Последний спартанец Глава 2

Простившись с шефом, который, не дождавшись приглашения в машину президента, демократично пошел на троллейбусную остановку, Жербов уединился у себя в кабинете. Мелосу он сказал, что хочет немного поработать, наверстать упущенное из-за президента. На самом же деле ему просто не хотелось идти домой, в пустую квартиру: Алиса сегодня у бабушки, у Каролины вечерняя репетиция, и она тоже собиралась заночевать у родителей. Похолостяковав три года после развода, он научился ценить тепло семейного очага.

На крошечной лабораторной плитке Жербов сварил себе кофе по-турецки и задумался. «Кирко в проницательности не откажешь: сразу засек утечку информации! А Мелос... Мелос, слава богу, доверчив, как ребенок. Тем более — Зарубин. Телок, дальше колышка, к которому его привязали, ничего не знает. А вдруг заинтересуются ребята из КГБ? С ними шутки плохи. Правда, в чем меня можно обвинить? В обмене научной информацией? Но тема не засекречена, государственных и военных тайн я не выдавал. Обычный научный «ченч». Ну, схлопочу выговор. А подоплека отношений с Харвестом известна только мне...»
******************************************************

С Биллом Харвестом он познакомился три года назад на международной конференции в Тбилиси.

Харвест выступал с докладом о применении искусственного интеллекта в военно-воздушных силах США. Это был молодой человек лет двадцати восьми, высокий ростом и узкий в бедрах, одетый в яркую майку с американским орлом на груди и в заплатанные джинсы. Его светлые длинные волосы перехватывала на лбу узкая зеленая лента — на индейский манер, — а на шее болталось тяжелое бронзовое распятие.

Имя Харвеста было знакомо Жербову по ряду интересных, неординарных статей, и было странно видеть их автора таким возмутительно молодым и экстравагантным. Вечером того же дня, на коктейле, Харвест стоял в центре небольшой компании, рассказывая что-то забавное: слушатели смеялись и ловили каждое его слово. Что именно — Жербов не мог разобрать. Он выждал момент и подошел к нему с двумя рюмками водки.

— Мистер Харвест, я бы хотел с вами выпить за дружбу наций!

Харвест обернулся:

— За дружбу я готов пить хоть с самим дьяволом! Только не зовите меня «мистер Харвест»! Зовите меня просто Билл. Билл, и все!

— О’кей! — согласился Жербов. — А мое имя Эрик.

— Вы, наверное, австралиец? У вас странное произношение.

— Я русский.

— Русский? Это вообще прекрасно! Тогда нам с вами просто необходимо выпить!

Они выпили, и Билл засыпал Жербова вопросами:

— Из какого вы города? Над чем работаете? Как называется ваш институт? Кто финансирует ваши работы?.. Вы извините, Эрик, — тут же спохватился он, — но я впервые в России, и мне все интересно.

— Давайте поговорим в более спокойной обстановке, — остановил его Жербов. — Какие у вас планы на завтрашний день?

Харвест озабоченно потер переносицу.

— С утра я собирался посидеть на секции. Будут забавные доклады парней из Массачусетса...

— Меня тоже интересуют эти доклады. Может быть, после обеда?

— О’кей! Ровно в три я жду вас у выхода из гостиницы. Выпьем еще, Эрик?

— С удовольствием, Билл!

В ту ночь Жербов плохо спал, что для него было редкостью. Его тревожил вопрос: тот ли человек Билл Харвест, на которого можно делать ставку?

Самые первые, самые ранние воспоминания Жербова начинались с идиллической картины: щупленький, белобрысый мальчик сидит на желтом стульчике посреди просторной светлой комнаты и с важным видом читает вслух книгу. Вокруг, на таких же низеньких фанерных стульчиках, сидят его сверстники и, затаив дыхание, слушают, как он высвобождает сказку из плена таинственных, понятных лишь взрослым букв.

Сколько лет ему было тогда, этому вундеркинду? Пять? Четыре? Три?.. Он не помнил себя неумеющим читать.

И в школе Сеня Жербов опережал сверстников: быстрее всех решал задачи, безошибочно расставлял знаки препинания... Его ставили в пример, награждали грамотами и книгами. Однажды городская газета даже напечатала о нем небольшую заметку с фотографией — он стал победителем математической олимпиады. Было чертовски приятно!.. Но как-то раз — уже в девятом классе — он не смог решить задачу по физике. И ладно бы никто вообще не смог решить, это он бы еще смог пережить, но Зиночка Воробьева, скромница и тихоня, которую он в упор не видел, смогла. Задача оказалась с секретом, на сообразительность. Сообразить сумела одна Воробьева.

Это событие потрясло Сеню Жербова. Он, разумеется, и раньше предполагал, что существуют люди умнее его — мир велик и многообразен, — но чтобы в своем же классе! И совершенно заурядная девчонка!..

Потрясение Сеня пережил и сделал вывод: отныне следует быть осмотрительнее и не рассчитывать на безграничное лидерство.

Когда в классе возник клуб любителей искусства и науки — «КЛИН», душой которого стала именно Зиночка, Жербов в него не вошел, организовал будто бы в шутку «конкурирующую фирму» «КЛАД» — клуб любителей анекдотов и джаза. «Кладоманы» бравировали презрением к высокой классике, восторгались тягучими блюзами Армстронга, модно одевались, изъяснялись между собой на английском. В этой компании превосходство Жербова не оспаривалось и не требовало чрезмерных усилий. Именно тогда на западный манер он стал именоваться Эриком.

Школу он закончил с медалью и поступил в престижный по тем временам электротехнический институт. В пестрой студенческой толпе, где не было недостатка в ярких личностях, Жербов поначалу растерялся. Он увидел, что выдвинуться будет совсем не просто.

И вот тут-то фортуна сделала ему бесценный подарок — он встретил Мелоса.

Мелос читал в институте лекции по микроэлектронике. В то время он еще плохо говорил по-русски, но уже был хорошо известен в Ленинграде. О нем ходили легенды, одна необыкновеннее другой. Каким-то внутренним чутьем Жербов понял, что обязан понравиться этому человеку, и тогда у него будет все, чего он желает.

Сеня учился в пятом классе, когда его отец, крупный специалист одного из ленинградских заводов, побывал в командировке в США. Для сына он привез настоящую ковбойскую шляпу, почти настоящий, тяжелый кольт с вращающимся барабаном и массу впечатлений, которыми хоть и не без оглядки — шел сорок девятый год, — но все-таки делился за семейным столом: с восторгом рассказывал об американском сервисе, о прекрасных дорогах и автомобилях, восхищался профессионализмом американских рабочих и высоким уровнем технологии.

Сеня слушал папины рассказы, и воображение рисовало ему страну, где нет особых забот, где живут самые умные люди, где все лучше, чем в Советском Союзе, где жизнь устроена разумно и приятно.

Потом отец побывал в Англии, в Дании, потом еще раз в Америке, и его новые рассказы, подкрепленные красивыми вещами, еще более укрепили подростка во мнении, что особенно хорошо то, на чем стоит клеймо: «Мейд ин Ю-Эс-Эй».

Таким же клеймом «Сделано в Америке» был отмечен Мелос.

Но недаром говорят: не клади все яйца в одно лукошко! «Кто же мог подумать, что Мелос полетит из своего кресла не вверх, как тому полагалось, а вниз? Чертов американец! Ему что! Ему можно до старости лет разводить кукурузу на даче или кататься на яхте, он знал славу, ему не стыдно и на покой. Но мне-то каково? Нажив столько врагов уже тем одним, что был лучшим другом Мелоса! В Ленинграде и Москве пути перекрыты, а Владивосток не то место, где можно в сорок лет начинать сначала...»

**********************************************************

... Харвеста он увидел издали. Тот, как и вчера, был окружен собеседниками.

— Хэлло, Эрик! — приветствовал его американец. — Знакомьтесь! Это мои друзья из Массачусетского технологического... Это профессор Гарби из Стэнфорда...

Американцы обменялись с Жербовым улыбками и оставили его наедине с Харвестом.

— Может, прогуляемся? — предложил Харвест.

Они вышли на улицу и двинулись в сторону набережной прогулочным шагом.

— Вы давно во Владивостоке? — спросил Харвест.

— Чуть больше года, — ответил Жербов и вкратце рассказал о своей лаборатории.

— Так вы в самом начале пути, коллега! — с некоторым разочарованием заметил американец, выслушав его. — Для нас эти вещи — давно пройденный этап!

— Я раньше занимался другим, — поспешил пояснить Жербов. — И поверьте — неплохо!

— Верю, верю! Вы мне симпатичны, Эрик. Я хочу помочь вам выйти на хороший уровень. Люди должны помогать друг другу, независимо от того, в каких странах они
живут, не так ли?

Они дошли до Куры. За рекой, у подножия старого собора, каменный витязь простер над городом могучую, не подвластную времени длань. Харвест видел этого всадника на рекламном туристическом проспекте, но забыл его имя, помнил только, что это был царь, основавший Тбилиси.

Перед отъездом в СССР с ним беседовал чиновник из госдепартамента, разбитной тип, назвавшийся Фреди. Он много говорил о коварстве русских и призывал быть начеку.

— Помни, Билл! — наставлял Фреди. — Ты едешь не просто на конференцию, ты едешь в стан врага. Ты должен ощущать себя разведчиком: смотри, слушай, запоминай, вступай в контакт! И самое главное: старайся понять, чем они дышат, эти русские, так ли сильны в своей коммунистической вере, как пытается убедить московская пропаганда. Рекламируй наше дружелюбие и нашу симпатию к простым русским людям. Ты компанейский парень, у тебя это получится.

Харвест только посмеялся над этими инструкциями, он вовсе не спешил записываться в разведчики. Но Эрик сам идет на контакт!

Готовясь к поездке в Тбилиси, Жербов отдавал себе отчет в том, что среди ученых могут оказаться люди, связанные с ЦРУ, и ему не улыбалось нарваться на подобного: попробуй потом докажи, что ты не верблюд!

— Знаете, Билл, — сказал он, — я хотел бы посоветоваться с американскими специалистами. Мне кажется, вы меня поймете... Я сейчас работаю над книгой по алгоритмическим основам робототехники. Хотелось бы знать, насколько реально издать ее в Штатах?

— Все зависит от содержания этой книги, — с улыбкой ответил Харвест.
 
— Понимаю. Именно поэтому и хочу посоветоваться... — Жербов извлек из кармана сложенный листок бумаги и развернул его. — Вот примерный план книги. Посмотрите — заинтересует ли это американских издателей?

«Что это — провокация? — не сводя с Жербова взгляда, быстро соображал Харвест. — Я возьму листок, на котором неизвестно что написано, и тут же появятся агенты КГБ? Неужели Фреди был прав?..»

— Уберите бумагу! — произнес он, не снимая с лица улыбки. — А то кто-нибудь подумает, что вы передаете мне секретную карту Владивостока, и у вас будут неприятности. Расскажите на словах.

— Да-да, конечно, — Жербов смущенно сунул бумагу опять в карман. — Я предполагаю затронуть следующие вещи...

Харвест выслушал его внимательно, не перебивая, потом задал несколько уточняющих вопросов.

— Ну что ж, Эрик, я думаю, книга получится, — обнадежил он под конец. — Я даже примерно представляю, кого в ней можно заинтересовать... Но каким образом вы, находясь во Владивостоке, надеетесь получить всю необходимую для книги информацию? Насколько я понимаю, даже в Москве нет литературы по многим вопросам, которые вы намерены отразить: они просто не поступаю в широкую печать.

— Я хотел бы надеяться на вашу помощь. Если вы и ваши коллеги согласитесь прислать мне некоторые отчеты, диссертации, материалы конференций...

Харвест с мягкой улыбкой прервал его:

— Повторяю, Эрик, вы мне симпатичны, и я готов помочь вам совершенно бескорыстно. Но почта — не самый быстрый и не самый надежный способ передачи информации. Почему бы вам не поехать, скажем, месяцев на шесть, в Штаты и не поработать у нас в Лос-Анджелесе? Сейчас разрядка, и к нам приезжает довольно много ваших ученых… Мы пришлем персональное приглашение за счет фирмы...

У Жербова даже дух захватило. О таком варианте он и не мечтал. Но «оборонка»! Годы работы по закрытой тематике! Требуется пять лет, чтобы поездка в Штаты стала возможной.

— Спасибо, Билл, но это нереально! Как у нас говорят: рад бы в рай, да грехи не пускают. И вообще... — Он посмотрел на часы. — Пора возвращаться. Мне бы не хотелось, чтобы наша первая беседа показалась кому-нибудь слишком долгой.

Харвест понимающе усмехнулся и похлопал Эрика по плечу:

— О’кей! У нас тоже есть служба безопасности — Эф-Би-Ай. Пренеприятнейшие субъекты!

«Сам-то ты не у них подрабатываешь? — с внезапной неприязнью подумал Жербов. — Или повыше — в ЦРУ?.. Ну, да черт с тобой! Назвался горшком — придется лезть в печь».

Их вторая встреча состоялась в парке на вершине Мтацминды. День был воскресный, солнечный. Теплые черепичные крыши старого Тбилиси уютно лежали внизу, у подножия горы; в аллеях парка и на смотровых площадках толпились люди — отдыхающие горожане и туристы, которых можно было легко отличить по фотоаппаратам и особому, беззаботному выражению лица.

У входа в ресторан, неподалеку от центральной смотровой площадки, стояли кругом, обняв друг друга за плечи, шестеро мужчин. Они пели. Один из них, молодой и высокий, с красивым и каким-то трагическим лицом, вел мелодию, остальные подхватывали на голоса, проникновенно и торжественно, как молитву. Люди оглядывались на них, некоторые останавливались и слушали.

— Красиво поют! — сказал Харвест. — О чем эта песня?

— Понятия не имею, — пожал плечами Жербов. — Это грузины. Совсем другой язык, другая письменность, другая культура... У вас этого нет, вы все — американцы. Во всех штатах один язык, один народ, одни обычаи. По-моему, национальность — это атавизм, это не для цивилизованных людей.

— Насчет атавизма я с вами согласен, — кивнул Харвест, — но насчет Америки у вас наивное представление. Национальных проблем у нас хватает. В каждом городе есть целые районы, где говорят на китайском, японском, итальянском... Да и английский в разных штатах звучит по-разному. На Юге, в Алабаме или в Джорджии, язык совсем не тот, что в штате Мэн. Я уже не говорю о Нью-Йорке — это вообще вавилонское столпотворение. Стопроцентных американцев там можно пересчитать по пальцам. Кстати, Эрик, какая у вас национальность?

— По паспорту я русский, — усмехнулся Жербов. — Но мы, русские, никогда не следили за чистотой расы, в нас намешано столько всякой крови! Монгольской, польской, немецкой, еврейской, французской и еще Бог знает какой. Какие мы, к черту, русские! Одно название... Наш великий русский поэт Пушкин — и тот негр, по вашим понятиям. Его дед был привезен из Эфиопии. Или прадед.

— О да! — хмыкнул Харвест. — У нас бы он считался негром. Вернее - афроамериканцем. Я не расист, мой прадед воевал за отмену рабства, и я очень уважаю память Мартина Лютера Кинга, но я против смешения рас. Иначе на Земле не останется ни одного человека с белой кожей.

— Я тоже такого мнения, — поддакнул Жербов и, кивнув в сторону ресторанчика, предложил: — Не зайти ли нам перекусить?..

Через несколько минут, в течение которых Жербову пришлось мобилизовать немалую часть своих организаторских способностей, подкрепленных солидной ассигнацией, они сидели в укромном уголке, за раскидистой пальмой. Молодцеватый официант быстро принес дымящиеся шашлыки и две бутылки мукузани.

— Пьем на брудершафт! — предложил Эрик.

— О’кей! — согласился Билл.

— По русскому обычаю мы сейчас должны были бы перейти на «ты», — сказал потом Жербов. — Но в английском нет обращения на «ты».

— Ничего! — улыбнулся Харвест, сосредоточенно разжевывая кусок шашлыка. — Будем считать, что мы говорим по-русски.

— Я хочу спросить... — Жербов снова наполнил бокалы. — Ты предлагал, чтоб я приехал на несколько месяцев в Америку. За счет фирмы. А вот скажи, Билл: если бы я захотел приехать в Америку насовсем, смог бы ты сделать мне протекцию: в вашей фирме или в какой-нибудь другой?

Харвест посмотрел на него изучающе и не без удивления. Такой вариант не предусматривал даже Фреди из госдепа. Прыткий парень этот Эрик!

— Думаю, что смог бы. Сейчас у нас охотно принимают русских эмигрантов. Но имей в виду: у нас ценится не протекция, а профессионализм. Если американец берется за какое-нибудь дело, он делает его лучше всех в мире, или он не американец.

— Я имею это в виду, — кивнул Жербов. — Именно поэтому хочу издать у вас книгу. Мне нужно имя. Паблисити, как у вас говорят.

— С книгой я помогу, — заверил Харвест, отпивая из своего бокала и закидывая ногу на ногу. — Это я обещаю твердо! Но объясни мне... Я первый раз в России и был готов к худшему. Ожидал увидеть полуголодных, запуганных людей, которые ходят строем и говорят лозунгами. Но вы живете не так уж плохо! Люди прилично одеты, смеются, поют, едят мясо, пьют вино. Агенты КГБ не досаждают. Конечно, по сравнению со Штатами или даже Европой у вас бедновато, но зато каждому гарантировано сносное существование. Отчего ж так много ваших соотечественников рвется на Запад?

— Законный вопрос! — улыбнулся Жербов, стараясь держаться как можно непринужденнее. — Вам, американцам, действительно трудно нас понять. Ваша страна сложилась как общество свободных личностей, в которое человек входит добровольно и из которого так же добровольно может выйти. Вы считаете это естественным, неотъемлемым правом человека. Так оно было и у нас — до революции. Я не сторонник монархии, но в царской России можно было без особых проволочек получить заграничный паспорт в местном полицейском участке. Но, когда большевики сделали революцию и противопоставили себя всему миру, появился принцип: кто не с нами, тот против нас. И любой шаг в вашу сторону расценивается как измена, предательство. А люди устали от войны, людям осточертела политика, люди хотят просто жить: свободно, с достоинством, с уважением к себе. Что касается бедности, то тут тоже не все просто. Вот я — кандидат наук, заведующий лабораторией. По нашим понятиям, я очень неплохо зарабатываю, вдвое выше среднего. Но что я могу сделать со своими деньгами? В нашем обществе деньги практически обесценились. За свои деньги я не могу иметь то, что хочу.

— Я понял! — вдруг обрадовался Харвест. — Ты диссидент!

Жербов поморщился и осторожно посмотрел по сторонам. «Вот раскричался! — подумал он. — Тут тебе не Лос-Анджелес!..»

— Да, — усмехнулся он, — в каком-то смысле я диссидент. Но я не настолько глуп и наивен, чтобы надеяться изменить нашу систему. Наше государство слишком тоталитарно, чтобы с ним могли справиться умники вроде Сахарова или Солженицына. Лично мне вообще на политику наплевать. Я хочу жить как белый человек, хочу заниматься наукой, а всерьез заниматься наукой можно только у вас, в Штатах. Наука должна быть вне политики.

Это я понял на примере своего шефа...

— Он пострадал за убеждения?

— Да. Только не у нас, а у вас. Он бывший американец, имел глупость состоять в компартии, за что и поплатился..

— В самом деле? — На лице Харвеста отобразилось искреннее изумление. — Когда это было?

— При Маккарти.

— О! Это было мрачное время, «охота на ведьм»!.. Как его имя? Где он работал? Он что, тоже здесь, на конференции?

— Его имя Александр Мелос. Он работал как раз где-то в Лос-Анджелесе; где точно — не знаю, но занимался радарами... Он должен был приехать на конференцию вместе со мной, но заболел, простудился.

Насчет болезни Жербов соврал. Мелос не заболел. Просто он в последний момент отказался: вдруг встретит кого-нибудь знакомого из Штатов, начнутся расспросы, воспоминания. Решил не бередить душу, сентиментальный грек!

— Обидно! — разочарованно произнес Харвест. — Было бы интересно пообщаться. Не так часто от нас утекают мозги. Ну и как у него тут, все о’кей? Не жалеет, что уехал?

— По-моему, жалеет, но виду не подает. Во всяком случае, в Америке он бы достиг гораздо большего — это мое глубокое убеждение. Мне искренне жаль его — мечет бисер пред свиньями! У него масса интересных идей, но реализовать их в Союзе невозможно.

— И что это за идеи, если не секрет?

— Он хочет сделать кристаллический мозг. Но он его не сделает, потому что его лишили сотрудников, лишили финансирования и загнали во Владивосток, который славится больше как военная база.

...Примерно через месяц Жербов получил из Соединенных Штатов пакет с материалами для монографии. Еще через месяц, будучи в командировке в Москве, он встретился с американцем, отрекомендовавшимся коллегой Билла Харвеста. Этот связной привез второй пакет и сказал, что фирма будет очень признательна, если в порядке обмена получит какую-то информацию об идея Мелоса относительно создания кристаллического мозга.

— В этом нет криминала! — обаятельно улыбнулся «коллега». — Идеи просто вернутся к себе на родину…

Жербов посмотрел на часы. Ого! Пора, однако, и домой. А по пути — позвонить из автомата Мелосам: Каролина, наверное, уже там. Каролина — это, конечно, подарок судьбы! С ее непосредственностью ребенка и практичностью зрелой женщины. В Америку можно ехать только с такой.