Как братья-близнецы жадность побеждали

Никто не знает, сколько лет назад началась эта история. Где-то на свете жила семейная пара – муж да жена, только детей у них не было. К счастью, те края опекала добрая волшебница. Пришла к ней бездетная женщина и стала просить отвар волшебный, который желания исполняет.

– Получишь отвар, – говорит волшебница, – только с условием – я у твоих детей крестной матерью буду.

Женщина испугалась.

– Не хочу, чтобы ты в церкви на руках моего ребенка держала.

– Тогда и детей у бога проси, зачем ко мне пришла.

– Долго просила, а он не дает. Согласна я, будешь крестной, только что люди скажут?

– Никто ничего не узнает. Все будут видеть твою сестру, которая в соседний город замуж вышла, и ей привидится, что она в церкви была и крестника на руках держала. Знать будем только ты, я и крестник (или крестники). – Но последнего слова женщина не услышала.

Через назначенный природой срок родились у женщины два мальчика – оба здоровые и пригожие. Муж нарадоваться не мог, все бога благодарил, а жена глаза прятала, боялась, вдруг догадается, что дело не совсем чисто.

И крестин время подошло. Все прошло как полагается: и родители, и крестные, и праздник по случаю крестин. Никто ничего не заметил и не заподозрил.

Шло время, мальчики росли крепкими, красивыми и умными.

Звали одного Ефрем, а другого Емельян – так волшебница попросила. А на десятый день рождения и сама пожаловала, правда, вечером, ближе к ночи. В доме были хозяйка, близнецы да хворый хозяин.

Волшебница рассказала мальчикам, что она их крестная, но неофициальная, и никому об этом говорить не следует. Мать слова колдуньи подтвердила и их одних оставила.
Волшебница на мальчиков смотрит и говорит:

– Крестникам своим я по три подарка делаю, когда каждому десять, пятнадцать и двадцать лет исполняется. Сегодня – первый подарок, объявляйте свои желания.

Ефрем сразу выпалил:

– Санки самоходные, чтобы везде проехать могли, и по земле, и по воде.

– И по кочкам, и по пенечкам, и по ручеечкам, – засмеялась крестная. – Хорошо, будут тебе сани.

– Да чтобы с мягким сидением, удобной спинкой, и чтобы зимой в них холодно не было, а летом жарко.

– Да, не обманул ты моих надежд, Ефрем, а насчет подарка не беспокойся. Я всегда качественный товар предлагаю, другого не имею, правда, купцы разные попадаются, но ты мал еще это понять. А ты что хочешь? – обратилась волшебница к Емельяну.
 
– Чтобы отец поправился, а то последний год все болеет и болеет. Сегодня вообще и встать сам не смог.

– А лично для себя ничего не хочешь?

– Да ведь я и для себя прошу: отец поправится, мать опять петь начнет, когда работает и по вечерам, в доме радостней станет. Нас с братом лишний раз приласкает. Да и с хозяйством как нам без отца управляться, малы мы еще и лес валить, и поле пахать.

– Значит, свою выгоду от этого подарка имеешь?

– Выходит, что имею.

– А если бы для тебя никакой выгоды не было бы? Попросил бы об этом?

– Все равно попросил бы, – отца жалко и мать, каждый день в слезах, по отцу убивается.

– А если б тебе от этого вред какой был: расшибся бы, изуродовался, искалечился?

– Не знаю. Если б малое что, то стерпел бы, конечно, отец мне жизнь дал. А вот покалечиться, изуродоваться – не знаю, наверное, нет, просить бы не стал. Как калекой на свете жить – трудно, а иногда невозможно, – и заплакал.

Крестная же поспешила утешить:

– Поправится отец, только ты сам помочь ему должен. Травок собери да отвар сделай, поухаживать тебе за ним придется. Осилишь? За травками завтра с утра в лес пойдем, смотри не проспи.

Премудрая слово свое всегда держала, так что близнецы получили от нее: Ефрем – сани самокатные, а Емеля – дар травника.

Не успели братья оглянуться, как крестная во второй раз пожаловала. Ефрем все пять лет размышлял да прикидывал, что ему попросить, чтобы не оплошать. Емельян же вообще об этом не думал, так лесом и травами увлекся – всей деревне помогал, когда у кого нужда какая. К нему даже из других селений приезжать стали; правда, лечил бескорыстно, никакой платы не брал. Ефрем таким подходом к делу очень недоволен был, – ничего по дому не делает, один убыток хозяйству. Но родители на стороне Емели были. Ефрем бычился и терпел, но мысленно себя уговаривал: «Ничего, и мой срок придет».

Во второй раз попросили братья: Ефрем – монету серебряную неразменную, а Емеля – помощи, чтобы голодную зиму всей деревне пережить. Лето гнилое было, недород большой, да еще падеж скота приключился. Грустно и мрачно в деревне стало – все только бога и просили, чтобы перезимовать смогли.

На этот раз крестники получили в дар: Ефрем – рубль серебряный неразменный, сколько на него ни покупай, ни трать его, он опять к хозяину возвращается. Емеля опять дар получил – как умело с большим хозяйством управляться да с разными людьми дело иметь. В помощь дала ему крестная два небольших ведерка. Одно с молочными продуктами, другое с хлебом. Предупредила – ведерки не бездонные. За день можно получить три литра молока или простокваши, или два литра сливок, или литр сметаны, или полкило сыра, или двести граммов сливочного масла; а ведерко с хлебом даст тебе два кг ржаной муки, или 1 кг пшеничной, или две буханки ржаного хлеба, или одну буханку пшеничного, или один пирог сладкий. Да еще надоумила, чтобы Емеля собрал народ да места в лесу показал, где грибов и орехов много, – заготовки зимой пригодятся, да болотце тайное можно рассекретить, чтобы клюквы набрать – ее там видимо-невидимо. «На Новый год в лес за кабанчиком приходи – мой новогодний подарок для деревни будет». И добавила, что подарки эти будут только 5 лет действовать, и чем рачительнее с ними обращаться, больше пользы принести смогут.

После дня рождения появилась у братьев забота – правда, у каждого своя. У Ефрема – побольше добра для себя накупить, у Емельяна – как хозяйство эффективно вести научиться, чтобы при малых доходах ни в чем не нуждаться.

Начало у Емели трудным было – жалел он людей и всем помочь хотел. Только силы свои не рассчитывал, да и жалость – плохой помощник, одного пожалел, а другому ничего не досталось. Вот так у Емели в первый день после дня рождения получилось.

Пришла к нему бабушка старенькая да несчастненькая (крестная его такую личину приняла) и стала жалобно просить сдобную булочку или пирожок сладкий для своей больной внучки да маслица, чтобы кашку вкусную сварить, а то девочка совсем худенькая, еле ходит. Отдал Емеля бабушке весь пирог и все масло. Когда она от него ушла, почему-то захотелось ей вслед посмотреть. Она же, недолго думая, села на лавку, масло на пирог намазала, да все и съела. Не успел Емеля от такой картины в себя прийти, а к нему соседка-вдова с тремя детьми пожаловала и просит – все съели, в доме ни крошки, дай хоть молочка по глоточку да по кусочку хлебушка черного. И их Емеле стало жалко – пошел у матери свой ужин попросил и отдал горемычным.

Вечером решил с матерью посоветоваться; все ей рассказал и надоумить попросил, как ему быть и дела делать, чтобы самому спать голодным не ложиться.

Мать толк в хозяйстве знала и надоумила. Можно, конечно, готовое разумно распределять, у тебя больше всего черного хлеба и молока – вот это и раздавай, голодный человек любому куску рад. А если в еде ковыряться начинает и что повкуснее ищет, значит, голода в этом человеке нет.

Самое же экономное самому готовить – ржаной муки больше, из нее и готовь, своего хлеба у тебя в разы больше выйдет. Вот и кумекай.

Так и научился Емеля хлеб печь, хозяйство вести да в людях разбираться.

И третий срок настал от крестной подарки получать. Вдвоем с братом они остались. За год до двадцатилетия близнецы родителей похоронили, сначала отца, а через месяц и мать.

Емеля сильно по родителям горевал, а Ефрем вместе с горем корысть мешал – рад был, что своего часа дождался. Теперь уж он Емелю прижмет и заставит деньги в дом нести, а не за здорово живешь на всех работать. Да еще о подарке думал, что бы попросить, чтобы все иметь, а своих рук не прикладывать – только распоряжаться да приказывать.

Думал Ефрем, думал и придумал желание, которое его жизнь сделает такой, о какой всегда мечтал, и в трепете стал крестную дожидаться.

Появлялась крестная два раза ближе к вечеру, а в этот раз с утра пораньше пожаловала. Стол накрыла с кушаньями разными и крестников к столу позвала. Когда же близнецы угощений отведали и насытились, неспешный разговор повела об их житье-бытье, правда, разговаривала с одним Емельяном (многое он с крестной хотел обсудить), Ефрем же все на лавке от нетерпения ерзал да сопел, чтобы внимание привлечь, но крестную перебивать и о подарке напоминать не осмеливался. Вдруг рассердится и передумает желание исполнять. И мысленно себе твердил – терпи, Ефрем, немного осталось, самое большее – несколько часов. Справился с собой Ефрем, даже решил чаем крестную попотчевать и пошел самовар ставить.

А после чая крестная сама о подарках заговорила.

Ефрем, как обычно, первый начал: «Хочу, чтобы каждое мое желание вмиг исполнялось: чего только не захочется и не придумается, любая фантазия, что в голове поселится».

Емельян же попросил, чтобы легко и радостно было ему по жизни идти, чтобы разные премудрости мог своим умом и трудом постигать, чтобы работать мог без устали, а любое дело спорилось.

Ефрем сразу взревновал: «Что ты, Емеля, вместо одного сразу три желания загадал, так не годится. Правда ведь, крестная, вы всегда говорите, что одинаково нас любите и поровну одариваете».

– Твоя правда, Ефрем. А о ваших желаниях я вот что скажу. Емельян действительно больше, чем об одном, попросил, но своими руками добытом; а ты одно сумел на бесконечное множество растянуть да за счет других по жизни идти. Я подумаю, что здесь сделать можно, и вам свое решение чуть позже сообщу. Потому как нет у меня такой власти, чтобы исполнять все, о чем вы попросили, но есть идеи, как к этому приблизиться. Но раз сегодня день рождения, то по подарку я вам все же сделаю.

Давай, Ефрем, начинай – у тебя это хорошо получается.

Ефрем и тут не растерялся: «Хочу перстень с большим алмазом».

– А ты, Емеля?

– А я прошу, чтобы вы у нас с Настенькой посаженой матерью на свадьбе были. Настя с детства сирота, и мы тоже с братом сиротами стали.

– Ефрем, – продолжила разговор крестная, – хочу у тебя совета спросить. Ты говоришь, что подарки мои равноценными должны быть, только не все в жизни деньгами меряется, но свою цену любая вещь имеет. Так вот, Настеньку я к алмазу твоему приравняю, а вот приданое для нее – к оправе. Ты у кольца какую оправу хочешь: золотую, серебряную или железную? Может, тебе браслет вместо кольца подарить, тогда и у невесты брата приданого прибавится. – Сказав это, Премудрая к жадности Ефрема зависть приставила, чтобы интересней наблюдать было.

Ефрем от натуги покраснел, даже пот его прошиб. Боролись в нем жадность с завистью. Победила зависть – как ни хотел он золотой перстень с бриллиантом, но зависть, твердя, что в этом случае приданого Емеле больше достанется, одолела. Ефрем даже спросил у крестной – что будет, если я от своего подарка откажусь?

Очень не хотел Ефрем, чтобы Емеля женился и своим домом зажил. Были у Ефрема на Емелю свои планы, и далеко идущие. Да, видно, не судьба была им осуществиться. Ответ крестной подвел черту его надеждам.

– Хочешь, отказывайся, дело твое. Я почему должна отказать Емеле посаженной матерью быть? Я не твой брат-близнец и вместе с тобой в одной материнской утробе не находилась. Думаю, будет справедливо, если невеста сама выберет, что ей больше по вкусу – платье свадебное с жемчугом и золотым шитьем, сундук с одеждой или инструменты для работы.

Тут Ефрем не выдержал, как ни боялся он крестную, но жадность с завистью так его скрутили, что он ум потерял. Стал кричать и ругаться, да пенять крестной, что она его обделить хочет.

Видя, что Ефрем не на шутку разошелся, решила Премудрая немного братьев приструнить. Встала из-за стола, глазами сверкнула и говорит: «Я вам что, золотая рыбка на посылках? Полюбуйтесь на них, сели на шею и ножки свесили. Добрая дурочка-крестная сама предлагает, почему же не воспользоваться, и главное – ничего взамен не просит. Нет бы аппетит умерить да поинтересоваться, не надо ли мне чем помочь; только о себе и думают, правда, в разных форматах: один нагло и категорично, чтоб побольше урвать; другой – вежливо и скромно, но аппетит тот же – сил давай немерено, чтобы мог без устали день и ночь работать. В одном и другом жадность огнем полыхает, еще и не известно, чей костер больше». Так Премудрую разобрало, что из нее тоже пламя хлынуло, правда, она его удержать все-таки сумела и дом не спалила, но желания братьев аннулировались.

Емеле стыдно за себя с братом стало, совестливый был.

– Мне, крестная, за доброту твою и науку года жизни не жалко отдать, чтобы тебя порадовать.

Ефрем же ни на что не реагировал, так как слезы лил и прощения просил, ползая у ног Премудрой.

Крестной же идея Емели понравилась, на заметку ее взяла и братьям свое решение объявила.

– Вы у меня первые крестники, да еще и близнецы, поэтому так поступим. Всем успокоиться надо, да подумать обо всем хорошенько. Поэтому в виде исключения я к вам через год загляну, а вы о моих условиях за это время должны подумать да свадьбу на год отложить.

Условия следующие. За каждое желание будете годом жизни расплачиваться, а стоимость желания своей жизнью показывать, а я оценивать. Чтобы легче вам было, вот мои подсказки: лень у меня не в чести, я ее не жалую, но чрезмерное усердие тоже поощрять не буду, все в меру должно быть – и труд, и отдых. Поэтому вам год и даю. Как вы его проживете, то и получить сможете, но это «по весу», «по стоимости», а плата взыщется у каждого одинаковая. Моя задача – вам равные стартовые условия организовать, а уж как кто себя проявит, от вас самих зависит. И чтобы день рождения без подарков не оставить, попросите для себя что-нибудь необычное. Давай, Емеля, начинай, а то Ефрем сегодня слишком нервничает, пусть на этот раз вторым побудет, может, скорее в разум войдет.

Емеля посмотрел на брата и говорит:

– Крестная, а можешь нас с братом в прошлое на день вернуть. Хочу еще раз один день прожить. Помнишь, Ефрем, отец с ярмарки приехал. Нам по 12 лет было. Веселый, с подарками. Как мы их все рассматривали, радовались. Мать стол праздничный накрыла. После еды пели все вместе, отец на балалайке подыгрывал. Вот бы еще раз…

– Ну, а ты, Ефрем, чего хочешь? – Ефрем тоже на брата посмотрел и говорит:

– Я хотел бы с братом на один день местами поменяться. Чтобы я, Ефрем, Емелей стал, а он мной, и почувствовали бы мы оба, как в шкуре другого находиться.

– Порадовали вы меня своими желаниями, – заулыбалась Премудрая, – завтра и начнем. Только подумайте, чье желание первым исполнять?

Братья решили сначала друг другом побыть, а потом в прошлое окунуться.

На следующее утро Емеля проснулся и не поймет, почему так солнце высоко стоит. Всегда с первыми его лучами глаза открывал, а тут на тебе – проспал, получается. Есть сразу захотелось, а вот готовить и на стол накрывать – лень. И мысль пришла – брат, наверное, уже позавтракал, значит, и ему оставил. Пошел к столу, точно – еда на столе стоит, каша с маслом да молоко с хлебом, все как обычно. А как обычно? Сегодня, наоборот, необычно. Я, а вот и не я. И вспомнил про желание брата друг другом побыть. На этом мысль прервалась, и почувствовал он себя полностью Ефремом, и что перво-наперво, после сна и завтрака, надо проверить сундучок заветный, надежно спрятанный, да добро в нем пересчитать, да подумать, как преумножить. Весь день в таких думах и прошел, отвлекался только на еду, что брат предлагал.

Ефрем же проснулся, когда лица первый луч солнца коснулся, и подумал, что если даже утро пасмурное, все равно первый луч почувствует и глаза в новый день откроет. Быстро встал и сразу в работу окунулся: дел невпроворот, да еще и еду надо приготовить и на себя, и на брата. И завертелось…

Много чего успел Ефрем, всего и не сосчитать – день длинный. И в лесу побывал, и в поле, и у реки; тетю Марфу, соседку, навестил, проверил, поправляется ли – трав новых принес, научил, что с ними делать; скотина, хозяйство – весь день как белка в колесе, даже и не присел ни разу. А душа поет и дело спорится; и по жизни идти легко и интересно. Ближе к вечеру зашел к Настеньке. Но ее дома не оказалось – может, к бабе Дуне ушла в другую деревню, давно собиралась.

И вечер настал. Сели братья друг против друга за стол да есть начали.
Ефрем на брата смотрит, и стали его мысли посещать о своем желании день братом побыть. Подумалось – если я все о нем сегодня знал, все его мысли, чувства, желания, дела, то он тоже все обо мне постиг, – а дальше потянулся спрятанный сундучок с добром …

Но Премудрая за братьями доглядывала и, чтобы братьев друг против друга не настроить, мысли Ефрема прервала и в сон его погрузила и пожелала, чтобы последние «озарения» у Ефрема из памяти стерлись. С Емелей же ничего делать не стала. Улыбнулась только, когда Емельян из-за стола встал, к брату подошел, стал его по голове гладить да приговаривать: «Бедный ты, бедный, как же тяжело тебе живется; твой груз потяжелее любой трудной работы будет, а для меня он вовсе непосильным является. Каждый день буду бога благодарить, что нет во мне той жадности к вещам и золоту, что в тебе живет. Тебя же, брат, еще больше любить буду и жалеть. Потому как стал ты в моих глазах подобен калекам. Только надежда все же есть, что ты свой ум в другую сторону развернешь и от грязи жадности освободишься».

На следующий день братья в прошлое окунулись, в счастливое детство, только ощущения двоились – и в прошлом они были, и в настоящем, ситуацию как бы двумя парами глаз видели – и хорошо было, как в тот день, и грустно, что безвозвратно детские радости уходят, но душой оба отдохнули.

На третье утро оба вспомнили, что крестная с этого дня свой отсчет вести начинает.

Ефрем даже спросил у Емели – что ж ему теперь делать, как жить? Хотя раньше все знал наперед и всех учить пытался.

Емеля задумался и отвечает: «Сам, брат, решай, знаю я о твоей ноше – о жадности ненасытной. Но как тебе с этим справиться, не ведаю. Думаю, что только крестная тебе в этом помочь сможет. Но чувствую, что в этом году мы ее не увидим. Так что нам самим со своими проблемами разбираться придется. Мне тоже нужно подумать, как свою жизнь в порядок привести и от чрезмерной тяги к работе освободиться. Для тебя же есть у меня один совет. Начни с чего-нибудь малого – хоть еду нам готовь, потом, может, само придумается. Ведь каждому ноша по его силам дается. Значит, можем мы с тобой наши недостатки одолеть и к другой жизни повернуться. Главное, про готовку не забывай. Сидеть голодным, честно скажу, мне не хочется, но и страховать тебя я не буду, сам крутись. Сегодняшний завтрак – последняя моя готовка, а через год поглядим… – Сказал это и по своим делам направился, только брату бросить успел – приберись, а то от крошек и грязной посуды мухи разводятся.
Ефрем вздохнул, встал, засучил рукава и убираться начал – не быстро, с неохотой, но осилил. Потом сел на лавку и стал думу думать, что бы ему такое придумать, чтобы и обед готов был, и чтобы самому готовкой не заниматься. Понял, что к стряпне у него душа не лежит. И вдруг вспомнил про тетю Дусю, одинокую женщину, в силе еще, у которой неделю назад дом сгорел и вся скотина погибла. Саму ее соседка из жалости приютила. Но только у соседки изба маленькая, семья большая, пока тепло, в сарайчике поселила погорелицу. А холода придут, что делать? Но так далеко никто из них не заглядывал. Пошел Ефрем тетю Дусю в свой дом пожить пригласить да плату ей назначить, может, и со стряпней поможет, уж как договорятся. Главное, чтобы к ним перебралась да хозяйство стала вести. И если понравится, то и осталась – изба огромная, отец деньги имел и с размахом построил, всегда полный дом родственников на праздники приглашал, всех размещал, одним словом, места хватает – живи не хочу.

Тетя Дуся согласилась, но с условием. Зиму проживет, а там посмотрит, останется или будет к дальним родственникам перебираться. Не любила она Ефрема, и если бы не Емеля, ни за что в доме Ефрема жить и хозяйство вести не стала. Здесь же на Ефрема посмотрела, и показалось, что это не Ефрем, а Емеля к ней пришел и в дом к себе приглашает перезимовать, а чтобы хозяина внакладе не оставить – по дому помочь, двое взрослых мужчин в доме, да без женской опеки, а женская рука в доме необходима, все знают, без хозяйки дом – сирота.

Емеля в этот день к обеду опоздал, в лесу задержался, а когда дверь открыл, в нос ударил запах вкусного домашнего хлеба да пирогов его любимых со сливой. Чудеса, ну Ефрем дает, у матери так вкусно не пахло, только у бабушки. Тут и Ефрем выходит брата встречать, улыбается – давай, брат, умойся после трудов праведных, да прошу к столу пожаловать.

Отведал Емеля и щей, и каши, и пирогов. Сидит отдувается и брата благодарит.
– Ну, Ефрем, удивил. Давно так вкусно не ел. Отдохнул немного и опять по делам отправился. Но вечером, конечно, хитрость Ефрема с угощениями вкусными открылась. За столом все втроем сидели: и Емеля, и Ефрем, и тетя Дуся. Емеля с радостью идею брата поддержал приютить погорелицу.

Ефрему же понравилось, что он так удачно все устроил. Тетю Дусю жильем обеспечил, а их с братом – сытной едой да уборкой в доме. Сидит улыбается и говорит брату: «Давай, Емеля, я у тебя вместо золотой рыбки буду. Ты желания загадываешь, а я исполняю».

– Что ж, от помощи не откажусь. Идея одна уже наготове. Помнишь дядю Матвея? Он решил в соседнюю деревню перебраться. Семья большая, хозяйство расширить задумал – дом построить, земли побольше прикупить. Бригаду для работ подыскивает. Сходи к нему, обговори. Если поладите, ребят мастеровых набери, сработают, а ты общий догляд, ну и помогать будешь, где необходимость появится. У тебя же строительная сметка в деда, давай, брат, разворачивайся.
И понял Ефрем, прав брат, дела делать надо. Интересно ему и с людьми договариваться, и догляд за работой осуществлять, и помогать, где трудно, да не ладится. Конечно, он многого не знал, и не все умел, но ведь можно найти людей постарше, поопытнее, посоветоваться, научиться, чего не знаешь, и задуманное с их помощью осуществить.

Год прошел, братья оглянуться не успели, так работой были увлечены. Правда, Емеля старался до ночи не работать и раз в неделю обязательной выходной себе устраивал. Помнил он слова крестной, что во всем мера нужна, даже в том, что хорошим и правильным кажется.

Ефрема тоже работа захватила. Крутился как мог. Но дела у него ладились, хотя часто и трудно приходилось. Но всегда братья друг друга поддерживали, делом и добрым словом помогали. Перед самым днем рождения одна мысль Ефрема посетила, что о сундучке своем, когда-то заветном, за год и не вспомнил ни разу, дел было невпроворот. Всю округу исколесил. Вспомнил свой детский подарок, от крестной полученный, о санях самоходных, сейчас бы пригодились, да не забавы ради, а в дело бы пошли. Но в пятнадцатый день рождения вместо саней рубль серебряный неразменный появился, а потом и он исчез, только добро в сундуке осталось, через этот рубль купленное. Но сейчас это казалось Ефрему очень далеким и вроде бы ненужным.

И двадцать первый день рождения наступил. Встретили братья крестную накрытым столом и большим караваем – с хлебом-солью. Когда же подошла очередь к желаниям перейти, оба брата встали, в ноги крестной поклонились и за науку поблагодарили и попросили, чтобы она иногда их навещала, а если ей захочется, то советом мудрым помогала и на их помощь рассчитывала, если будет у нее в том нужда.

– Зачет, – сказала Премудрая. – Меньшего я от вас не ждала. Сумели порадовать. Емельян, назначай день свадьбы, как бы Настенька в невестах не засиделась, или передумал? Видя смущение Емели, улыбнулась. – Про приданное я помню и про твой, Ефрем, золотой перстень с алмазом, или железный?

– А может, браслет, – подхватил шутку Ефрем. – О другом попрошу. Я тоже суженую встретил и хочу в один день с братом свадьбу сыграть, будьте и мне посаженной матерью.

– Мальчики, я согласна, готовьтесь, в нужный час буду. – И без предупреждения растаяла в воздухе...