Фокинская Средняя Школа
Хотя хочется верить, что и школы, полные тёзки той, которую посчастливилось окончить мне, тоже имеют полное основание писать все эти слова с заглавной буквы.
Обнаружила сейчас, что есть школа с таким же названием в Нижегородской области, скажем; наверное, и ещё где-то – поэтому и уточню для ясности – очень люблю ясность. Думаю, что не только мама и папа меня к этому приучили, но и родная школа.
Конкретно эта школа – довелось провести в ней почти полных десять лет, за вычетом болезней, выпавших на время обучения.
… Для нас всегда открыта в школе дверь…
Эти строчки вспомнились в прошлом году, когда пыталась снова зайти в свою родную школу – входная дверь и дверь тамбура были открыты, да вот только дальше я наткнулась на турникет… За турникетом увидела кого-то из сотрудников, но не решилась на этот раз их побеспокоить, как в уже далёком 2014, повернулась, притворила дверь и ушла.
Только сделала на прощание несколько кадров, сфотографировала такое знакомое и всё-таки приметно изменившееся здание – кирпичная кладка всё та же, а вот окна все пластиковые; даже там, где были стеклянные квадратные кирпичики зелёные, которыми был заложен высокий проём вдоль всей высоты лестницы, по которой, бывало, я спускалась, прыгая сразу через две-три ступеньки, с третьего этажа на первый, или, наоборот, поднималась примерно в том же темпе.
На третьем этаже у нас был роскошный кабинет биологии, а также, даже более роскошный - химии – со своей лаборантской, в которую можно было зайти через отдельный вход, а выйти из неё можно было ещё и непосредственно в кабинет – дверь в углу, рядом с классной доской, если смотреть из кабинета. В углу, рядом с этой дверью, раковина.
Хозяйкой здесь была строгая, самая принципиальная в том, что касается оценки, которую она ставила, Нина Ивановна, наша химичка. Она всегда скорее занижала балл, чем полностью адекватно оценивала глубину знаний отвечающего – сама говорила нам об этом. Говорила о том, что все её ученики, сдавая химию на вступительных экзаменах в любой вуз, никогда не получают там оценки ниже заработанной у неё. Вот выше - иногда получают. (Я заработала у неё "четвёрку". Прямо как орден для меня).
Это была чистая правда. Она объясняла так, что мне было очень скучно на солидной части лекций по химии в нашем авиационном институте – всё это мы уже проходили в школе…
Зато лабораторную по химии мне было делать интересно – и в школе, и в институте.
Вспоминается урок, где проходила работа по получению альдегида - в классе запахло ананасами, но никто, даже сама Нина Ивановна, ананасов никогда не нюхал. Поэтому она спросила, обращаясь к классу – есть ли кто-то, кто знает, так ли пахнет этот заморский фрукт.
Был там и кабинет литературы, ничем особенным не примечательный – те же портреты писателей, что и во всех школах страны, - с них смотрели на учащихся – кто сквозь пенсне, а кто просто из-под нависших бровей, знаменитые из знаменитых.
В кабинете литературы одной хозяйки не было. До восьмого класса нам преподавала очень любимая мною, хотя и очень строгая Серафима Ивановна.
С ней не пошалишь – пиши грамотно, знай не только орфографию, но и синтаксис, и пунктуацию – ох, знаю я, братцы, что плоховато у меня с пунктуацией – то выделю с двух сторон причастный оборот или деепричастный, то не выделю; то забуду запятую с одной стороны вводного слова; то не разделю запятой части сложносочинённого предложения… Неоднократно Серафима Ивановна мне на эти мои слабые места указывала…
После восьмого была у нас тоже весьма примечательная личность, которую я по имени-отчеству не стану называть, пусть помню.
Хотя понимаю сейчас, что предмет она знала хорошо, но были у неё личные счёты к таким писателям, скажем, как Достоевский, про которого она говорила в учительской: Достоевского – не люблю! (к концу школы был у меня агент из молодых учителей в учительской – моя старшая подруга по совместительству)
Проработав заново многое из Достоевского не так давно, я где-то эту нашу литераторшу понимаю. Особенно в процессе прослушивания более чем часового монолога Ивана Карамазова, обращённого к брату Алёше – бедному голодному Алёше – они ведь покушать вообще-то зашли в трактир… Спекуляцию на слезинке ребёнка, бросившего голодной собаке хлеб со смертельной начинкой. А также многочисленные «проскрежетала», когда данный писатель характеризует речь очередного персонажа.
Понимаю, но имени всё равно не назову, хотя в моей библиотеке есть хорошо потрёпанная книга Виктора Шкловского «Жили-были», подаренная мне ею – потому что она знала, как я люблю Маяковского.
А имени не назову, потому что она несправедливо, на мой взгляд, очень пристрастно, в самом плохом значении этого слова, относилась к одному мальчику из нашего класса.
Чуть не забыла про кабинет биологии и нашу Анну Никандровну. Сначала завуча, а потом директора школы.
Строгого директора, болеющего за свою школу.
Не забыть мне никогда, как, выиграв районную олимпиаду по биологии, я была вынуждена отказаться от уже оплаченной поездки с классом на зимние каникулы в Тулу, в Ясную Поляну.
Отказаться под нажимом Анны Никандровны – когда я, вызванная в её в кабинет, стала говорить ей, что я же хочу поехать, я ни разу никуда не ездила с классом…
Она посмотрела на меня строго из-под очков и сказала: Есть слово ХОЧУ, а есть слово НАДО, сейчас - НАДО!
Особенно обидно вспоминать теперь, (хотя я уже три раза была в Туле и в Ясной Поляне), что не смогла тогда поехать ни на какую областную олимпиаду, а, что особенно обидно – ни разу за всё школьное время, так и не съездила со своим классом ни в одну турпоездку.
А одноклассники мои уехали – их поезд был, возможно, последним, вырвавшимся в путь, несмотря на небывало суровые морозы той зимы. Они уехали и очень весело провели время в поезде и там, где их поселили. Так весело, что меня очень долго завидки брали.
Да и сейчас чувствую сожаление, вспоминая рассказанное мне той самой молодой подругой-учителем и своими одноклассниками. Подруга-учитель сопровождала группу во время поездки. Она рассказывала мне в лицах, как смешно выступила записная юмористка из параллельного класса, во время путешествия в плацкарте.
А я ведь пропрыгала в лёгкой курточке, задубевшей от мороза моментально, у районного отдела образования, прыгала до тех пор, пока всё-таки кто-то не пришёл и не сказал, что все поезда отменили… (именно на поезде надо было из райцентра добираться до Перми, где проводилась олимпиада).
Кабинет Анны Никандровны был увешан плакатами соответствующими, а также уставлен стеклянными шкафами с препаратами – почему-то запомнился больше всего распятый скелет летучей мыши.
А ещё там стояли микроскопы! И были лабораторные, когда на каждый рабочий стол ставился микроскоп – и мы делали сами препарат.
Скажем, снимали тонкую плёночку с луковой чешуйки и клали её на предметное стекло, окрасив каплей йода.
Это была одна из первых лабораторных работ. Нам с моим соседом Витькой повезло, кроме ряда клеток лука, мы увидели движущийся объект – полный восторг! Сама Анна Никандровна подошла посмотреть и слегка залипла у окуляра.
Но спустимся всё-таки на этаж ниже…
На втором этаже был вообще сказочный кабинет – Кабинет Физики, расположенный точно под кабинетом химии, с лаборантской такого же размера и такого же устройства. Кабинет моего Любимого Учителя Калистрата Федотовича. Кабинет, где мне после школы пришлось поработать под его руководством. Кабинет, где шторы из тяжёлой плотной чёрной ткани начинали сдвигаться, когда он незаметно нажимал какую-то кнопку. Нажимал кнопку, и мы смотрели очередной учебный фильм.
Три ряда столов с крышками, покрытыми чёрной краской, и на каждом столе, впереди, точно посередине его длины, располагалась действующая розетка. Розетка и клеммы.
О, сколько мы опытов проводили, сколько лабораторных нами было сделано! Как это было интересно!
Позже, в том самом авиационном институте, сдавая досрочно очередную, последнюю за семестр, лабораторную работу по ОТЦ (основы теории цепей), я услышала от преподавателя уважительный вопрос-утверждение: Вы из такой-то казанской школы? (это была спецшкола с физико-математическим уклоном). А я ответила, смеясь: Нет, я из деревни!
Сам Калистрат Федотович – он заслуживает отдельного рассказа, уже написанного мною…
А на первом этаже из самых примечательных был кабинет географии, в котором стоял почему-то огромный глобус Луны, приютившийся около большого куста олеандра, растущего в деревянном ящике. Там ещё много чего росло, в кабинете географии – это было царство Майи Владимировны.
Майи Владимировны, тоже суровой дамы, которая могла запросто и кол поставить, если надо было ставить всего лишь двойку, но поведение ученика ей чем-то не нравилось.
-Один-ноль – в твою пользу! – говорила тогда она.
К сожалению, она закончила плохо… сорвалась в загулы и запои, достигнув возраста, когда у многих женщин начинается кризис.
К сожалению, в компании с ней принимала непосредственное участие в загулах наша классная, математичка Анна Антоновна…
- Один-ноль – в Вашу пользу, Майя Владимировна…
Но всё-таки - Майя Владимировна – ведь это благодаря ей кабинет географии напоминал тропический сад, где всё росло и пышно цвело.
Там тоже были тяжёлые чёрные шторы, сдвигавшиеся путём нажатия секретной кнопки. Учебные фильмы разного содержания мы смотрели и тут достаточно часто.
И рассказывать она умела очень хорошо, а ведь это так важно для географа.
Люблю географию до сих пор. И кабинет этот встаёт перед глазами, когда слышу это слово «география»
А ещё на первом этаже располагалась мастерская, где проходили труды у мальчишек – как же я им завидовала, заглядывая иногда туда от порога.
Мастерская эта, где стояли различные станки, называлась кабинетом труда. Заведовал им Картазаев. Когда-то хороший знакомый моего отца. Ходил по школе в чёрном сатиновом халате, с карманом на груди, из которого торчали карандаш и блокнот – почему-то так запомнился мне этот человек. Помню фамилию, но не помню имени – не у нас, девочек, он преподавал. Это уж к мальчикам нашим – надеюсь, остался в живых кое-кто…
А ещё на первом этаже была столовая, по совместительству – актовый зал.
И был спортзал с раздевалкой. Там же, в закутке рядом с раздевалкой, располагалась пионерская комната.
У физрука помню кличку, вернее имя, которое по отношению к взрослому человеку звучало как кличка – Витя. Его, единственного из всех преподавателей за всё время учёбы, я как-то громко, при всём классе, на уроке физкультуры, назвала на ты. И нисколько мне теперь за это не стыдно.
Ещё недолго физкультуру у нас вела молодая специалистка, Елена Николаевна, быстро вышедшая замуж и покинувшая школу по уважительной причине.
Боже, а про кабинет НВП-то забыли! Быстренько обратно на второй этаж – прыг-скок через ступеньку.
На втором этаже, рядом с кабинетом физики находился он – самый опасный кабинет в школе – там была глухая комната, которая запиралась, если я правильно помню, железной дверью. Там хранились автоматы Калашникова и винтовки ТОЗ с диоптрическим прицелом – из них мы стреляли в школьном тире, который, кстати, построили при нас, позади школьного стадиона. Автоматы разбирали-собирали на время.
Кроме того, там были обычные пневматические винтовки – из них можно было пострелять прямо в классе.
Пока не забыла – да ведь на этом втором расположен мой первый класс.
Низенькие парты с откидными крышками. Боже, как давно это было…
Первая учительница – Мария Ивановна – да-да, так и звали – Мария Ивановна.
Кстати, она легко бы вписалась в любой анекдот о не слишком-то далёком педагоге.
Как я поняла потом, поработав с ней недолго, хотя и не в школе, из которой она как раз ушла, отучив нас ровно год.
А тогда – как мне жаль было, что она уходит, как я привыкла к Марии Ивановне!
Зато потом был он – учитель-мужчина – наш классный руководитель – со второго и аж до шестого, как мне кажется, класса.
Наш Анатолий Александрович. Массовик-затейник. Любитель проводить показательные уроки. Всё он что-то придумывал, какую-то классную и внеклассную работу.
Меня баловал, честно говоря – привлекал к тому, что мне нравилось.
Вместо того, чтобы пыхтеть над задачками, (которые щёлкала, как семечки, просто ради удовольствия) я, сидя на задней парте в одиночку, рисовала часами – скажем, плакат с румяным Дедом Морозом, цветными карандашами – получалось у меня, знаете ли. Копировала – обычно с открыток – много-много открыток народ посылал тогда друг другу по почте на очередной Новый год
А однажды привлёк к странному – поручил мне оценить работы участников конкурса детского рисунка к 8 марта. Конкурса, в котором я сама участвовала, и, честно говоря, ОЧЕНЬ рассчитывала на победу.
Вот – пишу теперь и думаю: А не был ли это очень тонкий педагогический ход?!
Конечно, себе я даже третьего места не дала – на двух первых были точно мои одноклассники – мальчик и девочка, кто на третьем – не помню. Боюсь, что не удержалась тогда и третье место всё-таки себе отдала, но напрочь про это забыла, как про очень плохой свой поступок.
Только результаты объявили на школьной линейке среди младших классов, и результаты были именно такими, какими их нарисовала я.
Да, вспомнится иногда, так вспомнится…
Ну что? – снова на первый!
А там что? А вот что!
Мишени, красиво и кучно продырявленные, вывешивались на специальном стенде на первом этаже школы, в холле, где их мог видеть каждый.
До сих пор помню самую красивую мишень – пять из пяти – все в десяточку! – ученик десятого класса Мущинкин.
Пострелять я тоже любила и пользовалась для того, чтобы лишний раз прийти в школьный тир, когда там тренировались даже взрослые люди, благосклонным отношением нашего военрука Василия Петровича.
Не знаю за что, но он мне благоволил. Как-то даже в поход его уговорила пойти с нами, да ещё и винтовку ТОЗ с собой взять с патронами. Постреляли тогда всем классом, устроив импровизированный, но по всем правилам техники безопасности устроенный тир.
А ещё на первом висел очень небольшой и, на первый взгляд, очень скромный стенд с небольшими чёрно-белыми фотографиями. Числом больше десятка, но, как мне кажется, даже двух полных десятков там не было.
Медалисты. Все медалисты школы – золотые и серебряные, выпущенные нашей родной советской Фокинской Средней Школой за всё наше советское время. Большие люди среди них были – даже профессор один. А может и не один.
В нашем выпуске медалистов не было…
А ещё на первом этаже однажды я услышала фразу, которая прочно вошла в обиход у нас с мужем.
Недалеко от учительской на моих глазах какой-то человек о чём-то спросил техническую служащую, уборщицу, проще говоря, или техничку, как мы все называли такую должность.
А она ответила:
- Ничё не знаю - техничкой рОблю!
Так и мы друг другу или даже друзьям каким-то иногда отвечали. Когда не хотели отвечать или не знали, как ответить.
Вертушка при входе в школу…
Суровые реалии нашего времени…
Ведь ещё летом 2014 года я не только зашла сюда свободно, но и запросто получила ключи от любимого школьного кабинета физики.
Изменился к тому времени кабинет физики – не лучше, а хуже, формальнее стал выглядеть. Не стало застеклённых шкафов с приборами, хотя шкафы вообще-то есть – их много, но они закрыты глухими дверями. Надеюсь, что в них всё же хранится наследие Калистрата Федотовича. И не только хранится, но активно используется в учебном процессе.
Обнадёживает то, что надпись на транспаранте - «…может собственных Платонов и быстрых разумом Ньютонов Российская земля рождать…» - осталась на месте. Хотя и в другом исполнении.
В общем, прошлась я тогда, в 2014, по родной школе.
Заглянула, кроме кабинета любимого, в рекреации на всех этажах, украшенные причудливыми деревянными скульптурами – то, чего при нас не было. Но скульптуры эти – плод рук учителя, который при нас начал свою школьную жизнь.
У нас он не преподавал, поэтому нетвёрдо помню имя-отчество. Точно Александр, а отчество, кажется, Васильевич. Преподавал литературу у параллельного класса, демонстрировал перед ним как-то знание всего «Евгения Онегина» наизусть.
А вот моя младшая сестра подсказала мне, что отчество было Павлович.
Заглянула в туалеты – была приятно удивлена – там ремонт современный: стоят унитазы, вместо не скажу чего.
Заглянула в столовую: появилась раковина для мытья рук перед самым входом в неё.
Словом, тогда, в 2014, показалось, что в санитарно-гигиеническом отношении, точно – «жить стало лучше, жить стало веселей».
Надеюсь на то, что через четыре с лишним десятка лет кто-то из нынешних учеников нашей школы вспомнит примерно столько же, а лучше больше, учителей, который работают в этой школе сейчас, по имени-отчеству – в 2024, который вот-вот закончится…
Хочется ещё назвать отдельно завуча нашей школы Анатолия Фёдоровича Невоструева. Читала Понедельник и всегда вспоминала его, когда попадался Янус Полуэктович...
А Понедельник, взятый в нашей Фокинской детской библиотеке, я когда-то брала раз за разом, продляла и продляла, переписывая его от руки мелким почерком в общей тетради с коричневым переплётом с тиснённым геометрическим рисунком. Так и переписала от начала до конца. И возила его потом с собой кругом.
Не могу вспомнить, чтобы был отдельно кабинет истории – но учителей, которые историю преподавали, я помню и помню очень хорошо. Ушедшую при нас на пенсию Раису Николаевну и родную, незабываемую, любимую нами всеми, Зинаиду Евгеньевну – молодого специалиста, пришедшую в школу, когда я прохлаждалась в районной инфекционной больнице по поводу гепатита.
Как раз на сентябрь основное время болезни пришлось.
А ведь ещё был кабинетик на втором этаже, пристроенный при нас – лингафонный. Но, к сожалению, это была для наших учителей ещё слишком передовая технология, и я совсем не помню, чтобы мы пользовались оборудованием этого кабинета.
Зато помню, как звали нашего преподавателя немецкого – Наталья Викторовна. Чему-то я и от неё научилась, хотя мечтала учить английский. Переписывалась одновременно с четырьмя девочками из ГДР, причём писала сама на немецком и письма их просила писать мне по-немецки.
Честно сказать, подворовывая часто куски или фразы целиком из писем одной из корреспонденток.
Да – были времена, прошли былинные…
Понимаю сейчас очень остро, что никакой она не была средней – наша Средняя Школа.
По сведениям агента из молодых учителей, своей старшей подруги по совместительству, узнала, учась в 9 классе, что наша школа была лучшей в области.
Эта подруга-учитель рассказывала мне, как она, одна из четырёх выпускниц Кубанского госуниверситета, по распределению попавших в Пермскую, тогда ещё, область, в областном управлении образования, выбирая по карте области район, где хотелось бы работать, увидела наше село на карте – село, удобно расположенное для неё (не так чтобы очень далеко, примерно в 60 км, жила её довольно близкая родня).
Увидела название и, коверкая ударение, принятое в нашей местности, сказала, что хотела бы работать вот тут. На что чиновница от образования было ответила ей:
- Ишь, чего захотели – это наша лучшая школа!
Но, узнав, что у выпускницы исторического факультета КГУ – красный диплом, одобрила её направление именно по её желанию.
Когда мои собственные дети пошли в школу в достаточно крупном городе, но в достаточно напряженное для всех время, пресловутые 90-е, я с волнением ожидала, когда же у них начнутся предметы – лабораторки начнутся. Ждала, ждала, пока не дождалась… Не было у моих детей лабораторок, не были оснащены кабинеты нормально, даже по минимуму.
Купила им учебник – лабораторные работы по физике. Лежит где-то. Кажется, невостребованный. Зачем учебник, если приборы, в нём описанные, видишь только на картинке.
Зато сейчас, когда в школу ходят уже обе мои внучки, я очень обрадовалась, прочитав дурацкое короткое творение старшей из них – о скелете по имени Валера. Написанное явно под впечатлением вида этого скелета. Значит, есть скелет в кабинете биологии! Внучке повезло! (забыла про наш скелет упомянуть – был он у нас, был – в маленькой комнатке напротив кабинета биологии обычно хранился, в самом кабинете он постоянно не стоял).
Хотя моим внучкам и без того повезло - их родители могут обеспечить им лабораторки и микроскопы на дому...
Но всё-таки очень хотелось бы, чтобы во внучкиной школе было и кое-что другое в других кабинетах.
То, что должно быть в каждой российской школе…
(фото автора, на фото ФСШ летом прошлого 2023 года)
Свидетельство о публикации №224122800164
Виктор Баравков 07.01.2025 08:55 Заявить о нарушении
Ольга Иванова 11 07.02.2025 14:46 Заявить о нарушении