Чем пахнет

- Сегодня Борьку переводила с сараюшки, туда, где дети «козлячии» мои ненаглядные. В козлятник туда, где Зита и Гита, и Бэлочка.  Взяла его за рога и повела. Ошейник уже маленький на него. Козёл то хороший вырос, шея большая. У девок не так, те похудее будут и шейка тоненькая, девки одним словом. Веду его, а на улице погода «мерзопаскостная», холодно дождь «пэрище», ноги скользят, а эта худоба сопротивляется. Глупенький, не знает своего счастья. Это он просто не знает ещё запаха Гиты. Ну, ничего потихоньку, полегоньку за «роги» привела к девкам. А «роги» такие тёплые, тёплые. На улице холодно, а «роги» как батареи. Такие хорошие «роги» отрастил, закрученные. Если ударит ими, то мало не покажется. Но он щадит нас, не бьёт, больше целоваться любит, ох целовальник. Ага, так вот за «роги» рукой держишься и тепло, тепло от них. Подселила козла к девкам и дверь закрыла. Думаю, сами теперь разбирайтесь между собой. В конце концов, не поубивают же друг друга. Прихожу вечером доить их. Стоят каждый в своём углу, ну ничего, живые. Хлеба набрала в карманы, во все три. Села доить Гиту. Тут ковшик с тёплой водичкой, тут «полотенечко» махровые для сисичек. Помыла её, вытерла, красота, козе приятно. Значит мои руки там, на вымени у неё, а её голова возле моего лица и она в знак благодарности давай вылизывать мне шею: и тут, и там, и за ухом, и лоб, и глаза. Не знаю, зачем она это делает, может быть, я солёная, а ей нравится это? В общем, очки я в козлятник не беру, потому что снимут и затопчут, а они все таки денег стоят. А у Борьки нюх хороший, подошёл с другой стороны от меня, эх унюхал хлеб в карманах. Голову свою рогатую засунул в карман и давай выбирать все до крошки. «Ты, - говорю, - морда наглая рогатая, девкам оставь хлеба!». Не, не оставил, всё вынюхал, одно слово козёл хоть и свой родной! А деткам козлячим, тем хлебушек каждому в ротик сунуть нужно. Ротики у них маленькие, все мордочку тянут, чтобы в каждому ротику кусочек хлеба достался. И я быстренько, быстренько из «фартушка» в ротики, в ротики. Всё справилась, стоят рымыгают, хорошо им и мне радостно, улыбаюсь. Чувствую, что пахнет им забота моя особенно сладко и приятно. Да, любовь она такая, чем пахнет? 
- Муха мой на улицу сам из дома в туалет ходит. Кошки тоже ходят, я им небольшую щель в двери оставляю, те как-то незаметно проскальзывают. А этот «слоняка», который Муха, который пёс мой ненаглядный, обязательно дверь толкнет, да так что на половину откроется. А холодом то тянет, а на улице уже не лето, скоро снег пойдёт. Но разве ему объяснишь, когда ему надо. И главное у Мухи привычка интересная. Лежит обычно на полу толи возле батареи, толи под столом. Только я встану ночью в туалет он тут же «залазит» на кровать и ложится на моё место, греет его, чтобы не остыло, значит. Прихожу, а он лежит на спинке, лапы вверх, нижние расставил, «сюрчиком» светит и улыбается. И продвигаться не хочет. Вот ложусь, а он все-таки «опэцек» здоровый, а нам двоим место мало, а тут ещё на подушке Оладушка третья лежит. А мне спать надо и начинаю их расталкивать, и смех и грех.
- Сегодня Оладушка пришла с улицы и давай нам с Васей плакать: «Мяу, мяу, и мяу, мяу и мяу, мяу, мяу мяу!». А то, что она плачет и жалуется, это мы знаем, за сколько лет пока кошка у нас выучили её. К примеру, когда она хвастается, то говорит совсем по-другому: «Вурвяу, вурвяу смотри какая я хорошая, вуррвяу вурвяу мышь принесла!». И её нужно обязательно погладить и похвалить, и сказать какая ты хорошая кошка, какая ты замечательная охотница. А тут плачет кошка, жалуется. Думаю, да что же случилось? Входит Муха дверь нараспашку, а в зубах мыша. Это значит, Оладушка её словила, сколько высматривала, перед норкой сидела, хотела Мухе похвастаться, но нашла, кому хвастаться - Мухе! Хм, ну да, и что ты думаешь, «сожрал» этот Муха «оладушкину» мышь без зазрения совести. Иди девочка моя хорошая пожалею тебя. А что? Вот будешь знать, чем пахнет хвастовство. Что «мяу»? Ну всё, всё, хорошая кошка, да, хорошая, вот я тебе рыбки дам.

Что «мяу»? А Муха пусть сам своих мышей есть, а мы с тобой рыбку вкусненькуууююю, мммммм! 
     Несколько дней подряд шёл противный промозглый дождь. Тучи затянули всё небо словно свинцом, будто бы заковав солнце в свои тяжелые холодные сонные объятия. В такие дни всегда хочется спать. И все спали. Маня обычно спит на подоконнике, чаще на груди  у Василия Ивановича, либо у него в паху грея его деток. Муха, лёжа у батареи, тянул носом воздух. Пахло сыростью, осенними листьями, мышами, ветром и чем-то ещё. Что-то было знакомое в этом запахе, но что? Он помнил, как пахнет весна и лето, знал тоскливый и сонный запах осени, догадывался, как пахнет зима. Но как, вспомнить этот запах совсем не мог, так как в эту пору он только родился и помнил только запах мамы, запах молока и запах новых рук. Любящих рук его хозяйки Людмилы Леонидовны.
     Мухе снилось что-то необычное, он куда-то бежал и бежал, нюхая землю, иногда останавливаясь, поднимая «морду» кверху и нюхая ветер. Где-то недалеко что-то упало большое и тяжелое. Упало и сотрясло землю. И там где она сотряслась, что-то лопнуло. Лопнула словно пружина в часах, большая и бесформенная. Она свернулось «клубоком», выкинув запутанный след. Муха взял след, и вот через пару сотен метров перед ним оказалась луна упавшая сверху. Она была похожа на тыкву, точнее на пол тыквы с тем самым «клубоком» запахов внутри, который очевидно вышел из строя. Муха поднял голову вверх, чтобы посмотреть на место, откуда она свалилась, но увидел только что-то жуткое и страшное в небе. Воображение рисовало то паука, то крокодила, то злобный зубастый профиль. И тут Муха услышал, как хозяйка зовёт его домой. Муха гавкнул в вверх как бы говоря тени в небе: «Заберите свою луну и исправьте её поскорее!». И вот тень спустилась на землю в виде дракона, чтобы съесть луну. Сонный пёс дёрнул лапами, чтобы там, во сне поскорее удрать с того  места где запахов больше нет. Ведь как ловить мышей, если нельзя взять их след? Людмила Леонидовна погладила любя мягкую шерстку Мухи: 
- Ну же, что ты там увидел во сне, от кого так бегут тут твои неугомонные лапки? 
     Муха вновь потянул носом воздух и понял: оно пришло! Пришло то, чего он по сути вещей не знал. Оно пришло и стояло там за дверью и тихо звало: «Мууу-хааа, вы-хо-диии!». Оно завывало и скрипело старым орехом у колодца, потом  подлетало к двери и осыпало чем-то колючим её, и снова звало: «Мууу-хааа, ууууууу, вы-хо-диии!». Муха открыл глаза и поднял ухо. Любопытство раздирало его сердце. Он вскочил и побежал, открывая на ходу почти настежь входную дверь.
- Муха-ааа, холодно же! Когда ты научишься уже закрывать за собой дверь? - Людмила встала и пошла закрывать за псом дверь. - И вот так каждый раз, - возмущалась вслух Людмила Леонидовна на убежавшего пса. - И главное, сколько животных в доме и каждый со своим характером. Оладушка, чтобы её выпустили, всегда залезет на меня и будет делать массаж головы, «жмякая» своими мягкими лапками толи ухо мне, толи щеку. Маня, та никогда не придет ко мне, всегда шкребет дверь коготками. Ну, а Муха, как танк, «прёт напрополую». А мне за ним закрывать, а уже холодно, а скоро морозы. Вот нагуляется, прибежит и в постель как обычно ко мне. Я буду возмущаться «свекрухой» и говорить ему для профилактики: «Муха, нельзя грязному псу с грязными лапами в мою постель!». Но Муха только будет смотреть на меня, со своим неизменным любопытством, повернув голову набок и задрав ухо кверху, мол: «Как это нельзя, как это так? Меня тут вырастили, понимаешь ли, вот с такусенького!». - При этих словах Людмила Леонидовна сжала две ладошки вместе и посмотрела на них, представляя там маленького «крехтящего» щенка. - Хм, чудной, интересный  вырос. Людмила Леонидовна задумалась, хмыкнула по-доброму. Посмотрела ещё раз на дверь, не открыта ли, и заговорила снова сама с собой, будто представляя перед глазами кого-то очень близкого, которому можно доверить всё всё, и даже самую душу. 
- Он вообще считает, что мой дом это его будка, а мы, его хозяева, это обслуживающий персонал. Но как бы то ни было, всё-таки хороший пёс, любимая скотинка.

И за что я его только люблю? 
     Такого чуда, ждавшего его за дверью, такой сказки, такой зимы Муха ещё не видел никогда. Со звонким лаем, прямо с порога, он бросился нападать на белых мух. Он их хватал пастью, щелкая зубами, подпрыгивал высоко навстречу снежинкам. А когда снег повалил и, довольно насыпавшись, неугомонный Муха отпускал «морду» в снег, и так пошёл с мордой под пушистым покрывалом зимы, пока не «тыкнулся» носом в какую-то преграду. Фыркнув и подняв «морду» вверх он ещё какое-то время смотрел на то, как падает снег. Падает на его заснеженную шерстку само небо! Падает чудными, сказочными, белыми хлопьями совсем не имеющими запаха. Довольно нагулявшись, Муха радостный прибежал домой, вскочил на старенький журнальный столик, который стоял под окном и положил лапы на батарею. 
- Всё, справился? -  улыбаясь, спросила Муху Людмила Леонидовна. 
     Муха посмотрел на хозяйку, завилял хвостом, сказал: «Урррууурруу!». Но отходить от батареи не стал. Он ещё долго сидел так, наблюдая в окно за белыми мухами, иногда нюхая видимый снег с невидимым запахом. Теперь Муха знал, чем пахнет зима. А пахла она: спокойствием, умиротворением, сказочным чудом и холодными лапами, которые нужно греть на тепленькой батарее.