819 Записки Кота Босиком-4

Глава 9. Пройти по лезвию

Тягостные свидания и разговоры ни о чем. Так бывает часто перед разлукой. Двое барахтаются, прилагают усилия, еще цепляются за что-то и сохраняют приличие. И совсем не помнят уже слов прежних и пылких, очарования и влечения.

– Скажу честно, насчет лезвия. Я уже многократно помышлял о самоубийстве, и вопрос застревал на выборе средства. Мне нравится оружие. Я – пустота.
– Стоп! Ты сменил тему, слово лезвие выросло до размеров горы, за которой ты перестал различать цель.
– Ну, давай вернемся к цели.
– Не хочу, если игра в одни ворота!
– А в какие? Ставь вторые!
– Это ты – ставь. Потому что голы ты хочешь забивать в мои, они давно – на месте.
– Нет, не хочу забивать в твои. Я перед тобою плашмя лежу…
– Ты глубоко исследовал надежду? Ее грани, проявления (видимые и невидимые), чем она питается, что порождает?
– Мне известен старый дедовский полог на надежду, который выражен словом «авось».
– Маловато для взрослого человека…

– Но всякие операции с воображением, фокусированием сознания, созданием и накоплением положительного ожидания и в таком духе – кое-что об этом знаю.
– Ладно, в дебри не пойдем – бессмысленно!
– Так вот для взрослого: мною и обнаружено, что у меня ничего нет. И я собою ничего не представляю ни снаружи, ни внутри…
– Так вот, решить: интересен ли поиск тех самых точек – должен каждый из нас!
– Причем, с разных точек зрения и из разных ракурсов я это увидел…
– И зачем ты мне в этом признаешься, думаешь, я не вижу, что тобой движет?
– Так вот, со своей стороны я увидел как бы надежду, что ты мне нужна… Мною движет чувство зимы и моей невозможности укрыться от холода… душевного. Или не так, душа все равно плаксивая, а слезы горячие…

– А что ты, интересно, видишь, что мною движет?
– Да, во мне предвзятость, и сразу же от неуверенности и апломба вместе…
– Мне кажется, ты опять сменил направление! Понаблюдай за собой в физическом пространстве, не бывает ли, что идешь в одно место, а приходишь неожиданно для самого себя в другое?
– Мне про такие приключения не так давно живо и не без воодушевления рассказывала одна старушка. Часто бывает, конечно, что по пути я меняю направление, решив, что так мне на тот момент надо.
– Так вот, если вернуться к теме, немаловажно, приняв решение, держаться его до конца!

– …Или обнаружив вдруг еще один путь, ранее неизвестный. Итак, говорим о преданности, о верности, значит, и об ответственности. Или я опять не так что-то понимаю?
– Всеядность, неразборчивость, флюгерность, а в источнике все это – своеволие.
– …То есть о служении принятому однажды решению… до конца?
– Все верно: преданность, верность, ответственность, служение – тот арсенал средств, который нужен для достижения этой цели.
– Это как бы двое сошлись жить: жили-жили, и вдруг увиделось, что далее им невозможно вместе и рядом. То они все равно должны оставаться друг с другом? И служить друг другу далее? Но при этом один может и сачковать… Но вот я, например, должен оставаться преданным?
– Да. Если они верны, преданны, ответственны, в первую очередь, в отношении самих себя, чтобы не предать… себя!

– А если для того, чтобы не предать себя, полезнее снять с себя пребывание в той неудачной паре – это все равно предательство? и безответственность?
– Напоминаю, что изначально каждый наедине с собой должен принять решение, которому будет следовать.
– Но посмотри, сколько вокруг людей до нас уже принимали решение, да и мы в этом участвовали также…
– И если перепутать последовательность шагов: сначала пойти, а потом подумать, куда это я? – неизбежно то, о чем ты сейчас. Изначально – решение, например, жить с тем-то и с тем человеком, жить так-то и так-то, и поступать так-то и так-то…
– Так все и входили на этот путь с надеждой, что у них будет иначе… Они и подумали, приняв решение… А подумали, как смогли, как сумели…

– Мы сейчас о ком говорим?
– Мы? Мы, наверное, и о себе, и о своих целях. Или..?
– Мне показалось, что «или»…
– Или я чего-то опять не так понял и ошибаюсь?
– Чужие цели и пути мне сейчас неважны! Мне придется принимать решение самой и самой нести за него ответственность!
– Мне кажется, ты и раньше в основном сама принимала решения.
– По большому счету, «материала» для принятия решения и у тебя, и у меня – предостаточно, так что выбор – неизбежен!
– Да.
– Ну что: «утро вечера – не дрянней?»
– Можно и так. А вот рожицу я по твоему настоянию сменил, однако. (Василько поменял картинку в своем аккаунте скайпа).
– У тебя сегодня бессонная ночь впереди?
– Но твоя суровость не позволила заметить это…
– Да, рожицу я заметила, она лупает глазками вдобавок. Забавно! В инете – ты мастер.
– Нет. Это не моя заслуга. Я взял ее уже готовой.
* * *

– Вот что я говорил! – Сержант Санатор вскочил с кресла. – Она тоньше его! Прочнее, психологичнее! Какая возвышенная душа! Она согласна идти с ним вместе! Она идет навстречу ему! Она принимает его таким, каков он есть! Она умнее его!

– Нормально! Он потому и ценит ее! Высоко ценит! – возразил коллега, постукивая костяшками по шикарному и напичканному датчиками шлему, который он надел на голову, собираясь с отчетным визитом к Азизе. – Только напрасно он дурака валяет. Как-то не по-мужски это… Умен, мужик! Но, конечно, играет. Я думаю, у них будет все окей! Они подходят друг другу. Идеально.

– Знаешь, чего мне искренно жаль?
– Чего тебе искренне жаль?
– Того, из чего в принятии решения каждый из нас будет исходить.
– Из чего ты будешь исходить?
– Я знаю, на чем я «торможу»: на переходе от мысленной модели к ее реализацию. С теорией у меня все в порядке, короче говоря… Я сейчас поведала тебе о сокровенном, на самом деле, посему – не моги впредь этим манкировать (просто лишишься моего доверия).
– У меня с моделью как бы и не столь существенно. Ты мне еще ничего не поведала.
– Если я говорю, что поведала, странно меня в этом оспаривать!..
– «Торможу»: на переходе мысленной модели в ее реализацию. С теорией у меня все в порядке, короче говоря…» Это и есть твоё сокровенное?
– Эх, нема у тебя настройки на меня – сбита шкала, видать!

– Гм, а я и не знаю… Не слыхал, не видел, не читал… Но раз ты говоришь, что поведала, будем считать, что так оно и есть.
– Ты не внял просто, но речь о другом: из чего ты будешь исходить?
– Да, туповат совсем. Да, я-то точно знаю, из чего мне исходить. Только вот опять в затруднении – я чем-то не должен манкировать впредь, чтобы не потерять твое доверие. Потому что оно, неведомо что, есть нечто твое сокровенное, мне как-то чудно переданное – и попробуй на минном поле уцелеть, если не знаешь карты этих минных полей! Захочу так старательно не манкировать – и тут же полечу в клочья… Потому, что это окажется как раз то, чем нельзя было манкировать.
– Не упростишь?
– Маршрут мой?

– Речь-то о тебе сейчас: ты же сказал, что знаешь, из чего будешь исходить в принятии решения – идти или не идти, а карту минных полей обязательно дадут, если пойдешь, а если и не пойдешь, так она тебе и ни к чему!
– Так я первый спросил, из чего ты будешь исходить?
– А мой ответ четкий и мне ясный…

– У меня есть один способ выбираться из минных полей. Я просто кидаю гранаты впереди себя, надеясь, что они сдетонируют мины… Правда, грохоту стоит, и все равно можно подорваться. Проверено: не лучший выход.
– Все просто: исходить я, конечно, буду из идеалов, подкрепляя их принципами, оформленными в мыслеформы, которые будут меня воодушевлять, вот только реализовать на практике все это мне будет сложно (мне всегда здесь требуется помощь извне). Потому что на этом переходе у меня онтологический тормоз… Но если я его преодолею, с Божией помощью, дальше все пойдет легко…
– Я в восхищении пред грандиозностью твоего плана! Чую, что в нем великолепие и непостижимость. И просто невообразимо, как всего много!
– Я и твой (основной жизненный метод) могу описать, если захочешь…
– Опиши… Хочу!
– Да нет, все проще – в нем мой личный жизненный опыт наступания на грабли…
– А потом я и отвечу о том, как я буду решать или из чего исходить…
– Несколько нечестно, – я ведь никаких условий не ставила, – просто сказала…

Архонты из небесных сфер тем временем следили за Землей напряженно и внимательно, за каждым движением подопечных, и получалось, волей-неволей втягивались в игру, не скрывая симпатии и не боясь, что это как-то может повредить их вселенскому делу.

* * *

Санатор поймал-таки однажды Агры Дука, филонившего и отлынивавшего от службы беса из третьего отдела. Он внимательно изучил его личное дело, просмотрел его персональную карточку и отчеты, которые тот готовил для Колоквы, ознакомился с перечнем уже имевшихся наказаний, выговоров и проступков. И он понял, что происходит с этим агентом. Воспользовавшись избыточным бюрократизмом и кадровым формализмом третьего отдела как предлогом, Санатор вывел Агры Дука из службы надзора и прикрепил его к экспертной группе в качестве тайного сотрудника по особым поручениям. Для Агры Дука это означало безусловное повышение и совершенно новый статус.

В одной из закрытых бесед с новым сотрудником Санатор по поручению главного куратора Колоквы выдал ему первое и конкретное задание – отбыть на Землю с правом перевоплощения и заняться объектом Гульф по особой и, конечно, секретной программе Эфеола, имеющей слишком большое значение для тех, кто подпадает под ее действие. Поднебесные, в отличие от архонтов небесного ранга, имели возможность свободного входа в земной мир, что и предопределило дальнейшую карьеру Агры Дука.

«Господь не хотяй смерти грешника»

Василь прикатил в Рыльск в принципе готовый в нём и прописаться, и найти работу. В Бельске он ничего не оставил. Он преднамеренно закрыл дорогу назад. Мари заранее посодействовала ему снять недорогой одноместный номер в гостинице, с условием что некоторое время они будут встречаться только на улице, где-нибудь на нейтральных территориях.

И вот встретились вновь.

Они вышли в парк, пошли по дорожке, бегущей вдоль неглубокой речушки. У моста чуть не разминулись. Он хотел перейти на другую сторону, а она решила, что им удобнее оставаться на одном берегу хотя бы до тех пор, пока не будет найдено правильное решение и обоюдное согласие. Она прошла мимо моста по тропке, служившей соединением прерывающейся дорожки, ему ничего не оставалось, как только последовать за ней. И продолжали разговор.

А за ними буквально по пятам следовали незримые надзиратели и подступали вплотную, и пытались склонить на свою сторону, в худшем случае – сбить с толку. И получалась обычная пьеса, каковых немало складывается в жизни людей и не всегда простых взаимоотношениях мужчины и женщины.

– Понимаешь, какая штука, по приезде я всем объявила, из-за малодушия и задавленности случившимся, что мы – не пара… – Мари объяснила причину, почему она не может пока что впустить Василия в дом и представить его кому-либо из близких или знакомым.
– А что такого? Была не пара, а стали парой.
– Ну как же! Все нужно начинать сначала! С фундамента!
– Ну, не знаю… Многим ли это будет в диво, что мы опять – пара? – ответил Василий и сразу уловил неведомый голос: «Что ты возишься с ней? Ступай! Отцепись! У тебя свой путь, своя дорога! Найдешь работу, обживёшься, появится еще звезда для тебя! Еще красивее и не замороченная попами».

А Марихуанна в это время продолжала:

– …Или мне придется сказать им, что ты – другой. Ну, тогда я предстану легкомысленной дурой, что вполне соответствует действительности.

Василий в это время снова отчетливо услышал: «Она не заморочена попами. Это ее собственные духовные труды. Она чиста, невинна. Она ни в чем не лжет. Она все знает о церковниках, но она выше этого».

– Ну, можно и так сказать, что сразу не разглядела, да и я сам, типа того, не все сразу увидел, – посоветовал Василько, как выйти из ситуации Мари.
– Ну, да? Что, например? Объем груди или форму носа?
– Какая ты! Невозможно хорошая и родная. И кому же ты объявила о том, что мы не пара? Например? – Василий повеселел.
– Всем!
– Это как? А все так и стояли, разинув рты? А теперь тебя утешают? – спросил Васек, и в то же время прозвучало:

«Зачем тебе такие мутные отношения? Зачем это церковное занудство? И посмотри, чего в ней такого уж хорошего и необыкновенного?»
Марихуанна, казалось, ничего не замечает, для нее не существует каких-то посторонних голосов. Но внутренний голос никогда не оставлял ее.

– Я сказала, что ты агрессивный атеист, и это совершенно для меня неприемлемо. Да, никто меня не утешает, все говорят: так тебе и надо!
– Но ты же знаешь, что я никакой не атеист.
– Ну, да, ты еще сложнее, ты – еретичествующий христианин.
Василий в этом месте изобразил улыбку. Она продолжила:
– Не смешно.

А Василька услышал:
«Она умна. А с умными еще труднее. Тебе, что, академика нужно, и разве не хочется побыть иногда дураком?»

Для Мари же он, сохраняя нить разговора, ответил:
– Но это и не самое страшное – там каждый второй в еретиках!
– Как сказать, а если я – идеалистка?
– А я что? Не идеалист?

Голос в это время вновь явил себя: «С ней интереснее. С ней надежно. Она тебе помощник в пути к спасению, к очищению, к покаянию».

– И мне не важно, как там у кого, – за свою жизнь мне ответ давать, – продолжала Мари.
– Так и мне за свою, – Василь её слышал, но и замечал еще голоса:

«Ты не выдержишь этих рамок дисциплинарных, ты будешь постоянно обязан следовать ее правилам, ты станешь рабом слова «надо». Ты не будешь сам собой. Ты на каждом шагу будешь думать: «А что скажет она, а что она подумает?». И что же это за отношения, чувства? Подкаблучником будешь и себе не хозяином. И у тебя сейчас нет никаких козырей. И потом они тебе не нужны будут. Ты же всегда ценил независимость».

– Ради утешения плоти – не могу, пускай лучше пострадает, без тебя жила много лет – и ничего, – поясняла тем временем Мари.

Василий: Плоть? Она все равно раньше нас никак не станет.
Мари: Уже вылезла!
Василий: Ой, так уж и вылезла?..
Голос: Если сейчас поддашься, то позже всё равно уйдешь от нее. У вас совершенно разные дороги. Никто не говорит, что она плохая, но вы не пара. Не по крови вы.

Мари: Прикрываясь обетами!
Василий: Просто в буднях ей тоже нужен свой ритм.
Мари: Вылезла-вылезла, без преувеличения, похотливая такая!
Василий: И она знает, что сама собой питаться не умеет… Эх! Если бы ты была у меня похотливой!
Мари: В том то и дело, что питание для нее – в душе, а у последней – в духе! Ты что, мечтаешь об этом?
Голос: Чужая она жена. Не твоя! Ей поп мужем будет. Толстый, здоровенный, и борода – не то, что у тебя! И он все псалмы наизусть щелкает, а ты ей про что, про Будду будешь? Тебе не смешно?

Василий: Только при условии, что со мной одним…
Мари: Фу, дурак!
Голос: Восторгайся, обожай. Но где-нибудь подальше от нее. А там заботы увлекут, другие дела и горизонты откроются. И как же обрадуешься, что ты свободен, волен выбирать и делать то, что хочешь.

Василий: Это старая ржа, ревностью называется.
Мари: А это грех, между прочим!
Василий: Ну, если ты совсем никак, пойдем как-нибудь… и зашьем там, кому что надо… Грех, грех!
Мари: А это уже не по-христиански, брак – для продолжения рода в том числе, но лишь в том числе…

Голос: Её возвышенное наполнение обязательно будет питать и тебя, ты станешь благородным интеллигентным, ты станешь подтянутым, ты избавишься разгильдяйства. А жить и чтобы не исполнять обязанностей, так невозможно, так неприлично. Должна быть борьба за чистое, нужно преодоление, нужно подавлять недостатки, нужно не бояться брать высокой планки.

Он: Ну, так-то! Тогда и нечего шпынять её – нашу плоть. Я не про ревность, а про желание близости с тобой.
Она: Не отшучивайся, я все равно помню, что у нас разные платформы и каяться ты не хочешь!
Он: Гм…
Она: Вот именно.
Он: Мое покаяние еще впереди. Оно всегда. Только по степени накала – разное. Бесполые отношения нам тоже ни к чему.

Голос: Посмотри внимательнее, ведь и в сексуальном плане ты не так уж и в восхищении от неё. Не твоё её тело, не твои её губы! Зачем тебе маяться? К чему эти привязанности? Ты ничего не сможешь сделать без ее контроля. Даже если она и не будет контролировать тебя и будет стараться воспитать в себе снисхождение, чем ты ее восхитишь? Чем заслужишь её к тебе уважения? Своим смирением? Но ты же от него изнывать будешь! Найдешь ещё десять невест! Найдешь изумительную, твоей души двойняшку! Половинку!

Мари: Никто меня не убедит, что можно забыть о краеугольном камне и заложить правильный фундамент, я все же – инженер-строитель, а этого-то камушка у нас и нетути!
Василий: Тогда надо правильно назвать этот камушек или определить, что им будет… Материал?
Мари: Как бы душа не мечтала о второй половине, не искала её, надеясь увидеть в «первом встречном «… Камень веры, мой дорогой, он называется, тут все придумано до нас!
Василий: Но если ты четко ставишь вопрос, что я должен покаяться перед московитами, тут нам еще долго оставаться разделенными…
Голос: Не упирайся, отстань от неё, отпусти её. И если хочешь, постарайся еще пустить пыли какой-нибудь. Предлогов уйти более чем достаточно, чего ты к ней пристаешь, если чувствуешь, ведь точно сердцем чувствуешь, что не так уж она теперь тебе интересна?! Чужая она жена. Не твоя!

Мари: Шары кидать?
Василий: Моё покаяние не убывает! Наоборот, растет! Но я не буду перед ними каяться, потому что они ещё… не покаялись!
Мари: Слышишь голос: «Ваше время истекло, Ваше время истекло…»
Василий: Вот явит Господь на примере Руси свое благоволение и милость свою – и будет в ней истинно Православный Собор! И будет на нем Дух. И Он объявит, а пока все в предчувствии и в томлении об этом… Разве не дивно то, что диакон сейчас всю идеологию Москвы и держит, и защищает?! А другой раз и блестяще даже!
Мари: Прошу тебя, не начинай!
Василий: Не митрополит и не архиерей, а я слежу за этим – и с народом всяким говорю, к кругам церковным, бывает, монастырским, семинарским и священническим тоже относящимся, – все втайне желают отечественного православия, но не того, которое сейчас. Но для тебя, конечно, это не аргумент.
– Ты продолжаешь? – Мари посмотрела на Василька с укоризной. Василий не смог воздержаться:

– Я знаю, сему, что сейчас есть – не быть! А Православие никто не отменит до Последнего дня! Но это не то православие, которое в Москве – абсолютно чуждое и ничего общего с Россией не имеющее!
– Я ухожу от тебя…
– Бог с тобою.
– Спаси тебя Господь.
– И никто более меня спасти не может. Значит, для фундамента мы камня не нашли.
– Ищем.
– Но мой Строитель – Иисус Христос, как бы ни был я недостоин Его! И на Него уповаю. Даже если паду, восстановит!
– При покаянии!
– А как же? Будто без него? Будто мне возможно спорить с Богом?
Голос: Нужно исполнять назначенное. Нужно строже к себе быть. Без неё ты, как перст, а вместе вы – сила. Прими её, сомкни уста, укрепи свой дух!

– Еще в Бельске, когда я приехала к тебе доверчиво, если бы ты хотел, чтобы я осталась, ты бы искал выход! Перепроверил, в конце концов, свои принципы. Поискал точки соприкосновения, а не обосабливался в какую-то непонятную веру…
– Мари, а ты её пыталась хоть раз рассмотреть? И разве я не ищу выход?
Голос: Не слушай, ты ведь знаешь, что сам не слабак! И не такое проходил. Не твоя это среда. Не твои попутчики! Прикинь, с кем ты будешь принужден постоянно общаться и кто в её круге, а прикинь, если не схочешь вдруг идти с ней в воскресенье в храм?

– Бред какой-то! Я православный человек! – Марихуанна остановилась и повернулась лицом к Василию. – Я в ограде церковной, стараюсь жить по слову, а ты?! Кончина мира, о которой ты говоришь, подпевая виртуальному дружку своему безбожному, – вода на мельницу сатаны. К покаянию личному надо призывать, самому при этом следовать этому. Церковь наша православная стоит и стоять будет, и «врата адовы не одолеют её». Благодать в ней и она подается всем труждающимся и обремененным.

Василий после этих её слов замолчал. Видать, переваривал новое заявление Марихуанны. А она продолжала безжалостно:

– А я тебе всё-таки была не нужна! Всё очевиднее это сейчас, – бросила с горечью Мари.
Он возразил:
– Ты еще больше сейчас нужна мне, чем прежде, но ты не желаешь этого видеть.
И добавил:
– Разве где я тебе утверждал, что могу быть без Бога?
На что услышал:
– За твоими слова нет силы!
– И теперь ты на меня переносишь то, что на самом деле и есть твое ко мне отношение… А вот это ты зря! О том, что нет за моими словами силы. Напрасно. Пусть Бог тебе засвидетельствует, есть ли за моими словами сила. А я не буду…
* * *

Надзиратели, будучи, как всегда, невидимыми для людей, работали усердно. С переменным успехом разные силы прилагались к Василию. Точно такие же силы довлели над Марихуанной. Это было и раньше, и сейчас в Рыльске. И они, посланники бездны, агентура небес, хотя и остаются всегда незримыми, но каждый из людей сам на себе ощущает их присутствие. И вот под этот звон высоко натянутых струн, борьбы и противостояния шли Василёк и Мари, а ведь как же искренне прежде добивались они друг друга! И искренне пытались теперь удержать, когда тропки все чаще стали расходиться, и вот еще шаг, и они насовсем потеряют друг друга! Это значит, кто-то из кураторов работал добросовестнее, а кто-то ленивей, и кто-то казался убедительнее, а кто-то спорным. Они выполняли задания и сами были служивыми, кто усерднее, кто яростнее, но выбор все-таки оставался за людьми.

– «Господь не хотяй смерти грешника» – это утишает и примиряет меня со всем. Мне просто жаль той глубины, накала чувств и нежности, что через нас были явлены. Все напрасно! Глумление и бесовское искушение! – выпалила она с нескрываемым сокрушением. И он увидел ее лицо – простое, женское, родное, и дрогнуло что-то в его сердце, однако слова получились опять сухими и жесткими:
– Вот ты опять про глумление сказала. Нет, не напрасно ты осуществляешь свой выбор. И ты против меня, а я не против Бога. Но ты думаешь, что поступаешь праведно. Господь тебе поможет различить глумление и искушение от искренних чувств, а так ты и слушать не хочешь…
Он почувствовал, как резанули его глубоко слова её про «глумление бесовское», они засели в него, вызывая недоумение и желание протестовать. Да, она уже как-то в письмах мельком это уже употребляла… А теперь сказала открыто и вслух.

– Да как же ты ослеплен! – вскричала Иоанна. – Человек, живущий по Богу и в Боге, прежде полагает все силы и упование на очищение своей греховности: постом, молитвой, покаянием, а потом уже «требует» сыновства.
– Конечно же, поститься, покаяние творить и молитву, по-твоему, можно и в грязной уборной, и перед сатаной или его последователями! Ибо в них ты видишь себе праведных наставников, а мне в том нет нужды! И мой пост, и моя молитва, и мое покаяние пред Богом – без всяких там внешних действ и ритуалов, и не пред сборищем лицедеев… Так что, чья слепота из нас двоих?! Это еще не известно.

…Забитуй видел, как строго поднимал палец вверх ангел Перикл, призывая соблюдать дистанцию. И тогда Забитуй дерзил, назло пересекал границу дозволенного, отступал неохотно, а когда имел право подойти, наоборот, куда-то исчезал, шнырял по соседним деревьям, вороша и осыпая листья, выскакивал на гравийную дорожку снова, демонстрируя бесстрашие и независимость. Примерно так же, в соответствии с поручениями, поступали и двое других сопровождающих прогулку – светлый охранник Василька и пепельно-серый консул Мари. Конечно, встречающиеся им по пути прохожие ничего не замечали, и думать не могли, как многообразен этот мир.

Возникали моменты, когда правило понуждало сопровождающих оставаться в стороне и ожидать момента, когда вновь возможно приближаться.

Харито Ныч готов был сесть на плечи Васильку, он мог ему подножку сделать, потому что хотел как-нибудь ущипнуть, задеть его защитника, казавшегося робким и мало активным. Но тот же Перикл следил огромными глазами на каждое движение Харито Ныча и пресекал его помыслы к пакости укором. Драться открыто им запрещалось, а если бы кто-то и осмелел, то уже позже получил бы таких люлей от старших архонтов, что и свет белый закрылся бы для него навеки, поскольку непокорных быстро упекали в самый первый отдел Чистилища, откуда и выхода-то нет хотя бы на бездну поглядеть и объять ее бесконечность.

Эта лечебница предназначалась для самых безнадежных и непутевых ангелов. А кому из них не хотелось полноценной и достойной жизни?! Здесь пристрастия, склонности всех уравнивались. Потому и служили с какой ни есть мерой рвения и разгильдяйства, помня устав и то, что дозволено.

Где один – там трое. Где двое – там шестеро, а седьмой все видит и наблюдает. А живых существ и сил разнородных в мироздании не счесть! Легионы левых и правых, глубинных и поднебесных, независимых, наделенных властью и ограниченных, послушных, по уровню не более чем служебные духи.

Но кто-нибудь заглядывал в сознание архонтов? Если человеческое до сих пор остается труднообъяснимым для науки, то кто разъяснит нам невидимое?