Гости. Глава из романа Дети Авеля

                Гости

          Накануне Ивана Купалы к Шумелову приехали гости из города. Он курил на лавочке и ни о каких гостях не подозревал. Но вдруг подъехала к дому простенькая «пятерка» и вышли из нее художник Миша Стрельцов, резчик по дереву Серега Лыков и две музеишны – Люба Горькая и Наташа Самосадова. Привезли они с собой сумки с продуктами, водку, пиво, вино и мясо на шашлык.
          - Здорово, абориген хренов! – сразу облапил Шумелова бородатый здоровяк Стрельцов. – Как живешь?
          - Нормально, -  ответил Шумелов, пожимая протянутую руку Лыкова.
          - А в дом можно зайти? А собаки нет? – зашумели девчонки.
          - Можно. Еще не завел, -  ответил бывший врач сразу на оба вопроса.
          Вошли в дом. Железная кровать с панцирной сеткой, вышитые гладью олени на стене, фотография Высоцкого и гитара над кроватью; стол с остатками холостяцкого завтрака, три табуретки, лампа с абажуром; тумбочка и телевизор на ней; два полинялых мягких кресла; этажерка с книгами.
          - Да ты неплохо устроился! – восхитился Лыков. – Холостяцкий рай. Идиллия на лоне природы. Самое то, чтобы начать писать. Болдинская осень.
          - Еболдинская,  - поправил Стрельцов.
          - Чего? – не понял Лыков.
          - Ну, деревня на самом деле называлась Еболдино, -  объяснил художник. – Это уже потом название причесали, чтобы прилично было. А то представь, параграф в учебнике литературы «Еболдинская осень»!
          Девчонкам дом тоже понравился. Любовь Горькая сразу выразила пожелание приехать к Шумелову в гости недели на две.
          Шумелов истопил баню. Серега Лыков занялся шашлыком. Девчонки резали помидоры, колбасу и сыр на бутерброды. Один только Миша Стрельцов в приготовлении праздника не участвовал. Он мгновенно куда-то испарился и явился через час с эскизом пейзажа.
          - Места у тебя классные,  - сообщил он Шумелову, -  пиши да пиши…
          - В баню-то пойдешь? – поинтересовался бывший врач.
          В первый, самый злой пар, пошли втроем. Взяли с собой по бутылочке пива.
          Вениками хлестались от всей души, от всей молодецкой удали. Сначала вдвоем парили Стрельцова, потом Шумелова и Лыкова.
          - А давай, Серега, мы тебя по-боярски попарим, -  предложил Шумелов.
          - Это как? – Лыков так никогда не парился.
          - В жопу веник вставим, – хохотнул Стрельцов, -  и на каменку посадим!
          Лыков рванулся с полка.
          - Товарищ шутит, -  успокоил его Шумелов.
          Он начал парить Лыкова. Сначала медленно, аккуратно. Потом быстрей и быстрей. Потом уже просто стегал, слыша, как тот охает и матерится.
          - Посвящается в бояре царский холоп Сережка! – пропел Стрельцов, и Шумелов окатил Лыкова ковшом холодной воды.
          - Сука! – Лыков выскочил в предбанник, а друзья, хохоча, следом за ним.
          Открыли пиво, сделали по глотку. Благодать.
          В открытую дверь предбанника на них лился теплом прекрасный июльский вечер. Он был тихий безветренный. Не дрожала даже листва на деревьях.
          - Ребята! Вы скоро? – окликнули их девчонки. – Мы тоже хотим…
          Пришлось закругляться. Быстренько помылись, ополоснулись. Пошли в дом, довольные.
          Девчонки попались навстречу. Высокая, с широкими бедрами и маленькой грудью, Любовь Горькая в парео. Невысокая, миниатюрная Наташа Самосадова в зеленом купальнике. В руках пакет с шампунем, мочалками и полотенцами и две бутылки пива.
          - С легким паром!
          - Спасибо, девчонки!
          Музеишны парились шумно, с хохотом и визгом. Потом вышли в предбанник пить пиво. Пошли по второму заходу.
          Пока их не было, мужики разлеглись в доме. Отдыхали.
          После бани сели за стол. Начали традиционно – за встречу, за хозяев, за присутствующих дам…
          - Ну, братва, -  сказал Шумелов, снимая гитару со стены, -  пора ударить по серебряным струнам.
          Знахарь запел свою любимую, про рябину за окном, про снегирей. Перестала балагурить «братва», девушки подвинулись к кавалерам. Тихо стало.
          Меж тем Шумелов пробирался белым полем, без всякой дороги, в сугробах по колено. Он вышел к деревне, к забытому дому, в палисаднике которого сиротой жалась молодая тонкая рябинка.
          - Это кто написал? – спросил Лыков, когда песня кончилась.
          - Саша Шведов.
          Саша Шведов был безумно талантливым городским поэтом, автором трех сборников стихов. Его приглашали на вечеринки, юбилеи, корпоративы. Все хотели с ним выпить, а он не мог отказать…
          - Давай что-нибудь веселое,  - попросил Лыков.
          Шумелов спел песенку про шута в цветном колпаке с бубенчиком. К шуту привязалась наглая ворона, которая порывалась, то клюнуть его, то обгадить.
          - Это философская песня,  - сказала Любовь Горькая. Она любила всякие философские сказки «о жизни». – Всегда какой-то гад хочет испортить нам жизнь.
          Миша Стрельцов, балагур и выдумщик, придумал сыграть «в бутылочку», но бутылочку особую, в которой не надо целоваться.
          - Это как? – начали уточнять девчонки, которым, видимо, целоваться хотелось.
          - Очень просто,  - объяснил Миша, запустив пальцы тебе в бороду, -  на кого горлышко укажет, поет матерную частушку.
          - А если не поет? – уточнил Лыков. -  Может же быть человек не в голосе…
          - Тогда пусть пьет.
          - А если простую частушку спеть, -  скромничала Наташа, -  не матерную?
          - Так не интересно, -  Миша был упорным. – Тогда пусть тоже пьет.
Взяли бутылочку, положили на стол. Все заняли места. Шумелов, как хозяин дома, расположился во главе стола. Миша Стрельцов занял место напротив него. Слева от Миша блестел очками Серега Лыков, у окна сели девчонки.
          - И так, -  громоподобно изрек Миша Стрельцов, -  игра начинается.
          Он крутанул бутылки, и горлышко, конечно, сразу указало на него.
          Миша крякнул и выдал:
                Возьму милую за ноги,
                Оттащу ее в кусты.
                Не е...ть же на дороге
                Королеву красоты!
                Все захохотали.
          - За это надо выпить! – закричал Лыков. Шумелов и Стрельцов его поддержали, девчонки «пропустили».
          - Дай, я крутану, -  попросил бывший врач.
          Крутанул. И снова – Стрельцов.
                Пароход плывет,
                Кольца дыма стелются.
                Девки едут без билета, 
                На п...ду надеются.
          - Миша, -  сказал Шумелов, -  тебе весь вечер петь придется.
          - Да посрать! – ничуть не расстроился Стрельцов. – Я частушек много знаю.
                Дайте в руки мне баян
                Я порву его к х...м!
          - Эй! – закричали девчонки. – Так нечестно. Сначала крутим, а потом поём!
          Крутанул бутылочку. Указало на Любу Горькую.
                Мой миленок – алкоголик,
                А душа моя болит.
                Он любви моей не ценит,
                Я сосу, а он храпит.
          - Это не считается! – закричали все. – Не матерная частушка.
          Любовь Горькую заставили пить горькую. Такой неожиданный каламбур получился.
          Музейщица выпила водку как воду. Даже не поморщилась. После чего взяла бутылку и злобно крутанула.
          Горлышко указало на Серегу Лыкова. Лыков весело блеснул очками и пропел тоненьким голосом:
                На заборе сидит кошка,
                Вышивает себе хвост.
                Девки Пасхи не дождались,
                Нае...сь в Великий пост.
          Частушка понравилась. Все хохотали от души.
          Когда в следующий раз горлышко указало на Любу Горькую, она не стала изобретать и выдала отборную матерщину.
                Надену ново платьицо,
                Покрашу ногти лаком,
                Пускай посмотрят на лицо,
                А то е...т все раком.
           Распалились не на шутку, раскраснелись. Лыков предложил установить тайминг – две минуты. Если за две минуты не частушку не поёшь, то пьёшь рюмку.
           Дело пошло быстрее.
                За рекой барана режут,
                Я баранины хочу.
                Если тятенька не женит,
                Х...м печку сворочу.
          Спели с полсотни частушек. Начали вырисовываться определенные темы. Миша Стрельцов пел все про девок да про женитьбу, Серега Лыков – про развратных служителей культа, Люба Горькая – о горькой доле замужней женщины, Шумелов – про врачей.
                Я не знаю как у вас
                А у нас в Японии.
                Сто врачей в п...ду смотрели
                Ничего не поняли.
          - Что-то у нас Наташа тихо сидит! – закричал Шумелов. – Наташа – скромница ты наша!
          Наконец горлышко показало на Наташу. Самосадова вся покраснела, но частушку спела:
                Научилась медицина
                Девок абортировать.
                Научились бы еще
                Целки ремонтировать!
          - На первый раз сойдет,   махнул рукой Миша Стрельцов.
Наташа взялась за бутылочку, примерилась, но крутануть не успела.
          - Привет честной компании! – на пороге вдруг возник вор-рецидивист Кол. – Бабка Сорока натрепала, что у вас застолье. Дай, думаю, зайду. Пригласите за стол?
          - Проходи,  - сказал Шумелов, и гость занял место за столом. Знахарь налил ему водки.
          - Федор, -  с великой вежливостью и королевским достоинством представился Кол. Свою «погремуху» этим городским «оленям» он называть не стал. – Местный житель.
          - Михаил, -  представился Стрельцов по старшинству. – Художник.
          - Сергей, -  отозвался Лыков. – Резчик по дереву.
          - А вы кто будете, прекрасные дамы? – прищурился Кол. Он без стеснения рассматривал девушек, раздевал их взглядом.
          Люба и Наташа представились. Стесняясь и робея, как школьницы на педсовете по поводу поведения.
          - Ух ты! – поддельно восхитился Кол. – Да тут филиал Эрмитажа! За это надо выпить!  - Никто не стал спорить.
          Кол выпил водку как воду, даже не поморщился.
          - А вы чем занимаетесь, Федор? – спросила Горькая.
          - Я долго работал на Севере,  - ответил Кол, пряча под стол свои татуированные кулаки. – Сейчас в отпуске.
          В присутствии незваного гостя веселье стало усыхать. Все почувствовали неловкость, неудобство. Кол подавлял всех своей самостью.
          Первым не выдержал Серега Лыков. Уголовников он терпеть не мог. Бесило желание превратить страну в одну большую «зону» и жить не по закону, а «по понятиям». Лыков позвал гостя покурить.
          Уже на дворе он строго сказал:
          - Вам здесь не рады. Вам нужно уйти.
          Кол сильно огорчился и пообещал встретить Лыкова в городе.
          - Пожалуйста, в любое время, -  резчик по дереву угроз не боялся.
          Серега вернулся в дом, ничего не объяснял, а просто сказал:
          - Спать пора.
          Праздник закончился.