Ры

        Ры был замечательным псом. Иначе и сказать было нельзя, ведь это он, немецкий шпиц из седьмой парадной, мог быстрее всех на свете мчаться через двор, когда его спускали с поводка. Кремовая пушистая стрела, искорка, звёздочка фейерверка.  Только он умел так звонко и заливисто лаять, извещая всех, что сегодня прекрасный день, а он в нём – счастливый и радостный, как любая собака.
Сегодня ночью снова выпал снег и припорошил все вырытые накануне ямки. Ры внимательно обнюхал одну из них, шевеля тёмно-коричневым носом. Снег в ней пах необычайно: мокрым чаячьим пухом в облаках, металлической обшивкой ржавых крыш, пресной тиной каналов, сладким теплом булочных и землистым дымом заводских труб.
Холод подтаявшего снега просочился сквозь шерсть на передней лапе и лизнул пёсика меж пальцев. Ры поджал лапу. Оглянулся на хозяйку. Та всё так же не отходила от двери в парадную, покачивая в руке поводок. 
Новый запах коснулся коричневого носа и заставил пёсика взглянуть вперёд. Ну конечно! Это же она идёт плавно и размеренно, словно парит над свежевыпавшим снегом! Единственная из всего дома, кто умеет грациозно ходить на поводке. Не тянуть, не давиться на непрерывных рывках рулетки, а легко и изящно плыть чуть впереди от хозяйки, оставляя провисающий поводок связывать их. Ры был уверен: если бы не этот поводок, её хозяйка точно потерялась бы. Ведь у людей совсем нет нюха, и эти бедолаги никак не возьмут в толк, что дом нужно искать не глазами, а носом, припав лицом к дороге, а пахучий и как следует выдержанный в холодильнике контейнер с едой ни в коем случае нельзя вытряхивать в мусоропровод. О, глупцы! Если бы люди обладали хоть половиной того обоняния, что делает жизнь собак такой мудрой, то они бы тоже ощутили ту первобытную дрожь, тот огонь, который появляется в теле собак, потомков волков, когда они чувствуют запах падали. Людям недоступен тонкий пронзительный звон звёзд на ночном небе и бросающий вызов рёв техники. Скрип их мышц, когда они потягиваются по утрам и сладкий радостный звон их смеха. Окутывающие своей мягкостью и родительским теплом волны любви, источаемые ими. Жужжащий в груди интерес узнать, что прячется за кухонным плинтусом, когда царапаешь его когтями. И, конечно, волшебный флёр, потерявшийся в волнах шерсти соседской борзой, плывущей через четырёхугольник двора.
Ры твёрдо встал на все лапы, звонко гавкнул. Она обернулась на него, не сбавляя шага. Призыв! Пёс рванул к ней во всю прыть. Здороваться! Лизнуть в длинную морду!
Внезапный собачий окрик, рывок поводка. Прямая линия бега сломалась – Ры молниеносно свернул в сторону. Оглянулся. Взрывая лапищами снег, к ним стремился тот чёрный пёс с белой грудью и пронзительными голубыми глазами, который никогда не понимает, как сильно ему не рады. За ним волочился поводок, а следом неуклюже спешил нерасторопный хозяин. Борзая остановила своего человека. Они наблюдали, не ввязываясь в глупую сцену. Ры вздыбил шерсть на загривке – ведь он был замечательным бесстрашным шпицем немецких кровей, ему неважен размер соперника! Улыбчивая пасть искривилась, он зарычал. Розовый язык плясал за стиснутыми зубами. Неповоротливый нарушитель спокойствия сбавил бег, взметнулись в воздухе толстые лапы с чёрными подушечками. Он соскочил с прямого маршрута и начал описывать круги, издавая полувой-полулай, как истинная ездовая собака. Ры – светлая точка по центру – снова предупреждающе зарычал, но на этот раз уже громче. Шпицы считают только до двух, и третьего предупреждения не дано.
Внезапно очерченный следами ездового пса ринг рухнул: подоспевший хозяин схватил поводок. Пёс поднялся на задние лапы, размахивая хвостом. Он никогда не умел ходить на поводке. Ры гордо выпятил грудь и замолчал, хотя шерсть на его загривке всё ещё стояла дыбом. Чувство бесстрашия делало его всесильным, твёрдым, выточенным из мрамора.
Тихо прозвучавший далёкий голос вдруг остановил спектакль. Превратил бесстрашного твёрдого Ры в мягкую глину. Он оглянулся на хозяйку, маленькая фигура которой всё так же стояла у входа в парадную. Борзая, ездовой и всё остальное ушло на второй план рядом с этим любимым голосом. Ры поспешил на его зов.
Раньше они вместе бегали по снегу. Играли с ярким фиолетовым мячом, кувыркались в снегу, притворяясь, что хватают друг друга, чтобы расправиться одним укусом. Поскальзывались на затвердевших лужах и тренировались ходить по узкому каменному бордюрчику вокруг цветника. Но теперь стало что-то не так. Ры чувствовал это своим носом, своим сердцем. Они никогда не обманывают собак. Что-то в ней поменялось.
Сегодня она всю прогулку стояла, привалившись к стене. Не улыбаясь. Улыбка начала пропадать уже давно, хотя ещё раньше угас сам смысл улыбки. Те волшебные искорки внутри. Ры больше их не чувствовал. Она взяла его на поводок и повела обратно домой. Пёс изо всех сил старался сдержать себя, чтобы не бежать в дверь первым: так уж у них было заведено, и поводок был призван напоминать ему об этом. За эту выдержку Ры бесконечно уважал свою хозяйку. Неужели ей не хотелось помчаться с ним наперегонки в дверь, а потом и по лестнице, не сдерживаясь Правилом Поводка? Она всегда входила в любую дверь первой, и Ры был обязан придерживаться этого Правила: поводок всегда должен провисать. Иногда он ворчал от несправедливости, но тогда хозяйка напоминала ему, что он умный пёс, и перед этой истиной уже отступало всё остальное. Ры ведь действительно помнил, что он такой.
Они поднялись по лестнице медленнее обычного. А потом хозяйка никак не могла найти ключи в карманах, хотя Ры явственно чуял запах металла в одном из них. Несколько раз её пальцы наталкивались на связку, но словно не понимали, что под ними.
Наконец попав домой, Ры смог оставить свою тревогу. Ему так же, как и обычно, помыли лапы, насыпали ароматного корма в миску. Он глотал эти шарики, иногда разгрызая то, что попадало на зубы, и смотрел, как хозяйка сидит над своей миской. Еда в ней была крайне горячей и сильно пахла, но вопреки человеческим предпочтениям, хозяйка не отправляла её в рот маленьким черпаком. Она лишь смотрела на неё, пока от миски не перестал идти пахучий пар, а затем безразлично сунула в холодный шкаф. Ры следил своими тёмными глазами за тем, как хозяйка возвращается в своё ложе и запускает серию быстро сменяющихся шумных картинок на стене напротив. Ры и сам следил за ними, когда был ещё щенком, но потом он подрос, и ему это начало казаться глупым.
Пёс зацокал коготками по полу. Обнюхал плинтус, грустно вздохнул от вида застрявшего под шкафом говяжьего хрящика, который было никак не достать. Прошёл через всю комнату и сел напротив ложа хозяйки. Обычно после прогулки его всегда вычёсывали, но сегодня она словно забыла об этом. Ры был озадачен. Он ощущал непонимание и тоску. Ему было скучно.
Пёсик подошёл поближе к краю ложа и обнюхал лицо хозяйки. Она вздохнула, но позволила ему лизнуть себя в щёку. Должно быть, она устала, и поэтому не хочет играть и расчёсываться. Ры сел и прислушался к ощущениям. Да, должно быть, именно поэтому он не чувствует её радости и не хочет радоваться сам. Бывают и такие дни. Он, конечно, может вынести их, но только если они бывают совсем не часто. Однако, Ры терпеливый пёс, и сегодня он будет понимающим.
Со своего матрасика Ры наблюдал, как угасает за окном вечер и набирает силу ночь. Хозяйка бесконечно долго не закрывала глаза, глядя в картинки на стене. Только в тот самый час, когда мрак вот-вот сменится утренним светом на горизонте, она заснула. Ры покосился на говорящие картинки и вздохнул себе в бок. Что-то не то.

**
Он проснулся от шума воды в трубах. Сквозняк из коридора холодил открытый живот. Ры ворчливо зевнул и посмотрел на хозяйку. Она лежала неподвижно, так же, как и вчера. Разноцветные картинки на стене сами собой превратились в тёмный четырёхугольник, пока все спали. Возможно, Ры и заворчал на него сквозь сон, но этого он уже не помнил.
Пёс поднялся, потянулся передними лапами, коснулся грудью пола. Сладко потянул задние. Дрожь, пробежавшая по его телу, встопорщила каждую шерстинку, защекотала всё внутри. И из самого сердца Ры поднялась звенящая торжественная радость собачьего утра. Он был самой любимой собакой, которой позволялось порой просто так полаять на дверь или даже разорвать в клочья кухонную тряпку, случайно упавшую на пол. К нему относились с уважением. Вспоминая об этом, Ры всегда гордо поднимал голову, а шерсть на его пушистом воротнике поднималась.
Он важно огляделся. Шутки ради, пока никто не видел, огрызнулся на собственный виляющий хвостик. Затем долго и с наслаждением чесался, пока на пол не упал лёгкий комочек пуха. Пёсик припал носом к полу. Его дыхание отнесло пух, но Ры догнал его в один момент, а затем прикончил лапой. Остановиться было невозможно!
Ры промчался по коридору в кухню. Там нужно наворчать на гудение холодного шкафа, сделать несколько глотков воды из металлической миски – и вперёд в тёмное жерло ванной. Даже глупые собаки, не умеющие ходить на поводке, знают, что ванная – страшное место. Там могут и выкупать. А ещё в ней шумят трубы и иногда ревёт злая белая машина с круглым окном. Всё, что попадает в неё, она долго и зло треплет по кругу, а возвращает с ужасающе терпким запахом. Так было и с лежанкой Ры: он притащил в неё с прогулки нежный кусочек рыбьей кожи. Это маленькое сокровище хотелось спрятать в самом укромном месте, но в то же время слиться с ним, пропитаться его ароматом. Что может быть прекраснее запахов дождя, соли, придорожной травы, человеческой слюны, выдержанной в песке рыбы и мягкой свежей грязи? Но хозяйка была лишена этой радости. Она как-то поняла, что Ры принёс с прогулки эту кожу. Хотя он вилял хвостом, прижимал уши, отводил взгляд и всячески показывал ей, что ничего не происходит, она догадалась. Отняла пахучий кусочек, а затем и пропитанную его магией лежанку. Кроме того, пёсику были внепланово вычищены зубы. Странный был день!
Для виду рыкнув на молчавшую машину, Ры вернулся с обходом в коридор. Ботинки его хозяйки – те самые, из мягкой кожи, которые непостижимым образом заставляли дёсны чесаться – лежали там же, где она сняла их вчера. Но они не должны так лежать. Пёсику льстило доверие хозяйки, но всё же ботинки должны быть убраны за дверь, в свою тесную комнату для ботинок! Это часть Распорядка, в который входят как приятные вещи, вроде еды, прогулок, игры в мяч и в перетягивание каната, так и всё остальное, похожее на мытьё лап и чистку ушей. Это правила, которые нарушать нельзя. Ведь если Распорядок нарушится, то жизнь сразу станет странной. Этого ни один пёс не любит.
Ры оглядел брошенный на пол поводок, завязанные на одном из шнурков ботинка узлы. Его бровки двигались, нос изучал обстановку. Но всё же он не понимал, что идёт не так. Чувствовал, но не понимал.
Он вернулся в комнату. Его внутренние часы подсказывали, что Утренний Звон уже должен был поднять его хозяйку, но звона не было. В туалет хотелось всё сильнее. Ры заворчал, тявкнул. Он вдруг явственно ощутил, что ощущение непорядка исходит от самой хозяйки. Что-то в ней было не так. И это что-то вносило хаос во всё остальное. Пёсик встал на задние лапы, просяще заговорил, положив морду на край постели. Всё происходящее волновало его, и он не мог остановиться, пока хозяйка не пошевелилась. Она выставила вперёд руку, и Ры радостно лизал её ладонь, так же, как и каждое утро. Получилось!
Ры так любил этот запах, эту мягкость её кожи и уверенные жесты пальцев, когда она командовала ему «Stein auf», «Komm her», «Setz dich». Ни одной другой собаке не говорили ничего подобного, и хозяйка не говорила этого никому, кроме него. Это был их, только их секретный язык, находивший в его душе далёкие знакомые отголоски.
Но сейчас хозяйка ничего не сказала ему. Она не стала подниматься и вести его гулять. Её ладонь опустилась вниз тяжёлой плетью. Ры молчал ещё какое-то время, разглядывал её, склонив на бок голову, а затем поражённо сел. Ожидание хорошего сменилось сильным волнением, и поэтому, когда наконец заверещал поздний Утренний Звон, пёс разразился громким лаем. Ему очень хотелось выйти на улицу, соблюсти их Распорядок, но он не мог!
Хозяйка ответила ему глухим стоном, словно ей было очень больно. Сейчас она не пахла болезнью, но было что-то другое, крайне похожее на болезнь. Ры запыхался и остановился. Испустил короткий просящий звук. И тогда она, наконец, открыла глаза.

**
В то позднее утро Ры не копал снег. Он лишь отлучился ненадолго, прежде чем повернуться к хозяйке и долго изучать её взглядом. Пёс пытался понять, что шло не так. Его волнение не уходило. А когда он вернулся к хозяйке, она тут же взяла его на поводок и повела домой.
Поднимались по лестнице они дольше обычного. Хозяйка постоянно останавливалась, наваливалась на перила и тяжело переводила дух. Дома Распорядок был снова нарушен, когда она спустила Ры с поводка, не помыв ему лапы, взяла сумку и сразу вышла. Пёсик ещё какое-то время сидел на коврике перед дверью, слушая, как громыхает в замке ключ и раздаются тяжёлые шаги вниз. Ры вдруг осознал, что его передняя лапа всё ещё поджата в ожидании мытья. Он опустил её и втянул носом воздух. Коврик под лапами пах как обычно, вся остальная квартира – тоже. Ничего вокруг не изменилось, но откуда же такое неприятное чувство? Ощущение того, что должно произойти что-то плохое.
Ры зацокал коготками по полу в сторону кухни. Его миска, в которую после прогулок хозяйка всегда насыпала порцию корма, была пуста.

**

       Что такое час для собаки? Одни уверены, что целая вечность: ведь собакам отпущено меньше времени на жизнь. Но неизвестно, делает ли это их часы короче человеческих. Должно быть, час, проведенный в нетерпеливом (или наоборот, тягостном) ожидании чего-то одинаково долог для всех. Шестьдесят минут счастья проносятся быстро, а горя или тоски - куда медленней. Над ожиданием бег времени не властен. Не играет роли, чего приходится ждать - плохого или хорошего. Время всегда выступает недвижным немым наблюдателем.
       Когда Ры оставался один, он никогда не мог знать, надолго ли это. Порой ему говорили: «Wartest!», и он ждал совсем чуть-чуть: пока хозяйка отойдёт от него на несколько десятков шагов или выйдет из комнаты и вернётся обратно, а после обязательно похвалит. Но иногда ожидание затягивалось. А временами хозяйка уходила по утрам вроде бы на обычный долгий срок (ведь это и предполагал Распорядок), но внезапно возвращалась через минуту. Она хватала какую-нибудь вещь и снова тут же уходила, ничего не говоря. Как тут понимать людей и их мотивы?
       Ры думал об этом, уложив голову меж передних лап. Его живот урчал. А ведь раньше, помимо кормления, хозяйка делала для него сюрприз перед утренним уходом: прятала по всему дому ароматные печенья из мясной муки. Прощаясь с псом, она командовала: «Man kan!» - и Ры бежал отыскивать их все. Он никогда не подглядывал. Его вёл чуткий нос, такой же надёжный проводник, как и глаза. Игра была несложной, но захватывающей. Ры в ней был лучшей ищейкой, самым настойчивым и упрямым поисковиком. Он всегда найдёт способ выудить печенье из мячика с круглой дыркой, с подоконника, из-за собственной лежанки… Сколько же недель назад их жизнь начала меняться?
       На всякий случай он проверил все потайные уголки с надеждой найти случайно завалявшееся печеньице. Такого ещё не бывало, но однажды он отыскал кусочек ветчины, отвалившийся от пиццы. Сейчас случайных кладов с едой не оказалось ни за спинкой дивана, ни за дверью кухни, ни на коврике у раковины. На кухне, правда, были три промасленные и высохшие коробки из-под пиццы, и Ры вылизал их все по второму разу, едва не подавившись листом пергаментной бумаги в одной из них. Это, конечно, не могло утолить его голод. Ры начинал сердиться. Он чихнул в пластиковую сетку с картошкой под столом (она забила его чувствительный нос земляной пылью), изучил там же пол вдоль плинтуса и слизал с него случайные хлебные крошки. Всё шло не так, и пустота в желудке, привыкшем к Распорядку, только усугубляла ожидание.
       В комнате насупленный Ры посмотрел на тёмный прямоугольник на стене, втайне надеясь, что тот покажет ему картинки. Затем в два прыжка запрыгнул по низкой деревянной стремянке на подоконник. Там, за чахлым лимонным деревцем, раньше прятались собачьи печенья. Потом только их запах. А теперь лишь пыль. Чихнув и на неё тоже, Ры проводил взглядом птицу за окном. Этой пернатой посчастливилось не оказаться рядом с немецким шпицем без разделяющего их стекла – ух, он бы тогда ей сейчас задал! Пёсик зарычал, всё ещё глядя в ту сторону, где она скрылась. Ах, если бы припустить за ней сейчас по свежему снегу во всю прыть под оживлённые крики хозяйки! Она бы смотрела на него и гордилась тем, что только она живёт рядом с таким быстрым и свирепым охотником. А Ры потрепал бы птицу за крыло и принёс бы трофей к её ногам ещё живым, чтобы она тоже разделила радость охоты. Они вдвоём могли бы переловить всех птиц в мире – вернее, ловил бы Ры, ведь хозяйка не обладала даром стремительного бега на четырёх ногах и таким острым нюхом – и наелись бы вдоволь вкусного корма, которым они наверняка набиты доверху!
       Задыхаясь от восторга фантазий, Ры с громким лаем слетел с подоконника и бросился в крутой поворот коридора. Упругая пружина задних лап о мягкие обои – он ловок! Скользкий лёд линолеума сменился каменной плиткой кухонного кафеля. Пёс попытался затормозить, но перед ним мелькнула лишь какая-то стремительно приближавшаяся собачья морда. Бам! Шпиц опрокинулся на спину, перевернулся и встряхнул головой. Никто не знал, что он снова позабыл о стеклянной дверце духового шкафа, но Ры всё равно ощущал себя сконфуженным. Чтобы отогнать это чувство, он как ни в чём не бывало уселся и долго чесал себя за ухом, изредка выкусывая пух с когтей.
       В конце концов, он был увлечён азартом погони, чтобы помнить про обстановку. Внезапно рухнувшая вниз дверь духовки своим страшным скрипом заставила его взвизгнуть и отскочить. Пёсик оглянулся на то, как она замерла, словно распахнувшаяся пасть. Кроме стыда и страха он теперь ощущал ещё и обиду.
– Рр-р-ы! – ответил он духовке и потрусил прочь. Испортила всю охоту.

**

Тоска подобралась незаметно и проявила себя лишь поднявшись во весь рост. Казалось бы, почему и как так? Ещё недавно охотник Ры перевоплотился в загонщика и прогнал под кресло крышечку от газировки. Потом – совсем ненадолго, - Ры стал нехорошим псом, который покусал уголок дивана. Было приятно чувствовать, как зубы погружаются в его пружинистый наполнитель. А потом вдруг стало так тоскливо и пусто на душе, словно никто не играл с ним год. Не чесал живот и уши, не целовал в лоб и даже не вычёсывал. Ры подумал, что если бы хозяйка сейчас вернулась и сделала бы любую вещь – хоть решила бы выкупать! – это сделало бы его самым счастливым псом в мире!
Не прошло и секунды с этой мысли, как в груди Ры разлилось ощущение присутствия. Он почувствовал, как едва уловимые вибрации стен передают эхо шагов по лестнице. Ошибиться было невозможно. Это она идёт домой! Но почему же так рано?
Шпиц подбежал к входной двери, прижался носом к щели у косяка, завилял хвостом-баранкой. Предвкушение встречи было таким же острым, как ожидание печенья или игр с соседской борзой. Слушая замедленный и тупой перезвон ключей в замке, Ры застонал на выдохе. Ну же! Открывай!
Хозяйка шагнула в квартиру с ужасающе несчастным лицом, но всё-таки это была она! Ры поднялся на задние лапки, потопал передними по её коленям, покружился вокруг себя, не отрывая от неё взгляда. Она машинально похлопала его по голове влажной ладонью. Её движения казались лишёнными цели и смысла. Хозяйка закрыла дверь, зачем-то прошлась до кухни прямо в ботинках, а затем вернулась обратно. Она схватилась руками за голову и издала стон, словно ей было больно. Ры остановился на сложном переходе от одного чувства к другому. Его хвост постепенно перестал вилять.
Хозяйка прислонилась лицом к стене, руками закрылась от всего вокруг. Пёсик ощущал её тяжёлую боль: словно ныла прижатая дверью лапа, заставляя метаться и задыхаться до тех пор, пока эта волна не схлынет. Ры не знал, как хозяйка прищемила лапу, но остро чувствовал её выворачивающие душу метания. Она словно хотела как-то облегчить свою боль, но не могла. В маленькую щёлку её рук было видно, как кривится её лицо. Она села на пол и застонала снова – так плачут животные, попав в беду.
Ры было невыносимо слышать этот звук. Он понимал, знал, видел, что её болезнь висит на ней невидимым тяжёлым капканом, но теперь это казалось почти живым. Этот капкан захватил её внутренности бульдожьими жвалами, и забивал свою пасть всё больше, приоткрываясь и захлопываясь обратно. И маленький пёс, не знающий опасности соперника, глядел на эту болезнь внутри своей хозяйки, пока не разразился отчаянным лаем. Он грозил и требовал покинуть их. Угрожал, сам не зная, чем.
Хозяйка отняла руки от лица. Вялыми ладонями сгребла Ры, прижала к себе, еле ощутимо похлопывая по носу. Они оба всё ещё помнили, что Распорядок запрещал громко лаять, и эта толика порядка что-то изменила в ситуации. Хозяйка прижала Ры к груди, положила на него подбородок, крепко сжала, и вдруг на выдохе мелко задрожала. Заплакала частыми слезами, которые так обильно катились из её глаз, словно и в самом деле были просто водой. Ры было неудобно сидеть, но он не высвобождался. Лишь щурился, когда слёзы попадали на нос. Капкан внутри хозяйки щёлкнул и развалился. Она вдруг завыла так тоскливо и болезненно, что Ры дёрнулся. В этом звуке была животная жалоба на тесные стены и зажатое в них сердце. Холодная скорбь по одиночеству в ледяную раннюю весну. Злоба на невозможность схватить с неба сырный круг луны, посеребрившей лес траурным светом. И боль за то, что всё так сложилось.
Хозяйкины руки сжали шерсть на спине Ры. Он не отвечал на её тонкий вой своим. Лишь едва слышно подавал голос, когда его сжимали слишком сильно. Он понимал, что он слишком близко, чтобы выть в ответ, но от его близости её боль утихает.
Лишь когда хозяйка, обессилев, легла боком на пол, Ры высвободился. Он знал, что капкан разжался, но болезнь всё ещё крепко держит её за плечи. Это здесь, вместе с ними. Слушает их секретный язык, делает хозяйке больно, а потом пьёт её слёзы, оставляя после себя не облегчение, а пустоту. 
Она всё ещё лежала на боку, поджив ноги и глядя в никуда. Ры сел рядом, с отчаянием глядя в родное лицо. Он вдруг почувствовал такой прилив, такую большую любовь к хозяйке. Это тонкое, но сильное чувство наполнило его грудь, вдохнуло в него тепло, и он задышал этой любовью ко всему вокруг. Но одновременно с этим возросло и другое чувство. Переплетаясь с теплом внутри, из самых недр собачьего сердца поднималась точка. Она пронзительно звенела, сжимая горло, затыкая его комком. Тоска по ответной любви, которой не было. Ры ощущал себя безумно живым, любящим, но до боли одиноким. Будто бы он снова на миг стал щенком, перед которым по утрам закрывалась входная дверь. И он плакал, скрёб её лапами, прося, чтобы она приоткрылась хоть на секунду, чтобы не оставлять его один на один с этой любовью, разрывающей изнутри.
И теперь, когда он был уже взрослым, это сильное, искреннее желание быть услышанным и любимым захлестнуло его опять. Он оно было бессильно против опыта. Ры знал, что для того, чтобы чувства могли что-то враз изменить, нужно чудо. И он не шевелился, скованный этим знанием. Горячее стремление в его груди оцвело быстрее, чем он успел это заметить. Внутри осталась только печаль.

**

Вечером они не вышли на прогулку. Пустая оболочка хозяйки в ответ на просьбы и напоминания Ры с трудом расстелила в коридоре одноразовую голубую пелёнку. Пёс с недоумением вдохнул знакомый со щенячества запах и недоумённо фыркнул. Он что, маленький? Но добиться своего ему не удалось, и пришлось воспользоваться пелёнкой. Ры очень надеялся, что об этом никто не узнает.
Хозяйка совсем перестала быть собой. Она снова грела тарелку с едой, но поставила на столе, даже не притронувшись. Когда Ры просил его покормить, она уронила пакет с кормом. Он так и остался лежать на полу. Пёсик съел высыпавшиеся сухарики, но сытость не радовала его. Начисто пропавший Распорядок лишил жизнь Правильности. Вместо Любви, которую дарила хозяйка, в его сердце была лишь пустота.

Ры боялся наступления ночи. С каждой минутой в комнате становилось всё мрачнее, и что-то, навалившееся на хозяйку, обретало силу. Дышало всё увереннее. Пёсик окончательно потерял покой. Он шёл из коридора в кухню, а потом обратно, чтобы не оставлять хозяйку одну. Перед его взглядом плыли разводы на полу. Не было мыслей. Не было ничего, кроме тревожного ожидания и страха. Было предчувствие беды.
Хозяйка лежала на диване в ворохе простыни, одеяла и стянутой там же куртки. Молча. Четырёхугольник на стене тоже молчал. Молчали стены. Ры тревожно и беспомощно бегал по дому. Постепенно его путь замкнулся только в стенах комнаты. Оглушающе пахло болезнью. Если бы Ры кто-то спросил, что это за запах, то он бы сразу передал эти ощущения. Это округлый запах, замыкающийся в своей затуплённой форме. Это запах горячей вязкой крови в теле, ненормально густой и совершенно несъедобной. Это запах фатальной ошибки, случившейся с телом, и его попыток всё исправить. И чем тщетнее эти попытки, тем сильнее болезнь наваливается на слабое человеческое тело, сгущая его кровь, волнуя и путая его разум.
Вдруг Ры остановился. На фоне серого неба в оконном проёме он увидел что-то.
Оно было ужасающе сильным – если бы люди могли чувствовать жизнь так же остро, как и собаки, они бы умирали от этой напасти. Ры бросился к краю дивана, начал расталкивать хозяйку, тычась носом в её лицо, облизывая щёки, нос, лоб. Ему нужно было во что бы то ни стало защитить её, ведь она сейчас так слаба.
Хозяйка открыла глаза и медленно моргнула. А потом тихонько позвала пса по имени. Этот маленький мостик из двух букв стал последним сигналом для него. Просьбой о помощи. Ры прыгнул к ней, забыв про все запреты и правила, и её руки обняли его. В крови защитника кипело мужество, какое знают только немецкие шпицы. Его шерсть на загривке стояла дыбом. Невидимая угроза была прямо над ними, и он был готов дать ей бой, сам не зная, как. Он прижался носом к уху своей хозяйки, как делал, когда был ещё щенком. Ещё один секретный язык общения, на котором собаки отдают всю свою любовь. Хозяйка сжалась, тоненько воя.
Чуть позже она затихла. Вытянулась. Выдохнула. Казалось, что всё успокоилось, но чувства никогда не обманывают собак. Ры знал, ощущал всей своей кожей и каждой шерстинкой что-то громадное. Оно навалилось всем своим весом на плечи его хозяйки и разом высосало всё, что в ней было, оставив глухую пустоту. Не оставляя ни капли его бескорыстной любви.
Вот тогда Ры от страха и бессилия заплакал по-настоящему, двумя тёмными слезами, выкатившимися из глаз к пасти. Так собаки плачут лишь дважды за всю жизнь: от расставания с матерью и от потери хозяина. Тень Смерти наполнила его хозяйку своим невесомым плотным туманом, и всю комнату заволокло во мглу.

**

       Утром она проснулась легко и внезапно – просто открыла глаза посреди сновидений, словно решив их оборвать. Невозможно было понять, сколько времени, какой день недели, и что было за последние несколько дней. Error 404 not founded. И только когда она повернула голову налево и увидела кремовый бок маленького пса, реальность сложилась в единую картинку. Вчерашний день был совсем тяжёлым, а ночь – ужасной. Беспросветной. Что-то определённо случилось в эту ночь. По мозгу словно провели ластиком: в памяти нереально широкий пробел.
 
**

       «Вам необходимо завести собаку» - сказал тот странный врач, и она фыркнула.
И Ры действительно поменял её жизнь. Раньше она слонялась по улицам, ища что-то, о чём понятия не имела. Ночевала в чужих домах: на чужих широких постелях с холодными простынями, на матрасах, постеленных на полу, в кухнях, завернувшись в свою растянутую толстовку. Ощущала себя спокойно, только лишь когда закрывалась в чужой ванной. Щелчок замка и облегчённый вздох – только там её прекращало преследовать ощущение гнавшегося по пятам мрака. Она ложилась в пустое нутро холодной белой ванны прямо в одежде и дышала так спокойно и размеренно. Можно было даже закрыть глаза. Слушать журчание воды в трубах, чувствовать запах чужого шампуня и потихоньку расслаблять тело.
       Мрак был всегда. Сил ему придавал холод. Осенью голые ветви деревьев, похожие на вены, становились его частью. Зима отдавала мраку время, безжалостно отрывая у дней их светлые часы. И вот тогда от него совсем некуда было деться. Она бежала прочь, пока у неё не появился Ры.
       Распорядок дня, столь важный для собаки, неожиданно выровнял и её жизнь тоже. Такая малость, как регулярные прогулки и подвижные игры, оказалась мощным инструментом в борьбе с сумбурными днями и мыслями. Ры улыбался ей, и от этого на душе всегда теплело. Он дружелюбно ворчал, терпя её спонтанные и ласковые объятия и трёпки. Понимал, что это необходимо так же, как необходимы им обоим прогулки, тренировки, совместные выезды на природу. А как сблизили их команды на немецком языке! Она произносила их чётко, отрывисто, и Ры чувствовал и понимал каждый звук, ведь в его жилах текла кровь немецких предков. Им двоим удалось создать свой маленький мир, в котором они были необъяснимо и странно счастливы.
И всё же преследовавший её мрак нашёл лазейку. Ему не нужно было многого – хватило одного-единственного события, чтобы набрать силы и стать мощнее.
Вспомнив об этом, она ощутила, как дрогнули губы. Рука нашла прохладную цепочку на шее и стиснула её. Как же мало остаётся от людей… Деревянная урна да серебряная цепочка. Как же нести в памяти всё остальное, что больше никогда не найдёт повторения?
       Она поднялась на постели, стремясь оторваться от этих мыслей. Тело ватное, непослушное. Кончики тяжёлых пальцев чуть подрагивали. Совершенно непонятно, что делать и ради чего. Но ни малейшей возможности снова заснуть, словно была какая-то цель, подцепившая её из бесконечной дремоты.

       Холодный пол был засыпан собачьей шерстью и пухом. Волоски разлетались под её нетвёрдыми шагами. Входная дверь оказалась незапертой. На кухонном столе уже бог знает сколько дней стояла тарелка с нетронутой пастой. На полу – покусанные пёсиком коробки из-под пиццы.
       Ранее вид растущего беспорядка навевал тоску и чувство вины, которые просто гнали обратно под одеяло, подальше от ответственности и деятельности любого типа. Сейчас спать совсем не хотелось, а вместо чувств внутри была звенящая пустота. Может, появившиеся силы даны именно на то, чтобы привести дом в порядок? Большого толка в этом не будет, но и вреда никакого.
Она сложила стопкой картонные коробки, выволокла к двери мусорные пакеты. Собравшись с духом, вышла за дверь к мусоропроводу. Несколько метров туда и обратно показались непосильной нагрузкой. Снова оказавшись в квартире, она заперла дверь и сползла на пол. Горячие ладони распухли, кровь стучала в висках. Может, выпить кофе? Ры надо покормить.
       Дни настолько слиплись и наложились друг на друга, что ритуал по доставанию пачки и насыпанию корма в миску никак не мог ровно уложиться в памяти. Вот она вынимала пачку вчера – или это было днём раньше? День или вечер? Могла ли она насыпать корм дважды или даже пропустить один из разов? Руки дрожали сильнее от самых простых заученных действий: подтянуть пакет с полки, зачерпнуть валяющимся внутри мерным стаканчиком пахучие гранулы, ссыпать в металлическую миску. Не облажаться. Не порвать пачку, не рассыпать дрожащими руками, потому что сил убирать точно нет. Хотелось передохнуть. Она затолкала пакет с кормом обратно, закрыла дверцу шкафчика и передвинула миску на место у стены. Пёсик ещё не пришёл.
– Ры, – позвала она, запустив пальцы в миску и шурша жирными гранулами. Обычно хватало только звука сыпавшегося корма, чтобы энергичный радостный пёс оказался рядом. Крепко же он спит сегодня. Или всё же был покормлен дважды?
Она неловко поднялась и проследовала в спальню, опираясь на стену. Подъём на ноги ощущался как перегруз в набирающем высоту самолёте. Комната встретила хаосом, который теперь выглядел уже неприятно и стремительно разросшимся. Разворошенная постель в комнате была похожа на выпотрошенную птицу. Поверх снятой простыни валялась сброшенная уличная куртка, и в её рукав уткнулся носом лежавший на боку пёсик.
– Ры, – выдохнула хозяйка, забираясь рядом. Она отодвинула куртку и положила пахнущие кормом пальцы возле маленького чёрного носа, сухого и прохладного. Это показалось странным, как и то, что нос не задвигался рядом с любимым запахом. Девушка ощутила, как внутри что-то тревожно и неприятно зашевелилось. Она рассеянно почесала собачий живот, потормошила переднюю лапку.
– Ры, – не узнавая свой голос, проронила она, – Рышечка.
Пёс вдруг приоткрыл глаз, словно превозмогая себя, и поверхностно, часто задышал. Его пушистый хвост-метёлочка вяло дрогнул, но только один раз. Хозяйка встала на колени и, просунув руки под лёгкое тельце, подняла его на руки. Ры водил полузакрытыми глазами, как сонный старик, и будто причмокивал, силясь лизнуть любимые руки. Девушка прижала его к себе. Ей стало страшно. Он никогда себя так не вёл, и явно заболел. Но что с этим делать?
       Она опустила пса обратно на кровать. Ры даже не перевёл взгляда, когда его живот осторожно ощупали, открыли пасть и заглянули внутрь. Боли как будто не было. Вообще ничего. Хозяйка глубоко вздохнула и прижала руки к лицу. Потерла кожу кончиками пальцев, чтобы ощутить их давление. Нужно выйти из дома.
Девушка слезла с дивана и рассеянно прошагала до окна. Через двор расположена ветклиника, она круглосуточная. Всё, то надо – это обуться, надеть куртку, взять пса и дойти до неё. Но то там сказать? У Ры не было рвоты или кашля, он не хромал, н подрался и не подавился. Он просто… Она оглянулась. Пёсик выглядел особенно маленьким на разворошенной кровати и, казалось, даже не дышал. Хозяйка вернулась, чтобы прислушаться – сейчас особенно важным было услышать, что это не так. В нетерпении она снова подёргала переднюю лапку, и сонные тёмные глаза снова наполовину открылись, чтобы одарить её взглядом. Пёсик вдруг вздохнул. Он выглядел ужасно уставшим, хотя вчера прогулки даже не было. И присутствовало неприятное чувство, что что-то идёт не так. Внешне незаметное, это что-то оказалось внутри собаки, и всё переменилось.
       Она вновь поднялась и зашагала по комнате. Нутро подсказывало, что необходимо что-то предпринять, потому что всё шло не так, как обычно. Понять, отчего так, не получалось, значит, и ветеринару она ничего не сможет объяснить. Так не выйдет. У неё ничего не получится. Сил и так хватает только до мусоропровода дойти, но уж никак не пытаться втолковать постороннему человеку, что происходит нечто необъяснимое. Он всё равно не поймёт. Нужно постараться взять себя в руки и осознать, что ничего не происходит.
       Присев на край кровати, она рассеянно гладила пушистую шерсть. Бесчувственное отупение вновь опутывало разум. Не было ощущения времени, и эта затерянность ещё больше сбивала с пути. Делала любые решения бессмысленными и бесцельными. Девушка легла рядом с псом, легонько почёсывая его ухо. Может, и хорошо, что ночью он пришёл на диван: вдвоём лежать, наверное, лучше. Это, конечно, не меняет ровным счётом ничего. Но именно тогда, когда Ры разбудил её, ей показалось самым правильным взять его к себе. Ему было не всё равно. А ей?
Её рука остановилась. Забытое, но знакомое чувство прокатилось по лицу волной жара. Ры было не всё равно, когда она уже в очередной раз встретилась с самой тяжёлой мыслью и в отчаянии перестала бороться. И сейчас разве она может просто думать, что ничего не произошло и убеждать себя в этом, если очевидно, что с Ры не всё в порядке?
       Зажатая между стыдом и страхом, девушка села. Дрожащими руками натянула куртку. Она совершенно не знает, что сказать и что сделать, но нельзя же просто лежать, если её псу плохо, и с ним происходит непонятно что. Шаг за шагом, она уговаривала себя дойти до прихожей. Медленно, один за другим надеть ботинки и заправить шнурки внутрь. Затем вернуться в комнату и найти в ящике стола документы. Каждое действие словно отрывало от неё по куску, принося почти физическое ощущение нехватки сил. Она очень, очень устала. Но она не может сейчас этого не делать.
– Рышка, – прошептала она, когда её руки обхватили пса и запахнули над ним куртку. Идти недалеко. Потихоньку. Главное идти.

**

       Свет от ламп в приёмной оглушал. Холод металлического ветеринарного стола, казалось, обезболивал ладони. Возникавший вокруг них матовый ореол тепла оставался отпечатками, прежде чем исчезнуть.
– Теперь на бочок и придерживаем, пока я измерю температуру, – велела темноволосая молодая ветеринарша с пирсингом на крыле носа. Ры только моргнул, но даже голоса не подал. – Значит, это началось у него сегодня с утра?
– Днём, когда я проснулась, – покивала хозяйка, поглаживая пёсика по морде, – я не выводила его даже, и он не поел… Ну, я уже сказала. Как проснулась, так и заметила сразу.
– Ночью он ничего не мог проглотить, разгрызть? Комнатные растения дома у вас есть?
– Только безопасные для него. Но Ры их не трогает никогда. А так… ничего не было такого. Только коробку из-под пиццы покусал, но там не было оторванных кусков картона или чего-то ещё. Думаю, он ничего не съел.
Термометр пропищал, после чего было объявлено, что температура чуть ниже нормальной. Это, как и вялость, сонливость, отсутствие аппетита, было внесено в карточку.
– Давайте наблюдать, – заключила ветеринарша, – не исключено, то Ры просто затосковал, если вы уделяли ему мало времени, но на фоне того, что обычно он активен, это может быть не очень хорошим признаком. Если живёте рядом и можете прийти снова, если станет хуже, то в стационаре вам его оставлять не обязательно. Я дежурю до семи утра. Сейчас дом положите ему грелку, укройте, и попробуйте предложить мягкий корм. В холле есть ветеринарные консервы для ослабленных животных после операций, можете взять баночку – больше пока не надо. Я на всякий случай возьму кровь, по результатам из лаборатории позвоню, если придут до конца дежурства, а если нет, то позвонит администратор. Вопросы какие-то остались?
       Девушка всё ещё перебирала пальцами шерсть на мордочке Ры, и по её щекам катились слёзы, частые, как вода, и такие же пустые.
– А вы можете мне это записать?
– Конечно, я выдам вам распечатку с приёма. А сейчас успокаиваемся, не волнуемся, потому что причин для паники нет, – доктор прихватила её за запястье и успокаивающе покачивала в такт каждому слову, – Теперь ещё раз придержите Ры, я возьму у него кровь.
Пёсик молчал, когда игла проткнула кожу. Может быть, потому что его придерживали любимые руки с самым прекрасным на свете запахом, а может, потому что он всё ещё был самым бесстрашным немецким шпицем, который лишь иногда не любил ходить к ветеринару.
       В холле его снова прижали к груди и закутали в куртку, как давно-давно, когда он ещё был щенком и не умел сам ходить на шлейке. Отерев с лица внезапные слёзы, его хозяйка одной рукой протянула документы в окошко к администратору и попросила добавить к стоимости приёма банку ветеринарных консервов.
– У вас оплата картой?
– У меня открыт счёт в вашей клинике, посмотрите, пожалуйста, по номеру телефона.
– Ага, вижу. Ваше имя Вера?
– Да.
– И немецкий шпиц по кличке Ры, правильно?
– Да.
– Хорошо, оплату произведу со счёта. Дождитесь, пожалуйста, распечатки для подписи.
       Оставить подпись. Не забыть банку консервов. Забрать документы и выписку. Казалось, что мир разбит на отдельные кадры: край листа, высунувшийся из окочешка, привязанная к стойке кручёным пластиковым шнуром ручка, корзина для использованных бахил, дверь, ведущая к оледеневшему крыльцу, смёрзшиеся сугробы… Ноги дрожали то ли от надрывной усталости – физической и моральной – то ли от нервов, то ли ещё чёрт знает от чего. Вера шагала через заснеженный двор, и каждый шаг казался милей на пути к Эвересту. Ры заболел. Тепло его тела под курткой казалась единственным лучиком в мире, способным даровать силы. Она бережно держала его обеими руками, пока нетвёрдая походка приближала их к дому. Рышечка. Ни в чём не виноватый пёс, лучший на свете, и самый любимый питомец. Даже больше – член семьи, друг, кусочек души. Это её вина. Она про него словно позабыла. Если бы она придерживалась их Распорядка, нашла в себе силы быть прежней и не разрушала бы их общую жизнь, он бы сейчас не лежал за пазухой таким тихим и безвольным.
       Слёзы текли до самой квартиры. Закрыв дверь, Вера бережно опустила пёсика на пол, где он простоял всего секунду, прежде чем обессиленно лёг. Дрожащими от напряжения руками девушка с трудом стянула ботинки, скинула куртку и, секунду помедлив, повесила её на крючок. Но расслабляться было рано. Ры нужно было уложить в лежанку и укрыть небольшим розовым одеялом, на котором он спал летом. Затем наполнить горячей водой бутылку из-под молока и обернуть её полотенцем. Открыть банку с консервами, которые представляли собой бледный паштет, похожий на больничную еду.
       Сидя рядом с диваном, Вера поставила на него лежанку с псом и пододвинула к стене. Сама села рядом и поднесла к мордочке Ры ложку паштета. Маленький чёрный нос двигался, чуя запах, но, кроме этого, пёсик не проявлял никакого интереса к пище. Его тёмные глаза смотрели с какой-то непроходящей тоской, которая сковала его тело, лишая само собачьей сущности. Смотреть ему в глаза просто так Вера не могла, а потому, сглотнув, заговорила:
– Знаешь, меня мама в детстве так при ангине пыталась покормить. Ну… мама, – она вдруг споткнулась на этом слове, и замолчала из-за кома в горле. Сморгнув слёзы, девушка сделала дрожащий вдох и снова взглянула в глаза Ры. – Мне так ничего не хотелось, и было больно глотать, но горло очень болело, и я даже сказать не могла, что мне плохо, и насколько именно. Такое, знаешь, отсутствие коммуникации, когда она так нужна. Но вот это самое нахождение рядом, оно очень лечит. Когда просто кто-то есть, когда с тобой разговаривают, неважно, насколько ты болен и насколько ты понимаешь. Хотя ты точно всё понимаешь, я знаю.
Вера вдруг через силу улыбнулась, когда Ры скользнул языком по её руке.
– Ты если хочешь, я сама сначала попробовать могу. Не знаю, насколько это вкусно для тебя, но для меня точно не смертельно, – девушка прикоснулась к паштету в ложке кончиком языка, – ты знаешь, неплохо. Хотя ладно, так себе, могло бы быть получше, хоть базилика бы положили, или там, кетчупа. Но для маленьких больных собаков это просто делишес. Хочешь попробовать?
       Ры всё так же лишь обнюхивал предложенные консервы, но большего энтузиазма не проявлял. Смирившись, Вера отложила ложку обратно в банку и поставила её на пол. Затем легла рядом с Ры, чувствуя, что силы покидают её. Рука гладила маленькую щурившуюся морду. В окно тихо застучал носимый ветром снег.
– Я не знаю, о чём говорить, – шёпотом призналась девушка, – но хочу сказать только, что ты мне очень нужен. Я без тебя не смогу. Даже если очень захочу, без тебя не справлюсь. Поэтому давай я тебе пообещаю быть рядом, а ты пообещаешь мне. Ты только, пожалуйста, останься. Просто живи. А дальше мы оба придумаем как. Хорошо?
Ры ничего не отвечал. Только ещё раз лизнул любимую руку, которая была так приятно близко.

**

       Сутки поделились на отрывки времени, в которых было сложно определить день и ночь. Один раз Вера провалилась в сон и очнулась – Ры хрипел. Хрипел и бил лапами так, словно у него в горле застряла кость. Ошеломлённая девушка схватила пса и разжала его челюсти, но в пасти ничего не было. Он задыхался по непонятной причине. В страхе Вера сжала его передние лапы в ладони и слегка прижала голову к постели.
– Тш-ш-ш, тише, тише, маленький, – шептала она, пока перед глазами всё расплывалось от бессильных слёз. В памяти метались страшные диагнозы: эпилепсия? припадок? бешенство? Нужно возвращаться в клинику. Поднять себя и пса, накинуть куртку и бежать через чёрный двор, сквозь снегопад. От этого всё внутри сковало. Что угодно, только не это. Но пёсик вдруг затих.
       Вера подняла руку и увидела, что взгляд его полузакрытых глаз блестит какой-то невиданной, почти осязаемой собачьей болью. Ры протяжно выдохнул и дёрнул передней лапкой, прежде чем замереть. В ужасе Вера дрожащей рукой легонько потрясла его, затем вскочила и ринулась в коридор за курткой и обувью. Подхватив лёгкое собачье тельце, она бросилась бежать, прижимая Ры к себе.
Чёрная метель на улице кинула горсть колючего снега в лицо, закружила, завьюжила и распахнула настежь куртку девушки. Прикрывая Ры рукой, Вера бежала. Не находя тропы среди сугробов, проваливаясь в снег, не видя вывески ветеринарной клиники. Она уже не сдерживала рыданий, которые вырывались из груди и тут же тонули во мраке и ветре. Дорога до клиники стерлась из памяти так же быстро, как девушка вбежала в холл, распахнув дверь.

**

       Ветеринарша действительно была на смене. Выслушав Веру, она приняла решение госпитализировать Ры. Но девушка была не готова оставлять друга в стационаре среди клеток одного. Дома она бы ни минуты одна не протянула – и после размышлений ей разрешили посидеть с Ры, пока он будет лежать под капельницей. Диагноза по-прежнему не было, но это должно было предотвратить судороги. Пёсика положили в клетку-бокс, через которую протянулась трубочка капельницы, а Вера сидела возле него на полу. Ей предложли свёрнутую вчетверо клеёнку вместо стула – с него девушка не дотягивалась до кремовой шерстки, которая торчала через решётку, как бок ёжика.
       Ры даже не реагировал на капельницу. Лишь смотрел на Веру полузакрытыми глазами, время от времени тяжело выдыхая. Кроме них в клетках стационара тихо лежали чьи-то питомцы, и на дверцах были записаны их клички. Но никто из них не возился и не нарушал монолог девушки, изредка прерывавшийся вздохами.
–… а когда ты ко мне подошёл, то мы с тобой сразу всё поняли – ну, то, что выбрали друг друга. Помнишь? Ты всегда был самым очаровательным, самым умным и самым лучшим, а в щенячестве и подавно. Мне тогда заводчица сказала, что тебя бы никто не забрал, потому что ты гиперактивный и непоседливый, будешь хулиганить и покоя никому не дашь. И что шерсть у тебя слишком светлая для рыжих родителей. А я и хотела именно такого, уникального, которых обычно отбраковывают по дурацким причиним – окрас нестандартный, глаза разного цвета или хвост слишком загнут. И первую команду ты выучил раньше, чем все остальные – я отправляла видео заводчице, на котором ты забавно падал, когда тебе говорили лечь. А потом мы с тобой начали общаться на немецком, ведь это в твоей породе. Мне тогда очень хотелось, чтобы у нас был свой тайный язык, которого остальные люди и собаки не поймут. Только мы.
Когда ты был совсем маленький, ты уморительно спал на спинке, показывая беззащитный розовый животик. Такой мягкий. Такое доверие… И ты очень быстро выучил, что ходить в туалет нужно на улице, хотя мы с тобой и выходили и по шесть раз за сутки. А ещё у тебя болел живот от нового корма, и мы гуляли по ночам. Это было… как вставать к маленькому ребёнку. Ответственно. И утомительно. Но это всё так быстро прошло, что даже подумать страшно. У тебя был очень тоненький голос – так тявкают щенки в мультиках. Будто с тебя записывали. А ты весь умещался у меня в двух ладонях. В голове не укладывается…
Девушка прервалась и снова принялась перебирать пальцами через решетку мягкую шерсть. Ры вздохнул. Его затуманенный взгляд остановился на любимых пальцах и ничего не выражал. Вера придвинулась ближе и полушёпотом продолжила:
– Я не знаю, как без тебя жить. Это так странно, но ты как будто был всегда. С тобой я себя помню. Как будто по-настоящему живу. А без тебя всё не по-настоящему. Будто фильм о ком-то другом, не обо мне. Ры, не уходи никогда. Я что угодно для тебя сделаю. Я без тебя не смогу, – Вера не смогла продолжить и заплакала, сжав решетку пальцами. Всё вокруг неё словно перестало иметь значение. Всё, кроме маленького вздохнувшего пёсика с бледной кремовой шерсткой.

**
Майское солнце разрезало город на части длинными резкими тенями многоэтажек. Тёплый ветер запутался среди листьев сирени, завозился и зашуршал в ароматных гроздьях соцветий. Молодой мужчина прошёл во двор через арку, обогнул рисовавших мелками на асфальте девочек и поспешил к парадной. Он быстро пробежал пальцами по знакомым кнопкам домофона и нажал вызов.
– Да? – тут же отозвался голос.
– Я внизу, выходи, – ответил парень и в ожидании оглядел двор.
Собачники выбирались на вечернюю прогулку, тащась на поводках за своими питомцами. Элегантно плыла по траве белая борзая, и шерсть на ней переливалась волнами, как по морю стебельков под её лапами. Наперерез ей мчался чёрно-белый хаски. Подскочил и задорно припал на передние лапы, затем вскочил и пустился прочь, приглашая играть в догонялки. В их сторону, пыхтя, плёлся за хозяйкой морщинистый мопс – ему хотелось хотя бы посидеть рядом с другими. Не хватало только одного пса.
Парень услышал в парадной звонкое и тоненькое тявканье – чуть погодя дверь открылась, и по ступенькам кубарем скатился маленький щенок-шпиц. Пушистый увалень тут же вскочил на лапки и задрал голову, глядя на незнакомца и виляя хвостиком. Улыбнувшись ему, парень почесал маленькую собачью голову.
– Здра-а-авствуйте, да? – отозвалась вышедшая из парадной женщина. Не сводя со щенка глаз, она направилась к нему, держа в руках сумочку-переноску. – Скажи «Здравствуйте», да? Давай сюда, – щенок на удивление ловко запрыгнул в подставленную распахнутую сумку хозяйки, только мелькнули его пушистые лапы. Женщина добродушно улыбнулась парню и отправилась по своим делам, унося щенка с собой. Парень смотрел им вслед, пока из парадной не вышла Вера.
– Скажи же, классный? – спросила она вместо приветствия, тут же встречаемая поцелуем в губы, – Немецкий, от моей знакомой заводчицы.
– Просто прелестный, – отозвался парень, обнимая Веру за талию. – А где самый лучший?
Вместо ответа она обернулась к открытой двери, из которой неспешно вышел пёсик. Он шёл медленно, но смело, как ходят самостоятельные и гордые немецкие шпицы. И хотя это был его второй самостоятельный спуск по ступеням за долгое время, он не слишком устал, а потому расправил хвост-метёлочку, показывая свою готовность к приключениям.