Покурили

Мой друг рассказал эпизод детства.

У меня отец - был заядлый курильщик. Естественно, по моему тогдашнему мнению, всё мужское население должно обязательно, курить. А кто не курит? Женщины! Никто не видел курящих женщин, только в кино, иногда. Такое твёрдое убеждение было незыблемым в головёнках всех пацанов нашей улицы. У всех были отцы и все отцы курили. Не курил дядя Степан, да к дядя Степан какой - то маленький и дочь у него Лилька, а сына нет.

Мы знали все марки папирос, ну или почти все. "Прибой" - 12 копеек, "Красная звезда - 14 копеек", "Север" - 14 копеек, "Волна" - 16 копеек, "Беломор - Канал" - 22 копейки, "Невские" - 22 копейки, "Казбек" - 25 копеек, "Курортные" и "Любительские" - 30 копеек, и это уже кислое баловство, для жирных начальников. Мечта всех курильщиков - попробовать "Герцеговину Флор", папиросы Хозяина.

В зависимости от того, кто какие папиросы курил - было понятно, что за человек! Прибой и Север - рядовые работники или молодёжь. Волна - квалифицированный работник среднего возраста. Беломор или Невские - уважаемые, ответственные мужики, в возрасте. Не будет старший машинист курить Волну, только Беломор. Так же как старший офицер, не будет курить Красную звезду, только Казбек.

Отец покупал папиросы "Красная звезда" блоками, по 30 штук, и обязательно бросал на печь, для просушки. Он четыре года как демобилизовался. В армии папиросы выдавали.

Пацаны уговорили меня взять пару пачек, всё равно ведь среди этой кучи не заметит.

- Накуримся! мечтательно вздохнул Серёжка.

Он был старше меня и уже школьник. Все знали, что маленьким курить нельзя до самой армии и я видел какого ремня отец выписывал старшему брату за курево.

После  того, как я принёс папиросы, стали решать, где будем курить. Решили пойти вверх по улице, на пустырь, на своё место - уютную полянку, среди высокой полыни. Так и сделали.

Я со страхом взял папиросу, попробовал её поджечь и у меня не получилось. Папироса задымилась и погасла. Посмотрел на своих друзей. У Серёжки, который выпустил дым, выступили слёзы и он закашлялся. А Толька, самый бедовый среди нас, спокойно дымил. Толька часто потаскивал папиросы, и отец (отчим) этого не замечал. Вновь поджёг папиросу, и мне сильно не понравился вонючий дым, но превозмогая отвращение попробовал затянуться, вдохнуть и задохнулся от дыма. Непроизвольно отбросил папиросу в сторону.

 Слёзы, кашель, текущие сопли, какое - то время не мог ни вздохнуть, ни оглядеться. Отброшенная папироса сделала своё дело. Дым сначала потихоньку, затем всё сильнее пошёл во все стороны: вспыхнула сухая полынь. Мы сначала хотели бежать, но Серёжка понял, что ему будет большая трёпка, закричал: "Давайте тушить".
Стащил майку и стал бить по горящей траве. Толька стал топтать ногами, пожалел майку, а я стал делать так, как делал Серёжка. Сколько это продолжалось - уже не помню, наверное достаточно долго, но мы справились.

Увидев меня, мать всплеснула руками и позвала отца. Грязная обгоревшая майка, прожжённые штаны и обгоревшие сандалии, рассказали всё, без слов.

- Курили?

- Да!

- Ещё будешь?

- Нет!

Отец повернулся и ушёл. Мать вскрикнула:

- И это всё?

Взяла ремень и пыталась меня ударить, да где там. Я умел хорошо уворачиваться.

Второй раз я закурил на втором году службы в армии.