Из баек про химиков

Жалею, что не записывала, память-то феноменальной была ))) . Да мне и в голову не могло прийти, что я займусь писательством. Наука, наука – вот что занимало наши умы.
Но тогда в университете ещё преподавали уникальные личности. Неорганик Тиран Тигранович Казанчян закончил МГУ, совсем старый, шаркая, медленно заходил за трибуну аудитории, медленно говорил. Над ним сиял ореол Ломоносовского университета.
Член-корр Тараян, Вергине Макаровна, в момент моей встречи с ней ей было всего 56 лет, аккуратная, стройная, она казалась нам древней. Древним казались и её ровесники: академик Чалтыкян, и аналитик Канканян, не утративший изумительный ванский говор. Настоящий ванеци – он сохранил черновики своей диссертации 20-летней давности и использовал их оборотную чистую сторону. Преподавал теоретическую химию Каро Еранович, ученик самого Тамма, пересыпавший свои лекции шутками и цитатами великих физиков. Когда он переехал из Ленинграда в Ереван, почти не знал армянского. Ходил по коридору и заучивал…

Две матки
Химики друг друга  хорошо знали. Особо ярких знали все. Тем более заведующую иоховской библиотекой: уверенная поступь на каблуках, ниже пояса – массивная часть, волосы по моде начесаны до предела, горделивая осанка.
И вдруг её взяли в больницу, плохой диагноз, удалили всё женское.
Через месяца два заведующая поправилась, вернулась на работу, та же поступь, та же горделивая осанка, такая же походка с покачиванием бёдер, причёска с начёсом…
В коридоре ученые мужчины долго глядели ей вслед, один из них, тогда самый яркий в ИОХе острослов, хоть и пожилой, но тоже глядел ей вслед и развёл руками:
– Тнашени кинн айнпес э кайлум, карцес ерку арганд э унецел!
(Эта женщина так ходит, будто две матки имела!)

Пинжак Гургена
За Никитичем шла слава меткого афориста и острослова. Ребята с курса дружили на всю жизнь, почти все выбрали органическую химию, бурно тогда развивающуюся. И вот один из них поменял жену – с молодой своей сотрудницей сошелся, охмурила разведенка. Ребята (по 50 с чем-то лет) собрались и послали Никитича втолковать, что жена у него супер, тоже известный ученый, ты чего, мол…
– Гурген наш пинжак снял, Гурген пинжак надел, вспотел, ничего не мог сказать, – огорчённо рассказывал он остальным сокурсникам своим неподражаемым голосом.

Всегда надо быть начеку
Наш многолетний декан Мамикон Тигранович Дангян, замечательный химик и педагог, в аспирантах потерял глаз при взрыве опыта. Опытом мы называем эксперимент. И ходил он со стеклянным глазом, никто уже не замечал этого.
И вот сдаёт ему органику Дургарян Володя, джавахкский парень, хорошо учился, целеустремленно. Из регионов большинство хорошо учились.
Мамикон Тигранович слушает его, слушает и говорит:
– Тха джан (молодой человек), а ты очень хорошо органическую химию знаешь! Я даже не предполагал!
– А что, ынкер Дангян, вы одним глазом на меня смотрели? – простодушно спросил Володя.

Мунат
С Дургаряном Володей случился ещё один казус. На первом курсе он поругался с ассистенткой из-за сломанных колб (тогда ещё пробки сверлили, шлифы пошли позже), та не поставила хорошему студенту зачет. Володя был из Джавахка, они все хорошо учились, а дядя, тоже Дургарян, был завкафедрой на физфаке. Пошёл он к дяде и пожаловался, мол, эта ненормальная не ставит зачет, поговори с ней. Дядя выслушал и кивнул головой:
– Хорошо, будет тебе зачет, но ты мне должен быть отличником!
Идя к двери, Володя обернулся:
– Мунате муната, (раз мунат* уже есть), раз я тебе должен, с русской ассистенткой тоже поговори – не смогу сдать, где я, где русский язык!
Кстати, он после защиты стал замдеканом.

Грустный электрон
Один из советских химиков как-то побывал на некоем химико-образовательном симпозиуме в Кордобе, да не в простой, а в аргентинской, где среди прочих топиков было «Использование юмора при преподавании химии».
Насколько помню, во время лекций этот топик использовали  академик Оник Чалтыкян (физхимия) и Каро Еранович, наш препод по теоретической химии, ученик Иоффе и Тамма. Каро Еранович чудом выучил литературный армянский за полгода и вставлял в лекции: Ев электроне тртум у молор шрджум э мичуки шурдже... (и электрон грустно кружится вокруг ядра…)

Эдисоны и Шиллеры
У нас на курсе учился студент по имени Эдисон. Чалтыкян посмеивался над его именем:
– Был у меня студент, Буденни Симонян. Вызываю к доске, спрашиваю: как зовут? У тебя две фамилии и ни одного имени?
Впрочем, в Ереване учились и Декарт, и Шиллер. Цивилизация входила в республику через имена литературных героев. Например, Гамлет давно считается армянским именем.
Чалтыкян был против переводов имен. В первую очередь, своего имени. Не Иван Яковлевич, а Ованес Акопович.
– Вот зовут человека Айрапет. Сын будет Айрапетович. Но не Патриархович же!
Внук Чалтыкяна – Георгий, сын профессора, тоже профессор, на передовой линии медицинской науки. Гены )))

Из баристы в учёные
Химик многое должен знать из жизни. Например, заливай в колбу хоть чай, но будь готов объяснить руководителю, что это за реакция, какие реагенты ты использовал и почему реакционная смесь такого цвета. Каро Еранович рассказывал, что Капица выдавливал старших научных через три года, или кардинально менял им тему, даже увольнял, если не сами предлагали область исследований. А во время собеседования на приём, кажется, в Физтех, спрашивал, чем занимался до поступления. Абитуриент важно сообщал:
– Я готовил кофе для старших научных сотрудников.
– Тогда объясните мне все процессы, которые происходят при варке кофе!

Фраера
Мы выходили из лаборатории друг к дружке поболтать. И как сумочку, брали колбу, на случай встречи с начальством: в руках у тебя должны быть колба или воронка, показывающие, что ты занят делом. Они как бы невзначай заходят, якобы что-то спросить, а сами косятся и оглядываются вокруг. Поэтому, независимо от того, что ты делаешь, на твоем столе всегда что-то должно кипеть, булькать или перегоняться. А ты в это время готова зажмуриться и даже жить не хочешь, так плохо с личными делами, и позарез надо поделиться с кем-то, вот и выбегаешь…

Босоногие доктора
В аспирантуре в Москве наши НИИ стояли рядышком: ИНЭОС, ИОХ им. Зелинского, чуть подальше – химфак МГУ. Аспиранты-армяне в основном учились на Вавилова, ну, были ещё, Лёгкой промышленности, МГУ…
Но общались тесно. И травили анекдоты в общежитиях на Ульянова, у м. Академическая, на Шверника… Руководители у некоторых были с мировыми именами, мои Бусев, Золотов в МГУ; генерал-майор Кнунянц в ИНЭОС, в ИОХе тоже хватало знаменитостей…
В ИНЭОС у Кнунянца работала Таня Гамбарян, доктор наук, правая рука Кнунянца. Она готовила ему все обзоры и дайджесты. Но на работу ездила на мотоцикле, думаю, единственная из московских докторов.
Мотоцикл она оставляла у стен института, их регулярно угоняли, Таня покупала новый. На свою дачку ездила с сынишкой, в лесу устроила шалаш, там, на лоне дикой природы собирали грибы и ягоды, где и засекли их бдительные местные жители и сразу заявили в милицию: так мол и так, ходют тут всякие, да ещё босые!
Таня приходила босой даже на работу, и давно уже не эпатировала химиков.
Милиция среагировала быстро, Таню с Тишкой задержали, привезли в районный участок, она попросила позвонить, на анкетные вопросы честно отвечала: доктор наук, профессор. Менты откровенно посмеивались, мол, потому босая по лесу бродишь, но она сумела заставить их  позвонить шефу.
– А шеф кто?
– Генерал, кто!
– Ха-ха, мы сами наберём!
Таня взяла трубку:
– Иван Людвигович, меня в лесу задержали, вызволяй!
Кнунянц генеральскую форму хранил близко ))
Минут через сорок черный лимузин взлетел к дверям милицейского участка, все выбежали, перед ним вытянулись, прибежал майор, тоже вытянулся перед генералом, короче, Кнунянц Таню с сынишкой посадил в машину и укатил в город.
Мы эти байки могли сто раз рассказывать и слушать. Таня, как и многие тогда ученые, была легендой.
В августе 1968 года всех собрали в актовом зале, призвали поддержать оккупацию Чехословакии, все подняли руки, а для формальности спросили: Кто против? Против осмелились шестеро: Таня и ещё пятеро, старшие научные. Таню вызывали в КГБ, долго допрашивали, требовали одобрить ввод войск, угрожали увольнением, та была непреклонна. Тех разжаловали в младшие, а Таню то ли не смогли припереть к стенке своими хлипкими аргументами, то ли шеф отстоял, уж что там и с кем говорил, никто не знает. Но авторитет у Ивана Людвиговича был непререкаемым…

Никитич
Однажды Никитич спросил:
– Если земля исчезнет со всеми, на ком женились бы?
Саркис Амбарцумович, будущий серьёзный академик, тут же вставил:
– Я бы опять на своей женился!
–Ну, ты своей жены всегда боялся! – тут же парировал Никитич.

***
Любил кричать через весь коридор:
– Ванануууш! Ай Ванануш! 
Ванануш, незамужняя его однокурсница, страшно смущалась.

Говённый засор
В его лаборатории однажды случилось самое страшное – засорение стояка: утром пришли, а в раковине плавала чья-то мерзкая какашка.
Александр Никитич бегал по зданию, поймал слесаря, тот к вечеру всё почистил, а Никитич всё время наставлял:
– Какашку не выбрасывай, надо сдать на анализ и узнать, кто этот мерзавец!

Смотрины
Мужчины всегда обращают внимание на фигуру. Сын Левон стал встречаться с девушкой, Никитич всё канючил:
– Ай тха, приведи, эту девушку, посмотрим на неё!
Привёл, а та даже плащ стесняется снять.
– Не снимает, прошу раздеться, не снимает. Наконец, сняла плащ, и я понял, что ей нечего было показать, – убивался он своим неподражаемым голосом...
Невестка была маленькой и круглой.

***
По утрам откровенничает:
– Прохожу по улице домой, из одного окна – запах толмы, из другого – запах чахохбили… Приближаюсь к нашему – не поймёшь чем воняет…

Порнопоказы
Попала химическая братия за границу на конференцию, во Францию. Зашли в магазин… батюшки! Модные нейлоновые рубашки стоят всего лишь несколько долларов, копейки на наши деньги! Решили купить по нескольку штук, кто-то отговорил:
– Тхерк, рубашку можно в Ереване купить, пусть и подороже, а тут в кинотеатрах порнушки идут!
Все стали мяться, ещё узнают, донесут…
Никитич всё же выбрал порнофильм, пошли вдвоём с коллегой. Целых 20 долл отстегнули из скудного пайка.
Когда свет зажгли, оказалось – вся группа  там.

***
Чаще всего высокая должность вырывает человека из своего круга, перелицовывает, делает неадекватным по отношению к вчерашним друзьям и коллегам.
В академических институтах работу начинали не сразу в девять или в половине девятого. Недавно назначенному директору (после Арцруна Гаспаряна, о нём речь ниже пойдёт) Саргис Амбарцумовичу хотелось навести дисциплину, и он «влепил» выговор аж самой Араксии Товмасовне, когда та пришла к одиннадцати. Невиданный поступок шокировал всех сотрудников, ибо Араксия была давним академиком, а Вартанян – совсем недавно…
Александр Никитич в коридоре обсуждал ситуацию:
– Наш корабль после Арцруна кидает из одной стороны в другую, нам нужен мудрый навапет (кормчий)!
Вартанян был очень обижен за такие слова, да и многие поддержали Араксию Товмасовну, которую такая экзекуция возмутила. К счастью для Вартаняна, умер Мнджоян, и незадачливого  директора перевели в ИТОХ. Не понимал, что академику не считают часы…

Премия в подарок
Профессор  Арцрун Мартиросович Гаспарян, многолетний директор ИОХ, лауреатом Сталинской премии стал совершенно неожиданно для него, узнал из утренних газет, можно сказать, нечаянно прочёл.
В Москве во время войны перед учеными-химиками поставили задачу немедленно  разработать дешёвый способ получения соляной кислоты для нужд народного хозяйства. Задачу ученые выполнили, особенно им помогла одна статья молодого безвестного инженера-химика из Армении. Описанный им метод – способ переноса мелкодисперсных веществ в густых слоях и рационального метода получения соляной кислоты московским коллегам показался очень интересным и действительно рациональным, поэтому этого автора – Гаспаряна Арцруна – включили при формировании списка авторов на Сталинскую премию. После войны, в 1946-ом утром в газетах он неожиданно обнаружил свою фамилию. И весь день улыбался. Шутка ли – Сталинская премия!

***
Наш директор, Матевосян, после Политеха уехал по распределению в Свердловск. И вдруг, 25 лет спустя, узнают, что там завкафедрой армянин, известный профессор, его переманивают в Ереван и предлагают возглавить Филиал, который был нацелен стать НИИ. Мы его в глаза и за глаза профессором и звали.
Как-то в аэропорту мы летели вместе в командировку, каждый по своим делам, но он со своим замом там отдельно стоял, я сидела на скамейке. Подходит ко мне русский в очках и спрашивает: «А тот человек с бородкой, вы с ним разговаривали, не Матевосян?».
– Ну да, Матевосян, - киваю головой, – а что, вы его тоже знаете?
– Это же известный ученый, международного уровня, я на конференции его слушал.
Хотя у нас об этом мало кто знал, всё равно его очень уважали. Но был он немного наивным.
Умер от инфаркта, в 59 лет, в клинике, тогда Грайра с его шунтами ещё не было… Очень большая потеря была.

Как-то, в пору автомобильного дефицита, пришла телеграмма: "Встречайте четыре покрышки к автомобилю Жигули".
Профессор увидел только слово «Жигули», нажал на селектор – вызвать всех! Все – это были его завлабы, всем машины нужны, а выделяли в год по одной.
– Четыре штуки прислали! – затряс он телеграммой, – выбирайте кому, чтоб по справедливости!
Гагик придвинул телеграмму к себе, поднёс к глазам и громко расхохотался:
– Эти покрышки точно главный инженер себе выписал, там дешевле!

***
Матевосян ушел перед Новым годом. Его убила перестройка, пошли разговоры, что будут объединять Филиал с заводом, сердце не выдержало.
Хоронили его четвертого, и потом много лет комсоставом собирались или в его доме, или у меня в кабинете, и поминали-вспоминали нашего директора… он был немного наивный, и мы посмеивались над этой его чертой.
Почему-то не знал многих наших обычаев.
У нас обычно Первого января ходят к родителям, к уважаемым родственникам, к начальству.
В один из таких дней Маргар, очень традиционный человек, под руку с супругой поднялся в Массив, нажал на дверной звонок шефа.
Матевосян в трениках открыл дверь, удивленно посмотрел на них:
– Ты чего спозаранку явился? Сегодня нерабочий день!
Маргар замялся:
– С Новым годом хочу вас поздравить, Рафаэл Оганесович!
– На работе поздравишь, не видишь, я занят!
Маргар даже бутылку забыл отдать, так растерялся.
И каждый раз мы внимательно слушали эту историю и смеялись. Светлая память нашему профессору… Он был шушинец. Наверное, в Шуши начальников не поздравляли с Новым годом...