежащие несомненно Фьягару, а не тому, кто всё чудился Оллиду вместо него. Юноша нахмурился, всматриваясь в колдуна. Дыхание его было тяжёлым и с присвистом, пальцы — холодными и слабыми, но Оллид с удивлением отметил, что смерть отступила, выпустила Фьягара из своих цепких рук.

Юноша зашевелил пересохшими губами, словно пытаясь что-то сказать. Оллид тотчас потянулся за плошкой с водой и поднёс её больному. Тот сделал несколько глотков и хрипло спросил:

— Как тебя зовут?

— Оллид, — ответил колдун. — Оллид, сын Калли.

Фьягар кивнул, прикрывая глаза:

— Похоже, ты спас меня от смерти, Оллид, сын Калли... Я этого не забуду.

И едва договорив, он вновь провалился в сон. Колдун положил руку ему на грудь и ощутил, как над углями жизни, которые уже почти потухли, появился слабый огонёк. «Кто бы мог подумать... Выкарабкался, — изумился Оллид. — Что ж, госпожа Халльфра... Однажды он всё равно будет твоим. Но придётся теперь подождать».

Колдун лёг на соседнюю лавку, вытянувшись во весь рост. Он даже не стал снимать сапоги: просто накрылся плащом, сомкнул глаза и, наконец, спокойно уснул. И больше не мучили его ни Ярган, ни Виллинар, ни сотни тусарских воинов, погибших за Лисьей Падью — там, где ныне вырос огромный Ощрицкий лес.



***



На утро вся деревня уже знала о чуде: Фьягар, сын Даллиндура, пришёл в себя! Люди толпились возле крыльца, заглядывали в окна, желая лично увидеть юношу. Любопытная ребятня даже лезла на крышу, да оттуда ничего не было слышно, так что с громкими визгами дети вскоре скатывались вниз.

— Никто не верил, а он очнулся!

— Говорят, какой-то лекарь помог.

— Какой ещё лекарь? Наш Друнган уж год как помер...

— Да не Друнган. Говорят, Даллиндур приютил лекаря из Лисьей Пади.

— Да будет врать! Никого я тут не видел!

— Да там он, там. Нилльяда мне сегодня на него показывала.

— И как он выглядел, этот твой лекарь?

— Да я что-то не разглядела.

Оллид тем временем уже потихоньку вывел Туринара из стойла и стороной обходил дом Даллиндура. Гиацу семенил за ним, пробираясь сквозь высокую траву, которую тут, верно, берегли для сена. Они уже спустились с холма, как вдруг сам хозяин окрикнул их:

— Неужто не отпразднуешь с нами? — спросил он, догоняя гостей. — Ведь это празднество будет в твою честь, Оллид, сын Калли.

Колдун обернулся.

— Я и так задержался в твоём доме. Мне давно пора ехать.

— Жаль это слышать. Фьягар был бы рад пообщаться с тобой.

— Он уже поблагодарил меня, этого достаточно, — отмахнулся Оллид. Но лицо его вдруг помрачнело: — Но вот что, Даллиндур... Лучше бы ты молчал о том, что тебе помог какой-то лекарь. Дойдут вести до лисьепадского князя, наведается он к тебе лично и всю душу вытрясет из тебя и твоих сыновей. Зачем тебе лишние проблемы?

Даллиндур пристально вгляделся в лицо Оллида:

— Так, стало быть, ты всё-таки не простой лекарь? — усмехнулся он и тотчас поднял руку, останавливая открывшего рот Оллида: — Не надо, не возражай мне. Я ведь не слепой и не дурак. Да и сыновья мои тоже. А Нилльяде я велю не болтать впредь. Что бы ни связывало тебя с лисьепадским князем, это ваши с ним дела. А мы у тебя в долгу, — с этими словами он протянул Оллиду мешочек. — Возьми. Деньги в дороге лишними не бывают. Слуга твой растёт, может, ещё одёжа понадобится.

Оллид не стал отказываться и повязал мешочек к поясу. Тут вдруг с холма кубарем скатился рыжий мальчишка.

— Успел! — выкрикнул он, задыхаясь. — Стойте...

Мьярн добежал до путников и сам какое-то время стоял, согнувшись пополам и пытаясь отдышаться. Затем он распрямился и протянул Гиацу деревянный корабль, который до того крепко прижимал к груди. Это оказался один из тех кораблей, что ребята недавно пускали по реке.

— Будет твой, — решительно сообщил Мьярн, и лицо его залило краской. — Мне Фьягар теперь новых намастерит. Ну, всё! Пока! — и он, покраснев ещё сильнее, развернулся и побежал обратно.

Гиацу ошарашенно смотрел на корабль: он и мечтать не мог о таком подарке! Все его игрушки сгорели на родине, так далеко отсюда, что и за целую жизнь теперь не добраться! Даллиндур улыбнулся и довольно пригладил бороду:

— Это мой Фьягар вырезал, — сообщил он с гордостью. — Я как-то брал его с собой в Тюлень-град. Он там насмотрелся всякого и с тех пор вот такие кораблики мастерит. А Нилльяда им паруса шьёт.

— Ну что ж, благодарим за подарки! — воскликнул Оллид.

Он вскочил на коня, подхватил остолбеневшего Гиацу под мышки и усадил перед собой. Семанин, наконец, очнулся и выпалил по-алльдски:

— Спасибо!

Даллиндур махнул рукой на прощание. И Туринар понёс седоков прочь от шумной деревни Илльгирки — в тень густых прохладных лесов и туманных топей.


* * *
Читать дальше девятую главу «Улль с Гиблых болот» — http://proza.ru/2025/01/04/101

Справка по всем именам и названиям, которые встречаются в романе (с пояснениями и ударениями) — http://proza.ru/2024/12/22/1314