Ода деревам. Часть вторая

Фото автора

Деревья даже в сказках приглашают: «А вот отведай моего кислого яблочка, тогда и скажу». Меня они приглашали не только войти внутри, хотя бы и мысленно, но и звали в полёт. Есть такое место в лесу, около которого я прожила почти тридцать лет. Там сосны, высаженные рядами, образуют то, что я зову Сосновой Аллеей Полётов. Достаточно было хоть раз, разбежавшись по ней, раскинуть руки-крылья и представить, что я взлетаю, как в памяти тела и души надолго запечатлелся и вид аллеи сверху, и прикосновения сосновых веток, и теплый душистый ветер в лицо. Когда мне нужно поднять свой дух, достаточно лишь несколько раз «пролететь» меж моих сосен, и сразу становится легче дышать.

Деревья не только приглашают, но и зовут.
Однажды мне было плохо, я болела. Не могла найти себе места нигде. И тут я спросила себя: что тебе нужно, чтобы остановиться и собрать все растерянные, раздаренные, разрозненные части своей души воедино?
Покой, ответила я.

Дома его не обрести. Снизу смеются, справа ругаются, сверху топают, слева сверлят. Вавилон!  Никак не получается включить гармонию ангелов и отключить какофонию хаоса. «Как снаружи – так внутри» – вечный закон. Если мне нужен внутренний покой, можно поработать с внешними пространствами, и все изменится. Так я отправилась на поиски того места, которое меня исцелит.

Старательно притворяясь всеми древними индейцами сразу, я ходила по лесу и думала. Мне представлялось, что мое тело, как в книжках пишут, такое мудрое, само приведет меня к месту абсолютного счастья. Это было главной ошибкой делания – думать. Ничего не получалось. Я почти занервничала, и, наконец, разрешила себе разозлиться, отвязаться от результата. Просто хожу. Не получится – домой поверну.

Закрыв глаза, я решила двигаться наобум до тех пор, пока мои руки ни скажут: здесь! Упаду? И ладно! Стукнусь? Переживем! Главное – не врать себе. Мои пальца ощупывали стволы деревьев один за другим. Наконец, я оказалась среди какой-то группы деревьев: слева – три ствола, растущих почти от одного корня, справа – два дерева на расстоянии полуметра друг от друга. Пальцам было приятно. Я открыла глаза – и рассмеялась!

Как?
Как могло так получиться, что память тела сильнее разума? Или она – главная его часть? П

По периметру кружили молодые американские клены, как на подбор! Меня озарило. Среди деревьев, которые росли во дворе моего детства, были не только американские клены, но также тополя и ясени. Почему же я нашла (меня нашли?) именно американские клены? Вспомнилось, что именно под американским кленом в дальнем углу двора у самого забора, между корнями, я в свои шесть лет закопала свой «секрет» – маленькое зеленое бутылочное стеклышко, кусочек плоского красного стекла (драгоценность!), золотце от шоколадки и стеклянный шарик, внутри которого всегда было много непредсказуемых картинок. Вы знаете, девочки любят секреты. А собрать свой и спрятать его так, чтобы никто не видел, – это отдельный мистический и весьма могущественный ритуал.

Записывая свои сны изо дня в день, спустя годы я обнаружила занятную закономерность. Когда во сне я оказываюсь около дерева, где был захоронен «секрет», ко мне приходит ощущение редкой силы. В этом же месте во сне я часто летаю. И это – счастье!

Про наши дворовые ясени – отдельная песня.
Они росли прямо в центре двора и были высажены в одну линию на расстоянии около полутора метров друг от друга. Их было пять. В сравнении с напористыми тополями и слегка отстраненными американскими кленами, ясени мною воспринимались как союз изящества и интеллигентности. Их листики имели изысканно-продолговатую форму, а крылатки были более утонченными, чем у клена.

Мы делали из них самолетики, протыкая одну крылатку другой. Иногда я набирала полные пригоршни крылаток, выходила на балкон или залезала на чердак нашего двухэтажного дома и сбрасывала оттуда этот живой зеленый дождь. Крылатки вращались и что-то творили с душой: она в непрестанном вращении устремлялась за ними, участвуя в вечном, но таком коротком танце.

Из игр с ясенями больше всего нравились «завитушки»: ты бегаешь зигзагами меж стволов, держась за них руками – то правой, то левой, и ткешь радость своего присутствия в их компании. Они меня понимали. И принимали.

– Куда ты лезешь? Ты же девочка! – с противным недовольством кричала матушка, когда видела, как я карабкаюсь на дерево. Она не знала – просто у нее не было такого опыта – насколько странные и удивительные ощущения возникают в теле, какие неожиданные мысли и эмоции захлестывают тебя, когда ты оторван от земли, сидишь на дереве. Как я понимаю птиц! Ты – земной, но не на земле; ты и небесной природы, но не в небесах пока.
Деревья – посредники.

У меня в детстве была «своя» липа. Она стояла в начале нашего переулка у самого пересечения двух дорог – асфальтовой и железной. По первой ехали машины, а по тротуарам на завод и обратно спешили люди. По железной дороге громыхали товарняки и позвякивали пассажирские составы.

Липа была огромная и раскидистая. Взбираться на нее труда не составляло, так как из ствола торчало много надежных и частых сучков и веток. Я всегда брала с собой покушать, потому что имела обыкновение сидеть на липе два-три часа. Меня никто не видел – я видела всех.

Лучше запаха цветущей липы для меня ничего не было. Я собирала ее цветки и несла домой, потому что их ароматный чай не мог своей свежестью сравниться ни с чем. Когда липа отцветала, когда созревали орешки, я ела их, раскусывая плотную коричневатую коробочку.

Липа была щедрой. Я «слышала» (или придумывала?) разговоры ее листьев и, раскрыв рот, замирала перед нею поздней осенью, потому что не была способна единым взглядом охватить и вместить в себя всю сложность узора вдруг открывшихся миру ветвей. А зимой, когда после снегопада липа превращалась в жилище сказочных снеговых существ, наступало время фантазий: липа учила меня сочинять.

Кроме того, деревья меня также обучали различению. Когда достаточно часто прикасаешься к их стволам не глядя, вскоре без труда сможешь узнать, что за дерево стоит перед тобою. Гладкая тонкая прохлада рябины, плотная шероховатость дуба, легкая бумажность загорелого тела сосны… И листва звенит у всех по-разному. Людям просто некогда прислушаться. Они-то и себя самих редко слышат.

Деревья говорят нам многое о многом и постоянно. Однажды в Москве, в парке недалеко от Ботанического сада мне стал понятен один из смыслов выражения «И по плодам их узнаете их». Я присела отдохнуть на лавочку, расположившуюся на бетонном пятачке среди деревьев. Одно дерево оказалось яблоней, густо усыпанной почти созревшими розоватыми яблочками.

Вначале я сидела на лавочке под ракитой и любовалась яблоками. Вскоре солнце добралось до меня. Стало жарко, и пришлось перебраться под яблоню. В секунду что-то во мне изменилось – возникло новое ощущение, но вначале я не поняла, с чем оно связано. Решив провести эксперимент, я снова пересела на лавочку под ракиту, а затем – обратно под яблоню.

Мое тело чувствовало яблоки! Это ощущение пришло в виде наполненности и удовлетворения, многозначности и обещания; плотного, как стекло, света. Сознание, ошалевшее от радости, носилось, перескакивая с одного яблока на другое, и каждое из них было особой нотой, частью общей симфонии, читаемой с листа, с нотного стана ветвей и веточек.

Возможно, тому, как мое тело реагировало на яблоки, есть причина, подумала я.

В детстве, все годы до восьми лет, каждое лето я проводила у бабушки в деревне. У нас было два сада. Сразу за хатой  располагался один, а неподалеку, за яром, на холме – другой. В первом, за огородами, росли вишневые деревья, а за ними все свободное пространство занимали яблони.

В верхнем саду росли только яблони, с которых почти всегда собирали обильный урожай. В центре сада из веток и травы был собран курень – невысокий шалашик, в который на время загружались яблоки и где иногда прятался от ночной прохлады сторож. Забравшись в курень, ты сразу оказывался лежащим на яблоках.

Они перекатывались под спиной; в них можно было уткнуться лицом и вдоволь напитаться ароматом антоновки, грушевки и коричневки.  А можно было тайком от бабушки понадкусывать столько, сколько захочешь, – все равно их порежут на сухофрукты.

Когда же на деревьях не остается ни плодов, ни листьев, они являют миру свои лица.
– У меня такая радость, – поделилась я с приятельницей, которую повстречала по дороге домой. – Я стала различать лица деревьев.
Думала ли я ее удивить? Хотела ли показать, какая я особенная?
Она только улыбнулась в ответ:
– А я их давно уже вижу…

Недаром во многих культурах и эзотерических практиках в моменты кризиса, на пике печали людям советовали как можно чаще смотреть на деревья. Когда я стала видеть их лица, то уже дождаться не могла наступления осени, чтобы фотографировать и фотографировать дерева – выражения их лиц. Жить приходилось с ощущением неизъяснимого наслаждения от созерцания совершенства и с чувством растерянности от того, что не находишь ответа на вопрос: почему же ты этого раньше не видел?

Постепенно у меня среди деревьев в городе появились свои любимчики, добрые друзья, наставники и даже родственники. Например, аллейка-тополейка в микрорайоне – изящная композиция кипарисовых тополей, образующая стены коридора, по которому так радостно бежать вприпрыжку; неординарная кокетка-ива около магазина «Апельсин», с ее короткой стрижкой, столь нетипичной для плакучих ив. Эта – не плакала, а играла с ветром.

Два стража-каштана у начала бульвара Победы. Я, проходя между ними, всегда чинно здороваюсь и представляю, как эти древние рыцари, опершись на мечи, благородно кивают мне в ответ головами. Всех не перечислить и не описать. Интересно, а что они рассказывают друг другу обо мне?

Деревья не только говорят, но и видят – не сомневаюсь. У меня до сих пор хранится фотография тополя, который рос в небольшом придорожном парке у самого начала моста в центре города. Рисунок на коре дерева сложился так, что можно было четко различить совершенно человеческий глаз. Каждый раз, в течение многих лет, проходя мимо, я ему по-дружески подмигивала.

Мне как-то даже довелось испытать на себе, на своем теле то, о чем говорю: деревья за нами наблюдают. Случилось это, когда я отдыхала в университетском профилактории. Ко мне неожиданно приехал мой возлюбленный. Примчался из другого города, расшевелил мою матушку, разузнал адрес – и приехал. Признаться, я была в шоке. Любовь – любовью, а отдых – отдыхом.

Мы встретились на остановке автобуса и обратно к моему домику пошли через лес. Неожиданно он увлек меня в сторону от тропинки, к плотной стене деревьев и кустов, и… все произошло так быстро.
Я уже давно простила себя за то, что пошла у него на поводу, но ощущение того, что деревья все это видели, осталось.
 
Многие бы сказали: «Как он ее любит!». Я бы сказала: «Постой! А меня ты спросил?». Деревья бы сказали: «Ну, дела… Нагрязнили…». И в самом деле, у меня сохранилось острое послевкусие уксуса, а не доброго вина. И еще я поняла, что деревья уважаю больше, нежели того, кого годы и годы называла любимым.
Возможно, так и должно быть: любимые приходят и уходят, а деревья остаются.
И все помнят.