Ночь перед Рождеством. Петроград. Декабрь 1917

НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ. ПЕТРОГРАД. ДЕКАБРЬ 1917 ГОД

Я сижу в тёплой светлой 3-х комнатной квартире на пятом этаже 9-ти этажного прочного жилого многоквартирного дома. Его стены пронизаны металлическим каркасом погружённым в смесь бетона и гальки. Аккуратный чистый подъезд. Светло-жёлтые от краски стены, белые от краски потолки, стеклопакеты в оконных проёмах, деревянные лакированные перила. Лифт довезёт меня до любого этажа. Умная система освещения - датчики реагируют на тепло, громкие звуки и активное движение, включая светодиодные маломощные, но яркие лампы только там, где есть человек. В квартире кафельный пол под цвет нефрита, натяжные потолки, многочисленные светильники. Кран открыл - холодная, горячая разной теплоты чистейшая вода заходит в квартиру. Налил в стакан и выпил! Канализация - не нужно заботиться о помоях, не нужно бегать в туалет на улицу! Газовая плита с электророзжигом - нажал на кнопку, повернул рычаг и ставить на огонь кастрюлю, скороварку, сковороду, ковшик, чайник, турку - всё, что душа попросит! Электрический холодильник продукты сохраняет и замораживает! Стеклопакеты в оконных проёмах - за окном мороз лютый, а дома лето! Окна живыми растениями в горшочках украшены - к Рождеству хойя зацветёт. Цветочки в бутонах как знак качества по форме, а распущенные на звёздочки похожи. Эти ароматные звёздочки в соцветия зонтики собраны и недели две будут куст украшать. А потом другие подрастут и распустятся. Вот и сейчас есть несколько соцветий! Такое неприхотливое ампельное растение. Листочки толстенькие мелкие - в них вода запасается. Поэтому растение редко поливать можно - 1 раз в две недели. Корешки маленькие и тоже толстенькие. Зелёная масса объёмная, а горшочек маленький в кашпо вставлен и на гардину за крючок подвешен. Если листочки эти подвянут - не страшно. Полил хорошенько и растение оживает. На обед борщ с большим количеством куриного мяса. Дома стая кошечек проживает. Все домочадцы сытые и спокойные.

Во двор выходишь из подъезда через светло-серую металлическую дверь с остеклением, а там красота! Листопадные деревья листву сбросили в снежные кружева оделись. Мусорные контейнеры в ячейки спрятаны под крышей, как в домине стоят вдалеке от подъездов и детских площадок. Вороны, грачи, галки, голубки, воробьишки и синицы - зимующие дворовые птицы. Автомобили стоят разноцветные, эффектные по форме, чистенькие. За домом асфальтированная дорога. Красные автобусы, зелёные троллейбусы, КАМазы и фуры, легковые автомобили всевозможных марок и расцветок, грузовые автомобили мчаться, притормаживая перед светофорами. По ночам по этим дорогам снегоуборочная техника проходит, снег сгребает и щётками подчищает. По пешеходным переходам на зелёный свет светофора аккуратно одетые в разноцветные одежды и обувь разнообразных фасонов и стилей люди разного возраста дорогу в шесть полос переходят. Магазины с продуктами, хозтоварами, канцелярией, стройматериалами, цветами, одеждой и обувью, пекарни с кафетериями, пункты выдачи товаров, заказанных в интернет магазинах, парикмахерские, аптеки, ветклиника, остановки общественного транспорта - всё по соседству с домом с разных сторон расположено. Школы, гимназии, детские сады - всё в минутной доступности от дома, Библиотека, музыкальная школа, ... Сколько ещё вокруг благ! А накануне Новогодних праздников квартиры, магазины с продуктами, хозтоварами, канцелярией, стройматериалами, цветами, одеждой и обувью, пекарни с кафетериями, пункты выдачи товаров, заказанных в интернет магазинах, парикмахерские, аптеки, ветклиника, остановки общественного транспорта, красные автобумы, зелёные троллейбусы, дворы,библиотека, школы, гимназия, детские сады... - всё преображается! Иллюминация, мишура, дождик, снежинки, ёлки, Деды морозы, Снегурочки, гномики, Санта-Клаусы... Люди с радостными лицами... 

Чего стоило нашим предкам добиться для нас, людей русских, этого светлого будущего?! Вспомним! Ночь 24-25 декабря 1917 года. Петроград. Ночь перед Рождеством. В этом мне поможет книга, списанная библиотекой Казанского (Приволжского) федерального университета, которую я нашла на открытой книжной полке и взяла себе.

На страницах книги:  Драбкина Е.Я. Чёрные сухари. Повесть о ненаписанной книге. Москва: Советский писатель, 1962. 560 с.

ОТ АВТОРА

Мне выпало счастье быть свидетельницей событий необыкновенных. Я знала людей, чьи имена и деяния навеки вошли в историю человечества.

Этим людям, этим событиям посвящены рассказы книги, предлагаемой вниманию читателя. Главная цель моя — передать дух великой эпохи, о которой идет речь.

Рассказывая о времени, я вынуждена как-то говорить и о себе. Поэтому я считаю своим долгом предупредить читателя, что моя роль во всех описываемых событиях была самой скромной — не только потому, что я была в то время очень молода, но и потому, что я сделала для Победы революции значительно меньше, чем многие мои сверстники.

КОТЕЛОК. "НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ"

В тот вечер мы впервые собрались в реквизированном нами для Союза рабочей молодежи помещении игорного дома, неподалеку от Лиговки. Как я теперь понимаю, это был гнусный притон, пропахший пылью и старыми винными бутылками. Но тогда его облепленный позолотой зал, в котором мы решили устроить клуб, и красная бархатная отделка отдельных кабинетов казались нам прекрасными.

Мы сидели в угловой комнате второго этажа. У окна темнел пулемет, винтовки мы держали между колен. Шел страстный спор о том, будет ли при коммунизме существовать любовь.

Большинство склонялось к мнению Моньки Шавера, что при коммунизме люди будут жить высокими общественными интересами и для такого мелкого чувства, как любовь одного мужчины к одной женщине и одной женщины к одному мужчине, там места не будет. Только Саша Лобанов, хмуро глядя перед собой, упорно повторял: «Не может быть, чтобы коммунизм — и без любви. Не может…» Но это, конечно, потому, что сам он был влюблен в Олю Маркову.

Вдруг тяжелая бархатная портьера откинулась. Ветер качнул люстру, и тысячи огней заплясали среди трещин пробитого пулей зеркала.
В двери стоял Леня Петровский. Шапка его была сдвинута на затылок, шинель расстегнута.

— Товарищи! — сказал Леня. — Нас вызывают в Чека. Немедленно… На всю ночь…

Монька вскочил, опрокинул стул, уронил винтовку.

— Эх, рассыпался горох по белой тарелке, — насмешливо сказал Федя Шадуров, затягивая ремень с подсумком.

Как и всегда, Федя был подчеркнуто спокоен. Впрочем, в его возрасте — ему уже стукнуло двадцать! — оно и понятно.

— Пошли, ребята!.. Леня!

Но Леня спал, неудобно прислонившись к пухлому гипсовому амуру. Правой рукой он сжимал кобуру с наганом, левая висела бессильной плетью.

— Ленька, проснись!

— Мама, минутку, только минуточку…

— Ишь ты, соски захотел… А ну, просыпайся, леший!

На лестнице мы построились цепочкой, как ходили обычно по городу: впереди Леня, замыкал Федя, я — посредине. Пулемет с двумя пулеметчиками остался в клубе, остальное наше оружие, включая поломанные револьверы-«бульдожки», было при нас.

— Только, чур, ни с кем не связываться, — предупредил Леня.

Поземка струйками несла снег, завихривалась водоворотами. Фонари не горели. Высоко в небе, между редкими зимними тучами, прыгала маленькая луна. А тут внизу, по Лиговке, по Невскому, черным по черному ползла и ворочалась густая бесформенная толпа.

Мы шли по кромке тротуара, и ненависть клокотала у нас в душе. Вся грязь большого города сползлась сюда — вот она, рядом с нами: спекулянты, царские офицеры, мародеры, проститутки, бандиты, переодетые юнкера.

До нас доносились выкрики, взлетавшие над гулом толпы, как брызги над пеной прибоя:

— Все на дым!..

— Эй, борода!..

— Каледин придет… Каледин покажет…

— Вечерняя газета «Биржевые ведомости»!

— Ни маслица, ни бублика, поздравьте нас с республикой!

— Журнал «Трепач»! Газета «Вечерний час»!

— Гляди на голенище, гляди, какое голенище…

— Серость… Темнота… Хамы…

— Пожалуйте царскими, керенок не берем…

— Газета «Славия»! Газета «Славия»!

Порой случайный луч света, отброшенный карманным фонариком или раскрытой дверью кинотеатра, выхватывал из этой ползущей смутной тьмы отдельные кадры: долговязого офицера в кавалерийской шинели со споротыми погонами; барственную поступь господина из бывших; торгующую газетами дамочку в каракулевом манто; настороженную спину карманника; протянутый поперек Невского бьющийся на ветру кумачовый плакат: «Вся власть Учредительному собранию!»

— Расшевелились, гады, — сквозь зубы сказал Федя Шадуров. — Прямо как нечистая сила в ночь перед рождеством.

В эту ночь в Петроградскую Чрезвычайную комиссию вызвали около двухсот красногвардейцев из всех районов города. Собирались в огромной пустой комнате, где не было ничего, кроме стола и скатанных ковров, уложенных вдоль стен.

Ровно в одиннадцать, минута в минуту, вошел Дзержинский, весь как натянутая струна.

— Начинаем, — сказал он. — Времени у нас очень мало. Товарищи! Нам известно, что в Петрограде существует крупная контрреволюционная организация. Несколько раз нам удавалось напасть на ведущие к ней нити, но эти нити неизменно терялись в иностранных посольствах. Два дня назад к нам пришел солдат, фамилию которого я пока не назову, и сообщил, что некто, в прошлом монархист, а теперь правый эсер, член «Комитета георгиевских кавалеров», предложил ему захватить или убить товарища Ленина, пообещав за это двадцать тысяч рублей.

По заявлению солдата были произведены обыски и аресты. При обыске найдено письмо, раскрывающее организацию, задача которой — подготовить вооруженное монархическое восстание в Петрограде. Найдена записная книжка с адресами заговорщиков. Их основное ядро составляют офицеры, группирующиеся в организациях «Белый крест», «Военная лига», «Союз белого орла», «Лига личного примера». Они вербуют сообщников, создали запасы оружия, поддерживают связь с Доном. По их сигналу должен быть подняв мятеж, захвачен Смольный, убит товарищ Ленин, социалистическая революция утоплена в крови.

Товарищи! Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Если мы не отрубим голову контрреволюции, это будет стоить нам нашей собственной головы.

Сегодня ночью, товарищи, мы проводим ликвидацию контрреволюционного отребья и призвали вас на помощь…

Полчаса спустя мы уже мчались в сумасшедшем грузовике куда-то в конец Каменноостровского. Мимо, мимо летели дома, столбы, мосты, перекрестки. Сердце охвачено было каким-то лихим чувством, в котором перемешивались и радость и страх. Чуточку царапало воспоминание о том, как командир нашей группы, пожилой рабочий Кузьмичев, сказал: «Товарищ Дзержинский, ну куда же ты мне этих пацанов желторотых даешь?», и хотелось совершить необыкновенный подвиг, и мерещились таинственные подвалы и пещеры, которые сейчас раскроются перед нами.

Но раскрылась не пещера, а обыкновенная дверь с черного хода барского дома. Вошли. Людская. На полу вповалку спала мужская прислуга. Женская прислуга, также вповалку, спала на кроватях за вылинявшей ситцевой занавеской.

Моня и Федя заняли оба выхода — на лестницу и в комнату. «Именем пролетарской революции…»— сказал Кузьмичев, предъявляя ордер на обыск и арест гражданина бывшего графа Воронцова, а также на обыск и — по результатам — арест его жены, гражданки бывшей графини Воронцовой.

На улицах кругом нас проступил испуг. Седой усатый старик трясущимися руками натягивал камзол.

— Это называется старший дворецкий, — шепотом пояснила я, как самая образованная из всех наших насчет аристократических обычаев.

Леня нес зажженный фонарь. Мы шли по запутанным душным коридорам, цепляясь винтовками за замки и запоры, мимо барской кухни с кафельными стенами, мимо бесчисленных кладовых; прошли одну дверь, вторую, третью — и вдруг, словно в сказке, попали в иной мир.

Наши ноги утопали в чем-то мягком и глубоком, будто мох в старом хвойном лесу. Мы вдыхали воздух, напоенный ароматом. Через распахнутые двери мы видели высокие комнаты с окнами, затянутыми парчовыми занавесями, матовой блеск красного дерева, рамы потемневших старинных картин, зеркала, ковры.

Наконец мы подошли к спальне. В нее вела закрытая портьерой двойная дверь, перед которой, скорчившись в кресле, спала камеристка. Она уже проснулась и встретила нас волчьим взглядом.

— Разбудите барыню и барина, — сказал дворецкий. Он произнес эти слова с таким страхом, словно речь шла о том, чтобы взорвать дом.

— И не подумаю! — закричала камеристка. — Хамы, жиды, мужичье, разбойники!

Кузьмичев потемнел от гнева.

Елизавета Яковлевна Драбкина, 1956-1961 гг.

__________________

С Рождеством и с Новым годом, дорогой читатель!

На контрасте, описанный жизни на кануне Рождества в 2024 году и в 1917 году, становиться более заметной роль тех самоотверженных, неприхотливых, непродажных людей - патриотов, которые отчаянно боролись за наше будущее с разнообразными сортами грязи и морально-нравственной, и в буквальном смысле слова.

Прошло более ста лет, но всё те же враги только под другими именами - продажные за доллары государственные деятели под опекой иностранных посольств... Всё та же борьба за человеческое достоинство. Всё те же мечты - за светлое будущее людей на всей территории России! За мирное небо над головой!

Светлана Федорова, Казань, 29 декабря 2024 г.