41 Арм дневник срочника СССР 4 часть 1 гл

Четвёртая часть

Глава первая 

Тайфун Ирвинг 1979 года — Мы идём у зимовью Берёзовое

1. Тайфун Ирвинг 1979 года

Надвигающийся шторм на побережье во время тайфуна, это непонятное поначалу зрелище кто этого не видел. Сначала на горизонте появляется казалось безобидная чёрная полоса, которая медленно приближается. Воздух как бы застыл на месте, наблюдается полное безветрие и состояние какое-то необычное. Хочется пить, становится душно, словно не хватает воздуха. Сам эпицентр надвигающегося тайфуна находится за многие десятки километров и его закрученную облачную спираль не видно. Нет и свистящего ветра и пока ещё всё спокойно, а гигантские волны это всего лишь посланники перед его появлением. 

Полоска на горизонте начинает расти в высоту, вдруг за ней появляется вторая полоса, скоро появляется третья, потом четвёртая и так далее. Птицы в срочном порядке улетают из простора Татарского пролива на материк, а сидящие на гнёздах, на скалах прекращают орать и замолкают, и наступает гнетущая тишина, все чего-то ждут. Мы стоим на высоком скалистом обрыве и тоже ждём, что же будет.

И вот перед нами широкая чёрная полоса начинает расти вверх и перед ней у поверхности воды огромными серебристыми косяками мечется рыба. Она обречена на выброс на скалы и камни где её скоро убьёт морская волна, остались считанные секунды до конца жизни. Рыба, застигнутая врасплох, выпрыгивает из воды и наверняка видит, в какую передрягу она попала и с ужасом падает обратно в воду. Рыба в своей бесполезности мечется, рассыпаясь из косяков, кто, куда и скоро взлетает к крайним скалам с обрушивающимися на них волнами, которые от кинетического удара убивают её, размазывая по шершавым стенам. А поскольку волнам деваться некуда от удара о скалы то они забираются по скальным уступам вверх, где закипают белой пеной из миллиардов пузырьков.

Удар волны о скалы сопровождается протяжным гулом, словно кто-то невидимый ударяет в огромный подводный колокол. На скалы из волн вылетают и акулы, случайно оказавшиеся у берега, они разбиваются об острые углы скал и, обливаясь собственной кровью, исчезают в смытой обратно воде. На подходе вторая волна выбрасывает зазевавшуюся акулу-лисицу, которая прыгает на огромных камнях и хлопает своим огромным хвостом по ещё не схлынувшей волне.

Даже смотреть с высоты каменного обрыва на надвигающуюся третью чёрную полосу жутко, но интересно когда находишься в безопасности. Стоять на берегу и чего-то ждать самое глупейшее занятие для одиночек храбрецов и конечно их ещё до начала шторма прогоняют в посёлок. Несколько жителей срочно эвакуирует свой домашний скот на горы. Во всяком случает, мне об этом рассказывали, местные жители не захотевшие рисковать своими животными, ведь передали же по радио, что приближается особо опасный тайфун. Тут поневоле будешь разумным трусом.

Солдатский туалет "типа сортира" стоящий на берегу в двух метрах от моря называемый нами в шутку Белым домом даже имел свой звёздно-полосатый флаг выполненный из простыни. В связи с чем появилось выражение - "Пойду в Капитолий на совещание!". Вторая или третья волна набирая мощь поднимала его и несла за пляж где он разваливался и расплывался отдельными досками по всей округе. После продолжительного шторма мы собирали доски разбитого Капитолия и добавляли другие в замен утраченных. И снова красили в белый цвет. Найденный флаг мы попытались снова водрузить на крышу но Назаров посчитал что это излишеством и приказал его убрать.

Большинство дворов были далеко от пляжа и им от штормящего моря ничего не угрожало. Даже пограничники отнеслись к беснующемуся шторму удивительно спокойно. Их он волновал в последнюю очередь и чего им волноваться, если их часть расположилась в конце поселковой долины далеко от береговой полосы.

А с вышки, что у них там находилась не то, что самого берега Татарского пролива даже продовольственного магазина не было видно. Да и с берега эту каланчу не было видно, одна показуха — мы охраняем государственную границу! Их наш замполит называл тунеядцами на нашей трудовой шее, потому что мы были у самого океана так сказать тет-а-тет, а они на попе у куницы. Так он мягко выражался.

Когда волна отбилась от скал, командир отправил меня собирать выброшенную  морем рыбу. Пока я только собирался сходить на берег там уже до меня под скалами побывал медведь, он располосовал погибшую акулу, сожрал её печень и ушёл. Волчок тоже отправился со мной к морю, пока я собирал в ведро рыбу, он учуял медведя и погнался за ним следом, отогнав косолапого на приличное расстояние, он вернулся. Потом забрался на высокий валун, и сидел как Акела,  охраняя меня. Чего я только не нашёл на мокром берегу, там были и крабы и осьминоги и рыба разная какую я и в жизни никогда не видывал.

Потрошённую медведем акулу я сбросил в воду, чтобы она на солнцепёке не начала смердить. Пришли ребята и отругали меня за то, что не дождался их и сбросил акулу. Оказалось, им нужна была её кожа и плавники с хвостом и зубами.
— В следующий раз зови нас. Зубы пойдут на ожерелье, кожа на унты, плавники и хвост на сувениры, — сказал Дьяченко.
— А мне череп нужен я его домой привезу, — заявил Пиго.

Волна разбивалась о скалы три дня, потом всё успокоилось, а после на пляже ничего уже не осталось кроме плавника принесённого волнами да пустые запечатанные пробками иностранные бутылки некоторые были с этикетками. Иногда море приносило всякие иностранные игрушки, оброненные с кораблей или с мытые волнами, которые были у нас на вес золота. Их можно было поменять на сигареты, которые нам в магазине почему-то не продавали. Потом выяснилось, что это была просьба нашего командира, что бы мы лишний раз не ходили самовольно в посёлок. И даже заказать их себе запрещалось, что было вообще бредом.
— Курите папиросы «Север», с вас довольно! — говорил Назаров.
— Вот же гнида, — шипели мы про него.

Скоро на камни погреться на солнце вылезли пятнистые тюлени ларги с кошачьими мордочками. Они были очень осторожными и близко не подпускали, но как только замечали, как кто-то из солдат бросал в воду мелкую рыбёшку тут же становились едва ли не ручными, они хватали рыбу и, перевернувшись на спинку тут же её поедали, покачиваясь на воде. Когда мы уходили они плыли, преследуя нас и жалобно мяукали.
В один из дней после тайфуна прапорщик Зверев сообщил мне пренеприятнейшую новость, которая меня так поразила, от чего я очень огорчился. Но всё по порядку.

Однажды ко мне в столовую пришёл сияющий прапорщик Зверев, и достав из кармана чекушку, и открыл её.
— Ну что выпьем за скорый отъезд? — спросил он.
— А вы куда-то уезжаете? — спросил я.
— Не я, а ты! Вижу, доволен! Тайга брат это свобода! Я бы тоже пошёл да Назаров не пускает зараза! — он разлил водку по стаканам на один глоток.
Я удивлённо уставился на него.
— А я ничего не знаю, что куда-то уезжаю, — ответил я.
— А я думал ты уже в курсе. Тайфун понимаешь, повалил в тайге телеграфные столбы, связь связисты восстанавливают, но с переменным успехом. На прорыв бросили солдат и гражданских специалистов, наш участок от Самарги до Нельмы, это примерно шестьдесят километров по берегу. А может, пойдут и до самой Луговой ты же там был, Пётр рассказывал, как нашёл там твою пилотку. И куда тебя чёрт понёс, там же медведей полон рот!
— Да прогулялся немного, — ответил я.
— А если до Гроссевичей, то все сто и не кашляй. Ну, ладно, будем.
Мы выпили.
— А надолго?
— Ну как работа пойдёт, может, до снежных мух ковыряться будете тайга же. Хотя если прикинуть, то до осени вы успеете, это же не забор от Британских морей строить. Между столбами есть всё-таки расстояние и не все надеюсь, их снесло. Но ты гляди там в оба это Сихотэ-Алинь, а не Хабаровский парк культуры и отдыха. И медведей там и тигров столько натолкано сцапают, не успеешь охнуть.
— Да ладно пугать-то!
— А я дело говорю, но знаешь, я бы на твоём месте повесился, — Виктор разлил всё, что осталось и, закусив жареной горбушей ушёл.

Вечером ко мне на кухню после ужина пришёл командир и сказал, чтобы я сдал кухню по описи и продуктам. Он сам назначит на моё место кого-нибудь из солдат. Я отворачивался от него, делая вид, что сильно занят, чтобы он не учуял запах спиртного.
— Пойдёшь в тайгу на восстановление телеграфной линии там у них повар себе ногу мне передали, порубил. Поработаешь у них. С тобой пойдёт… — он задумался.
— Кто пойдёт?..
— Коля пойдёт, ох, рвут меня на части! — он сердито налил себе чаю и выпил.
— Завтра придёт проводник, ты его знаешь тот старик, что с разбитым прикладом приходил на починку. Он вас отведёт в лагерь экспедиции на Беглянке. Смотри там у меня не напейся!
— А кто пьёт? — сделал я удивлённую гримасу.
— Вот только давай не будем гонять соболя, от тебя же за километр разит, что опять Зверев приходил?
— Да сам я, опять что-то желудок урчит, как бы дизентерии не случилось, — соврал я.
— Смотри у меня, устрою я тебе понос!

Это была армейская экспедиция по восстановлению телеграфной линии Владивосток - Совгавань после удара тайфуна 1979 года, куда меня отправил мой командир в качестве повара, по приказу вышестоящего начальника которому было наплевать, что на нашей точке тоже есть люди, и они тоже хотят есть.

По технической необходимости и естественно с материальной выгодой туда послали не гражданских строителей-плотников, а солдат как это часто бывало в то время. Посчитав, что своим разгильдяям надо срочно проветрить мозги отцы командиры послали в ту экспедицию всех, кто был замечен в каких-то дисциплинарных проступках, не тянувших ни на трёхдневную губу, ни тем более на дисбат. Но ради профилактики, по мнению командиров, эта экспедиция была как раз тем местом, где непутёвые мозги быстро начнут работать в правильном направлении.

И так послав туда своих хулиганов кому в казарме тесно, командиры избавлялись от головной боли, приближая долгожданный дембель для своих подчинённых думая, что с другими «отличниками в военной и политической подготовки» им будет полегче. Тем самым предполагая, что мошка даст им, как следует прикурить. Но, однако, вышло всё наоборот это солдаты давали прикурить каждой мошке по отдельности. На самом деле это оказалась вольница от армейских будней и большие приключения, которые я отразил в своём бесценном дневнике.

С нашего полка набралось не так много рабочей бесплатной силы, и было отдано распоряжение отправить в экспедицию всех так сказать непутёвых. От нашей точки лишними оказались я, и Коля Каргель, который был телеграфистом и тоже отпетым разгильдяем. То что меня отправляли было понятно, я иду на замену раненому повару, а вот почему послали Колю, было непонятно, хоть он и был разгильдяем, но всё же нужным телеграфистом, а их на нашей точке было всего двое и получалось, что второму придётся пахать за двоих. Но ослушаться своего начальника наш командир не мог, тем более что уже был однажды понижен в звании за выходку своих подчинённых ещё до моего призыва и сильно рвался обратно в капитаны и дорвался обратно. Ему на то время было тридцать пять лет, и понижение в звании не давало ему шансов дослужиться, до полковника. И он, перебрав всех подчинённых, скрепя сердцем отдал на съедение своего очень нужного телеграфиста.

Вся дрянь того положения была в том что на носу была осень в осенний призыв ещё никого в полк не привёз и народу на точках было впритык как мало. Молодой пополнение в это время сидело дома, и идти в армию добровольно вне сезона пока не помышляло. И с какой стати ему идти, когда лето, танцы в парке и друзья собутыльники под гитару.

Потом пришёл Тимаев давно просившийся на моё место я ему сдал продукты и показал поварскую книгу и ещё показал тетрадь, в которой было указано, сколько отмерять крупы на одного человека. Это я специально так сделал, чтобы не ошибиться в нормах. Оказывается он и сам всё прекрасно знал, что делать, но тетрадка ему была, как в помощь, чтобы он не перетранжирил продукты зря. Сделает много, солдаты не захотят добавки и перебор с продуктами, а если не хватит, то получит от командира по шее – чем думал, куда смотрел!

Пришёл Коля, вид растерянный сразу было видно, что весь наш поход на Самаргу ему в рог не упирался. Куда-то идти, а он и топор-то как следует, в руках не держал, ноги себе пару раз чуть не прорубил. И только соглашался на распиловку брёвен мне на дрова.
— Да какая на хрен Самарга до неё как до Луны! — возмущался Коля.
— Да не кипиши экспедиция уже на подходе, — сказал ему Пиго.
— Я слышал от Зверева, что надо всего-то до Неми дойти, а там и экспедиция будут,
— До Ними? — спросил Коля. — Это все пятьдесят километров туда чесать!
— Да нет, ближе я карту у Зверева видел, он сам мне показал, куда вы пойдёте, три-четыре сопки пройдёте, ну и речек столько же по проводам перепрыгните, — сказал Дьяченко.
— Ну, будешь у Серёги в помощниках, скажи там, что у тебя руки под рог заточены, — засмеялся Гизбрехт.

Коля, проходя мимо меня, повёл носом и, прищурившись, подмигнул, мол, пахнет водкой. А Пиго и так всё понял он сходил в кладовку, где стоял огнетушитель с готовой брагой, соснув из шланга, налил в кружки.
— Ну, за поход что ли! — сказал он, протягивая мне кружку.
Кружка была полная, и я половину вылил в стакан.
— Чего так?
— Завтра рано вставать.

Сдав Тимаеву дела, я стал готовиться, к завтрашнему походу. Положил в выданный вещь мешок зубную щётку и пасту, мыло в коробке, расчёску, полотенце, на замену трусы и майку. Трипутин принёс мне новые портянки. Каждый что-то отдал из своего, что мне, по их мнению, могло пригодиться в тайге. Даже Чадов, с которым я дружил, отдал мне два карандаша и новую тетрадь в клеточку.
— А это зачем? — спросил я.
— Дневник свой вести будешь, а в конце напишешь завещание. В тайге же не хоронят, бросят под камень, и бывай здоров.
Все засмеялись.
.
2. Мы идём у зимовью Берёзовое

На другой день командир мне сказал, чтобы я снял сапоги и надел, болотные резиновые сапоги.
— Так они левые, — удивился я.
— А у меня больше и нет, только вот эти нашёл. Ничего там тебе найдут пару. Потерпеть-то можно там близко только сопку перейти, — сказал командир.
Я удивился, как я пойду в левых.
— Проводника вашего зовут Василием.
— А отчество?
— А зачем? — ответил командир. — Проводник он и есть проводник, с него хватит.

Ну, делать нечего хоть левый сапог мне немного жал правую ногу, но идти я мог. Но меня давила досада, какая же сволочь наш командир точки. Отправляет своего солдата в левых сапогах, а мог бы и свои, отдать не раскис бы. Нас на другую сторону реки перевёз Трипутин вернее он сидел, а Коля грёб. Проводника мы встретили у магазина, где он нас уже поджидал.
— Ну что вас, что ли проводить? — спросил старик с ружьём он сидел в накомарнике на табурете принесённый кем-то, чтобы не стоять, ожидая продавца.
— Меня зовите Василием, — опережая мой вопрос как его зовут, ответил старик.
— А отчество? — спросил Коля.
Старик усмехнулся.
— Ну, а коли, вести себя хорошо будете, зовите дядя Вася, а то и дедом Василием. Что не пойдёт? Ну, тогда Василием Николаевичем так пойдёт?
— Пойдёт, — заулыбались мы.
— Ну и ладно, воды-то взяли с собой путешественники? Взяли или нет дорога буде у нас с подъёмами, а на горе суходол воды нет. Ну и дуб же у вас командир занозу ему под ребро.

Мы зашли к нему во двор, где он нам выдал по фляжке.
— Вода в роднике по пути наберёте. Да вот ещё что… — он зашёл в хату и пробыл в ней довольно долго.
Когда он вышел, в руках у него было два свёртка.
— Положите к себе да осторожней там продукты ваш-то жмот, вам в дорогу ничего не дал? Ну, я так и знал! Ох, не помрёт Петя своей смертью, где-нибудь его приласкают на узкой тропе.

Он подождал, пока мы уложим продукты в свои сидоры.
— Ну, всё что ли? Вот вам на дорожку, хрустите, соль-то она воду удерживает, — сказал он, доставая из небольшой кадушки стоящей на крыльце под навесом по большому огурцу.
— Ого, какой вкусный, — сказал Коля, уминая огурец.

Мы вышли со двора и, помахав его супруге, вышедшей  проводить мужа, двинулись по дороге в сторону аэродрома.
Пройдя метров триста, проводник шагнул в сторону, там была узкая тропа.
— Подрежем траверсом угол, — сказал он.
— А что мы подрезаем? — спросил Коля.
— Там дальше будет свороток на дорогу с подъёмом на сопку, там обычно на лошадях удобно подниматься, а мы её подрежем, — сказал Василий Николаевич.   

Когда мы одолели высокую сопку, перевалив через неё, старик заметил мои левые сапоги.
— А ты что повар, что же так и будешь в них ходить?
— Ничего мне ходить в них там далеко и не надо, я с собой тапочки взял, в лагере ходить, — ответил я.
— Тапочки это ты хорошо придумал, а командир твой дурень, — сказал старик. — Вот вернусь, я ему накостыляю по первое число!

Василий Николаевич оказался настоящий лесник он всё знал, всё видел и много рассказывал о лесной жизни. Показал нам дикий лук, которого мы набрали впрок на дорожку.
— Много не ешьте, задницу будет рвать на части, он же едкий и с ягодами не перебарщивайте, поносом изойдёте, можно ягодку одну-две для удовольствия, — подсказывал нам наш проводник.
— А как тут с рыбалкой? — спросил Коля.

Старик оживился и принялся вспоминать, как тут оно было раньше.
— Раньше-то бывало мы рекой, и кормились, река большая почитай целых 200 км. Какой только рыбы в ней не было горбуша, кета, сима, а сейчас про кунджи и мальму забудь. Всё японы выловили, заходили, как к себе домой. Тайменя мало стало. Высадятся, значит, японы, недалеко под туманом и идут лесом к реке, ставят сети, вытаскивают рыбу, пластают ножами, вытряхивают икру. Рыбу в ямы, а сами до берега, чтобы ночью под туманом уйти в море. Браконьеры! А сунься, пристрелят и к рыбе в яму. Придёт медведь разбираться не станет где рыба, а где человек завалит, как всё следует валежником, и ляжет ждать, пока тухлый душок не потянется.

А попробует человека то всё туши свечи и в тайгу ни ногой поймает, обнимет и начнёт рвать на куски. С человечины он ох как лют становится. В берлогу не ляжет, будет человека искать. Увидит и пойдёт караулить по тайге. Сядет охоник перекурить, а уже лежит со свёрнутой головой. И начнётся всё сначала, яма, тухлятина и ненависть к человеку.

Я раз чуть не попался к такому в лапы, хорошо заметил, что кто-то крадётся за мной, остановился я и за дерево, а как он со мной поравнялся, не чуя меня, тут я ему и всадил под лопатку два заряда подряд. Быстро сменил патроны и добил, чтобы значит наверняка. Иной раз такого бугая и двумя зарядами не взять побежит прятаться. С тигром ещё договорится, можно, понимает и уходит, а с людоедом не договоришься или он тебя или ты его. Так что держитесь возле меня, а то не успеешь моргнуть, схватит и айда в яму.

От слов старика мне стало как-то не по себе, да и Коля стал часто оглядываться. А старик идёт себе да посмеивается хитро над нами. На привале он сказал, что немного шутил, чтобы проверить на слабину.
— Сразу видно, что вы городские парни тайги боитесь. Я разведу костёр лягу спать и до утра, никто меня не тронет. Даже угли если чуть тёплые зверь меня обойдёт. А городской всю ночь будет ворочаться трястись от крика филина и утром как пьяный, а идти далеко. Не бойтесь, спать не будем, сегодня к ночи дойдём до главного лагеря, там майор мне спирта даст. Я там вас в обиду не дам я помню, как вы мне приклад по щепочкам собрали, крепче прежнего стал.

Старик погладил собранный на эпоксидной смоле приклад ружья, на котором ясно были видны все подогнанные щепочки.
— Хорошо сверлили для прутков, — показал он три отверстия в торце приклада. — Молодец прапорщик, не развалится. А ведь это я Виктору Волчка щенком отдал, бери, говорю, хороший кобель будет для охоты. Мы молодцы помогаем друг другу.

Так вот откуда у Зверева его Волчок! Значит, этот старик ему одал щенка, чтобы тот вырастил отличного промыслового пса.
— А далеко ли до Беглянки?— спросил я.
— До Самарги-то, да нет километров семьдесят, но мы так далеко не пойдём, ну чуть ближе может пятьдесят, к примеру, там посмотрим, может и заночуем. Беглянка — старое название реки Самарги, оно было раньше на старых картах, вам, что командир рази, не говорил? Вот человек посылает людей ни сапог, ни продуктов, куда, зачем? Идите люди добрые как овцы на заклание, а там разберётесь. И правильно, что с него сняли звёзды!
— А за что? — спросил Коля.
— За что прокурор знает, а я не прокурор, всё уши в остро чует моё сердце амба тут ходит, — отрезал старик и снял ружьё из-за спины.

Но я понял, что тигра здесь нет, просто мы ему надоели с расспросами. Надо было помолчать и послушать тайгу.
Мы перевалили нашу сопку на другую её сторону, где нам встретилась речка шириной около трёх метров глубиной до тридцати сантиметров с мелкими камешками на дне. Так скользить не пришлось, как это обычно бывает на крупных камнях. Вода была такая прозрачная, что я увидел стоящих неподалёку хариусов. Они внимательно следили за нами предполагая смываться при первой возможности. Они-то уж знают, что ожидать от этих людей, что стоят возле брода.

Василий Николаевич покряхтел и первым шагнул в воду. Мы последовали за ним, посматривая по сторонам, как это делал проводник. В общем, мы повторяли все его действия. Тем более что он уже нам говорил – делайте как я. В этом месте трава достигала нашего роста, и пришлось идти, вперёд раздвигая руками смыкавшиеся зелёные стебли за Василием Николаевичем.

Перейдя распадок, тропинка потянулась наверх по слону вдоль телефонных столбов. Провода между столбами от горячего солнца и от собственной тяжести провисли, о чём нам сказал Василий Николаевич и добавил, что когда будем идти с экспедицией обратно, ремонтники подтянут их заново.
— Там недалеко у речки большой дом ремонтников с балконом - Соня, на обратном пути посмотрите, а сейчас нам некогда его рассматривать дай бог до вечера успеть дойти, а то ночевать в лесу зябко. Туман упадёт, одежда будет влажной, — сказал Василий Николаевич.
— А если костёр развести? — спросил Коля.
— А какая разница со спины всё одно замокнешь, а то и амба погладит, — на последнем слове Василий Николаевич усмехнулся.
— Да ладно чего мы тигра будем бояться, их то здесь и нет совсем, это если возле Уссурийска гулять тогда ещё он встретится, — сказал Коля так, словно он был большой знаток в этом деле.
— Ну, дай-то бог, дай-то бог, — сказал, кивая с иронической усмешкой, Василий Николаевич.

Набирая высоту мы, резво ещё не ощущая усталости, следовали за быстрыми ногами проводника, отмечая его тренированность в этом плане. На вид ему было лет под семьдесят, а может и больше, а на самом деле как нам потом удалось выяснить, ему минуло всего-то сорок восемь лет. Это его так жизнь помотала во время двенадцатилетней летней отсидки, за случайное убийство милиционера во время преследования браконьеров. Ладно бы кто другой, а то милиционер-мальчишка, только недавно надевший погоны лейтенанта и решивший своевольно зайти в тыл к браконьерам, чтобы взять их на прицел с глупым криком, что они окружены.

Преследуемые браконьеры недолго думая открыли по нему стрельбу, ну и спровоцировали Василия Николаевича. Он-то подумал, что стреляют в него и стал стрелять в ответ. А тут милиционер побежал в атаку, и пуля попала ему в голову, словно Василий Николаевич специально его выцеливал. Браконьеры, видя такое дело, сами пришли в сельсовет и сообщили, что это лесник убил милиционера, а он тут ни приделах. В общем, несмотря на сообщение браконьеров, которые подтвердили, что милиционер сам попал под случайный выстрел, Василия Николаевича всё-таки осудили на двенадцать лет, которые он отсидел от звонка до звонка. Обретя свободу, он сменил место жительство на жизнь в посёлке рыбаков, сначала работал на Нельминском рыбном комбинате, а потом когда тот закрылся, перешёл на вольную жизнь охотника.

Руки Василия Николаевича сохранили отпечаток от топора во время рубки сосен на лесоповалах Хабаровского края, на всю жизнь, превратив ладони в толстые мозоли. На новом месте зная про случайный выстрел никто его, не корил, наоборот помогли с жильём да ещё склоняли к прежней работе лесника, но Василий Николаевич не соглашался. Хватило, говорил он, двенадцати лет принудительного лесничества, больше не хочу. Пусть ваш Горшков как вернётся, приступает вместо меня. А Горшков тоже сидел за такую же статью, но уже за то, что специально стрелял в милиционера, так как отстреливался, будучи браконьером. За это убийство ему дали всего десять лет. Но всё равно говорил Василий Николаевич ему мало дали за его случайное убийство, потому что погубленная жизнь человека ничто с двенадцатью годами лагерной жизни. Он-то своё отсидит, а тот убитый им милиционер так и останется лежать в могиле.

.
Продолжение следует...
.
431 стр. ворд  5А книжная, абзацы