Арина Пре...

Жила на свете девочка Арина. В семье жила, с мамой, папой и дедушкой, точнее, с прадедушкой, но по малости своих лет об этом еще не знала и разницы не понимала. Да и дедушкой его назвать было трудно – по фигуре, молодым глазам, силе, проворству, ничем отцу ее не уступал, во всяком случае, так Арине казалось.

Родители часто в отъезде были, а Арина с дедушкой оставалась. Тогда-то дедушка разные истории ей рассказывал. Были у Арины и любимые. Не один раз она просила деда рассказать, как отец на матери женился. Деду что, была бы внучка довольна, можно и в пятый раз рассказать.

– Пятнадцать лет назад это было. Жили мы тогда с твоей матерью, Полюшкой, в деревне, в семье моего старшего сына. Полюшка самая младшая в семье была.

Последние роды у снохи были долгие и неудачные – родилась Поля с красным родимым пятном в пол-лица, а как в церковь нести, еще и уронили; и у девочки горбик вырос. Мать и отец не надеялись, что с такой внешностью кто-нибудь Полю замуж взять захочет. Но сердце и душа у Поли были чисты и прекрасны. Но это разглядеть под неприглядной оболочкой далеко не каждому дано. Видеть это единицы могут. Проще увидеть то, что на поверхности лежит, а чтобы глубже заглянуть, усилия требуются. Кроме тихого характера, Полина с работой хорошо управляться умела – все у нее в руках спорилось, гладью такие картины вышивала, что глаз не оторвать.

– Дедушка, – спрашивает Арина, – а ты про мою маму рассказываешь? Что-то я никогда не видела у нее ни горба, ни красного пятна на лице.

– Твой отец вылечил. Примочками и мазями пятно рассосал, а горбик массажем да зарядкой выправил. Он и мне помог здоровье обрести, но об этом после расскажу, – и продолжил: – Восемнадцать лет Арине исполнилось. Подруг у нее было много, а вот с кавалерами – пусто. Сын мой даже подумывать стал, может, приданое побольше предложить, чтобы дочь замуж выдать. Но вскоре после дня рождения приехал к нам родственник из города и парня молодого с собой привез и попросил, чтобы Фома, так парня звали, у нас в доме пожил. Надо ему травки редкие в лесу пособирать. Сын мой согласился – и места много, и еды вдоволь, квартирант и не стеснит, и не объест.

Через неделю стал Илья (твой дед) замечать, что Фома на Полюшку все время поглядывает, а та краснеет и глаза опускает. Илья подумал – да не может быть, такой удалец, красавец, все девки деревенские по очереди бегают в дом, под разными предлогами, чтобы на него посмотреть. Сразу ахают и разговор завести норовят — так что любую выбирай, не ровня им наша Полюшка. И действительно, не ровня. Фома мне рассказал, что у него иногда человек в другом обличье видится. И Полюшка наша – не дева, а что-то небесно-неземное: глаза – звезды, губы, как лепестки розы, от которых медом пахнет. Так и хочется шмелем стать, чтобы к ним припасть и нектара сладкого испить. А из груди чистый родник струится, серебряный с золотыми искорками. Глаз оторвать нет никаких сил.

Мне интересно стало, а как он видит нашу первую деревенскую красавицу Акулину?

– Ты мне покажи ее, потому что я кроме Поли и не смотрю ни на кого.

– Да она час назад забегала, раз в десятый, наверное, тебе все глазки строила.

– Прости меня, Спиридон Карпович, но никого, кроме жабы бородавчатой, я не видел.

Сначала я твоему отцу не поверил. Трудно незнакомому человеку на слово поверить, когда его совсем не знаешь, да еще когда он очень диковинные вещи рассказывает. Но Фома тут же понял, что сомневаюсь я в нем, и предложил в город съездить на два-три дня и кое-какие дела устроить.

Приехали в город, он меня сразу к стряпчему повел и купчую на мое имя оформил, свой дом мне продал. Все расходы сам оплатил. И расписку мне выдал, что я сполна с ним за дом рассчитался. Потом дом повез показывать. Дом ничем от соседских не отличался, но это только снаружи было. Внутри же были обычная прихожая, гостиная, кухня, то есть те помещения, куда посторонние заглянуть могут, а остальная часть дома была с изысканной мебелью, с техническими новшествами и много еще с чем, мною не виданным. Фома дает мне деньги и говорит – это на обзавод хозяйством. Хочешь, сам здесь живи, мы к тебе в гости наведываться будем, или кого из родственников посели по своему выбору, чтобы за домом доглядывали, а сам у меня будешь жить, рядом с любимой внучкой. Об одном только подумай – года летят быстро, а детей у нас долго не будет. Если захочешь свой век продлить, есть у меня один метод оздоровления и омоложения организма. Если надумаешь воспользоваться, тогда мне скажи, покажу и расскажу – зарядка это ежедневная, из нескольких упражнений состоящая. Только если начнешь, должен понимать, что всю оставшуюся жизнь будешь ее делать. Потому как если начать, а потом бросить, можно себе навредить. Так что сам решай.

Своими действиями и речами Фома не только ситуацию не прояснил, а еще больше тумана напустил. Стали меня еще сильнее сомнения одолевать. Слышал я про людей, которые околдовать (или загипнотизировать) другого могут. И нет ничего, а тебе кажется, что у тебя полные закрома. Фома же стал с моим сыном договариваться – руки Поли попросил, согласием у родителей и у невесты заручился. Оставалось день свадьбы назначить. Правда, внучка сначала хотела мое благословение получить. А я все медлил, размышлял да думал, как же мне проверить – правду парень говорит и делает или все морок один. Но прямо об этом ни с кем заговаривать не решался. Ладно, думаю, буду потихоньку вперед двигаться, тише едешь – дальше будешь.

Перво-наперво поселю-ка в свой новый городской дом дальнюю одинокую родственницу, денег дам – пусть животину какую купит; дом на окраине, земли много. Не может же мираж на всех распространяться, а если может, то это дело сил высших, и тогда все мы в этих миражах всю свою жизнь живем, с рождения до смерти, тогда не страшно – все так все.

Дарья с радостью согласилась в новом доме поселиться и самой себе хозяйкой быть. Фома меня предупредил: человек не должен на другого за здорово живешь работать. Пусть Дарья деньги, что сама заработать сумеет — молоко продать, овощи, фрукты, мясо, — себе оставляет. Ей для проживания флигель выдели. В доме для нее открыты только передние помещения, в остальных ей делать нечего. Дарья все условия с благодарностью приняла и переселилась, стала во флигеле обживаться да хозяйство налаживать. Только поинтересовалась, может ли она в помощь себе работников нанимать?

– Пусть делает, что хочет, хоть и коровник строит, только уж на свои деньги, но и весь доход от этого тоже ей достанется. Мне же нужен пригляд за домом, когда приеду, чтобы никто меня не беспокоил, да чтобы двухразовое питание было обеспечено, в еде я неприхотлив.

Время идет, Фома у нас живет, травами своими занимается, минералами. Полюшка вся в работу ушла, чувствует, что-то мне в Фоме не нравится, не доверяю я ему, а заговорить об этом боится, а я все раздумываю. Дарья уже в новом доме вовсю хозяйство налаживает, а я все жду, когда этот чудесный морок рассеиваться начнет. Терзают меня сомнения – не может человек таким хорошим быть, как-то не нормально это. Кругом столько всего черного плещется: зависть, обман, ревность, корысть, – а тут такая чистота непорочная. Очень трудно поверить человеку, который не от мира сего. Фома ждет, меня не торопит, только улыбается при встрече, в глазах смех стоит и голос его чудится – не веришь, дело твое, мне торопиться некуда, могу подождать, главное, что рядом с Полюшкой нахожусь, остальное дело десятое.

Первыми не выдержали сын со снохой. Пришли ко мне вечером, и сын говорит: «Отец, объясни нам, почему ты со своим благословением тянешь? Давно бы свадьбу сыграли. Поделись, что тебя в женихе не устраивает? Может, ты прав, тогда вместе будем думать, что делать». А как сознаешься в своих странных мыслях, что тебя сомнения терзают? Говорится же в Писании, что человека узнают по делам его. Здесь же эти дела настолько странными кажутся, непохожими и непонятными, что эти самые дела еще больше все запутывают. Рассказал я все сыну со снохой, все как есть рассказал. Стали втроем головы ломать – ведь человек просто так ничего не делает, зачем ему это? Сошлись на том, что Поля ему нужна. Вдруг он ее для своих каких-то опытов завлечь хочет. Стали у нас ежевечерние тайные совещания в моей комнате проходить. Даже мальчишек снарядили за Фомой следить – что он там в лесу делает. Только путного ничего не узнали: ходит, с растениями вслух разговаривает, на небо смотрит, на деревья, травки какие-то собирает или камешки в речку бросает с берега, остальное как у всех – сядет, хлебушка поест или в речке искупается.

Полюшка совсем извелась. Заметила, что-то неладное в доме происходит. Один Фома бодр и весел, со всеми шутит. Полюшку и в город свозит, и на увеселения разные сопроводит, одним словом, развлекает, как может.

Не знаю куда бы нас это завело, но Поля конец всему положила. Утром, за завтраком, встала и говорит: если вы все против Фомы что-то имеете, говорите мне при нем прямо в лицо, а я решать буду, как мне дальше быть. Если в молчанку играть продолжите, я к тете Дарье съеду, по хозяйству ей помогать стану, вы же продолжайте за Фомой следить и версии разные строить, а если Фома не передумал на мне жениться, то без вашего, дедушка, благословения обойдусь и за Фому замуж пойду.

Положила нас Поля на обе лопатки. Фома на нее посмотрел и говорит: «Я, наверное, тебя не достоин, но зато теперь мне есть куда расти. Пойду с батюшкой о венчании на ближайший день договариваться». И действительно, встал и куда-то пошел.

Я про себя думаю – с концами, не вернется, сбежал. Сразу Полю стало жалко. Но время пройдет, вылечит. Только ошибся я, через час Фома вернулся и день свадьбы обозначил. Тут уж что говорить – дело сделано. Кряхтя встал, сходил за иконой и молодых благословил. Скоро и свадьбу сыграли. У невесты от счастья так глаза сияли, что всем она прекрасной царевной казалась, а для Фомы она ей и была.

Арина деда торопит: «Дед, расскажи, как папа маму искал».

– Ариночка, ведь уже раз десять я тебе рассказывал, неужели не надоело.

– Нет, не надоело. Папы с мамой часто дома не бывает, а когда я про них твои рассказы слушаю, кажется, что они здесь, рядом, в этой комнате: мама вышивает, а папа с трубкой прохаживается и улыбается, когда на нас смотрит, глаза добрые, взгляд ласковый, и сразу так хорошо становится.

– Ну что с тобой поделаешь, слушай.

Папа твой был младшим сыном в одной очень знатной семье. Какой, он мне не сказывал, может, тебе расскажет, когда ты подрастешь. Когда ему восемнадцать лет исполнилось, родители решили его женить. Стали молодые девы знатных фамилий у них в доме собираться, чтобы Фома сам выбрать смог, какая ему по сердцу придется. А Фома на кого ни посмотрит – ему то хитрая мордочка лисы представляется, то испуганная зайчиха перед ним встанет, клуша, ворона, иногда и паучиха, но это редко. Один раз увидел деву в виде прекрасной лилии, но почему-то ледяной коркой покрытой, даже отшатнулся, так холодом повеяло.

Мать с ног сбилась, невесту для сына искамши, а он все выбрать не может. В конце концов согласилась – хорошо, ходи по селениям, сам ищи, какая тебе глянется, нам с твоим отцом уже все равно, какого она роду-племени будет, главное, чтобы ты счастье свое нашел.

Стал Фома по городам, городкам, селам да деревенькам ходить – за коробейника себя выдавал, чтобы причина разъезжать да с людьми общаться была. Товаром торговал, для женского пола интересным, особенно для молодых девушек. Год ходил, да все в пустую. Какую же он искал? Чтоб увидел, и сразу по сердцу пришлась. Не нашел такую Фома. Когда домой вернулся, вспомнил о старой няне, решил ее проведать да поговорить, может, мудрая женщина поможет ему его проблему решить.

Пришел, все рассказал и совета попросил.

Посмотрела на него няня и говорит: «Могу тебе помочь, только небольшое колдовство применить придется. Твоя мать волшебников никогда не жаловала, поэтому ты сам должен решить, захочешь силы волшебные о помощи попросить да в тайне ото всех все сохранить. Если надумаешь, приходи, посмотрю, что можно сделать, чтобы тебе в твоем деле помочь и невесту сыскать.

Фома уходить уже собрался, но потом резко обернулся и говорит:

– Почти два года я с этим вопросом бьюсь, все думаю, что со мной не так? Никому не рассказываю, как я девушек-претенденток вижу. Иногда мне даже страшно бывает, в себе никак разобраться не могу.

– Это дар волшебный в тебе дорогу пробивает, наружу просится. Ладно, утро вечера мудренее. Устал с дороги, поешь да спать ложись, а завтра что-нибудь придумается.

 С утра Фома почувствовал себя полным сил – давно так сладко не спал. У няни уже завтрак горячий на столе. Что ж, можно и подкрепиться. Поели да чаю напились, а потом няня и речь повела:

– Сон я ночью видела, вещий. Знаю я, что делать, и тебе все расскажу.
Невеста твоя только через месяц на свет появится, где, не знаю, но сделаю так, чтобы ты ее по приметам найти смог.

Фома встрепенулся:

– Она же мне в дочери годиться будет, да и сам я состарюсь; захочет ли молодая девушка за старика замуж пойти?

– Теперь ты волшебник, к этому привыкай. У волшебников года свой счет имеют и от людских отличаются. Время быстро пролетит. Сказано мне, чтобы ты премудрости волшебные под моим руководством постигал, а чтобы семья не беспокоилась, скажешь, что в чужие края направляешься, и невесту искать, и торговые связи налаживать.

Сам же у меня учиться будешь. А через пять лет ребенка искать начнешь.

– Как же я ее узнать смогу?

– Волшебство поможет. Родится девочка с красным родимым пятном в пол-лица на правой стороне, в детстве ее уронят, и горбик появится, а на кончике носа к пяти годам большая бородавка вылезет. Я думаю, что второй такой точно не будет. Если ты считаешь, что примет мало, сам придумывай, моя фантазия в этом вопросе иссякла.

Пять лет Фома волшебную науку изучал и многое постиг, а главное – научился личины менять. Мог в любом образе предстать – от подростка до убеленного сединами старца. Правда, няня в женщину перекидываться не разрешала, говорила, что вопрос трудный, не для начальных классов.

На шестой год Фома опять свой короб повесил и по свету колесить отправился – совместными усилиями они радиус поисков и приблизительное направление вычислили.
Теперь в коробе Фомы товары больше на хозяек да малых детей рассчитаны были. Трех месяцев не прошло, как нашел он девочку Полю с красным пятном в пол-лица на правой стороне, с горбиком и с большой бородавкой на носу. Но няня все же ребенка пожалела и в скляночке мази Фоме дала, чтобы он ее матери продал как заграничное средство, от бородавок помогающее. Увидел Фома Полюшку и удивился – спокойная, глаза от любопытства горят, смех в уголках рта затаился. Решил он с семьей Полины поближе познакомиться, тут-то скляночка и пригодилась. Только не стал Фома продавать мазь, а подарил, якобы малышку жалеючи. И сердце матери не устояло, открылось незнакомому человеку, хотя для Анфисы это странным показалось – ни с кем она о своей младшей дочери так откровенно не говорила. Фому даже на чай пригласила, а Фома не растерялся и договорился о постое с питанием – мол, дела не все здесь сделаны, да интересно ему будет посмотреть, как мазь подействует.

Через неделю от бородавки и следа не осталось. В семье нарадоваться не могли. Но Фома почувствовал, что пора ему расстаться со своей нареченной до поры до времени, только набор для вышивания девчушке подарил и ушел, поблагодарив хозяев.

Каждый год наведывался Фома в деревню, где Полюшка жила, только личины менял.

Когда же Поле восемнадцать лет исполнилось, женихом пожаловал. Но повторять не буду, об этом только вчера в очередной раз рассказывал. Сейчас спать пора, а то бородавка на носу вырастет, а мы с тобой мазь волшебную делать еще не умеем, так что спи давай.