Мой друг Саддам Хусейн

Да что ж такое с этой Германией!
Уже август на дворе, последний месяц лета, а здесь жара сорокаградусная!
Хабэшка к телу липнет, подворотничок промок до нитки.
И это ночью! Сидишь на боевом посту, всё, как обычно.
Ничего не предвещает беды, так сказать.

И тут вдруг посреди часа радиограмма внеплановая.
Буквально через пять минут после стандартной.
Ну, радиограмма и радиограмма. И хрен-то с ней.
Чего там у этих амеров в башках, кто знает?
Только я её записал, только с подтверждением сверил, как бац! — ещё одна.
Ну. думаю, опять подтверждение продублировалось.
Глюк какой-то. Нифига. Вторая подряд. Новая.

Мать вашу, вы что творите, демоны? Третью бубнят. Что за хрень вообще происходит?
Сверяю с подтверждением, следующая попёрла. Да не, ну хорош прикалываться, натовцы! Вы же это несерьёзно?!

Мне, конечно, необычайно повезло. И карандаши заточены. Два. И за бумагой на КП бегать не надо. Набрал с запасом. Как знал. А то сейчас бы просрал Третью Мировую.
Или что это такое началось?

Бля, ну сколько можно? Пятая заверещала, сука.
Чарли-хотел. Браво-виски. Тэнго-фокстрот.
Фокстрот, мать вашу! Еле успеваю записывать.
Рука летает над столом, как у поэта в приливе вдохновения.
Пальцы устали конкретно. Гляжу вбок на пост 1208.
У Игоря та же херня. Не успевает строчить.
У Воробья в кунге, ясен красен, тоже самое.
Его, само собой, не видно, но раз у нас прошло, значит и у него тоже.

Даже через наушники, сквозь мерзкий вражеский говор, прорывается ропот всей дежурной смены. Задний ряд просто тупо развернулся и глядит как мы с Игорем ебашим фокстроты и танго.
В полном составе развернулся.

Шестая. Джульет. Юнифом. Виски. Папа. С ударением на последнем слове.
Ну, конечно, куда же папА без виски?
Седьмая, бля. Не может быть. В ушах какие-то птичьи трели.
Где радиограмма, где подтверждение?
Хрен разберёшь. Ромео с Джульеттой танцуют танго.
ПапА хлещет виски в униформе. Под фокстрот в Квебеке.
Виктор и Чарли играют в гольф в отеле.
Майк слышит эхо в Индии. Что за дебилы выбирали слова для фонетического алфавита НАТО?
Впрочем, наш я тоже слышал. Та же хрень. Найди десять отличий.

Ну, не. Хорош. Ну, правда. Восьмая. Или опять какое-то подтверждение?
Седьмой? Или шестой? Или вообще пятой?
Я просрал мировую войну, ****ь. Меня расстреляют.
Отведут за бруствер и расстреляют.
Из «калашей». Всем моим взводом.

Надо потом, конечно, с Игорем сверить. Ага, щаз. На принятие, расписывание, доклад и донесение на КП две минуты даётся.
А я уже минут двенадцать ковыряюсь. То есть, первую радиограмму я минут десять назад должен был сдать. Хренов дров.

Да как вообще относить когда им конца и края нет?
Виски-хотел. Чарли-Эхо. Делта-Кило. Сьерра- Лима.
Суки. Рука сейчас реально отвалится. Так, на запись поставил?
Да, лента крутится. Запись идёт.

Затылком чую, что за спиной кто-то стоит. Не старлей наш. Акименко. Этот разок подбежал и улетел докладывать.
Делаю вид, что ооочень занят. Если прямо сейчас оторвусь от своего занятия, конец света неминуем.
Краем глаза зыркаю. Мать вашу, Сталина на вас нет!
Сам зампапы, подпол Горевой. Заместитель командира части по боевой подготовке.
И оперативному перехвату.

Быстро примчал, ничего не скажешь. Хотя от штаба сюда за пять минут можно догарцевать, если сразу выскочишь.
Я приподнялся, он меня за плечи схватил. Назад усадил. Сиди, сиди, сынок.
Слушай врага. Не обращай внимания на товарища подполковника.
В глазах ещё не паника, но уже заметная тревога.

Второй раз в жизни его так близко вижу. В Москву уже, понятно дело, доложили.
Война, что-ли началась? Коли так, мы здесь, на бундесовской земле, первыми поляжем.
Ближе нас к НАТО никого. Западная Группа Войск. На самом стыке миров, ёпта.
Империя добра невооружённым взглядом через обнесённый «колючкой» забор видна.

Всё, кажись. Захлебнулся штатовец. Спёкся белогвардейчик.
Восемь. Восемь радиограмм подряд. Мать их.

Складываю второпях листы, чтоб отнести в «аквариум». К офицеру. Начальнику смены боевого дежурства. Старлею Акименко.
— Это что? — кивает на собранные воедино листы, заместитель командира части.
— Да ничего особенного, товарищ подполковник. Обычный «Field House». Правда, очень много. Восемь штук подряд.
— Было такое когда-нибудь?
— Никак нет. Я больше трёх единовременно не принимал. Никогда.
Говорят, пять как-то раз проходили. Много лет назад. До всех нас.
— Что думаешь? Ну… По этому поводу? Как профессионал?

Е…ь. Я профессионал, оказывается. Вот это новость! Как картошку чистить, снег разгребать и кроссы бегать, так боец, лишенец, доходяга.
Ничего не забыл, товарищ прапорщик?
Ну, буду знать теперь. Профессионал.
Хотя да. Второй класс. Не хухры-мухры.
Целых четырнадцать марок прибавки к жалованью!

Прекрасно усвоив, что произносить фразу: «Не могу знать»! в армейских кругах упоминать крайне не рекомендуется, выпаливаю:
— Явно что-то экстраординарное, товарищ подполковник!
Не располагаю целой картиной обстановки. Требуются уточнения.
У командного состава.

— Точно. Всё это неспроста — глубокомысленно изрекает Горевой, застыв посреди помещения.
Между двух рядов столов, напичканных аппаратурой.
За каждым из которых, с умным видом расположился солдат срочной службы.
В наушниках. И с карандашом в руке. Простым карандашом.
Очень простым. Как и срочная служба в Советской Армии.

Спустя шесть часов, дошагав до столовой в окружении сослуживцев, ловлю себя на мысли, что никакого вооружённого конфликта между моей страной и капиталистическими агрессорами не случилось.
В противном случае (в очень противном) никого из нас давно не осталось бы в живых.
— Слыхали, что страслось? — со своим белорусским акцентом, который невозможно спутать ни с каким другим, заявляет колонне по два, в которой медленно бреду и я, повар Серёга, выскочивший в курилку из хлеборезки.
— Саддам Хусейн на Кювет напал!
— Может, на Кувейт? — осторожно предполагает кто-то из нас.

— Тьфу ты, бля. А я уж подумал ядерная война началась — громогласно заявил сержант Рудькив. Америкосы нашу Родину бомбят.
Слава Богу. Поживём ещё. Мирно.