История одной постановки. Часть 5

       
                На фото автограф автора.               
   
    Позвонила  мне  Татьяна Васильевна Мошкина.
Была она в то время директором  "Театрально - концертного центра «Братск –Арт», где  я и работал. И  вот  звонит мне моя начальница и обращается  ко мне с просьбой:  «Вы, - говорит, - наверное, знаете, что у нас в ТКЦ  состоится встреча с Валентином Григорьевичем Распутиным…  Вы, конечно, придёте на встречу  с писателем.  Но у меня будет к вам просьба.  Я знаю, что вы знакомы с Распутиным и хочу  попросить,  чтоб вы  подошли немного раньше, до начала  мероприятия. Будет хорошо, если вы придёте, пообщаетесь с Валентином Григорьевичем,  чтоб он не скучал в одиночестве, пока народ будет собираться. У меня в кабинете мы накроем стол  – чай, кофе, бутерброды, ну, в общем, всё сделаем как полагается. Подойдите, пожалуйста,  я вас очень прошу. Мне так спокойней будет (Мошкина стала директором недавно и, видать, предстоящее мероприятие её тревожило).
Признаться, просьба Татьяны Васильевны меня  озадачила.  Да, с  Распутиным я был знаком, общался, но всё это было так  давно. 
   
    В 1976 году, то есть тридцать лет назад,  я взялся ставить новую повесть Распутина «Живи и помни».  Перед тем как приступить к  постановке, мне надо было получить у автора разрешение.  Я связался с писателем по телефону,  вернее,  звонил  Распутину мой хороший знакомый, журналист  Николай Кривомазов.  Он с моего кабинета запросто набрал  номер писателя, называл его Валей и сильно нахваливал мою инсценировку.  Затем он передал трубку мне. Я попросил у Валентина Григорьевича  разрешение на постановку.  Распутин такое разрешение дал, но с одним условием: я не должен давать свою инсценировку  в другие театры, поскольку он  сам  собирается инсценировать свою повесть. Ещё Распутин попросил прислать ему  мой  сценический вариант.  Сделать это  он  предложил через Николая.  На том и порешили. Но, как я уже говорил, все эти переговоры шли по телефону. Воочию же  мы познакомились несколько лет спустя в Иркутске, в Доме актёра, где проходила Восточно – Сибирская лаборатория режиссёров народных театров. В то время я был молодым режиссёром и с большим энтузиазмом принимал участие в этих увлекательных, творческих семинарах, проводимых Всероссийским театральным обществом (ВТО). Тем более что руководили нашими занятиями московские педагоги – Буров  Альберт Григорьевич (Щукинское училище) и Кудряшов Олег Львович (ГИТИС).
 
   У Бурова и Распутина сложились хорошие отношения, и писатель  был частым гостем нашей лаборатории. Я думаю, что Буров рассказывал Распутину о моём спектакле, у меня есть основания так думать.  Я однажды   случайно  подслушал, как Альберт Григорьевич  рассказывал  о нашем  спектакле  знаменитой  журналистке,  обозревателю  «Комсомольской правды» по искусству, Ольге Андреевне Кучкиной.  Ни Буров, ни Кучкина меня не видели, и я понимал, что поступаю нехорошо, подслушивая их разговор. Виноват, каюсь, но не жалею!  Как же это  интересно: слушать описание своего  спектакля другим человеком, особенно, если ты живёшь и работаешь  в далёком сибирском Братске,  а обсуждают твою работу  москвичи, люди  известные, знаменитые! Буров рассказывал о том, как односельчане, бросившейся в Ангару Настёны, молча заходят в избу, молча раздеваются, молча усаживаются за поминальный стол, молча разливают, молча пьют – и всё это происходит очень долго, и всё происходящее завораживает и всё время  держит зал в невероятном напряжении. Ещё он сказал, что этот спектакль – одно из самых ярких его театральных впечатлений.
 
    Спустя несколько лет Буров, давая интервью корреспонденту областной газеты «Восточно – Сибирская правда», скажет:  «Мне  довелось посмотреть более 20 спектаклей по произведениям Распутина по всей стране.  Лучшее, что я видел – это был спектакль «Живи и помни» в Братске».   Но это будет позже, а в то время, когда Буров нас знакомил, Распутин был не очень известен, и  ставили его мало. Но разговор о братском спектакле,  видимо, у них всё – таки  состоялся,  и  Валентин Григорьевич попросил сообщить  ему, когда мы будем  играть  «Живи и помни». Он хотел посмотреть наш спектакль, сказал, что обязательно приедет, если я позову. Дал свой телефон. Ещё он пожаловался, что те спектакли, которые ему пришлось  увидеть по своим произведениям, его сильно огорчили. Правда, поскольку ставить на театре его только начинали, то удалось ему посмотреть всего три спектакля: В Москве, в Иркутске, и в Новокузнецке. Распутин сказал, что много слышал хорошего о нашем спектакле от разных людей…

    Я пообещал пригласить Валентина Григорьевича  на ближайший спектакль. Но ни на ближайший, ни на любой из последующих спектаклей (а играли мы его 10 лет) писателя, которого очень любил,  которого боготворил, я так и не пригласил. Я очень хотел, чтоб Распутин увидел наш спектакль. Но никак не мог решиться набрать его номер и пригласить. Мне всё казалось, что обязательно что - нибудь произойдёт, и спектакль сорвётся… и это будет ужасно… И этот ужас я проигрывал в своём воображении  в мельчайших подробностях. И уже никакая сила не могла заставить меня снять трубку и позвонить писателю.  Конечно, если  бы рядом со мной был Кривомазов, то всё решилось бы легко и просто. За ним я был как за каменной стеной. Но Николай сразу после премьеры уехал в Красноярск, а затем и в Москву. Сам же я не очень умел общаться с людьми. Часто мог сказать что – то невпопад, возникала неловкость. Я каждый такой случай тяжело переживал. Чувствовал я себя уверенно и комфортно  только на работе, во время репетиций, или  в тайге.
 
    Мои  коллеги режиссёры часто задавали всякие вопросы писателю. Он отвечал. Я же обычно слушал.  Распутин как – то спросил меня, играем ли мы спектакль? Я что – то промямлил. Я понимал смысл его вопроса: он ждал приглашения, но я не мог   объяснить писателю, почему я его не зову.
Со временем Распутин перестал меня  спрашивать о спектакле, а я всё так же  ловил каждое его слово, если случались встречи,  и каждому слову верил  и был этим счастлив. Я охотно делился  услышанным  с другими: писатель сказал, что «у нас борются с пьянством так, чтоб, не дай бог, не бросили пить». Писатель сказал,  что  «хороший спектакль тот, который  открывает что – то новое    или учит хорошему». А потом наступит время, когда я уже не всеми высказываниями  писателя  мог поделиться со своими знакомыми.
 
    Вышел очередной фильм по повести Распутина. Кто- то из моих коллег завёл разговор  о  фильме,  в частности, речь шла о том, что зрители плохо смотрят картину,  уходят из зала, не дожидаясь конца. Спрашивали, как сам Распутин оценивает новый фильм. Валентин Григорьевич сказал, что  «фильм не может быть плохим, потому что  снимали его очень талантливые люди».  То что плохо смотрят картину,  писатель  объяснял  тем, что нехорошие  люди, которым чужды русские ценности, развратили  наш народ.  Потому так и происходит. Как уже говорилось,  я свято верил каждому слову писателя. Но тут у меня что – то не сходилось. Мы уже не первый год играем   спектакль по повести Распутина. И никто у нас из зала не уходит, больше того, после  спектакля зрители нередко бросаются на сцену, обнимают, благодарят артистов, плачут. Играем мы и в Братске, и в посёлках, и в Иркутске – и везде приём  очень эмоциональный, восторженный.  Это  что ж получается,  на новый фильм по повести Валентина Григорьевича  ходят зрители сплошь испорченные «плохими людьми», а на наши спектакли - ходят какие – то другие зрители, не испорченные. А как быть с фильмом  « Уроки французского», снятого по одноимённому рассказу того же автора. Прекрасный фильм, и зритель смотрит его  с большим интересом. И конечно,  никто никуда не уходит.
 
    Что же касается нового фильма, то несмотря на то, что снимали его люди, в самом деле, талантливые – фильм, на мой взгляд,  не получился. Так бывает.
Я смотрел картину,  и мне стоило   больших   усилий досидеть до конца сеанса. Просто  неловко было уйти.  Я видел в чём причина неудачи новой киноленты, меня огорчало, что Валентин Григорьевич  этого не видит. Но высказать своё мнение я не смел, хотя  некоторые мои коллеги вступили  в полемику с писателем и по поводу самой картины, и по поводу «виноватых». Всё таки  это была режиссёрская лаборатория, и большинство присутствующих в охотку  разбирали новую  работу известных кинематографистов.Я не принимал участия в дискуссии по поводу фильма, но  моя  безграничная  вера  во всё то, что говорил писатель, пошатнулась.

    А потом был съезд депутатов СССР, где должен был  выступать Распутин.   Мы в Братске очень ждали его выступления. Всё вокруг начинало рушится, из Братска, из Усть – Илимска  люди  стали   уезжать. Ходили слухи, что отменят «северные».  Помню, подошёл ко мне наш художник Ваня Лукаш и уверенно так  заявляет: «Ничего, Валентин Григорьевич там скажет им  пару ласковых».  Я тоже  верил , что  Распутин на съезде с высокой трибуны скажет  о наших проблемах.  Валентин Григорьевич выступал на съезде. Говорил о многом и важном. Но о том , что  нас волновало, не сказал ни слова.   Была обида и, может, даже какое – то разочарование.  А затем пришли  90 –е, настали трудные времена, и я перестал ездить на всякие семинары и лаборатории, хотя  приглашения из Москвы,  из Иркутска проступали.  Я считал невозможным  тратить бюджетные деньги (спонсоров я никогда не искал да и не умел этого делать) на подобные поездки, в  то время,  когда многие не знали как выжить?  С Распутиным мы виделись очень редко,  а  даже если и виделись, то не общались.  Наверное, не было такой необходимости.
 
    И вот теперь  Мошкина  надумала устроить нам встречу.  Мне эта  её затея  кажется весьма сомнительной.  Да, я знаком с писателем, знаком - да и только.  Таких знакомых у него, знаменитого писателя, хоть пруд пруди. Есть большая вероятность, что всё может  обернуться тягостной  неловкостью и конфузом.  И я под каким – то предлогом пытаюсь отказаться  от её предложения. Но Татьяна Васильевна  человек  настойчивый, умеющий добиваться своего.  Она продолжает наседать на меня – и в конце концов  я соглашаюсь, и тут же  ловлю себя на том, что мне самому хочется увидеться с Распутиным.
 
    В назначенное время  я открыл дверь  директорского кабинета.  Прямо передо  мной,  в глубине  помещения  за своим рабочим столом сидела Татьяна Васильевна Мошкина,  решала  какие – то производственные вопросы - у неё был посетитель.
Слева от входа  стояли  два сервированных журнальных столика.  За одним из них, который стоял подальше от меня, друг напротив друга  сидели Валентин Распутин  и  Геннадий Сапронов.  Валентин Григорьевич сидел  спиной  к коридору, а напротив через столик  у самой стенки, расположился  Геннадий. Когда я вошёл  и поздоровался, Татьяна Васильевна поднялась и сказала: «Валентин Григорьевич,  я знаю, что Вы с Константином Ефимовичем знакомы, и я попросила его подойти к нам,  пообщаться».  Что – то  она ещё говорила,  подробностей уже и не вспомнить,  да и не так это важно теперь. Важно  то, что в тот момент  речь её  мне показалась  толковой и убедительной.  И мне стало спокойней. Что говорить, я волновался:  затея Мошкиной мне казалась  сомнительной, хоть я и повёлся на её уговоры. 

    Добавило мне  уверенности и присутствие Геннадия. Для меня это стало приятной неожиданностью.  Сапронов в своё время был собкором «Комсомольской правды»  по  Восточной – Сибири,  и у нас с ним сложились очень хорошие отношения. Вообще, после статьи Кучкиной в «Комсомольской правде» о театральном фестивале в Братске, комсомол стал относится ко мне с почтением. Я это стал замечать. Геннадий, правда, это особая статья. Теперь он приехал в Братск в качестве издателя  Распутина. Валентин Григорьевич и Геннадий приглашают меня за стол. Оба поднимаются, встречают  приветливо и радушно. Конечно, Сапронов рад моему появлению, я  это знаю. Он тут же начинает хлопотать, наливает мне чай, Валентин Григорьевич подвигает ближе тарелку с бутербродами. Всё происходит  как – то естественно и тепло. Нет  и намёка на то, чего я так сильно  опасался: неловкости, конфуза. Распутин сразу же начинает рассказывать о МХАТовской постановке «Живи и помни». Он недавно смотрел спектакль москвичей.  Валентин Григорьевич  рассказывает, как  настойчиво просил у него разрешения на постановку Табаков.  Видно, что он об  этом рассказывает с удовольствием. С таким же удовольствием  рассказывает  о спектакле. Многое ему понравилось. Понравилась исполнительница главной роли  Дарья Мороз. Хвалит Валентин Григорьевич  артистку за её игру, но и не только.  Даша ему понравилась ещё и тем,  что не смотрит телевизор. «А мне некогда смотреть телевизор» - как – то  радостно и одобрительно цитирует актрису Валентин Григорьевич. Я понимаю, что для него это важно.  Видать, многое в «телевизоре» вызывает  досаду и неприятие  у писателя.

    Я  не смотрел МХАТовскую постановку и задаю  вопросы по спектаклю. Мне интересно.  Валентин Григорьевич охотно и обстоятельно отвечает. Геннадий не принимает  активного участия в разговоре, хотя слушает с интересом. Изредка вставляет слово – другое.  В то время он уже был  серьёзно болен. Я этого не знал, но заметил, что Геннадий, как всегда, приветливый, но невесёлый. В какой – то момент,  когда Валентин Григорьевич в который раз воздавал хвалу московскому спектаклю, я сказал: «У меня всё равно лучше!»  Валентин  Григорьевич  и Геннадий   рассмеялись, им понравилось моё заявление. Они восприняли сказанное как шутку. Так я и говорил, шутя. А мог сказать то же самое и всерьёз, но мне захотелось немного развеселить Геннадия. Я теперь мог  шутить при  Распутине и не конфузиться.

    В молодые годы,  когда мне приходилось общаться с людьми известными, именитыми, я чувствовал себя очень неуверенно: терялся, краснел, говорил невпопад. То же происходило и при общении с Распутиным. С тех пор  прошло немало лет, многое изменилось.  Менялась жизнь, менялись люди. И я не был исключением.    
 
   В начале  90-х, когда многим перестали платить зарплату - в том числе и мне с женой, - я получил приглашение на работу в отдел культуры администрации города. «Мы вам мало помогали, хоть  так  немного поможем» - сказала  заместитель  мэра по социальным вопросам Людмила Фёдоровна Рященко.  В  администрации зарплату тоже не платили, но выдавали  аванс,  усиленный, который приближался практически к зарплате.  Приглашение я  принял, и наша семья стала жить нормальной жизнью. Жена была просто счастлива, на работе тоже всё было хорошо.  Людмила Фёдоровна меня опекала,  с мэром я жил в одном доме.  По вечерам мы с ним гуляли с собаками.  Мэр был заядлый таёжник, и нам было о чём поговорить – тайгу я любил и знал.

    Работа в администрации мне была не в тягость, даже было интересно, всё  получалось – начальство помогало.  Но ровно через год, я написал заявление об уходе по собственному желанию. С людьми я сошёлся,- люди как люди, хоть и чиновники.  Но через какое – то время  я стал замечать, что мои коллеги  всецело заняты тем, как угодить мэру. Во что бы – то ни стало,  нередко даже вопреки интересам дела. А бывало пускались и во  все тяжкие – опять же, чтоб угодить мэру. Мне временами  приходилось  с этим сталкиваться напрямую,  я понимал, что  не вписываюсь в сложившуюся систему. Это не моё. Я посоветовался с женой, она меня поняла, и я написал заявление. Людмила Фёдоровна просила меня не уходить, предлагала разные удобные для меня варианты. Но я всё – таки ушёл. Знакомые меня корили, учили жить. Меня многие учили жить, говорили: да ты оглянись вокруг, посмотри, как люди живут… Да, каждый жил как умел.

    А  мы стали жить с тайги: собирали, заготавливали, продавали. Начинали  сезон  с черемши. Надо сказать, что я долго не мог найти в тайге хороший участок  дикого таёжного чеснока, подходящего  для продажи. Всё попадались места с растениями некорыстными, худосочными. Для себя понемногу брали, продавать же такую черемшу мне было неловко.  Но в конце концов нам  повезло: мы с Людмилой нашли участок, о котором можно было только мечтать. Плантация огромная,  черемша – большая, сочная,никогда подобной мы не выдели, а главное, кроме нас никто её там не брал. Только мишка косолапый. Он там и жил.  Самого зверя мы не видели, но лёжки его встречались повсеместно. В основном они располагались рядом с плантацией, иногда же Михаил Потапович  уваливался прямо в черемшу, круша и вминая её в  рыхлую сырую землю  своим огромным весом.  Поначалу - то мы брали с опаской, а потом привыкли.

    После черемши принимались за  ягоду.  Жимолость, черника, брусника, клюква. Обычно отправлялись мы с Людмилой  в тайгу с ночевой, набирали  3,4 ведра, так же вёдрами и продавали. Продавали  на рынке, знакомым, коллегам по работе. Брали у нас хоть ягоду, хоть черемшу - все охотно. Мы не жадничали.  Ловили рыбу в Братском море.  Запасались на зиму: коптили, солили, вялили, морозили, делали консервы. Приходила осень, я отправлялся в тайгу на охоту.  А со временем и дачу взяли, недорогую, на 37 километре по Тулунскому тракту. Дачниками  мы с Людмилой оказались весьма успешными, и она выручала нас много лет.

 Я ушёл с хорошего места в администрации города и стал жить, содержать семью с тайги, с моря, с огорода. И у меня всё получалось: я был удачлив и в тайге, и на море, и на земле. И возникало ощущение независимости, чувства собственного достоинства, и как - то сами собой пропали мои деревенские комплексы: я перестал робеть,теряться в присутствии больших начальников, писателей, знаменитых артистов.      

    После моей шутки, Валентин Григорьевич  оставил МХАТ и стал расспрашивать  меня: что ставим, где бывали? Мне тоже было что рассказать. В  марте этого года  мы ездили в Калугу на Всероссийский фестиваль детских и юношеских театров. « Я теперь занимаюсь с детьми.  У нас детский музыкальный театр» - рассказываю я Распутину. Но  Валентин  Григорьевич об этом знает, и я перехожу к рассказу о самой поездке. Фестиваль  этот проводит Москва, Российский Дом народного творчества.  Принимали участие  в фестивале 16 театров со всей России. От Хабаровска  до Санкт – Петербурга. Возили в Калугу мы спектакль «Как  Колобок  Козу – дерезу проучил».  Придумали его мы сами, основой послужили русские сказки, народные игры,  хороводы, потешки. Взяли  мы в Калуге Гран – при и целый букет дипломов в разных номинациях.  Жюри было практически всё московское. Во время обсуждения нашего спектакля,  обратили внимание на то,  что ставим мы в народном плане.  Из 16 спектаклей фестиваля наш был единственный такой.  Спрашивали: случайный ли это у нас спектакль, или мы постоянно обращаемся к народному творчеству?  Когда узнали,  что мы  этим занимаемся давно и делаем это сознательно, то возникла  идея обсудить тему русского народного творчества  в любительском театре с участниками фестиваля. Мне предложили выступить  в роли докладчика, поделиться своим опытом. Я был не против, мне казалось, что это дело стоящее и нужное. Но, как это  часто бывает, всё закончилось разговорами.  Возможно, времени не нашли, график работы фестиваля был очень плотный.

    Всё это я изложил  Валентину Григорьевичу и Геннадию.  И ещё похвастался тем, что пришло из из Москвы приглашение  показать нашего «Колобка» в Доме Актёра им. Яблочкиной. Из этого приглашения мы узнали, что Российский Дом творчества признал наш «Колобок»  одним из лучших детских спектаклей России сезона 2006 – 2007г.
 «Я не думал, что вы останетесь в Братске» - произносит Валентин Григорьевич.
 «Да я и сам не думал.  Так получилось. Женился, привязался к тайге…»
 «А вы не ставите в местном драмтеатре?»
 «Раньше ставил. Теперь – нет… Там у них теперь свои… режиссёры.
 «Я понимаю» - говорит Распутин, а я не очень понимаю, что имеет ввиду Валентин Григорьевич. Позже я узнаю, что он смотрел в местном драмтеатре спектакль по своей повести. Тогда понятно, что значит его «я понимаю».

    Раздаются звонки. Зрителей приглашают в театральный зал. Распутин и Сапронов в сопровождении Мошкиной отправляются на сцену, я спускаюсь в фойе.  Народу много, стоит непрерывный гул, словно на пасеке в погожий июльский день. Слева при входе в зал продаются книги писателя. Некоторые зрители проходят, некоторые останавливаются и покупают книги. Я с теми, кто останавливается.  После того как встреча Распутина с читателями закончилась, я не смог подойти к нему, попросить, чтоб он подписал мне  купленную  книгу. Попросил сделать это Мошкину.  Она согласилась.
 На следующий день, когда я появился в Театрально - концертном центре, на вахте мне передали, что меня ждёт  Татьяна Васильевна.  Когда я вошёл в кабинет директора, Мошкина  сообщила, что Валентин Григорьевич книгу мне подписал и передала её мне.
 Я тут  же открыл обложку  и  прочитал:
 
 Константину Ефимовичу Магидину
 от автора               
 очень и очень искренне.
 В.Распутин
Сент. 2007г.