День двадцать седьмой...

...рассказывающий об «уютной» старушке

   «Эта история произошла настолько давно, что мне, порой, кажется, всё это случилось не со мной, а с некой книжной героиней, с которой я себя почему-то ассоциирую. Ерунда, конечно. Просто прошлое все больше и больше отдаляется от меня настоящей и поэтому представляется мне выдуманным.
   Мне было лет тридцать-тридцать пять. Вдруг обнаружился у меня остеохондроз, начавший причинять мне такие неудобства и боль, что я, человек, который ненавидит болеть и лечиться, пошла к врачу, который и прописал мне не только мази и таблетки, но и курс массажа.
   — Можете, конечно, пойти в нашу поликлинику, но я бы посоветовала найти массажиста ответственного и опытного, — в порыве искреннего сочувствия сказала мой участковый терапевт.
   — Где же его искать? — я думала, она мне тут же даст номер телефона или адрес, в общем, посоветует специалиста. Но терапевт лишь пожала плечами и ответила:
   — Поспрашивайте знакомых.
   Что ж, зато честно. Значит, будем искать. Задачка оказалась лёгкой, и уже через неделю я ехала на окраину города на первый сеанс массажа. Юля, так звали массажистку, пригласила меня к себе домой, сказав, что на работе, а она трудилась в санатории, не сможет мной заняться, а вот по вечерам с удовольствием помнёт мою измученную шею. Мне было всё равно. Лишь бы помогло, а уж где мне будут делать массаж, то было абсолютно не важно.
   И вот представьте себе: шесть часов вечера, темень, мороз, снег, на улице никого. Я стою перед нужной мне калиткой, за которой неожиданно виднеется не жилой дом, а какое-то учреждение. Разница-то сразу заметна! Да и табличка какая-то висит между окнами, только не разглядеть, что на ней написано. Странно. Может быть под номером шесть на этой улице два дома? Прошла дальше, посмотрела на «восьмёрку» на соседних воротах, затем удостоверилась, что и четвёртый номер на своём месте, а никаких «6а» или «6б» или даже «6в» на этой улице нет. Что мне было делать? Я вернулась к низенькому «казённому» забору и зачем-то толкнула калитку, прекрасно понимая, что раз окна здания темны, то всё закрыто, в том числе и калитка. Но она, тихонько скрипнув, отворилась, и я, замирая от страха (всё-таки темно было) вошла. Табличка гласила, что в здании располагается отделение лесхоза или что-то в этом роде, я уже и забыла. Дверь была заперта, я подёргала за ручку, в глупой надежде, что хотя бы уборщица ещё здесь, и я смогу у неё уточнить адрес. Но на мой стук и робкое «эй!» никто не отозвался. Наверное моя интуиция, которая чаще всего мирно спала где-то в укромном уголке подсознания, вдруг проснулась и строго велела мне обойти здание, чтобы... Интуиция загадочно умолкла, а я послушалась её совета и, к своему удивлению, увидела несколько жилых домов, окна которых источали приветливый, домашний свет. Я постучалась в первую же дверь, мне открыла девочка-подросток и на мой вопрос, не проживает ли где-то здесь массажистка Юля, приветливо ответила:
   — Вам в первую квартиру нужно. Пройдёте по этой дорожке до конца, там повернёте налево и увидите их дверь.
   Мне было страшно интересно узнать про этот странный двор, в котором находился и лесхоз, и жилые дома, но я опаздывала, поэтому поблагодарила девочку, спрятала любопытство в карман и быстро пошла по дорожке. Я бы не удивилась, если бы заплутала, или этой Юли не было дома, но вечер, словно в компенсацию за запутавший меня адрес, решил вести себя ровно и гладко. Юля оказалась дома, извинилась за то, что тихо произнесла слово «квартира», и я его не расслышала.
   — Мой папа работает в лесхозе. Да, забавно получилось. Сначала построили контору, так мы называем наше отделение, а потом уже появились дома сотрудников, — рассказывала Юля, разминая мою шею.
   — Чтобы никто не опаздывал на работу? — пошутила я.
   — Согласитесь, очень удобно! Раньше здесь, во дворе, и конюшни были, когда обходчики ещё на лошадях ездили. Я хорошо помню Орлика, папиного коня, а телега, в которую его запрягали, до сих пор стоит в сарае. Папа бережёт её, говорит, придёт время и сдадим телегу в музей. Или же продадим за огромные деньги. В той же конюшне теперь и папин мотоцикл отдыхает. Совсем, как у классиков, помните? «Железный конь идёт на смену крестьянской лошадке».
   Почему-то это простое объяснение меня разочаровало. Что я думала услышать? Не знаю, но только не обыкновенную историю. Юля, конечно же, моего лица не видела и продолжала рассказывать о дворе и его обитателях.
   — Летом у нас очень много слив. Рядом с конторой есть такой небольшой садик, там белая слива растёт. Вкусная, медовая! Правда от неё и ос много! Все сливы не успеваем собрать, они падают, манят душистым ароматом этих негодяек ос. Обязательно кого-нибудь укусят! Ёлки вы наверняка видели! Нет? Ах, да, темно ведь! Красивые, статные! К Новому году украсим их мишурой и самодельными, бумажными игрушками. Почему бумажными? Чтобы не жалко было, если кто из озорства сорвёт. К нам же во двор не только свои заходят, но и посетители конторы, и гости. Мало ли у кого что на уме. Бывает, шкодят немного, но редко.
   Юля щебетала не переставая, а я только охала, когда она особенно сильно проходилась по больной шее.
   — Вот здесь помнём хорошенько, и ничего у вас болеть не будет! — говорила Юля ласково, а пальцы у неё словно из стали были сделаны. — Мне рассказывали о древних китайских массажистах. Может быть это и враньё и чьи-то больные фантазии, но говорят, что те массажисты всегда носили очень плотные шапки, закрывающие уши. Знаете зачем?
   — Нет! Ох, больно!
   — Чтобы они не слышали вопли пациентов. Забавно, правда?
   Ничего забавного я в этом не находила, конечно. Говорят, массаж — это такая приятная штука, которая расслабляет и вгоняет в сон. Меня же Юлины руки вогнали в такую бодрость, что мне остеохондроз казался не таким уж и плохим спутником.
   — На сегодня всё.
   Наконец-то моё мучение закончилось! И мне даже захотелось сказать, что я больше не приду, но вдруг я с удивлением поняла, что мне действительно стало легче. Так я и сказала Юле, она улыбнулась.
   — После всего курса будет ещё лучше. Передумали от меня сбегать? У вас такое лицо — говорящее, все мысли на нём написаны.
   Я слегка покраснела и не нашлась, что ответить. Юля проводила меня в прохладную прихожую и всё продолжала мне рассказывать о своём папе, лесхозе, о том, как много деревьев сейчас сажают...Я слушала вполуха, мне очень хотелось попасть домой, чтобы поужинать и отдохнуть. Вот сейчас обуюсь и побегу. Обуюсь? В животе похолодело. Я тупо смотрела на старые галоши, на какие-то тапки, щётки и баночки с ваксой. Моих сапог у входной двери, я точно помнила, что оставляла их именно там, не было. Новые, финские сапоги из кожи настолько мягкой, что даже мои капризные ноги чувствовали себя в них уютно и комфортно. Сапоги, которые не натирали мою проблемную кожу. Сапоги, купленные на базаре за огромные деньги — сто пятьдесят рублей! Где же они? Я тут же вспомнила слова Юли о том, что в их двор войти может любой, что тут живут обходчики и их семьи и, что самое ужасное, я вдруг поняла, что входная дверь не была заперта, Юля её просто открыла, а когда я вошла, я тоже не услышала щёлкающего звука запирающегося замка. Украли, мои сапоги точно украли! Я готова была разреветься от горя и злости!
   — Моих сапог нет! — почти выкрикнула я, а Юля, к моему изумлению, не смутилась и не удивилась.
   — Это бабушка их поставила в туалетную, чтобы они у котла согрелись.
   — Куда?
   — Так она называет это помещение. Сейчас.
   Юля открыла дверь, которую я почему-то не заметила, хотя она была в том же коридоре (в их доме вообще было очень много дверей) и показала мне просторную ванную комнату, в углу которой стоял большой котёл, а рядом с ним...
   — Мои сапоги! — как же я обрадовалась! Почти также, как и на базаре, когда купила их.
   — Бабушка сама постоянно мёрзнет и боится, что от холодной обуви все могут заболеть, вот и ставит сюда сапоги и ботинки. Ба, вот ты снова человека напугала! Она наверняка думала, что её обувь кто-то украл! Кстати, шикарные сапоги, где вы их нашли?
   Открылась ещё одна не замеченная мною дверь, и в коридор медленно вышла маленькая, сгорбленная старушка, укутанная так, что мне она напомнила клубок шерстяных ниток. Тёплый халат, тёплые же колготы и тапочки, которые у нас назывались «опушками», шерстяным платком подвязана поясница, а второй крест-накрест надежно защищает грудь и спину. Надо ли говорить, что и на голове у бабушки был пуховый платок. Она подошла ко мне, улыбаясь и всматриваясь в моё лицо (как я потом узнала, видела она очень плохо, слышала примерно также).
   — Добрый вечер! Спасибо, что согрели мои сапоги, — сказала я ей, а бабушка покивала головой и сунула мне в руку мандаринку. — Нет, что вы, не надо!
   — Берите, не обижайте её! Она очень любит угощать! — смутила меня Юля, и я взяла теплый мандарин. — Мандарины бабушка греет на батареях., — Юля тихонько засмеялась, а бабушка строго на неё глянула и сказала:
   — Чтобы горло не заболело!
   Голос у неё был на удивление мелодичным, не старым, совсем не подходящим к этой закутанной внешности.
   — Теперь не заболит. До свидания! — я наконец-то обула свои замечательные сапоги (действительно, они были приятно-тёплыми) и побежала домой.
   Я ходила на массаж дней десять, и каждый раз, когда я обувалась и одевалась, из своей комнаты медленно выходила бабушка и обязательно меня чем-то угощала: яблоками, грецкими орехами, конфетами и мандаринами. Каждый раз я хотела отказаться, но Юля строго качала головой и одними губами говорила: «Не обижайте бабушку!»
   Хороший то был дом, светлый, гостеприимный, и мне приятно было туда приходить. Даже было немного жаль, когда повод для визитов — мой остеохондроз, то ли затаился, то ли вовсе покинул меня.
   — Приходи к нам просто так, в гости! — сказала мне Юля (мы уже перешли на «ты» и почти подружились) в вечер последнего сеанса массажа. Конечно же я согласилась. А когда бабушка вышла из комнаты, чтобы угостить меня апельсином, вручила ей большой кулёк с конфетами.
   — Ну что ты, зачем? Не надо! — заволновалась Юля.
   — Не обижайте больную женщину! — строго сказала я, и Юля с бабушкой засмеялись.
   Сейчас уже не вспомню, почему мы так и не стали близкими подругами. Как говорится, жизнь развела нас в разные стороны. Но когда мне почему-то грустно или холод заползает в душу, я вспоминаю ту бабушку, тёплую обувь, мандарины, нагретые на батарее, чтобы горло не простудить, и мне тут же становится намного легче».

   Я вытерла набежавшую слезинку.
   — Вот такой мой вклад в спасение мира. Не знаю, поможет ли он. Но почему-то мне захотелось написать именно о той бабушке, которая так любила угощать.
   — Ты так и не побывала в том дворе летом? Не попробовала сливы? Как же так? — разволновался Лёнька, его почему-то тоже очень растрогало моё воспоминание.
   — Так получилось. Как говорится, не судьба была.
   — Жалко.
   — Мне тоже. А что ты написал, внук? Сам-то собираешься помогать этому миру или пусть себе бултыхается, как может?
   — Написал конечно! И в моём послании тоже одну из ролей играет добрая бабушка. Нет, не ты. Другая. Её имя я тоже забыл, кстати.
   — Так читай скорее!
   — Поздно уже. Завтра!
   — Нееет, сейчас!
   Мы с Лёнькой словно местами поменялись: я, как капризное дитя, канючу и ною, а он — ответственный взрослый — уговаривает потерпеть. Самой смешно.
   — Ладно уж, беги!
   — День-то вычеркнешь?
   — Всенепременно!
©Оксана Нарейко