Сад. Часть 2

А ей всё меньше хотелось слышать эти слова и всё больше хотелось раздобыть где-нибудь много денег и уехать. Не переехать на другую квартиру, а именно уехать из города. В деревню. Где её каждый раз вместе с двоюродными братьями радостно встречала бабушка-долгожительница.
Часто, в мечтах, она представляла себе маленький аккуратный домик, деревянный забор и большой сад. В котором растут огромные раскидистые плодовые деревья. Из которых потом она будет делать различные домашние заготовки. Ведь она так любит кулинарить!
Скорей бы уже наступил такой желанный момент! Иначе её фамилия Горбыль скоро станет реальностью. И сильная, однако совсем не железная, нежная русоволосая Настенька превратится в один сплошной горбыль. Хотя, Иван Иванович объяснял ей, что горбыль — это особым образом выпиленная доска. Но это не важно.
Интересно, а что же такое тогда лафет?..
Сколько ей ещё жить здесь — так?! Терпя бесконечные претензии и придирки Ивана Ивановича, и не имея возможности что-то поменять в своей жизни — сколько?
Лет десять, а может быть, если Лафетов проживёт дольше, и все двадцать или двадцать пять. А, возможно, и тридцать. При таком уходе с хорошим питанием и немудрено прожить долго. И сам Лафетов иногда говорил в шутку, что собирается ещё долго прожить.
И, скорее всего, останется Настенька одинокой старухой. В большой квартире и с банковскими вкладами. Которые никому уже не будут нужны.
Так и отдаст она лучшие свои годы этому неблагодарному Ивану Ивановичу. Ничего не сделав для себя.
Бессмысленные старания. Бессмысленная жизнь.
Хотя, кто знает наверняка... Последний раз Лафетов перенёс грипп тяжелее обыкновенного. Был почти что при смерти.
***

... Е; разбудила соседка.
- Настенька, вставай!
- Что случилось?
- Лафетов умер.
Настенька едва не онемела от неожиданности.
- К-как... Умер?..
- Откуда я знаю! Я к вам пришла, ты лежишь, а он уже умер.
Настя поспешно встала с дивана и начала оглядываться вокруг.
Как всё быстро случилось... Она и не думала, что скучная, но уже привычная ей жизнь закончится так скоро. И так внезапно.
По условиям их давнего договора, Настенька Горбыль оказалась единственной наследницей всего имущества Лафетова.
Теперь она стала совершенно свободна от своих обязанностей сиделки, обладая при этом просторной квартирой и внушительной суммой денег. И невероятно одинокой, тоскливой показалась ей эта свобода.
Через несколько дней после похорон Ивана Ивановича, она принялась разбирать вещи Лафетова.
Так как его, в силу почти абсолютной неподвижности, было очень сложно вывести на улицу, то одежды после Ивана Ивановича осталось не так уж и много.
В основном, его достояние составляли книги, альбомы, тетради, пластинки, картины и висевшие в святом углу иконы, оставшиеся ещё после матери Лафетова.
Настенька по очереди перелистывала страницы больших томов собраний сочинений классиков и философов, не понимая сама, что же она от этого хочет? То ли найти что-то, то ли от чего-то избавиться.
Ей попались его тетради. Те самые, которые Иван Иванович запретил ей читать. Но теперь он это запретить ей уже не мог. И как же от этого скучно, что он уже не мог! Как же тягостно в комнате от этого молчания! Настенька даже пожалела, что никто ней больше не сделает замечание. Хоть бы поругался бы кто...
Она открыла первую попавшуюся страницу, где-то на середине, и стала вчитываться в его витиеватый почерк.
Сначала ей было неясно, что же конкретно он такое пишет? Повесть? Новую пьесу? Но потом, когда она вчиталась, то поняла: это был его дневник.
И она увидела в нём совершенно другого Лафетова.
Там, на страницах дневника отсутствовал грубый и бесцеремонный хам и строгий начальник. Вместо него, здесь присутствовал немного мрачный, хмурый, часто печальный и грустный, но всё же мудрый, глубокий и очень добрый философ. И ещё нежный, ранимый, беспомощный и  очень одинокий человек. И единственный, кому он мог открыть свои мысли, для него был его же дневник. Да и написан он был несколько рвано, словно бы Иван Иванович и в самом деле вёл в нём беседу. Свои соображения и заметки по поводу культуры, религиии и искусства, он перемежал с интересными выводами и догадками о своей жизни и жизни людей вообще. Потом вдруг переключался на произошедшие с ним события. Здесь были и описания родственников, и сетования на отца, который не хочет бросать пить, а он из-за этого не может впустить его обратно домой, потому что... Жалеет Настю. И между жалостью к своей сиделке, без которой он не может нормально жить и жалостью к родному отцу, которого очень любит, он разрывается.
Иногда в этих тетрадях попадались наклеенные на страницы этикетки сладких мандаринов, вкусных конфет или же каких-либо других продуктов питания, которые нравились Ивану Ивановичу. Чтобы не забыть их названия.
Иногда в дневниках вскользь упоминались различные творческие задумки по поводу нового или уже написанного Лафетовым рассказа...
Как же всё-таки много она о нём не знала!
А иногда даже попадались написанные им короткие стишки.
Настенька нашла одну из самых первых тетрадей его дневника. В ней он сетовал на то, как мать безуспешно несколько раз пыталась найти ему подходящую сиделку.
Среди этих записей, сделанных за несколько дней до их знакомства, Настя обнаружила один короткий стих:
У меня не жизнь, а стихия.
Слишком много и боли, и зла.
Мне б такую, как Дева Мария,
Чтобы скромной и кроткой была.

"Чтобы скромной и кроткой была"... Судя по дальнейшим записям, он и нашёл такую в лице Настеньки. Хотя, странно, конечно, читать такие стихи от человека, вещающего под псевдонимом "Долбаков". Но и об этом он не забыл упомянуть в своём дневнике.
Последней записью Лафетова было: "Люди думают, что больные и инвалиды являются чуть ли не самыми добрыми существами на свете! Мол, они не ведают в полной мере зла и ничуть не испорчены этим миром. Но на самом деле больные люди очень злые. И не потому что они сами по себе такие, а потому, что много сил тратят на свою болезнь. Чтобы быть добрым, нужно в какой-то мере мужество. Чтобы иметь мужество — нужны силы. А у больных и инвалидов сил нет. Мы все поневоле злые. Если бы я был здоров, то в;л бы себя, хотя бы, по отношению к той же Насте, гораздо доброжелательнее"...
Дальше Настя не смогла читать. Она заплакала.
Как же она плохо знала Лафетова! Да, пусть он не пускал её в свой внутренний мир, и она не могла хорошо разглядеть его душу... Но ведь боль его, которая находилась вся на поверхности, она вполне могла разглядеть! Ведь это же было совсем не сложно! И она ни капельки её не разглядела.
Она лишь выполняла свои обязанности, терпеливо и тихо ожидая, когда же наступит конец её добровольному рабству. И теперь этот конец неожиданно наступил.

Она продала квартиру, где всё напоминало об Иване Ивановиче, и, купив на эти деньги его отцу однокомнатную квартиру, приобрела себе дом, о котором всегда мечтала. И переехала жить в деревню. На совсем.
При доме том имелся большой сад, огороженный нехитрым деревянным забором. В котором росли огромные раскидистые плодовые деревья.
На дворе стоял август, и тёплым летним вечером медные лучи закатного солнца радостно играли на покосившемся крыльце и старой крыше маленького аккуратного домика. Лёгкий ветер покачивал отяжелевшие от обильного урожая ветви яблонь и слив.
Настенька шла по саду, и подняла попавшееся под ноги уже наполовину сухое упавшее яблоко. Она задумчиво покрутила в руках морщинистый плод. Плод тоже переливался медным цветом на ярком солнце.
А Лафетов теперь уже никогда не попробует этих яблок. И этих слив. И этих груш. Правда,  Настенька и так хорошо знала, что Лафетов не сильно-то и любил есть яблоки. За то, с удовольствием ел пирожки с яблоками и всегда уважал яблочное варенье.
И Настенька вдруг поймала себя на мысли, что она больше не хочет варить никакого варенья. И вообще больше ничего не хочет готовить. Без него.
Быть может, несмотря на свой вредный и грубый характер, за свои страдания Лафетов, всё-таки, пропадёт в рай. И, наверное, там он сейчас ходит по такому же красивому саду, который даже намного лучше, чем у неё здесь. И там тоже растут красивые яблоки, которые намного слаще этих.
Интересно, а есть ли в раю варенье? Вот бы сейчас спросить у Лафетова, он же так много об этом читал!
Райский сад... А что ей раньше стоило поговорить с Лафетовым? Может, и он тоже согласился бы купить маленький домик, взяв денег со своего вклада. И сейчас они бы гуляли в этом саду вдвоём.
А теперь она осталась здесь одна. Как Ева. С наполовину высохшим на земле яблоком.

Вдруг Настенька услышала рядом с собой чьи-то шаги и громкое шуршание листвы. Она обернулась на право и онемела от неожиданности.
За низким деревянным забором стоял, улыбаясь, Иван Иванович. Что самое удивительное, стоял на своих ногах. В таком положении Настенька его никогда не видела, а сам Лафетов ей рассказывал, что окончательно перестал ходить лет в десять.
Он был одет в чёрную осеннюю куртку с блестящими на солнце чёрными пуговицами, чёрные брюки и чёрную шляпу с короткими полями, на которой особенно выделялись его жилистое худое лицо, бледные глаза и светлые с проседью волосы.
И Настенька не мало удивилась такому его наряду. Ведь летом Лафетов никогда и ничего тёмного, а тем более, чёрного не носил! Вот единственная зимняя куртка у него действительно была чёрная. Но летом, особенно на улице, он, обыкновенно, носил лёгкую белую рубашку и бежевые брюки в мелкую полоску. А тут...
- Настенька. Настенька! - позвал её Иван Иванович.
Однако, она от неожиданности не могла вымолвить ни слова. Словно окаменела.
- Настенька! - позвал он ещё громче.
Она вздрогнула, и... Проснулась.
***
Настенька увидела вокруг себя ту же самую комнату, в той же самой квартире, где они жили с Иваном Ивановичем. "Так значит, это всё был только мой сон?!" - подумала она, оглядываясь вокруг. - "Какое счастье! "
Иван Иванович, по прежнему, полусидел на своей кровати, надёжно укрытый мягким одеялом и обложенный почти со всех сторон державними его подушками.
- Настенька, что случилось? - спросил он нехарактерным для него мягким тоном. - Почему ты плачешь?
- Я плачу? - переспросила Настенька и с удивлением смахнула слёзы с заплаканного лица. Действительно, она во сне плакала.
Лафетов продолжал громко покашливать, листая альбом  шедевров Третьяковской галереи. Она спешно подошла к нему:
- Иван Иванович! Вы как? Хорошо себя сейчас чувствуете? - начала расспрашивать его Настенька, боясь, что сон её может оказаться предчувствием реальности.
- Нормально. - сухо ответил Лафетов, не поднимая к ней головы.
- Нет, Вы мне прямо скажите. Правда, всё нормально? Всё-всё нормально? Как и было?
- Нормально. Насколько нормально, как это обычно бывает в моей болезни. Неужели не видишь? - наконец-то, поднял он к ней свои бледные глаза.
- Вижу, Иван Иванович... Но Вы мне, пожалуйста, без шуток Ваших скажите, правда, что хорошо?
- Насть, да чего ты завелась, в самом деле?! - удивлённо посмотрел на неё Лафетов и снова зашёлся кашлем.
- Вам сейчас чаю лечебного надо дать. Только сначала надо его снова разогреть, а то ведь уже совсем остыл!..
- Отстань. - ответил, прокашлявшись, Иван Иванович. - Всё то ей со своим чаем...
А Настенька радостно отправилась на кухню, и, наливая в его чашку чай, продолжала повторять про себя: "Какое счастье! Какое счастье!.."
14 июля   2024 г.