там...

Перестал видеть глаз.
Перестал видеть глаз.
Скоро  он полностью откажет.
И его придется удалять, из-за инфекций, и заражения.
Интубировать, вырезать из лица, так говорят врачи в белых халатах.
Это последствия прошлой жизни.
Потому стал пить.
Чем больше пью, тем больше не видит глаз.
Тем поганее становиться настроение на душе.
Странная вещь, замкнутый круг, какой-то получается.
Пятно, пьянство, слепота, снова пьянство, еще большая слепота, еще больше пьянства, и странного, то ли загула то ли разгула по всей жизни.
Больше пьешь, больше не видишь, несмотря на все таблетки и глазные капли.
Которые прописал глазной врач, поэтому капаешь каждый день, каждый час, почти каждую прожитую минуту.
Через боль и мучения, хотя они все равно мало чем помогают.
А если не пьешь, то душа ноет и ноет от бесконечной тоски, ей нет конца и начала, она истекает содрогательной кровью от ужаса, от того, что не видит один глаз.
Ей почему то надо чтобы она смотрела двумя глазами, как раньше.
Но раньше, это раньше, так не бывает.
Я пытаюсь ее успокоить, но ей все равно.
Тогда я выпиваю стакан водки, разом.
Закусывая лишь одним воздухом.
Воздух, он еще бесплатный, а все остальное стало уже дорого.
Глазной протез, тоже будет стоит дорого.
Только зачем он мне, обойдусь повязкой.
Я больше не хочу выглядеть как все, обычные тела.
Такой черной, наверно украду эту материю.
Из одного модного магазина, торгующего швейными изделиями на заказ.
Я заходил в него ранее, приценивался, хотел заказать себе пальто на вырост.
Зайду, и там украду у всех на виду, мне то нужен только маленький отрез, в полметра длиной, или чуть меньше.
Зачем платить за бесполезное, всем остальным?
Все равно он излишний длиннющий отбросок, его отрезали от выкройки дамского платья, выкинут в мусорное ведро, а он мне еще пригодится.
Может в открытую попрошу, у одной молоденькой швеи-консультантки, тот никчемный отрезок материи.
Хотя нет, не так будет, лучше украду, по тихому, пока никто не видит.
— Красть нехорошо.
— Не по христиански. Не по заповедям из евангелия.
Кто-то говорит в ухо, наверно моя проснувшаяся совесть.
Она хочет оставаться чистой и безгрешной, как вот эти все люди вокруг.
— А украсть мой глаз? Это как? нормально по заповедям?
— Тогда я умываю руки. Бумеранг жизни, в действии, что заработал, то и получил
— Да, да, да, ты только и умеешь это делать: нудеть и спать, нудеть и спать.
Пью, снова, чтобы заглушить то чувство, когда ты становишься никому ненужный, заснула навсегда рассыпанная по крупицам совесть.
Душа успокаивается, потом начнет зачем-то бредить, или вспоминать забытые симфонии сыгранных где-то на улицах.
Ей потребуется, чтобы пошевелил пальцами, пробегаясь по бесшумным кнопкам, когда кто нибудь да услышит.
В мире, где никто никого не слышит.
Да наверно не видит, тоже.
Иногда я спрашиваю самого себя, эту всепрощающую душу, но  только не меня;
— Почему эти разные такие слова не пришли раньше.
— Ведь они приходят к другим людям, но только не ко мне.
— Зачем, они тебе?
— Наверно чтобы рассказать, как было тогда…