Лесничии Вселенной, кн. 2, гл. 4, 3

3

   - Здесь что, война была? Или эпидемия, какая? – Лукич медленно катил по центральной улице поселка, удивленно озираясь по сторонам.
   Поселок, некогда богатого леспромхоза, выглядел, скажем, так, очень неожиданно. Разваливающиеся дома с немым укором глядели на мир пустыми глазницами окон. Сельмаг еще стоял на прежнем месте и даже работал, но вид имел какой-то замызганный. Другого слова и не подберешь. Старая еще с советских времен вывеска «Смешанные товары» пришла в полнейшую негодность. Прочитать ее мог только тот, кто знал, что было на ней написано. Но это, похоже, никого не волновало. Клуба не было. Пристроенной к нему школы детского творчества тоже. Были живописные руины на их месте. Где-то там, под руинами был когда-то кабинет, в котором больше четверти века назад учила детей музыке Татьяна Слен. От спортивной школы с спортзалом и стадионом вообще ничего не осталось. Даже развалины куда-то пропали. А футбольное поле поросло травой и бурьяном, и было обильно усеяно коровьими лепешками. Больницу, в которой Римма родила Сашу, уцелевшее население активно разбирало на дрова. Здание уже тогда было старым и ветхим. Снести его было верным решением. Вот только нового здания поселковой больницы, почему-то не построили. Редкие люди без особого любопытства провожали взглядом машину Лукича и возвращались к своим делам. Вид жители имели под стать поселку, и, даже, трава была какая-то не зеленая.
   Здание лесничества – зданием тоже уже не являлось. Так, огороженная территория с провалившейся крышей. Двери уже не было, ушла, но вывеска рядом с дверным проемом, на удивление хорошо сохранилась.
   - Вот здесь я проработал всю жизнь до самой пенсии, - Лукич снял свою адмиральскую фуражку и взлохматил волосы на голове. – Ух, ты, переодеться в местное забыл. А я ведь свою трудовую книжку и не забрал. Тоже забыл. Где-то она теперь там погребена.
   - Моя тоже, - человека, сидевшего у дома напротив на бревне рядом с покосившимся палисадником, потрясенный Лукич не заметил. Человек поднялся и подошел к приезжим. – Здрасте вам.
   - И вам здравствовать, не хворать, - ответил за обоих Лукич.
   - А я вас, кажется, знаю, - человек был мужчиной лет сорока, со следами верной преданности алкоголю на лице. – Вы же Леший, бабы так звали, лесник Лукич. Когда у вас жена рожала, я на ваш мотоцикл залезть не смог. Может помните?
   - Митька?! – сразу, как будто все произошло только вчера, вспомнил то утро Лукич. – Подрос.
   - И подрос и постарел, и поседел, там, где не полысел. Пойдем что ли ко мне. Чего здесь торчать? За жизнь поговорим.
   - Пойдем, - Лукич согласился автоматически. В гости к Митьке он точно не собирался. Просто обалдел слегка от всего, что его окружало.
   
   Митькин дом полупостроили уже после того, как Лукич покинул Землю. Второй этаж был недоделан, поэтому дом – полупостроен. Но вполне себе приличная лестница на второй этаж в доме была. Хозяин использовал ее вместо кладовки, шкафа и книжных полок одновременно. Подняться наверх по ней было не то чтобы не возможно, но крайне сложно. Остальная обстановка в доме была, как принято многими говорить в подобных случаях: «спартанской». Не знаю, как там, в Спарте, а здесь просто бедненько, пошарпаненько, но, на удивление, чисто. Посреди комнаты стоял старый, но уже импортный, телевизор с разбитым экраном.
   - Дмитрий, а чего ты его не выбросишь? – спросил Лукич, чтобы хоть как-то завязать разговор.
   - А как я могу его выбросить? Он мне, считай, жизнь спас.
   - Как это?
   - Да, понимаешь, достало все, и перебрал я, если честно конкретно. Зарядил я в дробовик последний патрон и давай изобретать, как бы так бы себе в голову попасть. Ну, что б наверняка и без мучений. Опыта в этом вопросе у меня, сам понимаешь, никакого. Ружье длинное, руки короткие. И так и сяк и об косяк, а ни как. Ногой на курок давить уж очень не хотелось. Зачем ружье оскорблять? Да и глупо, как-то. Представил себя без башки в одном сапоге – самому смешно и противно стало. Решил соорудить систему привода на курок. Зафиксировал ружье, бечевочку протянул. А ящик в фоновом режиме работал. Я к нему спиной был, не видел, но слышал. А там какой-то мудак по ушам народу чешет, на тему, как у нас все зашибись. И экономика у нас в гору прет, и зарплаты у людей растут беспрецедентными темпами. Ну, я и обиделся, сильно. С таким удовольствием в него дробью утиной залепил, ты себе не представляешь. Такое чувство глубокого удовлетворения испытал! И так на душе хорошо стало. Аж стыдно. Чего это я нюни развесил? Отпустило, короче. Вот и получается спас он меня. Ценой собственной телевизорной жизни. Герой, моей личной драмы. Вот и стоит, как напоминание о моей личной дури. Эти твари извести нас всех хотят, место расчистить. Видимо хозяева так приказали. Так вот хрен им! Я и пить после того случая бросил. Почти. По крайней мере до пьяна больше не напиваюсь. Пью в гомеопатических дозах.
   - Ты от куда слово то такое знаешь? – неожиданно даже для себя вклинился в монолог Лукич.
   - Ну, ты нас хоть совсем за идиотов не держи! Ладно? Правители наши уверены, что мы вокруг себя ничего не замечаем, не видим и не слышим, и верим во весь тот словесный понос, что они на нас льют. А мы в курсе, как живем на самом деле. Все понимаем и, молча, спиваемся, а, кто и еще хуже. У нас сейчас пол поселка алкашей, типа меня. Да, сами виноваты, слабину дали, но не от хорошей жизни это все. Так жить нельзя, а выживать под наркозом легче.
   Я в восемьдесят третьем году родился, а через два года начались реформы всякие. Тридцать четыре года уже реформируют. У меня вся жизнь сплошные временные трудности переходного периода. Китай за это время из отсталой аграрной страны в мощную индустриальную развился, а мы к первобытному собирательству почти вернулись. Вот и правительство разрешило валежник собирать. Раньше, оказывается, нельзя было. Все по закрыли, разорили. У нас лес сейчас китайцы валят. За бесценок тайгу скупают и вывозят. Это нормально?
 (Хорошо, что у нас не так. У нас сплошные иностранные инвесторы, со своими иностранными инвестициями. А у них на Alter Земле одни скупщики краденного. Бедные – бедные Alter Земляне.)
   - А вы куда смотрите, раз все видите и понимаете? Где профсоюзы? Где народный контроль?
   - Лукич, ты точно инопланетянин. В окно посмотри. Видишь руины нашей конторы? Вот где-то под ними и профсоюз и, этот, как ты сказал, рабочий контроль. Все там. Куда мы смотрим? А куда смотреть прикажешь? Был леспромхоз. Успешный, прибыльный леспромхоз. Одной автотранспортной и спец техники более трех сотен единиц было. Пилорама своя. Станков деревообрабатывающих – целых два цеха. Ведь мы же не только кругляк отгружали, но и готовую продукцию: брус, доска, по мелочи там всякое – ассортимента двадцать с лишним наименований было.
   - Двадцать три, в основном по размерам.
   - Да, по фиг! Сейчас, где это все? Все было, хлоп и нет ни чего. Пустота. Сначала приватизировали, вроде между работниками, только работникам ничего не досталось. Как так? Не понятно. Потом были привлечены иностранные инвесторы, шуму было, в новостях местных показали. После чего оптимизировали. Я бы сказал отоптимизировали в грубой извращенной форме. И все. Эффективный менеджмент. Когда производство кончилось, причем быстро так, вроде ничего не предвещало, бац и все. А народ строиться начал, вроде все хорошо, в гору прем, зарплата хорошая, кредитов понабрали, тут такая война была, с вышибалами банковскими. Судов куча. Приставы. Дома брошенные видел, когда сюда ехал? Половина из них за долги отобранная, банкам принадлежит, в счет погашения долга. Только вот продать их оказалось не кому, - связностью Митькина речь не блистала, зато эмоционально и информативно. – А вторую половину люди без долгов, сами побросали. Работы нет. Жить как? И моя жена с сыном в область уехали к маме, а я не хочу. Вот мой дом! Я его сам строил! Два этажа, чтобы не тесно, чтобы детей растить. А получилась жопа, полная, - горько вздохнул и замолчал.
   - Раз тут ловить нечего, надо было тоже с женой ехать, сына растить.
   - А куда там? К маме ее? Чтоб всю жизнь в бедных родственниках числиться. Да и там с работой тоже не очень. Нет, я водилой, конечно, устроюсь. Но жить у тещи приживалой не хочу. Вот и придется большую часть зарплаты за аренду или ипотеку отдавать. А жить на что? Оно мне надо, так жить? Вот мой дом. Хороший дом. А меня из него гонят, выживают, если честно. Сопротивляюсь, как могу. Денег я жене ровно половину от того, что удается заработать, отдаю. Жена со мной разводиться не хочет. Хорошая она у меня. Мать ее пилит, а она нет. Стоит на своем и сыну про меня только хорошее говорит, мол, папа лесник, лес охраняет.
   - А деньги, где папа берет, чтоб половину отдавать?
   - Когда где. То металл сдадим, благо его тут по округе много навалено, оптимизаторы только новое оборудование вывезли, старье все нам оставили. Оно рабочее, но старое, а теперь уже и не рабочее. То дары леса. Сейчас вот черемша с папоротником пойдут. Китайцы еще не все вырубили и вывезли. Да им глухомань и не интересна, вывозить дорого.
   - Слушай, а в лесничестве ты кем был? – слегка ни в тему спросил Лукич.
   - Младший инспектор, водитель то есть.  Из-за тебя я в лесничество подался. Я про тебя все газетные вырезки собрал, какие мне попадались. Этапы большого пути. Вот ты сам помнишь, что тебя в семьдесят седьмом году фотоаппаратом наградили в честь юбилея Великого Октября?
   - Я им пользоваться так и не научился. Где этот презент не знаю. Не помню совсем.
   - А я помню, все вон в папочке лежит, - Митька кивнул в сторону лестницы. Лукич действительно увидел картонную папку для бумаг, заваленную какими-то тряпками, трусами и носками.
   - Что ж ты ценные архивные документы так закопал?
   - Что бы враги не нашли. Я еще пацаном решил, что хочу на тебя похожим быть. В лесники пошел, да вот что-то не срослось.
   - Ты очень даже похож. Вон щетина какая, скоро борода как у меня будет.
   - Точно, побриться надо.
   - Мить, а из наших, из стариков кто еще живой есть? Не знаешь?
   - Шеф, Иваныч, в райцентре живет. Прошлым летом к нему заезжал – бодрый дед. Жену пару лет, как схоронил. Дети разъехались, он внуков только по скайпу видит.
   - Это еще что за чудо?
   - Видео звонок. Как в книгах фантастических раньше было. Вот по смартфону. Главное, что б связь нормальная была. А то у меня смартфон есть, а связи в нашей глуши почти нету. В доме моем не ловит. На руинах клуба нормально ловит. Бобыль, так бобылем и прожил. Сейчас в доме престарелых, там же в райцентре, если за год не помер. Шибко плохой был. Не узнает никого. Иваныч к нему регулярно заходит и, каждый раз, по новой знакомится. Бобыль помнит то, что двадцать лет назад было. А то, что вчера произошло не помнит. И Иваныча тогдашнего помнит, а нынешнего не узнает.
   - Да, дела. Надо навестить народ, пока живы, - кивнул Лукич и опять невпопад спросил. – А ты за черемшой куда собираешься?
   - Так на Акимкину заимку.
   - Цела еще?
   - А че ей будет? Всяко целей нашего леспромхоза. Лукич, а кто такой этот Аким?
   - Не знаю. Дед сюда после Русско – Японской перебрался. Его в 1905 демобилизовали по ранению. Солдатский Георгий на груди и деревяшка вместо ноги. Пока он там за Веру Царя и Отечество, жена с детьми бедствовали, побирались. Младшенькая, сестра батина, моя, стало быть, тетка, умерла. Они погодки были, отец ее и не помнил совсем. Тоже весь истощенный и больной. Как люди добрые говорили не жилец. Бабушка с трудом ходила, пьяные казаки нагайками отходили, чтоб не побиралась. Мне вот всегда было интересно, как уживались между собой эти два казачества? Одни с пиками в казачьей лаве переворачивали оборону противника, ввергая врага в панический ужас, а другие своих гнобили. Рабочих разгоняли, забастовки подавляли. Как вот герои и каратели в одних рамках умещаются? Не понятно. Радостная картина встретила ветерана. Шибко он тогда на власть обиделся. Назад на фабрику его инвалида не взяли. Определился дворником, жили в дворницкой в полуподвале. Сыро, холодно отец совсем чахнуть стал. Бабка – знахарка, к которой бабушка обратилась, сказала, что город его убивает, жизнь вытягивает. Ему, мол, на свежий воздух надо, что бы дышалось легко, полной грудью. И тут так удачно вакансия лесника подвернулась, ну дед за нее и ухватился. Ни разу не пожалел потом. Жалованье, конечно, не особенно хорошее, за то дом в лесу, огород – земли бери, сколько обработать сможешь, охота, да хоть и черемша та же. Черемша – это же кладезь витаминов, вонючая, правда, но кладезь. Помню, бочками ее солили. Воздух таежный, целебный. Батя на поправку пошел, да и бабушка тоже на ноги встала. Вот, а заимка Акимкина уже тогда была, а Акимки не было. Ни то он был каторжник беглый, ни то отшельник. Не известно.
   Когда в Гражданскую здесь колчаковцы орудовали, там, на заимке база партизан была. Дед при них как разведчик и связной был. Его колчаковцы ни в чем не подозревали и не трогали. Инвалид, георгиевский кавалер, герой и нынешнюю службу несет исправно. Никаких претензий. Отец в отряде был. Как боец он не очень, больные с детства легкие всю жизнь донимали. Бегать совершенно не мог, за то пройти пешком двадцать верст – легко. И охотник хороший. Вырос в тайге, повадки зверей знал. Для отряда очень ценный товарищ – мясом обеспечивал и с дедом через него связь поддерживали. Местные про него все знали, что он чахоточный, поэтому вопросов и подозрений тоже не вызывал. В отряде отец с мамой познакомился. Она образованная была, курсы медсестер закончила. Там же в отряде и поженились. Командир им мандат выписал, раритетный документ получился.
   После Гражданской отец сменил деда на посту. Мама к лесной жизни уже привыкла. Да и сытнее здесь было. В городе голод да паек, а здесь силок и туесок. Не голодали. Сестра старшая родилась.
   - Так у тебя сестра есть?
   - Была, она меня на семь лет старше. Бабушка – мама мамина в Новосибирске жила, учительствовала. Когда Лизавета начальную школу закончила, а в поселке другой еще не было, перед родителями встал вопрос: прекращать дальнейшее образование, отправить в райцентр в интернат или в Новосибирск к бабушке. Третий вариант победил единогласно, и бабушка уж очень звала, да и учительница проследит и поможет. Отправили. Это в тридцать пятом году было, мне только – только четыре года исполнилось. Помню, рыдал тогда сильно, что сестра уехала. И это все, что я о ней из детства помню. После семилетки поступила в ремесленное училище при заводе. К началу войны уже была полноценным молодым специалистом. Работала в войну хорошо, медалью наградили «За доблестный труд в годы Великой Отечественной Войны». Потом, без отрыва от производства, рабфак, институт на пенсию вышла с должности начальника цеха, в котором всю трудовую жизнь и проработала. Умерла в девяностом году, а виделись мы с ней за все эти годы раз десять. Детей ее, практически не знал, а внуков так и не видел ни разу. Как-то не по-людски получилось. Уж как получилось. Главное, связь то мы не теряли. Открытки друг другу к каждому празднику посылали, да письма раз в год. В гости друг друга звали, да съездить получалось редко. У меня здесь хозяйство, не оставишь. У нее там семья, работа, учеба – тоже не особо вырвешься. У них с мужем две дочери родились, так я даже их фамилий в замужестве не знаю. Хреновый я дядька получился.
   Когда война началась, отца признали негодным – астматик. Но когда фашисты к Москве подходить стали, уговорил, взяли. Бегать он не мог, но стрелял хорошо. Чемпион района по пулевой стрельбе. Про войну рассказывать не любил, но воевал, видимо, не плохо. За первый год службы двумя медалями награжден: «За оборону Москвы» и «За отвагу». «За оборону Москвы» ему уже здесь, в военкомате вручали в конце сорок четвертого. В сорок втором направили в школу младших командиров, будущих сержантов стрелять учить. И с первым выпуском полным составом под Сталинград. Копоть, гарь, мороз и, в довесок, контузия. В госпиталь попал. Опять хотели комиссовать, но на фронте тяжелая обстановка, а личного состава не хватает, тем более с боевым опытом. Короче, как то удалось вернуться в строй. И летом сорок третьего был направлен в действующую армию старшиной. В сорок четвертом опять госпиталь, там и орден «Славы» III степени вручили и комиссовали, уже окончательно. В сентябре сорок четвертого вернулся домой. Дед сильно гордился, вот и сын с Георгием вернулся. Весь в отца, только повезучей – ногу сберег.
   Лично у меня лето сорок первого никаких особых воспоминаний не вызывает. Я и о том, что война началась, только через пару недель узнал. Мы с отцом и дедом сено заготавливали. По всему участку копны ставили, что б травоядным было, что зимой есть. Да и нам, если честно, тоже. На местах кормежки зверя брать проще. Во время учебного года я в поселок, естественно, каждый день в школу бегал. Четыре километра туда, четыре обратно. А на каникулах мог за все лето ни разу в поселке не появиться. Отец раз в неделю на планерку ходил, а назад новости и что надо из магазина приносил. Когда с заготовок вернулись, отец к начальству сходил с докладом о проделанной работе, а назад вот такую новость принес. Мы ее вечером за ужином активно пообсуждали, да и забыли. Дел выше крыши. Я фильм «Если завтра война» раз пять в клубе с пацанами посмотрел. Там очень доходчиво объяснялось, что врагу наступит капут в предельно сжатые сроки. С той поры я перестал верить пропаганде и средствам массовой информации.
   В поселке, как раз, новую школу – семилетку достраивали, должна была открыться первого сентября. Но к началу учебного года в ней военный госпиталь разместили. Маму, как медика, в него мобилизовали. Даже форму военную выдали. Два треугольничка в петлицах – красиво. Маме вообще форма очень шла. Семилетку в поселке хоть и в старом здании, но открыли. Учились в три смены. А я такой за маму гордый в школу ходил. Отец в октябре ушел на фронт, но перезимовали в целом спокойно. Деляны для лесозаготовок отец до ухода успел разметить и от деда, а, значит, и от меня ни чего особенно не требовалось. Так что начальную школу я закончил в штатном режиме. После школы бегал маме помогать – раненых развлекать.
   Летом сорок второго детство закончилось. Начались трудовые будни. Заготовка дикоросов: черемша, папоротник. Как раз на Акимкиной заимке мы с дедом план выполняли. День собираем, потом я на волокуше из большого куска старого брезента вывожу. У нас конь был старый, старый. Я сколько себя помню, столько и его, и он всегда был старый. Коняка наш, так и звали Конякой, через «К». От Акимкиной до нашего дома семь верст почти. Коняка старичок неспешный, да и тяжело ему волокушу тащить, вместе тащили, помогал ему как мог. Часа три у нас получалось до дома. Там бабушка нас кормила. Коняка отдыхал, пока я с волокуши на телегу все перегружал, ну, зато потом, до поселка отдыхал я. Коняка сам к заготконторе шел, а я сытый и уставший спал в телеге всю дорогу. Потом, как все сдам, заходил к маме в госпиталь. Меня там втихаря обедом кормили, а Коняка тем временем отдыхал. И назад. Уже в сумерках добирался до деда, а он весь день до моего возвращения собирал. На следующий день вместе собирали, а с утра я опять в поход.
   Сбор дикоросов закончился, началась заготовка фуража для фронта. Дед мне косу настроил, шестерочку, произведенную еще в царские времена. Тоненькая, легенькая и с короной: «Поставщик Двора Его Императорского Величества». Мне все интересно было, зачем царю коса? Сено косил что ли? Она и сейчас живая, под навесом. Со всем строем, как дед сделал. Назад полетим, надо будет забрать и весь остальной инструмент тоже. На Денсаре пригодится и мне приятно. Фураж сдали, ягоды грибы пошли – на них тоже план. Дед хоть и на деревяшке, но по лесу за ним не угонишься. Пока снег не выпал. А вот зимой он не ходок, особенно по насту и сугробам. Деревяшка проваливается, застревает, и на лыжи не встанешь. Так что лесозаготовки на мне оказались. И деляны для вырубок размечал, и сучки с поваленных деревьев обрубал. На лесозаготовках считай, все наши пацаны со школы были. Девочки в госпитале помогали да в поселке по хозяйству. И вот ведь весело было. И, главное, в школу ходить не надо. Весь первый год, как бессрочные каникулы воспринимался. Устанешь за день так, что до дома еле доползаешь, а утром опять на работу. И все равно счастлив – уроков не задали. Красота!
   На следующий год радость как-то поубавилась. А к концу войны ТАК В ШКОЛУ ЗАХОТЕЛОСЬ! Никогда бы ни подумал, что по школе скучать буду. Медаль мне на дали, но грамоту с часами вручили и в личное дело внесли. После семилетки с такими-то рекомендациями и опытом работы в техникум меня взяли, как родного, даже без экзаменов. После техникума сразу в армию. Там я на первых же стрельбах всех победил, кроме старшины Зармонова. Я потомственный лесник, а он охотник. Профессионал.
   Когда он демобилизовался, меня вместо него инструктором по стрельбе назначили. С отцом считай и в армии династия получилась. Местечко теплое, красота. Тут еще ротный помог. Старший лейтенант ГрибОк. ГрИбок, если честно, но звали все ГрибОк. Его в войну мой отец стрелять учил, вместе под Сталинград попали. Отец ему вроде как даже жизнь спас. Отец этого момента не помнил, но за время моей службы дважды в часть приезжал – навещал обоих. И мы разок к родителям скатались. Ротному капитана присвоили, мне старшего сержанта. Ротный под это дело мне отпуск выхлопотал, и мы вместе поехали. Он к нам потом еще несколько раз приезжал и один и с семьей. Хороший мужик. Жаль умер молодым совсем. Лет сорок пять ему было. Сердце хлоп и встало. Вроде на здоровье не жаловался никогда. Майор, медкомиссию каждый год проходил. На похороны мы с отцом вместе ездили.
   Что это я в автобиографическую повесть ударился? Короче, Митька, не знаю я кто такой Акимка. Но есть деловое предложение, давай туда скатаемся.
   - Не вопрос. Сейчас у соседа второй мотоцикл попрошу. С коляской туда не проехать. Ты в курсе. Ни чего, справишься? Не отвык еще?
   - Не надо мотоцикл. На нашей машинке скатаемся.
   - Лукич, она там не пройдет.
   - Пролетит. Ты с нами?
   - А можно?
   - Можно.

http://proza.ru/2024/12/28/783