Запаски белгородского таксиста. Часть восьмая

Танкист
Села с улыбкой. За тридцать, на позитиве. Острый носик, румяные щёчки, светлая курточка по пояс, худенькая.
– А вы бы не смогли меня потом, как эту заявку сделаем, на Королёва отвести, к Ленте?
Это на Харгоре. Не люблю я в тот район мотаться. Не потому, что стреляют чаще… Хотя, сейчас уже и не разберёшь, где чаще. Последнее время и центру достаётся. Не нравится гора мне, и всё тут. И до войны не нравилась. Но, с другой стороны, можно подзаработать.
– А что платите?
Столько же, сколько и сейчас за эту поездку.
Я скосил глаза на телефон. В общем-то, не плохо.
– Хорошо, отвезу. А что с этой заявкой?
– Делаем её. Я там должна мужчину какого-то забрать…  А потом на Харгору.
– Договорились.
От Виогема до Центра молодёжных инициатив можно проехать дворами, не выезжая на Богданку, утром, обычно, забитую. Так и поеду.
Пока пробирался по ухабистым дорогам, девушка, склонив голову, переводила деньги.
А когда подняла, мы большую часть миновали.
 – Ух ты, а я просмотрела, как вы сюда попали…
– А вам оно зачем?
– А вдруг когда с мужем поедем. Так бы раз и проскочили…
– Скорей всего, он знает.
Остановился около ЦМИ, за остановкой, где нас и должен был ждать мужчина.
Девушка, прижимая трубку  к уху, убежала его искать, а я открыл чаты. Почитаю новости.
Минуты через три пассажирка вернулась. Позади, опираясь на трость, хромал пожилой, небритый мужик в потёртом камуфляже. В другой руке – гражданская сумка. Оба направились к багажнику. Я выскочил открыть.
Выехали на Богданку. Из куцых фраз их неловкого общения понял, что пассажир хочет снять у девушки комнату или квартиру. В городе он первый день.
Потом ему позвонили. Кто-то спрашивал, когда будут хоронить незнакомого мне Батю.
Пассажир ответил, что Батю похоронят завтра.
Похоже, боец из-за ленточки.
– Это вашего товарища хоронят?
– Да, – хриплый голос уставшего человека. – В танке сгорели. Попали в них. Может, успели бы выбраться, но боекомплект сдетонировал.
– От них что-нибудь осталось? – это девушка подключилась.
Он вздохнул:
– От всех троих в один пакет поместилось. Как потом делили, не знаю.
– А вы тоже танкист? – это  уже я.
– Механик-водитель.
– А сюда с ранением?
– Ага. С ранением.
– А что случилось?
Он помолчал. Потом нехотя ответил:
– Да, так. Залазил в танк, а там блоки динамической защиты. Я там коленом и звезданулся. Искры из глаз посыпались, так больно.
– Определи, что у вас?
Он усмехнулся:
– Не определяли ещё. Первое дни наступать на ногу не мог. Потом три недели ждал, пока мне замену найдут. А я ещё на танке командира. Какого разгильдяя не посадишь же. Потом в Муром, потом сюда.
 – А где это всё было?
– Да, в Харьковской…
– Машиной везли?
– Ага… И сразу в госпиталь. А там дали вот трость, и мазь обезболивающую. И всё.
 – А лечить когда?
– Да вот завтра МРТ. Там уж скажут. Они тут не столько лечат, сколько распределяют по больницам. Наших, в основном, в Питер отправляют. Так что я поживу тут маленько…
– А вы и на гражданке на технике работали?  В колхозе?
– Сначала в совхозе. Потом, когда развалился, на экскаваторе у частника. Я всю жизнь на тракторах…
А где живёте?
– В Подмосковье.
Показалась Лента. Девушка подсказала, где остановиться. Нас ждал бородатый мужик. Похоже, муж.
Танкист осторожно выбрался из салона. Я тоже вылез, надо было открыть багажник.
Попрощались скомкано. Девушка подскочила к супругу, что-то рассказывая, пассажир остановился рядом, смущенно улыбаясь.
Я вернулся в машину.
Хороший мужик! Мог бы придумать про смертельную схватку, про азовцев, окруживших в окопе…. Помню по Афгану. Много потом трепалось про то, чего и не было… Такие герои чаще всего  среди штабистов, поваров и  истопников. А он не стал. Уважаю таких.

Матершинник
Точка в навигаторе привела к наружной стороне дома, к «пятёрочке». Сразу засомневался. Может, сбой в навигации? Это в нашем прифронтовом городе – частое явление. А они стоят у подъезда во дворе. Подожду. Гадание в нашем деле – занятие неблагодарное. Выставлена точка в этом месте, там и стою. Читать мысли пассажира таксисты не обязаны. Даже если умеют.
Спустя несколько  минут зазвонил телефон. Так и есть, пассажир. И ждёт меня во дворе. Просто не знает, как правильно выставить точку. Голос неприятный. Этакий вульгарно-приблатнённый тип.
Из темноты вышли  двое. Один крупный, спортивный, с густым чёрным ёжиком волос. Второй – тот самый, звонивший. Про таких говорят: на шарнирах и на понтах… Не мой тип, мягко выражаясь.
Хорошо хоть вперёд сел тот, который с ёжиком.
Выпившие, понтовый ещё и разговорчивый. Да не просто разговорчивый, а из тех, которые обычные слова лишь для связки употребляют. А так мат через мат…
Ехали, естественно, к девчонкам…
Я думал, неужели есть девушки, готовые с таким хотя бы рядом присесть. На редкость отвратный тип.
Через минуту парень с ёжиком, несколько раз глянувший на меня, и, вероятно, что-то заметивший по лицу, сделал спутнику замечание:
 – Слышь, Ваня, давай без мата. Ты не в части, а в такси.
– Да мне…
Ну и дальше по тексту.  То есть, ему всё одно, где он находится. Он так говорит, и менять привычки не намерен.
Парень с переднего сиденья попытался вразумить приятеля:
– Тут пожилой человек, а ты матом и матом…
– Да мне хоть какой человек рядом… Я так говорю…
Я, … ,  с детства так говорю,..... Я же интернатовский, …. Нам можно,…. .
Дальше пересказываю, опуская некоторые сочетания русского языка.
– И ничего. И там, за ленточкой так говорил. И вообще, уважаемый, вы на меня не обижайтесь. Я по-другому не умею. На войне, вообще, по-ругому не говорят. А я смерть видел…
– Слышь ты, смерть он видел, а ты в человека стрелял хоть раз?
Парень позади резко подался вперёд:
– Да я в трёх зачистках участвовал.
– Да что ты в них участвовал? Ты же в ПВО. Вы просто освобождённые сёла прошли, и всё. Я вот одно село освобождал. Я-то в пехоте. И мне его одного на всю жизнь хватило.
Ты вот хоть раз в хохла в упор стрелял?
– Да я не раз стрелял. Я три пункта освобождал… На мне хохлов, как на тебе блох.
– Ну ты Рембо прямо… Герой СВО. Освобождал он. Знаю я, как ПВО освобождает. И давай, хорош материться. Ты прост неуважение сейчас ко мне и вот к человеку проявляешь.
– Что ты в ПВО понимаешь?
Пора и вмешаться. Хотя бы обозначить позицию. А то мой сосед и за себя и за меня старается. А всё без толку.
– Вообще-то парень дело говорит. И я бы на вашем месте прислушался. Сколько можно быдло из себя изображать?!
Он ещё больше подался вперёд:
– Отец, ты на меня не обижайся. Я два года на контракте воюю. На гражданке совсем не знал, что делать. Вот и подписал. Ну и чтобы город наш защищать. А так я интернатовский. Меня никто нигде не ждёт. Вы уж не обижайтесь…
Снова встрял сосед:
– Ты когда-нибудь допросишься. Получишь по полной. Не от меня получишь, а от мужика, которому твой мат надоест.
– Ну и что? Я всё равно буду так разговаривать. Вы меня не перевоспитаете.
Парень рядом обречённо мотнул головой:
 – Мы через три дня обратно. Вы уж на нас не обижайтесь.
Я кивнул. Сосед увидел, а матершинник  – не знаю.
Тут мы и приехали. Оба не вышли, выскочили из машины. Отыскав взглядом нужный подъезд, мой сосед поспешил первым. Матершинник пристроился сбоку, что-то втолковывая. Может, продолжал прерванный разговор…
Ладно, ребят, не обижаюсь я. За Родину жизнью рискуете. Что уж тут маты?! Потерплю, не красная девица, чай. Сам много повидал, слышал и прошёл.

В онкоцентр
На голове платочек, завязанный, как бандана. Пожилая, лицо приятное, глаза выразительные. Села с улыбкой. Доброжелательно поздоровалась. И тут я вздрогнул. Волос-то под платочком нет. А едем в онкоцентр. И врачом не надо быть, чтобы диагноз выставить. Сам недавно возил отца в это заведение. Будь оно не ладно.
Царство небесное, батя.
Голос приятный. Заметил в руках книжку. Спросил, что читает. Что-то фантастическое. «Лишь бы от мыслей разных отвлекало».
Не знаю, что меня стукнуло.
– А вы такого писателя – Мильшина не слышали?
Конечно, она не знала. У нас Шолохова-то не все знают, не то, что Мильшина.
Рассказал, что пишу, в основном, про героические события. С долей приключений и уймой светлых героев. На реальной основе. И концовки предпочитаю хорошие. Если только реальный прототип не погибал. Правда, превыше всего.
Она заинтересовалась. Я назвал несколько своих книжек. Смотрю, достала блокнот. И снова не удержался:
  – Вообще-то я про себя рассказывал. Я – Мильшин.
Вижу, в глазах неподдельный интерес. Ну, ещё бы – живой писатель. Оставшуюся часть пути говорили о литературе. О моей и не только. С интересом пролистала книгу, что под панелью всегда лежит. Снова записала. Призналась, что читать про положительных героев намного приятнее, нежели про непонятно каких…  Вот вернётся из больницы и сразу закажет в интернете мои книжки.
На том и расстались. Она, улыбаясь и оглядываясь, пошагала в сторону зловещей больницы. Я же, вздохнув, поехал дальше.
Вылечить я её, конечно, не вылечил, но несколько светлых минут в жизни, может, не такой уж и длинной, обеспечил.
А иногда и эта чуточка, ох как немало значит!