жизнь прожить гл 41 Новые события в лагере

Гл 41                НОВЫЕ СОБЫТИЯ В ЛАГЕРЕ                05. 45г.
Ночь прошла спокойно- Иван Пантелеевич поджал ноги, боль слегка утихла и усталость сделала свое дело- незаметно провалился в сон. Спал, до утра не просыпаясь, только под утро слегка защемило. Иван Пантелеевич вспомнил, это было на фронте, когда, как бы, для профилактики, по подсказке сержанта из медсанчасти, он стал пить по утрам около  стакана теплой воды. Сразу улучшения состояния не наступало, но слегка боль глушило. Решил, а что если попробовать сейчас- оно, ведь, ни чего не стоит? Встал с нар, сунул мятую кружку в бак в углу- только, загремел о дно- емкость оказалась пустой. Дневальным не подсказали, а они, наверное из- за усталости, бак не заполнили .
      Иван Пантелеевич, словно не доверяя себе самому, заглянул во внутрь- ни капли. Ухмыльнулся и шепнул себе же: «Это называется- не повезло.» И вдруг он показался себе таким уродливо- крошечным, ничтожным существом, и стало противно и позорно за себя- со всем смирился. Он же никогда не был нищим, попрошайкой, а тут оказался совсем безруким, жалким. Как, только что, родившийся, мокрый теленок.
Сзади подошел рослый зэк и толкнул его в бок:
Стр. 103
-Что там, воды что ли нет?- Повернулся в сторону входной двери и без всяких сантиментов заорал- Дневальные! Вы что, с- суки, наглеете, где вода?
Эти слова для Ивана Пантелеевича прозвучали как выстрел, как сигнал. Он не стал ждать окончания разбирательства, ушел, и сел на свою койку. Но теперь его волновала не боль в желудке- новая мысль его пронзила насквозь- у него куда- то делась смелость, как растворилась. Оказывается он настолько ушел под прикрытие- «под юбку» Сергея, что в его отсутствие оказался беспомощным. И подумалось- ну, приказы, не задавать вопросы, ну, приказы, не ходить поодиночке- да черт же, с ними, с их, идиотскими, приказами- все равно, хоть так, хоть по- иному, подыхать. Надо просто спросить у охранника разрешения, чтоб подойти к старику- повару, ну, не побег же, это, в конце- то концов.
Время утренней поверки и построения, до завтрака, теперь, для Ивана Пантелеевича, тянулось невероятно долго. Он, с особым нетерпением заправлял постель, с каким- то приподнятым настроением, играясь, словно на зарядке, в военной учебке, поднимал руки на шмоне. На удивление, даже боль в желудке стала затихать. А может, он, просто, перестал ее замечать. И когда на поверке, назвали его номер, он отозвался, как самому ему показалось, даже весело. Дежурный по лагерю, и тот оторвал, на секунду, глаза от списка и взглянул на него. И наконец, последние шаги до столовой и команда:
-Первая шеренга, по двое- пошли.
Проходя от двери, Иван Пантелеевич успел заглянуть в крайнее окно, на раздатке- повар на месте. Подойдя к столу, уже заставленному дежурными едой, молча, взял пустую кружку, подготовленную для чая, и смело подошел к конвоиру:
-Я на секунду,  воды наберу.  В бараке бак пустой.
Ничего не говоря, солдат сглотнул слюну, зачем- то оглянулся, и на удивление, кивнул в сторону раздаточной. Иван Пантелеевич спокойно прошел до окна, будто делал это регулярно, и пригнувшись, подозвал повара. И только тут он почувствовал необыкновенное волнение. Но усилием воли, подавив его, спросил:
-Вы не могли бы приготовить еще отвару, который давали Коротееву.
-Тебе? Сделаю, завтра утром.- тихо ответил повар и одновременно взял у него кружку- чего, воды?- А это уже громко. Зачерпнул с полкружки и отдал Ивану Пантелеевичу. Когда проходил мимо охранника, тот поманил пальцем и заглянул в кружку. И так же, молча, показал глазами на место. Иван Пантелеевич уже на ходу остановился и выпил воду. Для него самого это была неслыханная наглость- ведь только вчера совершен побег, но никто, в том числе и охранники, не сделали ему замечание. Когда сел на свое незанятое место- не поверил самому себе- еще сегодня утром об этом можно было лишь мечтать, но вот сейчас он сделал беспрепятственно первый шаг, смелый, даже вызывающий. Хотя, завтра, еще надо сделать второй, без которого сегодняшний- ничто. И все- таки. Можно поверить в себя. Значит, его заметили, оценили и доверяют. Однако, не надо задирать нос, завтра по нему могут запросто щелкнуть так, что не скоро одумаешься. Иван Пантелеевич работал ложкой и совсем забыл про желудок- рассуждения о своем «геройстве» затмили все, в том числе и болезнь. Вскоре боль все- таки пришла, но теперь Иван Пантелеевич встретил ее почти с ухмылкой. Вот теперь- то над ней он мог не поиздеваться, но хотя бы посмеяться- сегодня он был выше себя на голову. А то и на две.
Весь день ему хотелось быть «прилежным умником», он не узнавал себя- работа спорилась как никогда, хотелось себя даже похвалить. И только к концу дня, когда уставший, он присел на поваленный ствол, конвоир слегка рыкнул на него. Иван Пантелеевич в легком недоумении вздохнул и сказал сам себе: «И тут, на удивление не гавкнул, хотя, уже с неба на землю.»  Однако, события для Ивана Пантелеевича на этот день не закончились. На вечернем построении, после шмона и поверки, в конце, как подведение итогов дня, выступил зам начальника лагеря. Он напомнил об усилении режима и зачитал приказ о назначении бригадиров. Читал, он, в свете прожекторов, долго всматриваясь, и с остановками, не меняя строгого вида на неприятно- розовом, в прыщах лице. Словно зачитывал решение суда о добавлении сроков отбывания. Из прочитанного следовало, что в замену освободившихся, нескольким отрядам назначались новые руководители бригад, из числа

Стр. 104
заключенных. На руководство пятой бригадой назначался, как проявивший себя, за короткий срок, с положительной стороны, Бобров - С-418.
Ивана Пантелеевича пробил холодный пот- вот почему ему сегодня потакала охрана, в том числе и столовой, а он- то, дурень, раскатал нос? Оказывается, все уже было решено.
Свежеиспеченных бригадиров поставили перед строем для общего знакомства, кроме того, объяснили, что инструктаж они получат у замначальника лагеря.
Все получилось до того неожиданно, что Иван Пантелеевич снова, как утром в столовой слегка растерялся. Но после ужина опять же тоскливо и тупо заныл желудок, поэтому инстинкт подсказал- это выход. А что, он, собственно, терял от этого назначения? Покой? Конечно, бригадир в ответе и за выполнение нормы каждым членом бригады, нужно будет рыскать по участкам, что с его больной ногой не просто. Только и топором он машет не лежа на боку. Составлять отчетность- да, неприятно. Бумажная работа всегда его тяготила, но, он эту работу знает, стоит, просто, себе сказать: «Надо!» А это Иван Пантелеевич умел. Дисциплина в бригаде- да, тут, пока, будут недочеты. Он плохо знает людей, а без этого не сможет на них влиять. Но, это, дело времени. А самое главное, бригадиров, а особенно хороших, понимающих, здесь ценят и зеки, а руководство лагеря с ними считается. Поэтому, больше возможностей быть хозяином над собой, да и защитить кого- то от произвола охраны, и даже от уголовников. Не последнее дело и лучшая кормежка. С его- то больным желудком. Была- ни была.
И все- таки,  Иван Пантелеевич в полном объеме не успевал осмыслить всего, что с ним произошло. От нынешних событий в голове был туман, они ошарашили его. А впереди еще был наряд и более плотное знакомство с руководством лагеря. Только больше всего хотелось завтрашнего утра. Того, что пообещал повар. А все остальное, пока, казалось, направляло жизнь в лучшее русло. И плохо, нет сейчас здесь Сергея, не с кем посоветоваться. Вот об этом Иван Пантелеевич теперь откровенно жалел.
После вечерней поверки, бригадирам, в том числе и вновь назначенным, надлежало идти на наряд  в штабной барак. Когда рядовые зеки и старые бригадиры разошлись, их, шесть человек построил капитан, дежурный по лагерю, еще раз просмотрел свои бумаги, сверил кое- что со слов. Наконец, обвел взглядом стоящих, и вместо команды  насмешливо произнес:
-Ну что, начальнички, пошли.
В нескольких словах сказано было все, мол, вас приподняли, как дерьмо на лопате, но не возомните из себя. Да, большинство из этих людей понимали ситуацию не хуже того же капитана. Почти у всех, вновь назначенных, срок отсидки был уже значительный, и только у Ивана Пантелеевича, в сравнении, не такой большой. А опыт работы с людьми на свободе был у многих- бывших руководителей и офицеров, вплоть до полковников- их тут, хоть пруд пруди.
Шли по плацу, по сути те, у кого жизнь в этом лагере с сегодняшнего дня круто менялась, и от кого, в будущем, зависело многое в судьбах таких же, как они, только теперь оставшихся в бараках. Но они, новенькие бригадиры, еще должны вписаться в свое непривычное положение, научиться лавировать между подчиненными и своим начальством, научиться пользоваться своим «бугорком» на ровном месте, и тем самым, извлекать выгоду и для себя- а как же? Еще не один год торчать в этих промозглых вонючих бараках. Так, хоть чем- то скрасить эту серую муть бездонной ямы, которую с огромной натяжкой можно было назвать жизнью. Но, нужно еще было суметь на этом месте удержаться. А зависело здесь много и от собственного характера, и от умения терпеть, переносить невзгоды. И справиться с этим дано было, увы, не всем, не считая Ивана Пантелеевича. Он- то уже слегка прикоснулся к азам руководящей работы. Приходилось пользоваться и «тормозом», и «газом», и «кнутом», и «пряником». Но ,здесь своя, лагерная жизнь- это тебе не свобода. Хотя и о колхозе, как о свободе, трудно говорить, но как ни говори, там- далеко до лагеря. И вроде, те же люди, да другие- озлобленные, закрытые. Обделенные судьбой. К тому же, и к начальству на козе не подъедешь: сам- то кто? Зек. Но, как известно, время все раскладывает по полочкам.
Подходили к штабному бараку молча, и уже не в шаг. У крыльца капитан приостановился, отодвинул рукой часового,  показал на дверь:
-Проходите, вторая дверь направо.

Стр. 105
Коридор был освещен. Достаточно чисто вымытые полы и побелённые стены- уже не барак. На стенах между дверьми инструкции в рамках. В глубине коридора на стуле бачок с краном. Иван Пантелеевич вспомнил утро- этот, наверное, полный воды. Ему показалось, что он попал в иное, даже довоенное время. Почти райком партии- открой дверь и увидишь раскрашенную секретаршу, щелкающую на печатной машинке. И только прокуренный воздух и что- то такое, малозаметное, вроде отсутствия фикуса в бочке, подсказывало, что это помещение лишено женского присутствия.
 За обозначенной дверью кабинета слышался глухой рокот голосов. Уже шла планерка. Дежурный, без стука, толкнул дверь и проводил в кабинет. Голоса стихли, задвигались стулья двух десятков присутствующих, предлагая вошедшим сесть. Стулья стояли по периметру стен довольно просторного кабинета. На них, слегка контрастируя своими потертыми робами, с относительной чистотой и уютом помещения, расположились бригадиры- десятники и нарядчики. У громоздкого, двухтумбового стола, что для кабинета смотрелся пирамидой Хеопса, по левую руку, на обычном облезлом стуле, восседал, в темном гражданском френчике, замначальника лагеря. На стене, точно посередине, большой портрет Сталина, по бокам от него- невзрачные фотографии руководителей Гулага, в углу, в крашеной подставке, развернутое знамя. Всё, или почти всё, как в довоенном райкоме. Только, опять же, про цветочек забыли.
Зам начальника, Иван Пантелеевич, видел вблизи, перед строем, несколько раз, в майорском кителе, насупленного, раздраженного. Но сейчас он выглядел тоже по- райкомовски, даже по- отечески, отягощенным земными заботами. И, казалось, разговор- то  опять  пойдет о невспаханных площадях, о недостатке семян и тягловой силы.  Выпадал из общей картинки добрых посиделок единомышленников, часовой, торчащий восковой куклой, чуть в стороне от двери, да портупея, что расчертила френч на стройном теле хозяина кабинета.
Когда все расселись и шумок стих, замначлаг выждал минуту, и глядя исподлобья  на новых бригадиров, неуютно пристроившихся в уголке, (в этот момент он снова стал похожим на себя, когда стоит перед строем зеков)очень тихо и внятно сказал:
-Ну вот, новенькие, осваивайтесь. Вы, конечно, остаетесь заключенными, и срок с вас ни кто не снимает. Но, вам доверено большое дело, и спрос будет большой. Зато и пайка вам увеличенная. А мы, руководство, про вас не забудем. И вот, старики, помогут. Да чтоб не получилось, как в третьем. Они, конечно, далеко не уйдут, а мы здесь разберемся и найдем виновных- так не бывает, чтоб ни кто не знал, что готовится побег, уже работаем, так что…
Тут он взялся за углы стола, еще чуть пригнул голову и осмотрел всех по одному, и все сразу поверили сказанному: разберутся, как пить дать. А Ивану Пантелеевичу показалось, что его только и пригласили за тем, чтоб сообщить об этом. И он, в какой уже раз вспомнил ночной разговор с Шилом, да и когда- то сказанное Сергеем о руководстве, и опять внутри замутило. Но, он вновь  постарался не выказать волнения.
Получасовое наставление зама заканчивалось конкретным разбором производственных вопросов. И когда он касался какой- то бригады, руководитель её поднимался и объяснял ситуацию, чаще оправдывался, но это действовало на зама слабо. Он не кричал на бригадира, не повышал тон, но говорил, словно забивал гвоздь:
-Ты пайку получаешь?
Или:
-Все. Это последний раз.
 И напоследок
-Делай выводы…
Из двадцати с лишним бригад только три сработали без замечаний. Этим бригадирам замначлаг только покивал головой. Из невыполнивших, кого- то лишили доппайка на неделю, кого- то на две, а кому  пригрозили «кондеем»- карцером. Словом-всем сестрам по серьгам- смотри и думай.
На обратном пути в свой барак Иван Пантелеевич шел уже почти настоящим бригадиром- по окончании наряда им дали списки бригад, объяснили права и обязанности, показали, где расписаться- и до свидания.

Стр. 106
К бараку подходил один. Уже и отвык от такого. Оглянулся на ночной лагерь- тишина и покой. Луна светит, будто сама прожектор, не хватает  роя мошек в ее тоскливом свете, но так захотелось, чтоб эти надоедливые прожектора хоть на минуту исчезли, и можно было увидеть только луну и звезды. Такое небо, как там, в родной Веселовке. И он представил, как тихо сейчас на их улочке, как слабо светятся тусклые огоньки убогих хаток, и может слышно только, как журчит речка по камням. И пахнет в ночи, наверное, сеном. И ужас, как захотелось, хоть бы на минутку, оказаться там. Поцеловать дочку, посмотреть в глаза Тае, прижать к себе, сильно- сильно. Эх!... А еще хотелось бы узнать, как там устроился Сережка. По сути, парнишка. Да что там! Чуть не в половину, моложе его. А сколько для него сделал!
А сзади на вышках пацаны- солдатики, наверное, уже внимательно присматриваются к нему, пожалуй, сделай сейчас резкое движение в сторону и будешь распорот очередью…Ой- ёй- ёй, как все- таки ненормально, несправедливо устроена жизнь. Боже, боже… Орануть бы в небо, этому богу, если ты и вправду есть,  глянь, что творится: люди, друг друга, что лютые звери, поедом друг- друга съедают. Ну, скажи, чем я плох? Чем они, эти барачные люди, плохи? За что такие муки? Но нет, не услышит, и не ответит. Только охрана за сумасшедшего посчитает. Да и за это тоже можно пулю схлопотать.
 Настроение было подпорченным, но отступать некуда. Желудок ныл, а впереди была еще ночь.