Поездка к сыну

ВИКТОР БОГДАНОВ

ПОЕЗДКА К СЫНУ


     Последние годы он почти непрерывно болел. Если бы он совсем не мог обслуживать себя и если бы не его небольшие доходы от прежних трудов, которые он получал иногда на почтамте, он давно бы пропал, просто бы умер от голода – ведь помогать ему было некому, месяцами в его жилье не раздавалось звонков, однако и сам он ни с кем не общался и ни к кому бы не пошёл с протянутой рукой, с просьбой. С другой стороны, его болезни вряд ли можно было вылечить, потому что их причина звалась жизнью, точнее, старостью: он вступил в ту пору, когда у человека скоплено так много прошлого, что он уже не в силах бороться с ним и забывать его – не в силах ещё и потому, что будущее больше не приносит ему ничего, да и нет больше никакого будущего – будущее кончилось, всё будущее стало прошлым, – и теперь это прошлое, заполнив человека до краёв, медленно разрушает, душит и жрёт его, подменяя собой настоящее, и теперь последнее будущее человека – это срок, за который прошлое его убьёт... Всё это он хорошо знал и не хотел прибегать к единственному лекарству от своих болезней – ведь скоро они и сами пройдут, а человеку нужно непременно подготовиться к выздоровлению: побриться, причесаться, избавиться от массы вещей, окружающих его и находящихся в нём, ибо для здорового они сделаются бесполезными. Человек боится не смерти, а того, что она застанет его врасплох. Но она всё равно застаёт его врасплох, как бы он ни старался, всегда... Знал он и это. И однажды, когда болезни чуть-чуть отпустили его, но ему было уж очень грустно, он решил съездить к сыну. Он не надеялся ни увильнуть от прошлого, ни добыть себе этой поездкой ещё какое-то будущее. Наоборот, он думал, что, съездив к сыну, прибавит к прошлому недостающую каплю – и прошлое всё-таки расправится с ним достаточно быстро, не слишком мучая его... И он поехал.

     Отцом он стал поздно: он боялся отцовства и приходил в ужас от мысли, что может оказаться чьим-то родителем. Этот страх был, пожалуй, одним из главных – навязчивых, продолжительных и сложных – ощущений в его жизни. Ребёнок – это неотменимое и во многом заранее определённое будущее, которое, постепенно становясь настоящим и прошлым, грозило стереть собственного отца в пыль или отшвырнуть прочь. Ребёнок – это чересчур обыденная и поспешная капитуляция перед смертью, это сама смерть – смерть в рассрочку, это нечто такое, что, порождённое им, с каждым часом, чужея, ускользает из-под его власти и подчиняет себе. Ребёнок лишит его одиночества, отнимет его у него же... Конечно, сначала он ничего не понимал так отчётливо, но всякий раз, когда думал или говорил о ребёнке, или раздевал женщину, его охватывал панический ужас – как будто он заглядывал в бездну. Однако это не значило, что он не хотел ребёнка – он хотел, очень хотел, – вот что было самым скверным. Болезненное, гипертрофированное неприятие своего возможного отцовства соседствовало в нём с точно такой же жаждою обрести дитя. Порой он даже мечтал подобрать где-нибудь на улице сироту и воспитывать его в одиночку. Ещё бы! Этот вариант являлся для него наиболее подходящим: у него был бы ребёнок, но ребёнок, рождённый не им, и поэтому не то что вдвойне чужой, а, наоборот, всего лишь посторонний, кроме того, выращивая малыша один, он избавился бы от многих трудностей и значительно продлил бы время своей над ним власти. Но, к сожалению, на таком пути возникали иные проблемы, и, помимо неизвестной наследственности ребёнка, его ожидала куча препятствий общественно-полицейского характера. И, сперва помечтав, он вскоре отбросил этот желанный ход как нереальный... Но легче ему не стало. Часто ему снились отвратительные картины: его ребёнок – милый малыш, ползающий по кровати, – вдруг превращался в этих снах в гадкое маленькое чудовище, в дракона, в хищного безобразного зверька, и, прыгнув на него, отца, начинал душить его липкими когтистыми лапками, впивался в его горло зазубренными клыками и мерзко верещал – так пронзительно, что звенело в ушах... Ребёнок был для него пыткой – и был счастьем. Ребёнок был чем-то очень ясным, наперёд заданным, простым – и был неведомым, непредсказуемым, непостижимым. Ребёнок мог родиться, но потом умереть, или родиться мёртвым. Ребёнок мог выйти красивым, здоровым, а мог – уродом, калекой, дебилом. Ребёнком могут замучить, ребёнка могут отнять. А если родится двое? Или ни одного? Что, как семя его бесплодно?.. Ребёнок был. Он уже был. И его ещё не было. Желанный и ненавистный, ребёнок застрял между небытием и жизнью. Ещё не зачатый в женском лоне, ребёнок сделался огромной проблемой, и её нельзя было разрешить без внешней помощи, без череды тех или иных случайностей... И проблема решилась. Начала решаться. Странными и долгими путями.

     На беду, он был слишком уверен, что многое из того, что касается ребёнка, контролирует всё же только он один: быть или не быть, в конце концов, этому ребёнку, а если быть, то когда, от кого, при каких обстоятельствах и на каких условиях. Жизнь показала ему, что это совсем не так, но поздно. Пока он манипулировал ребёнком (или ребёнок – им?) в своём воображении да на словах, он потерял человека, которого любил и в котором мечтал зачать этого ребёнка. Но он зачал, всё равно зачал его в А.! Он готовил её к ребёнку, а действовать боялся: всё ему казалось, что ещё рано. Да и любил он так сильно, что не переставал её жалеть, беречь и стесняться. И ребёнок по-прежнему пугал его иногда. И вот, сомневаясь, он упустил критический момент – и его работу завершил кто-то другой. Но всё-таки первым был он: ведь это он распахивал почву, а уж семя принесло внезапным порывом ветра и дождик брызнул откуда-то с неба. Что ж? Теперь ему, наверное, нужно было выращивать посеянное, и А. не преминула повеситься ему на шею. К счастью, он успел понять, что А. не любила и не полюбит его, что отныне его будут просто медленно пожирать в две глотки. Он бы взял ребёнка себе, откажись от него А., но А. не отказалась, а принять их вместе – значило прыгнуть в ад. И он оттолкнул её, вменив ей в вину, по существу, собственную нерешительность. Она же ответила ему злобной речью о его импотенции. На том и расстались. Прошло время, и он понял, что случилось лучшее из возможного, а о невозможном и думать не стоило. Начинать же что-то новое – с другой – он не хотел. Он жил один, работал, и жилось ему куда лучше, чем раньше.

     Однако память изредка досаждала ему, и, теряя покой, он принимался анализировать давнишние события – не для того, чтобы прояснить их, найти их причины, а чтобы оправдать себя, – махал кулаками после драки. Наверное, он действительно хотел ребёнка, но был импотентом, и понимание этого, заключённое в его подсознаньи, оборачивалось теми причудливыми снами, помыслами и страхами, которые он всерьёз раскладывал по философским, психологическим и социально-бытовым рубрикам. Но может, будучи самодостаточной личностью, ребёнка он как раз и не хотел – не хотел, и поэтому не смог его сделать? Да почему не смог? Просто не успел. Он был молод, но хорошо развит, и это хранило его от поспешностей – и к лучшему. И всё же главный вопрос оставался открытым: откуда в нём взялся этот ребёнок и почему занимал так много места в его тогдашней жизни? Не был ли ребёнок обычной фикцией, вроде математической аксиомы, на которую он нечаянно наткнулся и, ухватившись за неё, стал безотчётно продвигаться благодаря ей вперёд, – фикцией, которая ускоряла и ширила его сознание, чувства, интуицию, опыт? Скорее всего, так. Но теперь уже любая правда была ни к чему: пустое дело – устанавливать происхождение прошлого. Довольно того, что прошлое состоялось, что прошлое было прошлым. Ребёнок постепенно убрался в один из самых дальних и тёмных углов его существа и не вылазил оттуда, сыграв свою роль, а он – привык к одиночеству, и даже вопрос, способен ли он всё-таки кого-то в ком-то зачать больше не имел для него значения – за женщинами он не бегал, они за ним – тоже... И тут появилась И.

     Он сразу почувствовал, что И. любит его: до неё ни одна женщина в него не влюблялась. Многие годы он мечтал об этом, как о благодати. И вот, это произошло, но чем дольше длилось, тем больше он об этом жалел. Похоже, И. полюбила его так сильно, как он когда-то А. Виной тому были и её молодость, и то, что И. впервые приехала в чужой город, где он стал чуть ли не первым, с кем она познакомилась. Он держался с ней холодно, как со всеми, но потом, увидев её внимание, размяк, и она успела перейти черту, за которую выдворить её было уже очень трудно. Он спохватился и начал тщетно сопротивляться всё возраставшему с её стороны давлению. И., как водится, ничего не понимала, а он, казня себя за оплошность, потихоньку сдавал позиции, жалел, боялся рвать разом, ловил себя на том, что пробует выгадать что-то от упавшего на голову подарочка. Последнюю крепость он отчаянно удерживал всеми способами, но и ту в конце концов пришлось отворить. И. как только не намекала, что хочет его, но он гнал дурака, и они даже не целовались. Не в силах больше терпеть, И. однажды просто внезапно пришла, шмыгнула в комнату и молча перед ним разделась. Но и тогда он едва не увильнул, хотя увиливать при виде обнажённой И. было весьма нелегко. «Ты так и будешь сидеть?» – бросила она ему, чуть не плача. «Хорошо, что она разделась сама», – подумал он, – это как бы снимало с него часть ответственности за дальнейшее. И всё-таки он ещё умудрился предупредить её: «Я, наверно, тебя разочарую...» Она ждала. В сущности, он был готов – с одного беглого на неё взгляда, но борол себя. Он подошёл к ней и начал лизать её грудь, живот, гладить ягодицы. Потом ласково, но твёрдо наклонил её голову вниз, показывая, чего он хочет, но И. упёрлась. «Давай сначала я», – поймал он её и сам нагнулся к её горячей и влажной чаше. Кусая губы, И. судорожно вздрагивала, точно её били током. «Теперь ты», – сказал он ей, и она кивнула. Он сразу понял, что опыта у И. нет, но ему всё равно было приятно. В последний миг он резко подался вперёд, И. отпрянула, и всё потекло на пол. Отдышавшись, он спросил: «Тебе противно?..» И. села на корточки и, вместо ответа, стала жадно целовать его. «Нет. Всё в порядке. У нас будет малыш...» – зашептала после. На фразе о малыше его пробрала оторопь. «Ну и дура!» – подумал он и лицемерно улыбнулся. И. подошла к окну. Была ночь, и в комнату светила луна. Он прижался к ней со спины и взял её за груди. И они долго стояли, глядя на город, облитый жёлтым светом луны и уличных фонарей...

     С тех пор И. жила у него, и ему было хорошо с её молодым терпеливым телом, но он знал, что рано или поздно всё кончится, И. надоест, и она уйдёт. Он был готов к этому и не думал противиться. Зря И. обмолвилась про ребёнка, иначе он бы, наверно, купил презервативы и попробовал жить с ней по-нормальному, хотя она и донимала его любовью. Кроме того, И. выучилась разным хитростям и возбуждала его, в надежде, что он наконец-то войдёт в неё. Отчаявшись, И. садилась на его живот и елозила по нему своим лоном, а он трусливо прикрывал глаза. Когда же он спал, она переваливала его на себя и гладила, думая, что в полусне он сумеет в неё попасть. Однако он пробуждался, слезал с неё и, отвернувшись к стене, снова захрапывал. Иногда под утро, сдерживая слёзы, она брала его руку и ласкала себя его вялыми пальцами... Потом она внезапно исчезла.

     «Ну вот!» – усмехнулся он, прожив без И. неделю. Его поразило только одно: что у неё хватило ума расстаться без скандала, обвинений и слёз. Он не знал, что все слёзы она выплакала раньше... И. пришла года через полтора. Он услышал, как она кричит ему с улицы: она стояла под окнами с детской коляской, и он ужасно занервничал, но спустился к ней. «Нам можно к тебе?..» – двусмысленно спросила она. «Да», – голос его слегка дрожал. И. вынула ребёнка, а он взял коляску и понёс домой. В квартире она сказала: «Это твой сын». «Ты что, издеваешься?..» – буркнул он, оторопев. «Хочешь проверить?» – язвительно предложила И. «Спасибо», – ответил новоявленный отец в том же духе. «Но как же это?..» – растерявшись, произнёс он, – скорее для себя, чем для И. «А это моё дело – как!» Он прикинул в уме возможные варианты, и его чуть не вырвало. И. отдала ему спящего малыша, он неумело взял его на руки и стал держать. Ребёнок не был похож ни на маму, ни на него, и он не чувствовал мальчика своим, потому что это было трудно. Однако и в том, что И. говорит правду, он почему-то больше не сомневался. «Всё-таки родил... Теперь я отец...» – подумал он так, как другой бы подумал, глянув в окно: «Скверная погода!..» И его охватила тоска: он представил, что его ждёт впереди. Долгой и необычной дорожкой вело его к этому ребёнку – и довело, как он ни упирался. Сейчас он впервые в жизни точно знал, что никогда не хотел детей... «Приготовь что-нибудь – я не ела с утра, – попросила И. – Давай его сюда – у меня молоко потекло!..» Он ушёл в кухню, а когда вернулся, И. кормила. Он взглянул на её грудь и остро почувствовал, что эта грудь не принадлежит ему, и он может только смотреть, как к ней прикасается его сын. Совсем ему стало худо. И дальше, каждый про себя, они боялись, что кто-то из них напомнит другому о прежнем... Потом он постелил себе на полу и быстро уснул от усталости – ребёнок оказался спокойным и не мешал. Перед сном говорили мало – словно между ними всё было ясно, словно она пришла в гости к знакомому, чтобы похвастаться своим сокровищем. Как ни странно, на утро это подтвердилось. «Ты не хотел его, – сказала И., кивнув на малыша. – Ты любил другую и хотел от неё, я знаю... Или никого не любил и не хотел...» «Я не мог», – возразил он. «Не мог, потому что не хотел». «И что теперь?..» «Я буду растить его одна – ты ничего не должен, не бойся». «У тебя есть мужчина?» – нарочно заострил он разговор, почувствовав, что камень с души отвалили. «Дурак ты», – прошептала она и отвернулась. «Ты у матери живёшь?» – спросил он ещё. «Нет, мне комнату дали... Ты можешь к нам в гости приезжать, если захочешь...» Она забрала из ванной пелёнки, получше укутала малыша. «Ну, я пойду, – сказала. – Помоги коляску вытащить». «И., да ты что?! – непритворно возразил он. – Ты погоди...» «У меня билет. Ехать надо», – твёрдо ответили ему. Он вздохнул и открыл дверь. Они вышли из подъезда. «Давай прощаться», – сказала женщина, уложив ребёнка. «Я провожу, ты не думай». «Нет, я сама. Сама!» – пронзительно взглянула на него. «Что ж ты адреса не спросил?..» – добавила с горькой усмешкой. «Да я... Да где-то вроде был...» – забормотал он, сконфузившись. «Материн был. А наш я оставила на столе». «Спасибо». Внезапно они встретились взглядами, и что-то толкнуло их друг к другу, и их губы на мгновенье соприкоснулись. Он вспомнил, что нужно попрощаться и с сыном, но ребёнок спал, и он только растерянно хлопнул пальцами по коляске. Он даже ни разу не поцеловал его за всё время... И. отвела глаза и молча пошла прочь, катя коляску перед собой, а он грустно смотрел ей вслед, но она так и не обернулась...

     Странным было его прошлое. А. он любил и хотел от неё ребёнка, но она его не любила, и он нечаянно помог ей прижить малыша от другого, а потом её выставил, и она уехала, и больше ничего не известно. С И. всё вышло как будто наоборот. Он не любил и не хотел, а любила и хотела она, и снова появился ребёнок, но уже его собственный, и никого не пришлось выгонять – И. сама предпочла уйти, хотя он принял бы их, если б И. сказала. Но что-то и удивительно схожее было в этих историях. Жаль, что А. не могла стать И., а И. – А. Тогда, наверное, всё бы сложилось хорошо. А так... Жизнь оказалась длинной, и ему вдруг захотелось поскорей умереть, потому что он испугался, подумав, что и в будущем ему уготована целая скучная вечность, в которой к нему бесконечной чередой пойдут женщины, любящие других, и женщины, безразличные ему, и от их мучительных нездоровых союзов родятся дети, и, забирая детей, ненавидя его, эти женщины будут навсегда уезжать в неизвестность...

     Редко он навещал сына. И. принимала его холодно, а мальчик тянулся к нему, однако он не умел быть с сыном по/долгу. Он даже не знал, какие игрушки ему нужны... Иногда он спрашивал И.: «Ты нашла себе мужика?..» Она смотрела на него с презреньем и хрипло выдавливала: «А ты нашёл себе бабу?..» И всё становилось ясно... Он начинал понемногу стареть и, от этого, менять кое-какие позиции. И. была моложе, но он видел, что и она увядает, замученная своей жизнью, и, как бы в шутку, предлагал ей: «Давай попробуем заново?..» «Что – заново?» – устало уточняла она. «Ну, жить вместе...» «Зачем?..» – отзывалась И. «Просто... Для малыша...» – канючил он по инерции. «А где ты раньше был? Когда мы приехали?.. Я думала, ты возьмёшь нас, обрадуешься, а ты аж позеленел, как увидел... Трус...» Ответить ему было нечего, да он и не верил, что справится с новой жизнью, что действительно хочет её – он слишком привык к одиночеству... Однажды, сыну было лет шесть или семь, он приехал, и сын с порога спросил: «А ты когда уедешь?..» «Скоро, наверное...» – буркнул он, растерявшись. «Ага! – закричал малыш. – У других ребят папы с ними играют, ходят всюду, а ты только зашёл и сразу обратно. Мне мальчик во дворе сказал: у тебя папы совсем нет, а мать – сука. А я ему говорю: есть! А сам думаю: у меня папа плохой...» Он опешил. И. стояла рядом и хотела вмешаться, но он увёл её в комнату и отчитал: «Ты путайся с кем угодно – только чтоб на меня это не валилось, чтоб я не знал ничего, ясно?!.. Ты и сама его против меня настраиваешь – я знаю!.. Прижила его, сучка, с кем-то и мне думала сдать, да не вышло – теперь отыгрываешься?!..» И. закусила губу, глаза у неё блеснули. «Вон отсюда!» – прошептала она и, влепив ему пощёчину, разрыдалась. Не замечая крутившегося под ногами сына, он схватил в коридоре сумку и хлопнул дверью... Больше он туда не приезжал. Спустя время, начал изредка пописывать несколько строк с извиненьями и умными мыслями о жизни. Наконец получил ответ: «Не пиши, ради бога!» Перестал. И длинные скучные годы прошли в одиночестве и покое, которые он научился ценить с молодости...

     Иногда хотелось съездить помириться, но он прекрасно понимал, что сын вырос и забыл его, а И. несомненно стала ещё злее или живёт с мужчиной. Он ведь и раньше навещал их не по сердечной нужде, а просто чтобы куда-то прошвырнуться, сменить обстановку. И, с каждым годом тяжелея на подъём, он откладывал этот бесплодный визит скучающего одиночки к давним знакомым. Любопытство и то не брало его: он мог представить, какие перемены затронули и женщину, и ребёнка, знал наперёд все взгляды, слова и жесты, какими они перебросятся при встрече, даже все мысли и впечатленья, которые возникнут у них друг о друге. А главное, он всё реже и короче вспоминал их: мало ли у него было прошлого!.. И вот, лет через пятнадцать, пришла телеграмма без подписи: МАТЬ УМЕРЛА. Сперва он решил, что ошиблась почта, но увидев адрес и город отправителя, врубился. «Надо же! А я и не думал, что она может умереть, – отозвалось в нём известие. – Наверно, придётся ехать...» И он поехал... Дверь открыл неизвестный усатый дядя. «Это ты?..» – холодно спросил пришедшего. «Кажется, я», – ответил он сыну. «Ну, проходи... Опоздал. Похоронили вчера», – произнёс усач. «А... – вздохнул он. – Да вот, знаешь ли, поезд только через день…» «Я знаю», – подтвердил сын, ведя отца в кухню. Они сели и молча, украдкой разглядывали друг друга. «Да-а... – молвил от неловкости старший. – Что ж так рано?» «Что?» – не понял хозяин. «Ну, это... Болела что ль?..» – выдавил он. «Рак.» «Ох ты, господи!» – искренне огорчился отец. «Она знала?..» – добавил. Сын кивнул. Ещё помолчали. «Э-э... Ты извини... – опять заговорил он. – Она это... Короче, друга у неё так и не было?..» «Нет». «Понятно. Жаль...» «Я бы тебе не сообщил, – перебил сын, – но мать просила. Пусть, говорит, хоть на мои похороны явится... Она тебя всё ждала... Да, она ещё передать велела...» – и ушёл в комнату. Вернулся с конвертом. Отец повертел его и неохотно, со вздохом вскрыл. «Ты читай, а я пока подымлю», – сказал усач и снова исчез в комнате. Он развернул письмо и заскользил взглядом по строчкам, выбирая самое интересное... И. с надрывом, в подробностях писала о своей любви, об эротических чувствах, о женской доле, о том, как был зачат их ребёнок (ей всё-таки удалось совокупиться с ним, когда он спал), о том, как растила сына одна, перемежая всё это упрёками и прощеньями... Он не успел дочитать её банальные и горькие излияния, потому что вошёл сын. «Она уже там. Скоро и мне туда же... Какая теперь разница, что и как было», – единственное, что он подумал насчёт письма, усмехнувшись. Хозяин поставил чайник и накрыл стол – время близилось к вечеру. Он спросил, тяжело вздохнув: «Ну и что будем делать?..» «Что?» «Как будем жить, говорю?..» «А как мы жили?» – ядовито ответил сын. Он помолчал. «Может, ко мне переедешь?..» – предложил для порядка. Сын глянул на него так, что разговор оборвался. Поев, он всё же добавил: «Если что нужно – адрес ты знаешь. Я помогу». «Понял», – буркнул сын. «На вот деньжат. Истратился, поди, на похороны», – отец опасливо вытащил пачку банкнот. «Иди ты к чёрту!» «Уйду, уйду», – забормотал старик, убирая деньги, и хотел встать. «Не валяй дурака, – удержали его. – В комнате постелено – переночуешь...» «Спасибо». Делать ему было здесь больше нечего – только лечь и уснуть поскорей. Он так и поступил... Утром он вышел вместе с сыном, собравшимся на работу. Во дворе сказал: «Ну, что ж... Ну, как говорится, счастливо, удачи тебе!.. Ты это... адрес-то не потеряй – мало ли...» «Ага. Тебе тоже всего», – ответил сын и, не пожав протянутой руки, пошёл прочь... На кладбище к И. он не поехал – забыл узнать, где её закопали...

     И вот, спустя ещё пять лет, он снова собрался к сыну. Зачем? Чтоб его выставили за дверь? Чтобы, в лучшем случае, провести там пару мучительных ненужных суток? Сходить на могилу И.?.. А ведь сын уже мог поменять квартиру или перебраться в другой город. Сын мог умереть – чего не бывает!.. И всё равно, что-то неодолимое влекло старика туда – к чужим частицам его огромного, почти завершённого прошлого... Он вспоминал И.: её голос, глаза, руки; вспоминал её грудь, живот с рыжими жёсткими кудрями внизу... И теперь, с горькой усмешкой прокручивая в голове иные варианты судьбы, он думал – нет, знал! – что вполне прожил бы с нею и сыном, что это было бы, хотя и не намного, но лучше того, что вышло. А сколько других возможных путей он упустил за долгую жизнь!.. Что ж? Он любил, и любили его – и это было единственное, чем стоило дорожить. И он дорожил, ухватившись за эти испорченные любови – собственную к А. и любовь И. к нему – как за крохотные, потускневшие от времени золотые крупинки, дарованные ему – не нажившему кроме них ни гроша – судьбой, крупинки, к которым сам он не сумел прирастить ничего, крупинки, одиноко, едва различимо сверкавшие на дне глубокого омута его прошлого... И теперь ему оставалось нырнуть в этот омут последний раз – с тяжёлым камнем на шее... Но камня поблизости не было, и он поехал его искать. Ему лишь нужно увидеть сына и попросить прощенья. А если это не суждено, он выйдет куда-нибудь за город и будет долго-долго идти один в скучной тишине пустого заснеженного пространства – пока не умрёт...

     Приехав, он целый день провёл на вокзале, и только вечером, решившись, отправился в город. И город – огромный, чужой, пьянящий – ошеломил его бесчисленными огнями, зданиями, прохожими, точно он попал в него впервые. Начиналась метель. Он вздохнул и, растерянный, слабый, пошёл от вокзала сверкающим, окутанным снежными вихрями проспектом. В поезде его продуло, и ему было как-то нездорово, зябко, и кружилась голова, и двигался он медленно, покачиваясь – словно как следует выпил... Немного не дойдя до большого перекрёстка, возле которого – на другой стороне – виднелся дом сына, он подумал, что лучше пересечь оживлённую магистраль заранее. Он долго стоял на краю панели, выжидая удобный момент. Однако машины неслись сплошной ослепительной рекою, и едва он делал шаг в надежде проскочить, как ему приходилось отступать обратно. Наконец между транспортом возник короткий разрыв, и он ринулся в него. На беду, асфальт местами обледенел, и, не добежав до середины улицы, старик поскользнулся и упал. Он увидел яркий пучок света, услышал визг тормозов, и что-то со страшной силой стукнуло его – и стало темно... Сквозь жуткий гул в голове и боль старик различил простуженный злобный голос: «Куда ты, б...ь, лез, алкаш?!..» Он открыл глаза и в мучительном свете фар увидел сына. «Вот и встретились... За тем и ехал...» – подумал старик, опустив веки. Он чувствовал, что всё его тело раздавлено, что он какой-то не свой, что сейчас его больше не будет... «Вот и хорошо, – он уже почти не мог думать это, а просто что-то такое в нём сгустилось. – Мой сын... Хорошо, что он...» Несколько мгновений в нём ещё прожила смутная великая благодарность сыну, но сказать ему об этом старик не успел...

1989, 1994


ПУБЛИКАЦИИ:

Богданов В. В. Поездка к сыну: Рассказ // День и ночь: литературный журнал для семейного чтения. – Красноярск, 2000. – Май – август. – № 3 – 4 (28). – С. 172 – 175: https://den-i-noch-web-archive.on.drv.tw/din/2000-3-4/s043.htm