Сад. Часть 1

Иван Иванович Лафетов полусидел на своей кровати, надёжно укрытый мягким одеялом и обложенный почти со всех сторон державними его подушками. Основной этап болезни уже прошёл, однако, сильный кашель всё ещё не собирался давать ему покоя.
Он тихо и медленно листал слабыми руками альбом шедевров Третьяковской галереи. Впрочем, и в другие дни его руки едва могли удержать этой книги.
К нему подошла Настенька, со странной и смешной для Лафетова фамилией "Горбыль". В руках она держала кружечку чая.
- Иван Иванович, я Вам, случайно, не мешаю? - вежливо спросила она с интонацией преданного верного, но немного запуганного слуги своего господина.
- Дура, ты что, сама не видишь? - огрызнулся Лафетов. - Конечно же, мешаешь. Я тут с книжкой сижу, а она с чаем носится, потом прольётся, не дай Бог!..
- Хорошо, Иван Иванович. Я потом. - так же вежливо отклонялась ему Настенька и ушла из его комнаты.
Казалось, она давно должна была привыкнуть к такому его поведению, однако, при каждом подобном случае, вновь и вновь, внутри неё всё тихо кипело от негодования. Какой же он неблагодарный! Выходя, Настенька поймала себя на мысли, что он вёл себя намного лучше, когда болел.
Впрочем, так или иначе, Лафетов болел почти всегда.
Настенька Горбыль была его сиделкой. Она давно уже жила в доме у Ивана Ивановича и постоянно ухаживала за ним.
Многотрудную работу эту она выбрала, можно сказать, поневоле. После окончания школы Настенька хотела стать поваром или кондитером. Она мечтала связать свою жизнь с кухней! Да и все домашние её хвалили девушку за приготовленные ею кулинарные шедевры.
Но жизнь сложилась по другому.
Отец Настеньки сильно выпивал, а под конец спился совсем. Мачеху интересовали только свои собственные дети, а на обучение падчерицы нужны были деньги. Лишних денег мачеха тратить не хотела.
За то активно пыталась пристроить Настеньку на спиртзавод, которым заведовала мачихина тётка. Идти туда Настенька категорически не хотела. Странный был этот спиртзавод какой-то. Ходили слухи, что паралельно они выпускают там более дешёвую "палёнку" по серой схеме, в обход налогов. Для дополнительной прибыли. Повезло, что они до сих пор не попались.
Участвовать в этом Настенька не соглашалась. Но кто будет слушать какую-то там девчонку?! Пьяница отец уже видел во сне, как ему несут бесплатные "издержки производства"! А сводным братьям... Им всегда было на неё всё равно. Ветренные они какие-то. Несерьёзные. До сих пор не как не могут расстаться с детством. А у Настеньки детство давно кончилось.
Когда не стало мамы.
Настенька не любила мачеху. Она считала, что именно та и споила окончательно её отца, когда тот не находил себе места от горя по любимой жене. Мачеха сама была не против выпить. Но она, в отличии от отца, хорошо знала свою меру.
Окончательно детство Насти кончилось, когда она поняла, что самый дорогой для неё на свете папа не желает за не; заступаться. Потому что он окончательно превратился в безвольного алкоголика.
Началась взрослая и одинокая жизнь.

Тётя Маша, младшая сестра мамы, жалела Настю, когда та плакалась ей в звонках по телефону, но ничего поделать не могла. С тётей Машей она всегда была в хороших отношениях. Настеньку даже нисколько не пугал переезд к ней в другой город! И своего двоюродного братца Николая она тоже очень любила. Однако, муж тёти Маши имел непомерно жёсткий и единоличный характер. И он не желал впускать в свою квартиру никого из посторонних. Даже родную племянницу жены.
А тихая и забитая мужем в дальний угол тётя Маша не смела ему возразить и только сочувствовала Настеньке.
Между тем, дома обстановка становилась всё хуже и хуже. Мачеха стала уже каждый день надоедать Настеньке разговорами о спиртзаводе. Она говорила, что кормить они её с отцом больше не будут, потому что нечего кормить взрослого лодыря, и что ей неплохо бы теперь позаботиться о себе самой и о них тоже, зарабатывая лишнюю копеечку. Она то давила на жалость, что Настенька не хочет помогать им, то сыпала угрозами, что они перестанут помогать ей.
Скромная и кроткая Настенька всё переносила молча. Она всё надеялась, что ей удастся найти съёмную квартиру по подходящей невысокой цене и, наконец-то, съехав ото всех, стать кондитером. Кем она и всегда мечтала.
Пока не наступил канун Дня рождения отца.
Всё же, каким бы человеком он ни был, он продолжал оставаться для дочери любимым папой. И она решила его порадовать, испечь тортик.
В этот день она обнаружила, что мачеха уже давно подарила её кухонный миксер своей подруге. Миксер, подаренный мамой.
Тут Настино ангельское терпение лопнуло. И она высказала мачехе сначала за миксер, а потом и всё, что она о ней думает. Та в ответ — тоже. Отец молчал, причмокивая из стакана. И разговор решил прекратить старший сын мачехи. От подошёл и молча дал Насте звонкую пощёчину.
Это стало последней каплей. Настя решительно собрала всё свои самые необходимые вещи в маленький нехитрый узелок и ушла из дома. Куда? К кому и зачем? Она и сама не знала тогда ответа на этот вопрос. Хотелось просто сбежать.
Если бы не та пощёчина, в другой момент она бы ни за что на такое не решилась!
Настя посидела около трёх часов на лавочке, возле детской площадки. Был тёплый и солнечный день. Приятно шуршала зелёная листва на деревьях, и солнечные лучи щекотали нос.
Но надо было что-то начинать делать.
И первым делом нужно было искать работу. Домой Настенька всё ещё не решалась вернуться.
На хорошие места, тем более, за один день попасть очень трудно. Поэтому, идя по улице и размышляя, как же ей теперь жить дальше, Настя подумала, что надо идти на ту работу, где хорошо платят, но мало кто на неё соглашается. Или же быстро отказывается. Что же это за работа такая? Конечно же, сиделка!
Настенька почти явственно представляла себе, как будет приходить на несколько часов каждый день в дом к незнакомым ей людям и там муторно и неспешно ухаживать за девяностолетней бабулей. А та будет в это время попеременно глядеть на неё и на потолок, думая о чём-то своём. Наверное, вспоминая молодость. Обычно, сиделок и нанимают вот к таким вот стареньким и совсем немощным бабулям.
Впрочем, бабушка Насти дожила до девяносто пяти годов и, несмотря на навалившиеся на неё болезни оставалась очень боевой! Если бы бабушка прожила ещё два лишних года, то никто бы сейчас не посмел дать её любимую внучку в обиду...
Настя смахнула слёзы с лица перед пешеходным переходом.
Обычно, сиделок и нанимают к стареньким и совсем немощным бабулям. Но бывают и совсем другие случаи. Когда, например, за человеком нужно ухаживать после каких-нибудь чрезвычайных происшествий. Особенно, дорожно-транспортных.
И, возможно, с ней случится так же, как и с её подругой детства из соседнего дома — Дариной. Она даже вышла замуж за молодого человека, которого выхаживала в качестве сиделки после аварии. Может быть, и у Насти всё сложится ещё...

Но сложилось совсем для неё неожиданно. Когда она уже собиралась писать резюме, к ней неожиданно подошли и предложили стать сиделкой для одного очень интересного человека.
Иван Иванович Лафетов с самого детства был на инвалидности. И если бы было можно, как ему самому часто нравилось повторять, охарактеризовать всю его жизнь одним только словом, это было бы слово "боль". И эта боль постоянно таилась во всех закоулках его состава и при любом удобном случае мгновенно показывала себя.
Лафетов был намного старше Настеньки, но он шутил, что всегда был уже стариком. Потому что, у него не было ни нормального детства, ни нормальной молодости. А была лишь одна сплошная боль, с которой он родился.
Отец его — Иван Кузьмич Лафетов — как и отец Насти, тоже много пил и уже начинал потихоньку спиваться.
А родственникам его до него совершенно не было никакого дела. Точнее, было одно бессмысленное любопытство.
За Лафетовым постоянно ухаживала только его мать, больная онкологией. Именно она и пригласила Настеньку стать сиделкой сыну. И когда та согласилась, ей стало спокойно оттого, что она нашла достойную замену себе.
Его мать и Настенька по характеру были очень сильно похожи. Обе уступчивые, простые, мягкие и приветливые. Про таких покойная бабушка Насти обычно говорила "бесхребетные".
Насте трудно было назвать бесхребетной женщину, всю жизнь отдавшую своему больному сыну, зная при этом, что он никогда уже не выздоровеет. Но глядя на неё, она думала что и сын этот будет таким же, как мать — мягким, добрым и совершенно беззлобным!
Однако, Иван Иванович даже в первый день их знакомства не пытался прятать свой сложный и расчётливый характер.
В то время, как Настенька и его мать мило переговаривались между собой на кухне за чашечкой чая с бутербродами, он, съев сначала один за другим совершенно молча, начал скурпулезно описывать будущей сиделке каждую малейшую деталь своей жизни и по-порядку выставлять ей необходимые ему условия, на которые она должна была согласиться, если хотела с ним работать. Точность Лафетова девушку поражала.
- Ванечка, да хватит тебе! Как следователь на допросе! - не выдержала мать.
- Мама, это тебе хватит. - осадил её он. - Это ты с ней пол часа поговорила и успокоилась. А мне с ней всю жизнь придётся жить. Так что, всё должно быть сразу обговорено.
До сих пор Настенька корила себя за этот разговор. Ей было бы куда легче на душе, если бы Лафетов обманул её. Но она всё, всё о нём заранее знала!.. И согласилась.
А согласилась она потому, что Лафетов обещал ей после смерти свою большую шикарную квартиру, и много денег в качестве ежемесячной зарплаты. Настолько много, что никто из знакомых Насти такие деньги никогда не зарабатывал!  Даже мамин старший брат, который работал в крупной компании и имел два высших образования.

Вопреки ожиданиям Насти, Иван Иванович оказался полной противоположностью своей матери! Он мало улыбался, много требовал, часто выговаривал за малейшие помарки, даже те, которые его не касались, и общался очень высокомерно и грубо. Почти всегда. Это было его обычной манерой общения.
Несмотря на это, Лафетов очень сильно любил и ценил свою мать. И когда та умерла , он долго рыдал, говоря: "Это я должен был умереть вместо тебя! Я! Я! Я, а не ты! "
После этого Настя заметила, что на блондинистой голове Ивана Ивановича появились седые прядки.
"Это ты виноват, в том, что она умерла ! Ты привязал её к себе, постоянно на шее висел, никак пожить ей нормально дать не мог! " - кричали на него приехавшие родственники, которых созвал отец.
В ответ Иван Иванович спокойно, но ч;тко и очень грубо послал их куда подальше. Иван Кузьмич высказал ему за такое поведение, за что получил и для себя много любезностей.
- Ты чего так с отцом разговариваешь?
- А ты? - спокойно ответил Иван Иванович.
- И не стыдно?! Да тебе сейчас я...
- Что я? А квартира моя, а не твоя.
- Я тут жил.
- А по документам — я.
- А то, что я жил...
- Ну и судись со мной. - Лафетов знал, что отец не станет судиться из-за своей излишней неприязни к различного рода хлопотам. - Если, конечно, ты считаешь меня хуже, чем своих распрекрасных родственников.
- За то твоя Настька для тебя лучше всяких родственников, раз ты ни за кого не держишься.
Разговор происходил при Насте.
- Конечно, она лучше. Намного лучше. А они за всю жизнь даже ко мне и не сунулись.
Отец, действительно, не стал с ним судиться. Он ушёл жить к разведёному собутыльнику. Иногда он звонил ему, когда был пьяным, спрашивал, как дела. И однажды сказал ему: - Эх, сынок, сынок!.. Променял ты отца на юбку.
- А ты меня на бутылку.
Лафетов несколько раз приглашал его обратно, но при условии строжайшего соблюдения сухого закона. Но это условие для Ивана Кузьмича было страшнее смерти.
Тогда Настенька жалела его. Жалела его и за  эгоистичных родственников и за не понимающего отца. Тогда Иван Иванович казался ей таким слабым, беззащитным, необыкновенно трогательным и жалким, что хотелось простить ему всю его грубость и постоянно жалеть его, оберегая ото всего, что могло повредить ему.
Теперь же она начинала тихо ненавидеть Лафетова. Её уже не радовали ни перспективы получить свою отдельную квартиру, ни высокая зарплата от Лафетова, на которую она могла себе позволить покупать себе красивую одежду и вкусную еду.

Так они и зажили вдвоём. Он и его сиделка. Одним из основных условий такого проживания, выдвинутого в первый день Лафетовым, было то, что ни при каких условиях и обстоятельствах, никогда Настенька не должна была интересоваться тем, что смотрит, слушает, читает и чем вообще в жизни интересуется Лафетов. Одним словом, никак не касаться его внутреннего мира.
И всё же, Настенька догадывалась, что, скорее всего, Лафетов был человеком творческим. В его комнате находилось два книжных шкафа, забитых классической художественной литературой, книгами по истории искусств, разнообразными альбомами и каталогами с шедеврами архитектуры, живописи и даже древнерусской иконописи. Под ними лежали аккуратные стопки музыкальных пластинок, которые Иван Иванович никогда не слушал.  Во всяком случае, при Насте. Второй шкаф занимали философские труды и религиозные книги.
Вот уж что-что не могла связать между собой с характером Лафетова Настенька, так это религию! Особенно, христианство. Оно прямо противоречило его непомерной грубости и безжалостности...
Настенька уютно устроилась у себя на диванчике, в углу комнаты Лафетова, отвернувшись лицом к стене. За все те дни, когда Лафетов болел гриппом, болел он всегда не как обычные люди, а невероятно тяжело, ей захотелось спокойно отдохнуть. Тем более, если сейчас представилась такая возможность! Лафетов всё продолжал перелистывать альбом, часто громко покашливая.
Нет, всё таки, совсем безжалостным он не был! Настя узнала это через полгода жизни вместе с ним.
Что тогда было нужно этой мачехе? Специально ли она так или же нечаянно, от пьянки забылась? Но как бы то ни было, однажды она позвонила Настеньке и сразу принялась истерично обвинять её в том, что она, оказывается, украла её шкатулку с золотыми украшениями. За всю жизнь Настенька даже никогда и не прикасалась к ней! Она лишь один раз видела эту шкатулку и знала, что лежало там не так уж и много. Два обручальных кольца, одно маленькое колечко с бриллиантиком, которое на пухлые руки мачехи уже не налезало, да золотые сер;жки.
- Что Вы! Я не брала!.. - безуспешно пыталась оправдать себя Настенька.
- А кому же тогда взять было, как не тебе??? - не унималась мачеха. - Если ты мне его не отдашь или хотя бы деньги за него не вернёшь, то я на тебя и в полицию, и в суд подам!..
Настя услышала, как к ней на коляске подкатил Лафетов. Он поманил её рукой.
- Дай мне поговорить. - шепнул он ей непривычно тихо.
- Не сейчас, Иван Иванович. - быстро ответила ему таким же тихим шёпотом Настенька и продолжила почти со слезами:
- Я не брала!..
- А кто ж тогда взял, ехидна?!
Настенька робко продолжала что-то отвечать и почувствовала что в е; руку вложили какую-то бумажку. На столовой салфетке было написано подчерком Ивана Ивановича: "Дурище!!! Дай мне с ней поговорить!!! "
Настенька сдалась и дала Лафетову трубку.
Она ничего не ожидала от этого разговора. Однако, Лафетов начал спокойно, но решительно посылать е; мачеху по такой фене!.. О которой лучше не упоминать в книжках. Мачеха испуганно прикусила язык, а Настенька наблюдала за Иваном Ивановичем с открытым ртом. И где он только таких слов набрался?!
- Если такое будет продолжаться, то будете иметь дело со мной. - жёстко закончил Лафетов.
Наверное от удивления мачеха забыла отключить телефон и они услышали её отдалённый голос, обращённый к отцу.
- А ты мне всё говорил "Настенька, Настенька!.." С бандитами связалась твоя Настенька. Теперь уж я боюсь на неё в суд подавать. Хорошая Настенька... Такая ехидна нигде не пропадёт!
Лафетов положил трубку и обратился к Насте с довольной улыбкой.
- Мне так жалко отца... - произнесла Настенька. И отчаянно закрыла правой ладонью лицо. - Какой позор!
- Главное, что ты не в КПЗ. - ответил Лафетов.

С тех пор мачеха Настеньке не звонила.
Отец звонил ей. Очень редко. Иногда. Когда никого не было дома.
В самом деле, откуда у такого культурного человека такой некультурный словарный запас? Как ничтожно мало она о нём знает! Почти ничего не знает.
Знала Настя только, что Лафетов вёл свой видеоблог в интернете под названием "Долбаков плюс", и  проводил там прямые эфиры, в которых рассказывал про свою нелёгкую жизнь. Настенька узнала об этом совершенно случайно, через тот же интернет и тайком от Лафетова наблюдала за ним, изредка даже оставляя комментарии под псевдонимом "Капитолина". Похоже, он не догадывался, кто скрывается за ним. Наверное, Настя просто хорошо умела маскироваться.
А ещё, как-то раз, убирая в книжном шкафу, она обронила какие-то бумажные листы на которых был набран текст неизвестной Настеньке пьесы. Поскольку листы эти находились среди книг классиков, а имена у действующих лиц были Оля и Маша, то Настенька сначала подумала, что это "Три сестры " Чехова. Но когда она стала вчитываться в буквы, то поняла, что это совершенно другое и очень интересное произведение.
- Выкинь. - приказал ей Лафетов.
- Да Вы что же, Иван Иванович! Здесь такая интересная пьеса!..
- Зачем она тебе? - строго спросил Лафетов.
- Ну, как зачем? Коля у тёти Маши в театральный кружок ходит, может быть, ему пригодиться... А где можно её дочитать?
- Я тебе сказал, выкинь. Или, хотя бы, положи на место, раз выбросить жалко.
- Но скажите, как она называется?
- Не твоё дело.
Настенька убрала листы обратно в шкаф, за книги. И ей показалось, что эта пьеса была Лафетова.
А больше она ничего о нём не знала. Она не знала, какие он смотрит фильмы, про что он читал вчера, и какие слова так старательно выбивал на своём компьютере. Она не знала, какие записи хранят его многочисленные тетради, какого мировоззрения он придерживается и верит ли вообще хоть во что-нибудь?
Он так же совершенно не желал вникать в её интересы. Никогда не спросил, что лежит у неё на душе, когда она была грустна, и чему она радуется, когда весела.
И эта разобщённость с одной стороны, давала Настеньке столь необходимое в их жизни пространство свободы, а с другой — только ещё больше угнетало.
Несмотря на постоянное соседство Лафетова, она была совершенно одна. Странное чувство: рядом с ней был такой знакомый и в то же время такой чужой человек.
И это одиночество заглушали только ароматный чай и кусочек торта на шифоновом бисквите, покрытый снаружи ганашом, с малиновым кули в начинке.
Она поняла, что полностью воплотила свою мечту работать на кухне. Теперь для Лафетова она была и кухарка, и прачка, и уборщица, и нянечка. Настеньке приходилось помогать ему буквально во всём! Иван Иванович был очень слаб и единственное, что Настеньке не приходилось делать, так это кормить его с ложки. Нет, и ещё одно дело: Иван Иванович всегда самостоятельно завязывал себе галстук. А больше — не мог ничего. Разве только жать на кнопки, да водить по листу бумаги шариковой ручкой.
Справедливости ради, готовку Настину Иван Иванович хвалил всегда. Ему, как и Настиному отцу, всё было вкусно.
В остальное же время она только и слышала от него сплошные пререкания и упрёки. Он мог запросто сказать что-нибудь очень обидное, оскорбить её и больно задеть словами. И говорил это в такой манере, как будто бы, так и надо. "Хозяином положения себя почувствовал." - всхлипывала от обиды  Настенька. - "Знает, что я от него не уйду. Вот и пользуется".
Часто он говорил ей, что Настеньке от него нужны только деньги, и что он сомневается в её человечности, если этих денег, которые Иван Иванович получал от банковских вкладов, не будет.
И что женщина никогда в полной мере не поймёт мужчину. Но, к сожалению, редкий мужчина согласиться быть круглосуточной сиделкой.