Психолог Анна. 21 Звонок директрисы

      Ещё летом как-то посреди недели днём зазвонил клиентский телефон. У Анны был перерыв между клиентами, и она сразу откликнулась:
      - Алло.
      - Анна Владимировна? Приветствую! – раздался очень уверенный женский голос, и тут же, без паузы, игривым тоном, - Анка! Неужели забыла свою конкурентку из «б»-класса? 
      - Света, ты что ли? Привет! Я что-то не помню, чтобы мы с тобой конкурировали. Помню, даже объединялись в борьбе со злой географичкой.
      - Да, был грех. Ну, да ладно, это дело давнишнее. А сейчас я смотрю, ты уже кандидат?
      - Если помнишь, я всегда хотела быть психологом!
      - Молодец, Анка! Я не сомневалась в твоих талантах. А как у тебя на сердечном фронте?
      - Бог с тобой, психологи на фронтах не воюют – психологи ведут мирные переговоры.
      - Ну, и как, есть, с кем переговариваться?
      - Конечно. А у тебя-то как дела?
      - Всё отлично: у меня есть муж, сын и с нового учебного года я - директор школы.
      - Молодец! Круто! У тебя всегда было энергии больше, чем у атомной электростанции. А как тебе удалось совместить ребёнка и карьеру?
      - А что тут такого? Только инфантилы боятся рожать, а я не из таких, ты же знаешь. Я своей беременности не стеснялась, а с ребёнком мне, конечно, бабушки помогли. Они чуть ли не вырывали его друг у дружки.
      - Ну, ты бабушками не очень увлекайся – они слишком балуют детей, а пацана надо в строгости воспитывать.
      - Не бойся – у меня не забалует. Да, я чего тебе звоню – у меня проблема со школьным психологом. Может ты, как специалист что-нибудь умное подскажешь, а?
      - Если у тебя есть минут десять, подскажу.
      - Давай, Анка, режь правду-матку!
      - Чувствую, что с живыми школьными психологами ты не общалась и не очень представляешь, что они должны делать и что они реально могут.
      - Ну, почему? Представляю, что они должны работать с особо неадекватными детьми.
      - Вот-вот, это все представляют. А что дальше – почему-то не представляет никто. А у меня ещё в универе была такая практика работы психологом в школе. И ещё была практика в детской комнате полиции. Так что с неадекватными детьми я работала. А теперь возвращаюсь в твою школу. Допустим, я пришла в качестве школьного психолога. В школе найдётся ну, например, два десятка клиентов с которыми мне надо работать. Я вызываю их по очереди в кабинет и диагностирую. А я, без ложной скромности, хороший диагност – у меня очень неслабая врождённая эмпатия. Я не использую стандартные тесты по семьсот вопросов; я по первому ответу чувствую, куда надо развернуть разговор. Короче, я их всех за неделю продиагностирую. И получится примерно такой расклад: на девять десятых это проблемы не самих детей, а их непутёвых родителей, и на одну десятую – это действительно проявившиеся психические проблемы детей. И в том, и в другом случае я больше ничего не могу сделать. На родителей ни я, ни ты повлиять не можем – это как раз те, которые никогда не приходят в школу на собрания или по вызову. Когда-то давно ребёнка можно было оставить на второй год, или даже отчислить за хроническую неуспеваемость. А сейчас, кажется, нет таких возможностей.
      - Теоретически можно перевести ребёнка в коррекционную школу, но я пока с этим по-серьёзному ещё не сталкивалась – обычно это происходит перед поступлением в первый класс. Знаю, что в Питере с полсотни таких школ – это очень большой процент.
      - Вот-вот. А возникающие психические проблемы детей, как правило, не поддаются коррекции, и коррекционная школа мало что может сделать – ну, хоть как-то их социализирует. В итоге получается, что помимо диагностики школьный психолог ничего не может сделать. А коли никаких результатов не предвидится, то какой смысл мне занимать такую должность? Я, например, в своей частной практике не меньше, чем в девяти десятых случаев получаю ощутимый положительный результат. И именно поэтому я считаю себя хорошим специалистом, а не потому, что у меня в кабинете полстены занимают всякие дипломы и сертификаты. 
      - Да, подруга, ты меня убиваешь такими перспективами. А как же тогда получается с детской комнатой полиции – оттуда одна дорога в бандиты?
      - А вот там, представь себе, мне разок удалось найти положительный выход, можно сказать, повезло.
      - Это как же ты сподобилась, расскажи!
      - Это довольно длинная история.
      - Ты торопишься?
      - До очередного клиента у меня ещё минут двадцать – успею. В общем, после универа была у меня небольшая практика в детской комнате полиции. Прихожу я туда, там две тётки сидят: пожилая начальница с погонами майора и молодая курсантка. Я им представляюсь, старшая с сочувствием на меня смотрит и говорит, что к ним как раз Мишку очередной раз привели, можешь с ним поговорить, только учти, он будет сильно материться. Я заглядываю в «обезьянник» и вижу, сидит мелкий взъерошенный пацанёнок, уплетает бутерброд и запивает молоком из пакета. Я спрашиваю у старшей, сколько же ему лет и откуда у него бутерброд. Она рассказывает, что ему тринадцать, его мать дома не кормит, он ходит в супермаркеты съедает там что-нибудь на халяву, его ловят и отвозят сюда. Она знает, что его опять привезут и специально берёт для него из дома лишний бутерброд, так как не может просто смотреть на голодного ребёнка. А наказать его из-за возраста нельзя, к вечеру его придется отпустить. Дождалась я, когда он дожевал бутерброд, захожу к нему в «обезьянник» и говорю, мол, привет, Миша, я психолог, тётя Аня, давай поговорим. Он удивлённо на меня смотрит, а вид у меня такой студенческий, но всё равно он меня матом кроет. А я по его эмоциям, чувствую, что он меня не боится и совсем не злится, он любопытствует. Но у него начался пубертат, и он на любую фразу взрослого автоматически возражает матом. И мне нужно как-то прекратить эту его дурацкую игру. А я ещё в школе, готовясь работать со всякими неадекватами, прочитала словарь ненормативной лексики. Вспомнила я оттуда кучу матерных слов и выдала их Мишке, тоже без всякой злости, почти любя. Мишка аж завис с открытым ртом – он не знал, как на это реагировать. Ещё пару мелких женских приёмчиков, и мы уже сидим рядышком, чуть ли не в обнимку, и он мне рассказывает о своей несчастной жизни. Про то, что своего отца он вообще не знает, мать его пьёт, приводит собутыльников на ночь. Мишке приходится спать на кухне, на раскладушке, а уроки делать негде. Мне его было очень жалко; единственное, что мне мешало, так это вонь. От него воняло старым козлом. Такое впечатление, что он не мылся с рождения и одёжку его никто никогда не стирал. Но пришлось стерпеть такую неожиданную издержку профессии. В итоге я ему предложила уйти от непутёвой мамки в детдом. Мишка испуганно возражал, что это же тюрьма, и он ни за что туда не пойдёт. Пришлось его слегка пристыдить и взять на слабо. Дескать, ты, что, думаешь там вокруг колючая проволока и пулемёты на вышках? Давай, для начала я тебе организую просто экскурсию, чтобы сам всё посмотрел и поговорил с тамошними пацанами. У меня там подруга работает, тоже психолог, она поможет. Мишка продолжал возражать, пришлось пообещать ему дополнительно полкило ветчины – это была его заветная мечта. На том и договорились. Я позвонила подруге и объяснила ситуацию. В общем, пришли мы с Мишкой, посмотрели спальный корпус – обычная общага, спальни на четверых. Всё довольно чисто, кровати все заправлены – чувствуется, что пацанов приучают к порядку. Мишка смотрел на это всё довольно хмуро и вдруг спросил: «А девчонки тут есть?» Подруга моя заулыбалась и отвечает: «Есть. Спальни девочек на двух верхних этажах». Потом пошли знакомиться с пацанами его возраста. Пацаны, здороваясь, довольно брезгливо протягивали ему руки – видно, все привыкли к чистоте. Он это почувствовал и застеснялся. Но пацаны всё же позвали его пойти с ними, поиграть в футбол. Мишка аж обалдел и спросил у меня и подруги: «А можно?» Подруга только пожала плечами, дескать, такие мелочи её не касаются. А я сказала: «Раз хозяева тебя приглашают, ты сам и решай. Только я ждать не буду, потом сам добирайся. А завтра встретимся на том же месте». На следующий день, только увидев меня, он ухитрился сказать всё сразу в одном предложении: «Привет, а мы вчера классно поиграли, я согласен на детдом, а где ветчина?» Я вручила ему пакет с обещанной ветчиной, батоном и пакетом молока. А потом была тягомотина с лишением родительских прав его непутёвой мамки. Помогло то, что старшая из детской комнаты полиции была инспектором по делам несовершеннолетних и хорошо знала всю эту кухню. Она напрягла орган опеки, быстро собрала комиссию для проверки условий жизни ребёнка, и мы толпой отправились к Мишке домой. Я боялась, что мамаша нас тупо не впустит, но с нами был участковый и у него пачка заявлений от соседей на непотребное поведение мамаши и её собутыльников. Это грозило ей большими неприятностями, и вынудило нас впустить. А когда она увидела, что мы – люди серьёзные, двое – офицеры полиции, и поняла цель нашего появления, то вдруг заявила: «Да забирайте этого дармоеда; если бы знала, как его сдать в детдом, давно бы уже сдала!» Все обомлели от такого поворота, кроме нашего инспектора. У неё нашёлся бланк добровольного отказа от родительских прав, который тут же был заполнен. По телефону вызвали нотариуса, который быстро приехал и его заверил. Дальше суд уже мог проходить без мамаши; это сильно ускоряло процесс и делало его исход однозначным. Мамаше комиссия выдала бумагу, что ребёнка, направляют в Центр реабилитации детей до уточнения его нового правового статуса по решению суда. Мишке дали команду собирать свои вещи. Вещей оказалось мало; даже чистой пары нижнего белья и носков не было, что заставило членов комиссии обомлеть очередной раз. Мы проводили Мишку в Центр реабилитации, который помещался в том же детдоме. Это давало возможность Мишке со следующего дня общаться с его друзьями-футболистами. А сразу по приходу надо было оформить документы и пройти медосмотр. Педиатр, которая проводила медосмотр, только взглянув на Мишку, приказала санитарке: «Этого молодого человека – в ванну, все его тряпки – сжечь, потом выдать всё чистое и тогда ко мне!». Я смогла выбраться к нему только недели через три и нашла его на школьном стадионе, где у пацанов была тренировка. После тренировки Мишка подошёл ко мне, и я в первый раз увидела, как он улыбается. Короче, мы встретились уже как старые друзья. Вот, собственно и всё.
      - Так ты считаешь, что лишение родительских прав может помочь ребёнку? – удивилась Света.
      - В этом конкретном случае иного выхода я не видела. Парню в пубертате нужен отец, а мамка алкоголичка и шлюха – явно была для него проблемой. Но в других случаях очень трудно со стороны понять, что больше травмирует психику ребёнка: то ли наличие непутёвых родителей, то ли их отсутствие. Да, извини, сейчас уже мой клиент придёт.
      - Погоди, Ань, ещё полминуты. Я собираюсь устраивать своим старшеклассникам факультатив по профориентации и приглашать разных специалистов. Можно будет тебя как-нибудь привлечь, чтоб рассказала о работе психолога?
      - Да, Света. Только за несколько дней предупреди, чтоб не было накладки с клиентами. Всё. Счастливо!