Зимняя Золушка

 
Новогодняя сказка для взрослых


Давно, недавно ли, а поселилась в селе Новосчастное Серафима — ни девица, ни вдовица, ни разведена, ни мужняя жена. И годов ей было — не баба-ягодка пока, но уж катит к сорока.

Пятую зиму жила здесь Серафима, да только дом-то был не её — пустила одна добрая женщина пожить, усадьбу сторожить, печь топить да лишь за свет платить. Разрешила огурцы да картошку сажать, чтоб зимой не голодать.

Только Серафима вместо картошки цветы сажала да всех соседей ими оделяла. Любили её в селе за радушие да приветливость. Несли ей кто картошки, кто яиц в лукошке, кто сала шматок, кто ягод туесок, кто молока бидон, а кто и вовсе — самогон. Кто чем богат. А уходили  от неё с семенами, корешками, луковицами, букетами да советами.

И расцветали палисадники Новосчастного яркими Серафимиными цветами, и становилось всё село веселее да красивее.

А ить была, была у Серафимы своя норка — в стольном граде, на седьмом этаже. И всё в той норке было — и ванна, и вода из крана, и плита, чтоб варить и дров не рубить, и машинка, чтоб стирать и в реке не полоскать.

И жила она с маменькой да с папенькой и горя не знала — училась да веселилась, пела и рисовала, вязала да вышивала. А как дорогих родителей не стало, так петь перестала, плакала да страдала, не шила, не рисовала.

И повстречался ей тут добрый молодец — кудри пшеничные, глаза голубичные, головой притолоку подпирает, взглядом обжигает, щёки гладкие, речи сладкие. Не устояла Серафима, влюбилась, голова у ней закружилась, вспомнила, сколь ей лет, спохватилась - да и пустила его к себе жить.

В невестах не походила, сразу двери ему открыла, думала: вот оно, счастье! Не ждала никакой напасти.

И жених ей: век будем вместе! В ЗАГС отправились, всё честь по чести. Гостей не собирали, свадьбу не играли, печатью союз свой скрепили и как будто ладком зажили. Серафима в стольном граде его  прописала, кормила и одевала, по хозяйству день-деньской хлопотала да о детишках уже мечтала.

А приходит раз с работы — ключ в замок не лезет что-то, на стук никто не отвечает, а у двери чемодан стоит, скучает.

Серафима натура трепетная, не боец. Коли суженый подлец,  выгнал Симу из норы, лучше скрыться до поры. Одураченной быть стыдно, перебьюсь. Там будет видно.

И пошла Серафима с чемоданом куда глаза глядят — на вокзал, где поезда гудят. День да ночь, да сутки прочь — нашлось кому Серафиме помочь. Привела её судьба в Новосчастное.

Сидит она у окна, короток день от темна до темна. На высоком снегу отблески цветных огоньков от иллюминаций — на церкви подсветка, на магазине светящаяся сетка, через речку мост с фонарями, на соснах лампочки гроздями. На улице ребятишки смеются, взрослых весёлые голоса раздаются, в небо петарды рвутся.

Новый год нынче. Семейный праздник. Топится у Серафимы печка, да не с кем перемолвиться словечком, на столе кой-какая еда и сама уж не молода. Дом украсила, как смогла, а на себя махнула рукой — сойдёт для сельской местности и такой.

Вдруг за дверью что-то заскреблось, завозилось, словно палкой на крыльце застучало, взвизгнуло, заворчало, что-то звякнуло, покатилось, тяжёлое на дверь навалилось.

Испугалась было Серафима, да подумала: брать у неё нечего, а голоса давно не слышала человечьего. Вдруг путник какой с дороги сбился и на её дворе очутился?

Открыла она дверь, а там стоит пёс - здоровый, серый, словно волк в лесу, держит лапу на весу.

- Собакен! - обрадовалась Серафима, - ты откуда? Что с тобой?

- С того конца я, - как ни в чём не бывало, отвечает пёс, - из-за речки, в заброшенном сарае живу. Меня хозяева бросили, когда осенью уезжали. Здесь я на цепи сидел, дом сторожил, а в городе у них сигнализация. Не нужен я им в городе. Непородистый я.

Тут на заснеженное крыльцо красные капли с лапы: кап!.. кап!..

- Что это?

- Порезался, - поморщился пёс и осторожно лизнул лапу. - там на берегу чьи-то гости развлекались. Сначала шампанскими пробками пуляли, потом, как всё выпили, по бутылкам давай палить. Из пистолета. А осколки далеко разлетаются.

Так стало Серафиме жалко пса и стыдно за людей — надо же додуматься по стеклянным бутылкам стрелять! - что открыла она дверь пошире и посторонилась:

- Заходи, будем твою лапу лечить и Новый год встречать.

Растёрла Серафима собакена полотенцем махровым, вытащила осколки пинцетом, залила йодом, подула, забинтовала, тонким полотенцем обернула и сверху свой старый носок надела.  Налила в миску супа с мясом, покрошила хлеба.

- Ешь! А попозже курицу запеку. Холодец застынет. Ты стюдень любишь?

Пёс, не отрываясь от миски, утвердительно поурчал, подтверждая, что, конечно, любит, всё любит, прямо списком!

Наелся пёс, отогрелся, улёгся возле печки на принесённый Серафимой из сеней старый тулуп, вытянул забинтованную лапу и сказал со вздохом и как-то по-стариковски:

- Хорошая ты баба, Серафима, а счастья у тебя нет. Заблудилось где-то твоё счастье. Ну, ничего, потерпи, поплутает-поплутает, да и найдёт к тебе дорогу. Я же вот нашёл.

Зевнул и сладко заснул.

Серафима тихонько вышла, притворила за собой дверь. На кухне достала из морозилки свиные рёбрышки, блинчики с мясом, положила размораживаться. У неё же теперь собакен, считай, мужик в доме, надо будет ему каши на бульоне сварить да мясных хрящей дать погрызть. И помыть шампунем, и расчесать, она заметила, что шерсть у него густая, серо-белая, с рыжинкой, красивая, после праздников сразу гребни купить…

И тут… Какое-то торопливое, отчаянное царапанье по косяку входной двери, душераздирающий вопль.

- У-а-а-а-у-у-у!…

Серафима чуть не подпрыгнула с перепугу. В коридор, припадая на забинтованную лапу в носке, высунулся пёс. Они посмотрели друг на друга, и, ощущая поддержку и защиту, Сима отворила дверь.

В дом пулей влетел облепленный снегом кот. Пронёсся по инерции через прихожую, забуксовал всеми четырьмя лапами, шарахнулся задом об стенку, подпрыгнул, вытаращив глаза и издавая утробный вой, и, заметив извечного врага, кинулся на пса, целясь растопыренными когтями ему в морду. Пёс, не ожидавший нападения в этом мирном доме, от неожиданности сел, а Серафима ловко ухватила кота за шкирку и, держа на вытянутой руке, отнесла обратно к входной двери. Опустила на коврик. Кот моментально забился под калошницу и панически заверещал:

- Не гоните!.. Не гоните!.. Меня уже… Я не могу в лесу!..

Пёс недовольно заворчал и посмотрел на Серафиму. Та развела руками — мол, сама ничего не понимаю.

- Ты кто?

- Филимон, - с достоинством ответствовал из-под калошницы кот.

- Филька, значит, - перевёл на деревенский язык пёс.

- Попрошу!.. - заносчиво возразил кот и тут же сменил тон на жалобный: - не гоните меня!

- Да не гоним, - успокоила Серафима, - ты чей?

- Был Леночкин, - раздумчиво сказал кот, вылезая на свет, - она меня у родителей на Птичьем рынке выпросила. Я у них полтора года жил. А потом меня шпынять начали: и шерсть от меня повсюду, и цветок повалил, и на стол запрыгнул, и диван подрал, и вообще, весь дом кошатиной пропах. Ну, я им в тапки… Отомстил, в общем… Они говорят: на новый год в гости поедем, его с собой возьмём, по дороге в лесу выбросим. Кошки живучие, не пропадёт. Ну, и выкинули тут у вас на опушке. Думал, сгину в снегу вашем. По макушку проваливался...

Кот подёргал ухом и почесался. Снег на нём растаял, мокрая шерсть торчала сосульками. Котейка крупно дрожал и вид имел жалкий. Серафима подошла к нему поближе, присела, протянула руку.

- Будешь царапаться — вылетишь на мороз. - Невозмутимо предупредил собакен.

- У тебя блох нет?

- Нет у меня блох! - оскорбился кот, - я домашний!

- Домашние по домам сидят, - элегически заметил пёс, - возле печки греются, новый год ждут…

Вытащила Серафима ещё одно полотенце, обсушила котейку, растёрла, напоила тёплым молоком и пристроила на край тулупа. Пёс заворчал. Кот заполз в широкий рукав, высунул с другой стороны мордочку и, блаженно прижмурясь, смотрел, как Серафима подкладывает поленья в печку. Вскоре оба заснули, засопели. Серафима снова пошла на кухню.

Где-то в глубине морозилки была упаковка куриной печёнки. Да попросить соседа, деда Виталия, чтобы теперь мелочь обратно в прорубь не выбрасывал, зимняя рыбёшка жирная, сладкая, котейке в самый раз.

Тепло в комнате, светло, дрова трещат, собакен с котом на тулупе спят. Серафима на диване сидит и на них, на спящих, с улыбкой глядит.

Вдруг  по раме окна:

- Тук-тук!.. Тук-тук!.. - и торопливо: - тр-р-р-р!.. Тр-р-р-р!.. - и по стеклу: - шурх!.. Шурх!..

Что такое?

- Тук!..Тук!.. Тр-р-р-р!..

Встрепенулась Серафима на диване, и обе животинки на тулупе. Переглянулись. Пошли посмотреть. Темно, не видать ничего. Только бьётся что-то о стекло.

Открыла Серафима раму, и на подоконнике появилась сорока-белобока, тараторит что-то возмущённо, крыльями машет, на бок заваливается. Батюшки, да у неё полхвоста выдрано!

- Кто же тебя так?

- Лиса! Тр-р-р-р!..

Лисы здесь не только зимой на участки заходят, но и летом, таскают кур и цыплят и дикими птицами не брезгуют, если какая зазевается.

Кот выгнул шею и принял боевую стойку — никогда такой птицы не видел. Сорока скакнула боком, глянула на него и сильно стукнула по подоконнику крепким клювом.

Кот обмяк и смирно сел, обвил передние лапки распушившимся хвостом.

Серафима осторожно поддела ладонью круглое птичье пузико, осмотрела хвост. Оправила, сдула выдранный пух, обрезала сломанные перья. Сорока терпела, только косила настороженным круглым глазом то на Серафиму, то на своих извечных врагов. Крови не было, повреждений на теле тоже. Отделалась тараторка лёгким испугом.

Серафима сходила в сени, принесла приходящуюся парой тулупу облезлую шапку-ушанку, положила вниз донышком на шкаф и посадила в неё сороку.

Снова пошла на кухню. Что любят сороки? Блестящие предметы. Ну, это она сама найдёт. А вот чего бы ей поклевать? Наскребла по сусекам орешков, семечек, подсыпала пшена, гречки, покрошила подсохшую горбушку. Ссыпала всё в пластиковую коробочку, поставила возле шапки. Сорока с интересом принялась рыться клювом в предложенном угощении.

Однако, какая разношёрстная и неожиданная компания собралась у неё к новому году! Серафима поставила в духовку курицу, порезала колбасу, сыр, открыла банку с соленьями. Картошку решила не варить. Вряд ли кто-то из её гостей будет есть картошку. А вот макароны, кругленькие «улитки», политые жирком от курицы и посыпанные сыром, да вприкуску с «докторской», вполне могут отведать.

Из комнаты меж тем доносились шорохи, какие-то звуки, вполне, впрочем, мирные. Серафима чутко к ним прислушивалась. И не знала, что оттуда к ней прислушиваются тоже.

Вернувшись, обнаружила всю компанию на тулупе. Вид у всех был такой, будто она своим приходом прервала разговор.

Серафима включила телевизор, откуда ей тут же сообщили, «какая гадость эта ваша заливная рыба!..», достала скатерть с новогодним рисунком. Скатерть была вышита ею собственноручно, и заняла эта работа не один месяц, поэтому сверху она застелила её прозрачной непромокаемой.

- Хозяйка, - поинтересовался собакен, косясь в телевизор, - а хозяин-то у тебя есть?

- Нету, - пригорюнилась Серафима. - Брошенка я. - И невесело усмехнулась: - и дома своего нет. Бездомная я. Никому не нужная.

- Как мы, значит, - философски подытожил кот, - а звать-то тебя как?

- Сима.

- А меня Туман, - вспомнил пёс.

- А тебя? - ехидно спросил кот сороку.

- Тр-р-р-р!.. - презрительно высказалась белобокая красавица, хотя и порядком ощипанная, с трудом взлетела на плечо присевшей на край тулупа Симы и осторожно потрогала клювом её золотую серёжку.

- Р-р-р-р!.. - предостерегающе рыкнул пёс, - не приценивайся. Знаем мы вас!

Сорока отвернулась, потопталась и с независимым видом уставилась в телевизор.

В телевизоре героиня, имевшая, в отличие от Симы, и дом, и маму, и солидного жениха, бросив всё это богатство, мчалась в её, Симин, город, вроде бы для того, чтобы вернуть случайно ввалившемуся в её дом нетрезвому заезжему молодцу его позабытый портфель с ценным веником.

Симе стало грустно. Сложная штука жизнь. Поди пойми, кого в дом пускать, кого вон прогнать, кому верить, чей пыл умерить, в кого влюбиться, от кого отбиться…

Собака, сорока и кот сбились на тулупе тесной кучкой, смотрели, не отрываясь, на Симу. Пёс тихонько гавкнул, словно окликнул.

- Сима, ты не расстраивайся, всё у тебя будет хорошо! Мы знаем. И замуж выйдешь, и дом у тебя будет свой, и детишек родишь. Правда!

- Спасибо, - улыбнулась Сима и смахнула слезинку со щеки. - Вы мои хорошие! Только где же мне мужа встретить? В деревне этой? В снегах?

- Да в этой избе и встретишь, - ляпнул Филимон, и пёс глянул на него с укоризной. - Судьба, она и на печи найдёт. Печь-то, я смотрю, русская? Там у тебя за занавесочкой не лежанка ли?

- Лежанка.

- Спишь на ней? - завистливо спросил кот.

- Сплю.

- А можно, я с тобой на лежанке буду спать? - спросил Филя и торопливо уточнил: - в ногах.

- Можно, - улыбнулась Сима.

Звякнул таймер духовки. Серафима пошла на кухню, поставить ещё на полчаса. Курица была большая, деревенская, подаренная соседями.

В окнах кухни полыхнул мощный свет, заскрипели ворота. Сима испугалась — может, пьяный какой в ворота въехал? Выключила свет, прильнула лицом к стеклу.

Ворота настежь, по глубокому снегу, буксуя, медленно заезжает во двор большая машина. Стало совсем страшно. Кто это? Зачем? Что делать?

Выскочила в коридор. Зверьё спокойно сидит в рядочек, смотрит на дверь. Сима покачала головой. Туман мог бы и полаять для острастки.

Заскрипело крыльцо под тяжёлым телом, потопали ноги, сбивая снег. Отворилась дверь. Сима закрыла глаза и прислонилась к стене.

- Ого! Да меня здесь, никак, ждут? - зарокотал низкий густой голос, - и свет горит, и пахнет вкусно, и целая компания встречает. Здорово, ребята!

Вошедший мужчина поставил возле ног большую сумку, в которой что-то призывно звякнуло, потрепал по голове собакена, потом кота. Дотронуться до сороки, воинственно поднявшей крепкий клюв, не решился.

Увидел Серафиму — в расписных валяных сапожках, лыжных штанах и своём старом тёплом свитере с вязаными заплатками в виде оранжевых апельсинов, зелёных ёлочек и красных звёздочек.

- Кирилл.

Он склонил голову и учтиво протянул сложенные ковшиком ладони. От него еле слышно пахло парфюмом и коньяком.

- Серафима. - Представилась, словно призналась, Сима и доверчиво вложила свою тёплую ладошку в его большие и холодные.

- Очень приятно! - с энтузиазмом сказал мужик, снял дублёнку и остался в хорошем костюме и светлой сорочке с распахнутым воротом. Галстук свешивался из нагрудного кармана пиджака.

- С корпоратива сбежал, - доверительно сообщил он и исчерпывающе объяснил: - надоело всё!

- Вы извините, - заторопилась Серафима, - мы тут расположились, мы сейчас уйдём…

- Никто никуда не пойдёт! - решительно провозгласил сбежавший с корпоратива гость, - все остаются на своих местах! Мне сестра про вас говорила. Вижу, дом в надёжных руках. Простите, что ввалился без предупреждения. Кстати, до нового года полтора часа осталось, а ещё старый проводить надо. - Он принюхался и неожиданно подмигнул: - курица?

- Да.

- Прекрасно! Надо сумку разобрать, я покидал кой-чего, шампанское и мандарины в снег сунуть, пусть остынут. - Он улыбнулся. - Мы всегда  мандарины и шампанское в снег клали, это родители ещё до моего рождения так придумали.

Он с удовольствием оглядывался по сторонам.

- Лет шесть не был. А ведь вырос  здесь.

И пошёл в глубь дома.

- Трубы не замерзали?

- В этом году ещё нет.

- Хорошо.

Вымыл руки и пошёл наверх. Наверху было холодно, примерно как на улице, только что снег не шёл.

Вернулся в толстом спортивном костюме, надетом на светлую сорочку, и в обрезанных валенках. В руках искусственная серебристая ёлочка и небольшая коробка.

- Сейчас нарядим!

Сима отворила двустворчатую дверь в горницу. Стая усатых-хвостатых и наполовину бесхвостых первой кинулась в тепло из холодного коридора, следом зашёл Кирилл.

Вошёл, глянул — и не узнал своей горницы. Всё в затейливых узорах, кружевных подзорах, диковинные игрушки, пирамидой подушки, всё горит-переливается, всё друг с другом сочетается.

В углу нарядная пушистая ёлка, собранная из больших еловых веток с шишками, вышитые занавески, по стенам картины, по потолку облака плывут, на печи маки да подсолнухи цветут. Сказка, да и только!

Кирилл растерянно, словно ребёнок, потерявший в «Детском мире» свою маму, посмотрел на Серафиму.

- Симочка, что это за чудо?

- Вы извините, - заторопилась она, - я ничего хозяйского не трогала, только добавила кое-что. Мне сестра ваша сказала: располагайтесь, как вам удобно. Я только в этой комнате живу, ну, ещё кухней пользуюсь и ванной. А наверх и в другие комнаты даже не захожу, - и, поёжившись, призналась: - там мыши, бывает, шуршат.

- Считайте, что их больше нет! - выпятив грудь с белой манишкой, гордо провозгласил Филимон и даже  облизнулся в предвкушении свежей деревенской мышатинки, которую отродясь не пробовал.

На подоконнике стояла, видимо, убранная со стола, незнакомая швейная машинка, на низеньком столике большая корзинка с незаконченным вязаньем и разноцветными клубками, и около неё уже сидел Филя и, глядя в сторону, воровато трогал лапкой клубочек.

Кругом букеты засушенных цветов — заткнуты за рамы картин, стоят в вазах, свисают с потолка на цветных шнурах. Тепло, и пахнет, как в летний день на лугу, и ещё немного псиной и берёзовым дымком.

- Вы художник?

- Нет, ну что вы? - смутилась Серафима, - просто рукодельница.

Но Кирилл не дал сбить себя с толку.

- Вы ведь всё это делаете профессионально, правда? Это же явно не любительский уровень. - Он поблуждал глазами по комнате, взял в руки мягкую куклу - румяную старушку в тщательно воспроизведённом старинном наряде. - Я почему так говорю — у меня бабушка вязала и вышивала, даже на заказ.

- Я видела, - улыбаясь, сказала Серафима, - я несколько её вышивок подреставрировала, ими же пользовались, да и потом, за столько лет… А одну даже вставила в рамку.

Она показала рукой, и Кирилл, подойдя, с волнением увидел картинку, на которую смотрел всё детство, просыпаясь в своей кровати: плетень, на нём сидит рыжий кот, на кольях сушатся крынки, цветут подсолнухи и мальвы, дальше простирается поле с васильками и маками, за ним зелёным частоколом стена леса.

Прямоугольный лоскут раньше свисал с полки, прижатый по кромке книгами. Сейчас вышивка, словно посвежевшая, была превращена в картину в деревянной рамке, стилизованной под плетень, и висела над диваном. Кирилла затопила волна благодарности и нежности.

- Симочка, а кем вы работаете? Портнихой? Вязальщицей? Реставратором? Декоратором?..

- Всем понемножку, - улыбнулась Сима, - я счастливый человек, всю жизнь занимаюсь тем, что люблю.

- Да, - серьёзно согласился Кирилл, - это действительно счастье.

Туман, Филимон и сорока понимающе переглянулись. Хорохорится наша Сима, не хочет перед незнакомым человеком боль свою показать. Как можно быть счастливой, когда ни дома, ни мужа, ни детей нету? Ну, ничего, Сима, скоро у тебя всё сбудется, правда! А мы поможем.

Пёс поднял голову, шумно принюхался и выразительно гавкнул.

- Курица! - спохватилась Серафима и глянула на часы, украшенные по кругу еловыми веточками. - На стол быстро накрывать, старый год провожать!

Все забегали, засуетились, замелькали тарелки, салатники, бокалы. Сильно запахло мандаринами, мясом, соленьями, поджаренным хлебом.

Зверьё радостно путалось под ногами, на них уже беззлобно  покрикивали, боясь отдавить лапу. Сорока, стеснявшаяся утраты своей обычной ловкости вследствие полученного ранения, обосновалась на собачьей холке, крепко вцепившись когтями в шерсть, чтобы быть в гуще событий.

Серафима никого не ждала, но еды наготовила — в силу привычки и на случай, если вдруг заглянут соседи. Вот всё и пригодилось.

Стол, хоть и сервировали второпях, но Серафима успела и вазу с украшенной еловой веткой в центр поставить, и салфетки скрутить конусом в виде ёлочки.

Кирилл немного удивился, увидев вместо привычной картошки на гарнир к курице макароны, но виду не подал. Значит, так надо.

Быстро наполнили две большие миски тем, что на взгляд людей, могло понравиться кошке и собаке, и поставили у печи. Сороке предоставлялась возможность свободно выклёвывать из любой по своему вкусу.

Наконец, сели сами. Все вдруг почувствовали, как сильно проголодались, и дружно и с аппетитом накинулись на еду.

- Симочка, а вот животинки эти давно тут появились? Что-то я не помню здесь таких.

- Сегодня. - Улыбнулась Сима.

- Интересно. Откуда же?

- Сами пришли, - пожала плечами Сима.

- Сдаётся мне, что непростые это ребята, ох, не простые!.. - близко склонившись к Симе с бокалом в руке, прошептал Кирилл, и Филимон принялся старательно намывать лапкой мордочку, чтобы скрыть самодовольную усмешку.

- А почему вы с корпоратива сбежали? - подозрительно спросила Сима. - Вас начальство не будет ругать?

- Не, - беспечно отмёл это предположение Кирилл, - меня некому ругать, я сам себе начальство.

- А вы в какой области… начальство?

- В юридической.

- А вы женаты? - глотнув из бокала, бухнула Сима и сама испугалась. - Извините.

- Разведён. Давно. Дольше, чем был женат.

Непростые ребята на дедовом тулупе снова переглянулись. Потом, когда люди уносили на кухню посуду и разговаривали там о своём и смеялись, пёс мечтательно сказал:

- Эх, хорошо бы они были нашими хозяевами!

Филимон, старательно вылизывая вытянутую в сторону заднюю лапу, так же мечтательно промурлыкал:

- Да-а-а… Я бы завёл себе Симу. Она добрая, красивая, кормит вкусно. И мышей не травит.

Люди вернулись и сели на диван, под вышитый бабушкин плетень. Животные поняли, что между ними что-то изменилось — они были уже на «ты» и сидели близко, касаясь коленями.

Их взгляды, улыбки, интонации выманили объевшуюся компанию из жарких дремотных объятий овчины.

Кот запрыгнул на спинку дивана рядом с Симой, а Туман сел на полу около левой ноги Кирилла.

Сорока устроилась перед ними на низеньком столике, как яркая, с круглым пузиком ёлочная игрушка. Она уже привыкла к своему новому положению и приспособилась передвигаться, вспархивать с учётом неравномерно ободранного хвоста.

Полюбовавшись на нежно воркующих людей, любопытная птица спланировала на пол и пошла обследовать комнату.

- Это мы решим, - уверенно рокотал Кирилл, держа Симу за руку, - там ничего сложного нет. Сразу после праздников и займёмся.

Серафима, как завороженная, смотрела ему в лицо, не отнимая руки.

- А тут и решать нечего, - продолжал он, и всем было понятно, о чём, - дом у нас есть, да какой дом — музей, выставка, хоть экскурсии води! - и обнял Симу за плечи. - И хозяйство какое-никакое: машинка швейная, автомобиль, собакен, - тут пёс, не выдержав, подсунулся ближе, и мужчина машинально потрепал его за ухом, - кот, птица опять же…

Кот сполз вниз, улёгся на колени к Симе и ревниво ткнулся мордочкой под свободную ладошку. Женщина с рассеянной лаской стала гладить его по голове, за ушком, по носику, по шейке… Филимон громко, торжествующе замурлыкал, поглядывая на Кирилла, а тот глаз не мог отвести от ласкающей кота руки.

Туман поёрзал, шумно сглотнул и положил свою тяжёлую башку на колено человека.

- Ты не слишком торопишься? - тихонько спросила Сима, - такие решения так быстро не принимаются.

- Знаешь, как говорят? Если что-то складывается, то складывается сразу. По-моему, это как раз наш случай. То, что называется судьба. Ты в судьбу веришь?

Филимон поднял голову и с хитрым прищуром взглянул на Симу.

В этой избе, на печи, — вспомнила Сима.

- Верю.

- Ну, вот.

Мужчина притянул Симу к себе, и коту стало неудобно, он съехал на колени Кирилла, а с них на диван, прямо к морде Тумана. Пёс добродушно ткнул его носом в живот, и оба они беззастенчиво уставились на целующихся людей.

Отпрянув, наконец, от Кирилла, чтобы вздохнуть, Сима увидела перед собой на столике сороку. Птица явно ждала, когда на неё обратят внимание. Она держала в клюве что-то блестящее и поводила головой из стороны в сторону, привлекая к себе внимание.

- Что это у тебя?

Кирилл протянул руку, и на ладонь его упало золотое кольцо. Он поднёс его к глазам.

- Да это же бабушкино! Оно потерялось, я ещё мальчишкой был. Оно бабушке тесновато было, она его иногда снимала, чтобы палец отдохнул, вот, видно, упало, закатилось. Искали тогда, искали — не нашли. Бабушка говорила: наверное, мышка в норку утащила. Дедушка предлагал другое купить, по размеру, но бабушка отказывалась. Это кольцо ей от её мамы перешло, она им дорожила. Говорила: оно точно где-то в доме, я чувствую. Ты смотри, и правда! Ну, птица, ну, молодец! - он осторожно погладил сороку пальцем по макушке. Птица не возражала, только немного втянула голову в плечи и нахохлилась. - И главное, как вовремя! Ну, что это, если не судьба? Оно больше тридцати лет никому не показывалось, а сегодня нам — пожалуйста!

- А ты уверен, что это именно то кольцо?

- Ну да! А ты думаешь, у нас так принято - по избе золотые кольца разбрасывать? Оно, оно! Я  его узнал. У меня и доказательства есть.

Он встал, открыл книжный шкаф, в котором не было ни пылинки, и вытащил большой бархатный альбом. Перелистнул несколько страниц.

- Сейчас, сейчас… А, вот, пожалуйста!

На старой любительской фотографии Сима увидела знакомую комнату, новогоднюю ёлку, спирали серпантина, свисающие с люстры, и красивую молодую женщину, обнимающую похожего на Кирилла мужчину. Рука женщины лежала на его плече, и отчётливо было видно кольцо — то же самое, что принесла сорока.

- Его невозможно спутать с другим. Прадед у знакомого ювелира заказывал, по нему, видишь, узор вьётся?

Сима сразу увидела намётанным глазом — узор, тонкий, витиеватый, точно, вился по всей поверхности кольца.

- Это последнее фото с кольцом. Тоже в новогоднюю ночь, видишь? А потом бабушка его сняла, она покрупнее была, чем её мама, палец часто отекал. Оно и пропало.

- Мышка в норку унесла…

- Наверное. - Улыбнулся Кирилл и торопливо заговорил: - ты не бойся, это счастливое колечко. Бабушка с дедом очень долго вместе прожили, всю жизнь, и прабабушка с прадедом тоже, пока он на фронте не погиб. Но она больше замуж не выходила и кольцо не снимала. У них оба брака были очень счастливыми.

- А у тебя? - тихонько спросила Сима.

- А у меня нет. Не сложилось. Наверное, потому, что кольцо было другое. - Он невесело усмехнулся.

- Думаешь, в кольце дело? - от волнения глупо подначила Сима.

- Давай примерим, и всё станет ясно, - деловито предложил Кирилл и тут же протянул раскрытую ладонь и церемонно сказал: - позвольте вашу ручку!

Шесть глаз следили за действом с напряжённым вниманием.

Кольцо село на тонкий пальчик Симы как влитое. Судьба.

- Серафима, - торжественно сказал Кирилл, ловко соскользнув с дивана на одно колено, - я прошу вас стать моей женой. Ну, вы же сами видите…

И Сима, не веря в реальность происходящего, не смогла отказать себе в удовольствии согласиться.

- Гав! - сказал бдительный Туман, предупреждая о появлении в комнате ещё одного человека.

С экрана их приветствовал, приподняв бокал с шампанским и понимающе улыбаясь, президент. За его спиной отбивали последние минуты уходящего года кремлёвские куранты.

- Ой!.. Новый год уже! Скорее! Шампанское!..

- Сейчас сбегаю!

- Осторожно, на крыльце скользко!

- И мандарины захвати!

- Президента послушать!

- Обязательно.

- Ребят, ну вы-то чего всполошились?

- С Новым годом!

- Ура-а-а!..

- Мя-я-я-у-у-у!.. Гав-гав!.. Тр-р-р-р!.. Тр-р-р-р!..

- С новым счастьем!..

И пошло тут у них веселье! И новый год, и новоселье, и сватовство, и баловство, и пир горой с макаронами да с икрой, и во дворе гулянье, и в снегу валянье!

Через месяц свадьбу сыграли - всё честь по чести: и в ЗАГСе расписались, и в церкви повенчались.

И стали жить в ладу и в согласии, ребятишек двоих народили и зверьё своё вниманием не обходили.

А басурмана бесстыжего — кудри пшеничные, глаза голубичные — из Серафиминой норки пинком под зад выставили.

Вот так.

                30.12.2024