Ты да я да Муха моя. Кузька

Если у тебя нет любви, то ты не сможешь заставить быть тебе послушной даже кошку. (преподобный Паисий Святогорец.)
      Кузька
Всё это началось, когда только стемнело, была жуткая погода. На улице лило как из ведра. Сверкали молнии и громы были слышны на многие версты.
- В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выпустит, - сказал хозяин дома, - хорошо, что у нашей есть хорошая конура. Будку справил что надо.
     Василий Иванович почесал затылок, посмотрел в окно на блики молний, на барабанящий дождь по стеклу. Какое-то время смотрел, как капли разбиваются о стекло, собираются в струйки и бегут вниз. Он вспомнил, как где-то читал, что мир подойдёт к такому моменту, который разобьёт всех праздных и скверных о невидимую преграду - выгоду. Останутся ручейки веры, которые побегут прочь от погибающего мира. Посмотрел, посмотрел да и повернулся к стенке отдыхать. Усталость брала своё. После трудового дня, да и на дождь всегда клонит ко сну. У него был насыщенный день, он успел убрать сено под навес, выпас коз, накормил курей, нутрий, вывез с огорода десять возков бурьяна и начало капать. 
     Так случилось, что сучка в эту дождливую погоду ощенилась. Об этом никто не знал кроме шести слепых щенков, появившихся на свет и искавших тепло мамки. А один как-то вдруг развернулся и пополз на шум дождя. Сучка не видела этого, у неё хватало других забот, а он  выпал в лужу под дождь. В этот самый момент громыхнул такой раскатистый гром, что от испуга малыш стал плакать, скулить, да так громко, что в доме зажгли свет и поспешили на зов. Под дождём хозяйка нашла «бедолагу», взяла в руки и посмотрела на него внимательно:
 - Ага, мальчик, расцветка красивая, тебя то я и оставлю охранять дом. Будешь хорошим домашним звонарем у меня, -  улыбнулась и отправила щенка в будку к мамке. 
     Шло время, пса назвали Кузькой, сучки давно не стало. Пришлось выгнать её за разгильдяйство и охоту на домашних курей.
- Эх, зря я тебя пожалела, - говорила Людмила Леонидовна, хозяйка дома, отправляя собаку на вольные хлеба. - Кожа да кости были у тебя, когда ты шла по улице, шатаемая ветром. «Йокнуло» моё сердце, жалко худобу было. Откормила, отпоила тебя, а ты вон как поступила? Решила не двор охранять, а из двора тянуть, да ещё и детей своих этому учила? - выговаривала с болью в сердце хозяйка дома.
- Мишка охотник, сосед наш, своей псине за такие проделки свинца не пожалел. А сунешься к нему, что будет? Иди, иди, девочка, от греха подальше! Мишка он такой, что не по его, тут же ружье с плеч! -  и вывезя ее в город, сунула бородачу «грош» и попрощалась с ней навсегда.
     Кузька вырос большим, красивым, лохматым псом. Конура у него была, голос тоже был хорошим. Бывало, если из нутрятника был побег хомки, Кузька оповещал всю «Зэлэнивку». Слышали его голос не только в этом селе, но и в соседнем, и дальше. Кузька так гавкал, будто говоря небу, даже вселенной: «Я могучий и сильный пёс Кузька!». Небо, конечно же, смеялись над его лаем. И в слёзном смехе начинало грохотать и пускать светящиеся стрелы. А Кузька очень боялся грома. Видать, будучи ещё слепым щенком, тогда, когда выпал из будки в лужу, это отложилось у него под шерсточкой где-то глубоко в сердце, и он боялся. Пока небо раскатисто смеялось над Кузькой, он дрожал в конуре. А когда подрос, дрожал на веранде дома, потом на диване, у ног хозяйки и с «мордой» на коленях у неё. Любил, чтобы его гладили и приговаривали: «Ну же, Кузьма, это просто гром, сейчас будет дождь, польет наш огород, будет много, много травы. Будет, чем кормить живность. А это значит, без еды ты не останешься!», - кузька поднимал глаза и смотрел умными глазами на хозяйку. Он знал слово еда и понимал, раз еда есть, значит, его  любят. А раз любят, то уж точно громкому небу его просто так ни за что, ни за какие «ковришки» не отдадут. Успокаивался, но продолжал дрожать на всякий случай. «Доброе слово, оно и Кузьке приятно!», - говорила хозяйка псу, и пёс внутренне соглашался с Людмилой Леонидовной. 
     Шли годы и Кузька состарился. Зубов у него почти не осталось. Хозяйка дома смотрела на пса и говорила:
- Старые мы с тобой стали, беззубые, вон, у меня тоже один зуб вверху и несколько внизу, - при этих словах она брала маленькое зеркальце, лежавшее тут же на веранде, и смотрелась в него.
- Стаааарааая, страшнааая, как бабушка говорила:  «гыдко дывыться!». Ну, ничего, Кузька, мы с тобой ещё повоюем. Сейчас как свистну своими двумя зубами, словно Соловей Разбойник и дела наши сами выстроятся в шеренгу, и сами собой сделаются. Да, как говорится: «По щучьему велению!». Ох, кто бы помог? А помочь - то и не кому. Вот что, думаю: нужно и для тебя помощника завести, а то оставишь нас одних на старости лет, вдруг, что случись с тобой? Кто двор будет охранять, да на воробьёв гавкать? Маня, или Оладушка? Не, Кузька, кошки на это не способны, они только мышей тягают да хвастаются мне, какие они хорошие охотники. Вчера Маня принесла мышу ко мне в постель и «вуррвяу, вуррвяу» говорит мне. Хвост подняла трубой, глазками на меня смотрит и снова «вуррвяу, вуррвяу». Мол, смотри какая я хорошая охотница, дашь колбаски, «вуррвяу, вуррвяу»?
     Под тихий и монотонный рассказ хозяйки, Кузька успокаивался, закрывал глаза, засыпал и даже иногда дёргал во сне задней ногой. Ему снилось, будто он тот маленький щенок, ещё слепой остановился у выхода из конуры, прислушиваясь к дождю. А сзади скулят его братишки и сестренки, страстно ища сиську матери. Молочко так пахнет, так манит, что слюнки бегут от этого у старого спящего пса. Но Кузька понимает, что если он сейчас повернётся к ним и останется, то завтра его вместе со всеми не станет. Кузька толкается задними лапами о пол будки и вываливается в лужу под дождь. 
- Скаву, скаву, скаву, скаву...