Кусок дома

- Ну ты даешь, почему такое жесткое название, ведь это частичка твоего Дома.
- Не частичка – кусок, поруганный обломок, который дошел до меня через чужие руки, разные руки, за деньги дошел. Очень долго мне никак не могли его передать, привезти эту мою горькую частичку Дома, которая вместилась в клетчатую сумку. Ту, что лежала всегда в лоджии для сортировки мусора. Очень долгая была дорога. Как ждала я этот обломок…

Расскажу  с самого начала. Уже могу.
Дом – он живой. Я  точно это знаю. Сначала, в предчувствие беды, он накапливал счастье. Развесил по стенам фотографии радостных дней,  принимал друзей, их теплые объятия. А за неделю до войны он и вовсе собрал нас, уже вовсю тревожных, и попытался успокоить. В той моей песне о Доме были незатейливые слова –

Мне говорят, ты думай о войне, о тех врагах, что были, есть и будут,
а я с любовью убираю дом, перебираю книги и посуду
Мне говорят, готовься ты к войне и собери необходимое – чтоб рядом
А я хожу, а я дышу вдвойне, с любовью всё окидывая взглядом…

Я не знаю, что это было, песня-тревога, песня-успокоение? Скорее, песня-любовь. Ко всему вокруг.

24 февраля 2022 года

Эта дата навсегда.
Он не отпустил меня тогда сразу, мой Дом. Может, потому, что и сам не верил, что такое может быть. Не верил, боялся остаться один.
Потом, спустя два дня, отправил в более безопасное на тот момент место в городе. Я не знаю, кто определяет это, часто несправедливо – ведь кто-то остался с ранеными и убитыми домами навсегда.

Мой милый Дом, моя любимая комната, я даже толком не простилась с тобой. Думаю, что просто считала, что расстаемся ненадолго. Взяла самое необходимое, но не взяла самое любимое. Ну как можно себе такое представить – гитара, мишка плюшевый, коробка с любимым рукоделием. Такое не берут в военное время.  Главное – лекарства, еда, теплая одежда.
 
А Дом, как же так, что же он один?  Я должна его кому-то доверить, нельзя так, чтобы закрыть и всё. И я звоню  подруге с восьмого этажа ( она наотрез отказывается уезжать – возраст, ноги), рассказываю, где оставляю ключи от сердца моего Дома, чтобы они вместе, если что…

Тогда ещё все дома были на связи, они долго между собой созванивались, берегли и передавали друг другу людей. Так и  нашлось местечко для меня в городе более безопасное.
Уже через день я узнала, что мой Дом сильно ранен, тогда еще была связь. Была надежда, что моя квартира на первом этаже уцелела. А главное, была надежда на то, что воспользуется ключами моя подруга.
 
На долгие в военное время три недели меня приютил новый дом моего города. Сначала первый этаж, а потом и подвал.  Устраивать дом в другом районе города было очень холодно. Когда холодно, дом получается плохой,  надо всё время ходить и согреваться. Я старалась что-то делать по-старому, по-домашнему. Варила овсянку по утрам, делала зарядку, цеплялась за всё привычное.
 
Думала ли я о Доме оставленном? Люди приходили из других районов, рассказывали про свои разрушенные дома, а я думала, это не про мой Дом, мой ранен, но жив, борется, а ещё продолжает заботиться обо мне. И доказательство тому было почти мистическим. Квартира, в которой я теперь находилась, была съёмной. Её снимала моя подружка, она успела эвакуироваться из города в отпущенные для этой возможности всего лишь три дня. Помнится, за месяц до этого я дала ей для лучшего устройства небольшой матрасик. Так вот, именно на этом матрасике в подвале я теперь и спасалась, он был частичкой моего Дома, соломинкой, которую мне постелил заранее.

Связи не было, не было света, воды, газа.  Слухи о районе моего Дома были очень страшные. А я ничего не чувствовала при этом. Было просто очень холодно, наступили неожиданные для наших мест мартовские морозы до минус десяти. Я благодарила новый временный дом  за все тёплые вещи, которые находила  и для себя, и для людей, которые приходили из разрушенных домов в наш подвал. Думала, вот бы и моими тёплыми вещами кто-нибудь обогрелся в том, моём настоящем Доме, вот бы он тоже кому-нибудь помог.
Я часто думала там, в подвале, как хорошо, что я не взяла все продукты из Дома, вдруг они там понадобятся моей подруге.  Главное, там осталось достаточно воды. Может, поэтому и новый дом открыл  свою тайну-сюрприз, по капле набиралась вода из бойлера для питья. Иначе пришлось бы ходить на очень опасный источник, стоять  в очереди под обстрелами.
 
Потом был снег, неожиданный мартовский снег,  мы набирали его, растапливали. Даже шутили, что он точно дает чистую воду – ведь заводы не работают. И то, что не работают заводы, впервые  давало горечь ощущений.
 
Мой настоящмй Дом, глубоко раненый, уже ничем не мог мне помочь. А второй дом пытался, он даже организовал место недалеко, около филармонии, там порой проскакивала связь. Страшно было, только дойдёшь – и обстрел, и не поймёшь, то ли ложиться, то ли назад бежать. Как-то гудок пошёл, сердце радостно забилось, а тут обстрел – и мысль, будь что будет, главное – связь. Разговора не было, но ушёл сигнал, значит -  поймут, что жива.

Бои подступили уже совсем к дому, было очень страшно. Летали самолеты, сбрасывали бомбы, этого боялись больше всего. Кипятишь воду на костре, слышишь – летит, бросаешь все и бегом к подвалу, который тоже не был надежным убежищем.

То, что я смогла выехать из города – просто чудо, просто случайность, добрая такая случайность. Это уже больше про людей, дома к тому времени были бессильны. Мы ехали громадной колонной, все машины были с белыми тряпками, надписями, что дети…казалось, это спасет. Спасало не всех. Дорога была очень опасной, только потом узнала, как мне повезло. Люди, которые смогли выехать позже, добирались до Запорожья неделями, под обстрелами, с долгими опасными остановками.

И вот уже в апреле  долгожданная весть из Дома. Удалось связаться с волонтерами, попросить их узнать о судьбе подруги, передать помощь. Но что это? Сидит моя подруга, такая родная, похудевшая, а за спиной дверь с надписью Z .  И я смотрю на эту дверь и думаю, нет, это не мой Дом, не моя дверь. Что же это? Слушаю страшный рассказ подруги, заслуженного учителя , воспитателя детей-сирот, многие из которых считают ее своей мамой о том, как она спускалась, спасаясь от пожара, с обожженными ногами, как потеряла сознание, добравшись  до моей квартиры, как выживала потом. И понимаю, что надо поддержать подругу, и понимаю, что подруга сломлена этой буквой, мой Дом перечеркнут этой буквой. Мой Дом в плену, раненый, больной.
 
14 июня 2022 года.

Сегодня «разрешили» телефонный звонок с Домом, который в плену, нежилой, все верхние этажи разрушены пожарами, обстрелами. Подруга переезжает в другое место.

Я «раздавала» свой Дом.
Как хорошо, что мои вещи, одежда кому-то пригодятся. На том конце провода употребляют такое привычное уже слово – погорельцы. Да, да, конечно, всё раздайте.
После звонка весь день мысленно продолжаю перебирать вещи и раздавать, раздавать… И понимаю, что всё равно она, моя квартира, останется с чем-то, что будут топтать чужие ноги, трогать чужие руки.
Был уважительный вопрос о библиотеке сына. Может, для кого-то и дико звучит, но он сказал, что его даже успокаивает то, что, скорее всего, книги пойдут на топку зимой, по крайней мере, кого-то согреют.  Я представляю затоптанные фотографии, книги. Ведь крыша вся дырявая, если дождь, то насквозь – до первого этажа. Скорее бы его снесли, мой Дом, чтобы не мучился.

Я всё отдала, повторяю снова эти слова, но опять достаю что-то с полки …

Ты не отпускаешь меня, Дом? Это только показалось, что я тебя раздала, пусть с болью, но раздарила. Поблагодарила за то, что вовремя отправил меня в более безопасное место, за то, что спас и служил пристанищем для хорошего человека. А ты не отпускаешь.
Со всех сторон не отпускаешь. Даже со стороны страны, что принесла столько горя тебе  и всему народу. Кажется издевательством настойчивое предложение вернуться в «освобожденный город».
 
Я знаю, ты не можешь звать меня сейчас. Ты ведь не хочешь, чтобы я сидела в твоей темноте, часами выстаивала в очередях, чтобы я ждала милости от вражеских бригад по твоему восстановлению. Нет, я не верю. Ты отпустил меня, так отпускают всегда тех, кого любят.
Просто не сразу отпускаешь, тебе больно и мне больно. Знаешь, иногда даже жалею о том, что ты не сгорел. А подруга плачет, говорит, хочу сберечь твой Дом, я знаю, как это, когда дома нет, когда он сгорел. И я вздрагиваю. Мне кажется, она читает мои мысли о тебе.

Что же делать? Я не хочу становиться твоим заложником. Я не хочу, чтобы люди были заложниками домов. Как всё это сложно. Казалось бы, прошла точку невозврата в свой Дом и всё возвращаюсь и возвращаюсь. Какими-то ценными безделушками, кружками, ложками, тетрадками.

Отпусти меня, Дом, я всё помню, всё люблю, я ничего не забыла, но отпусти. У каждого человека своя линейка измерений. Что он может терпеть, где предел.  Я любила тебя. Там, на стене – фотографии счастливых моментов последнего года жизни с тобой. Я должна сказать тебе – ты тяжело ранен, болен. Знаю, ты живешь воспоминаниями о том, с какой любовью я относилась к тебе. Ты думаешь, что я предала тебя? Нет, ты так не думай.
 
Мне очень больно, что я так мало взяла с собой, но то, что есть – очень дорого мне. Сейчас, сейчас я все перечислю, и ты поймешь, как люблю тебя – у меня с собой куртка, я не рассталась с ней, хоть она и вся прокопченная кострами,  есть жилетка, старенькая, черная – она мне дорога ещё тем, что папа её носил. Она уже даже дырявая, но ты понимаешь, что я ее не брошу. Так получилось, что я захватила платье летнее, что купила в Харькове, городе моего детства.   А еще маленький блокнотик, где вклеена фотография папы, в этом блокнотике я вела дневник. Я его подготовила еще накануне войны, выписала туда все номера мобильных телефонов.  Был маленький домашний термос, но его я оставила в Бердянске. Был рюкзак, но его я отдала человеку, которому в тот момент он был нужнее.

Вот и  всё. Часто жалею – ну хоть бы ложечка какая… Прости меня, Дом. Можно я буду жить дальше? Даже не так. Я не спрашиваю. Я говорю. Я буду жить дальше.
Я пыталась представить этот мой брошенный, распотрошенный Дом. И не могла. Я даже не стала спрашивать, закрыла ли подруга  мой дом на ключ.
 
Какое-то время существовала и работала дорога жизни, по которой отважные люди вывозили людей из Мариуполя и Запорожской области. И волонтеры и, ничего с этим не поделаешь, слишком много риска и затрат, перевозчики за оплату. Вывозили домашних питомцев, небольшие посылки с документами и важными вещами.
Подруга смогла отправить мне сумку, с фотографиями, записями родителей по моей просьбе и другими важными, на её взгляд, вещами. Я, конечно, разволновалась. Но опять между нами препятствие.

Человек, с помощью которого шла  ко мне весточка из Дома, попал в плен. Такое случалось часто. Все мысли были о нем, его семье. Поэтому говорить  о том, что как-то надо вывезти сумку, которая осела  в Бердянске – просто смешно. Я опять распрощалась с этим кусочком Дома, тем более, что не раз перебирая ее возможное содержимое, каждый раз наполняла по-разному. То упаковывала в неё мамины картинки из соломки, то, связанный подругой любимой, бирюзовый шарф, то, спохватившись, укладывала птичий божок, мой талисман, что висел над диваном в изголовье.

А сегодня весь день шел дождь. Промокла, промокли даже мысли. Возвращаясь, я наполнила мысленно ту сумку совсем другими вещами. Ведь если верить в то, что Дом  заботится обо мне, он  должен положить в ту сумку  махровый оранжевый халатик, что висел на вешалке в моем шкафу. Я должна одевать его после такого промокания. Еще был длинный, который от осеннего промокания и  замерзания… Но он слишком велик для сумки, хотя, если бы сумка приехала только с этим халатом, я не удивилась бы. Это такая забота моего Дома.

Временами  сильно обостряется бездомность. Это, когда нет ни своего полотенца, ни своей кровати.
А еще бездомность обостряется, когда понимаешь, что ты хочешь жить на каком-то маленьком клочке, но по своим правилам или без правил. Но не будет этого страха, что ты что-то делаешь не так или просто раздражаешь. Это такие невидимые нити. Важные нити. Это внутренняя свобода.
 
Мне надо скоро уезжать в другой город, нет никакой вероятности, что кто-то может привести, вывести с оккупированной территории кусок моего Дома.  Мою сумку тоже могут взять в плен, она может затеряться, пропасть без вести.
 
16 августа 2022года

Ну вот и финал. В день моего отъезда. Кто-то за всем этим следит, только почему же допустил это Горе – расстрел страны, людей, домов?

Я получила свой кусок Дома. Добрые люди передали с перевозчиком, за деньги.
Я все правильно чувствовала. Ибо свой Дом могу собрать только я. Все остальные могут сделать из него только кусок.  Так и должно быть. Половина этой драгоценной сумки -  не ценные для меня вещи. Но другая половина – то, чем я была больна, то, без чего я как деревце без корней. И за это огромная благодарность подруге.

Почему же такая  горечь? Ах, вот оно что. Я всё время твердила про ложечки с кухни и вдруг в сумке обнаружила три бережно завёрнутые совсем чужие ложки. Наверно, они попросились в дорогу из чужих квартир.

Я бережно обнимаю то, что люблю и так ждала, и продолжаю жить.
 
У каждого из нас есть много фотографий, где мы, любимые. Никому в голову не приходит, как важны, например, обои в комнате, полки с книгами, то есть окружающие нас привычные вещи. Как  разглядываю я теперь все сохранившиеся фотографии, как вздрагиваю, когда в гостях у кого-то или на съемной квартире вдруг обнаруживаю что-то «как дома».

Я захожу на кухню, собираюсь пить чай, выдвигаю ящичек с ложками, вилками и вижу её, мою чайную ложечку, о которой я горевала. Я понимаю, что это не она, но всё-таки это она, частичка моего старого и нового Дома.

Вы ознакомились с дополнительным текстом к инструкции, как пережить потерю дома

Инструкция
1. Где бы вы ни проживали, какого бы возраста и национальности не были, бедный вы или богатый, пока на земле существует оружие, вы можете в один день потерять всё, даже если вы, ваш дом, ваш город, ваша страна ни в чем не виноваты. Подумайте об этом.
2. Период привыкания к бездомности у человека может быть разным, он может не окончиться никогда. То есть человек будет постоянно вспоминать свой город, дом, свои вещи и никогда не смирится с их потерей.
3. Люди  будут жалеть вас, при таком отношении вы постоянно будете чувствовать себя зависимыми, несчастными, от любой помощи будут наворачиваться слезы. Чувствуя  сопереживание, не бойтесь задавать важные вопросы для вашего устройства.
4. Будьте готовы к тому, что в скором времени отдельные люди будут упрекать вас в том, что вам уделяют слишком много внимания, а вы не проявляете достаточного усердия для устройства новой жизни. Все люди разные, и в беде, и в радости, и в понимании.
5. Сгладить потерю дома может только доброе отношение людей, которые понимают вашу проблему. Дорожите такими людьми, но ни в коем случае не забывайте, что и у них есть свои проблемы и сложности, уделяйте им должное внимание.
6. Старайтесь быть максимально сильными и самостоятельными, это дань любви к потерянному дому, это сохранение памяти о нём. Ведь продолжить свой дом можете только вы.