Гроза. Глава из романа Дети Авеля

                Гроза

          Июнь стоял теплый и сухой. В начале июля погода начала меняться. Поплыли в небе облака. С утра они были легкими, к полудню приобретали вид гор и башен. Иногда вдалеке проплывали синие тучки. Из них до самой земли свисали косматые дождевые бороды. Бороды медленно тащились по земле, накрывая поля, леса и деревни. Дожди прошли в Новосельцевой, Коркиной и Пшеничной. В Кузиных дождя всё не было.
          Наступил Иванов день. С утра было очень жарко, душно. Бабушка жару переносила плохо, поэтому из дома не выходила. Марьин сходил на Тыму, поймал трех окуньков кошке. В жару рыба клевать не хотела. Полуметровые щуки стояли в воде у противоположного берега возле коряг – не выманить, не достать.
          - Напарит грозы,  - предположила бабушка. – Недаром 7 июля зовут Иван Грозный. Ты далеко не ходи, а то застанет тебя в поле.
          Раньше говорили, что в грозу Илья Пророк гонит по небу бесов, а бесы прячутся. Спрячется бес, к примеру, в дерево, Илья Пророк по дереву молнией бьет. Спрячется бес в дом   молния в дом летит. А особенно любят бесы прятаться в собак и кошек, поэтому в грозу их из дома выгоняют.
          - А были у нас случали, когда молнией убивало? – спросил Марьин.
          - Были. Была один раз страшная гроза. Убило громом одну женщину. Похоронили ее. Немного погодя стала она снится родным. Вы, говорит, меня заживо похоронили. Раскопали могилу, а она в ней к верху спиной.
          - Как так? Они что даже сердце не послушали?
          - Не знаю. Раньше верили, что в земле молния из тела выходит.
          В это же время долговязый Федор рассказывал подобное малышам:
          - В мужика молния ударила. Похоронили его. Положили на могилу много цветов, деньги положили и гитару. Ночью пришли цыгане и хотели всё забрать. А мужик из могилы вылез, цыгане убежали. Он забрал деньги, гитару забрал и ушел.
          Вечером стало наползать на деревню сине-черное облако. Оно было небольшим, но смотреть на него было страшно. Облако клубилось, словно что-то ворочалось в его середине. Налетел сильный ветер, начал гнуть деревья к земле.
          - Господи, пронеси тучу мороком! – сказала баба Зина, глядя на страшное облако.
          Над самой деревней в облаке сверкнула молния, оглушительно ударил гром. В ту же минуту пошел дождь. Крупные капли, ударяясь о землю, разбивались на мельчайшие брызги. У самой земли возник белый туман. В сыром тумане на грядках овощи подняли навстречу дождю листья и пили вдоволь.
          Ванюша, который ошивался возле дома Ермила в ожидании подарка в виде болта или шестеренки, с визгом припустил домой. Толстого Шурика дождь застал в поле. Видя в окно его огромные прыжки, Санька Звягин шутил:
                Гром гремит,
                Земля трясется,
                Шурик срать
                Домой несется.
           Струи между тем становились гуще, капли тяжелее. Это был уже не просто дождь, а ливень.
           - С потоку пошел,  - прокомментировала баба Зина, слыша, как журчит вода, падая с карниза в бочку. Ее дневная слабость исчезла, появились быстрота и живость в движениях.
           Туча повисла над деревней. Сверкали молнии, от грома сотрясался весь дом. Одинокому путнику в такую пору, когда разбушевался языческий Перун, страшно в поле. Ищет он любую ямку, ложбинку на земле, чтобы укрыться от яростных небесных стрел.
           От сплошной стены воды, падающей с неба, в доме стало сумрачно и неуютно. Бабка сидела на кровати, Сергей лежал на диване. Кошки не было. Может быть, бабка, как по старине положено, выгнала ее в сени.
           Гроза продолжалась часа полтора. Затем туча ушла также быстро, как наступала на деревню.
           На закате выглянула солнышко. Осветило золотом мокрые дома и заборы, искупалось в лужах. В Просаке не ко времени радостно горланил петух. 
           Бабка и Марьин вышли в огород. В бороздах стояла вода. Прибитые дождем, опьяневшие от воды, стояли редька, свекла и редиска. Капельки воды блестели на листьях салата.
           Откуда-то прибежала бабушкина кошка, потерлась о ее ноги.
           - Ну ты где, шкура, была? – спросила бабка.
           Кошка мяукнула. Какая вам, приматы, разница? Гуляла. Я же кошка. Хожу, где вздумается.
           - Ладно, пойдем, накормлю тебя,  - сказала бабушка.
           Кошка отправилась за бабушкой, на ходу, наверно, размышляя о своей спокойной размеренной жизни и вечной беготне людей. Кискин век короток, не в пример человеческому.
           Ирина многодетных матерей звала «кошками». Главное женское предназначение она презирала на корню. «Если у случится,  - говорила экс-жена,   одного, максимум – два. Больше не надо». Отношение к вопросам контрацепции у нее было очень серьезным – на улицу не выходила без таблеток в сумочке, всякие «опасные» и «безопасные» дни просчитывала. «Мама у Тани слаба в математике, Таня поэтому и родилась». Была у Ирины любимая частушка:
                Расцвела на улице акация,
                Я иду, улыбки не тая.
                У меня сегодня менструация,
                Значит, не беременная я.

          Один раз у ней была задержка на несколько дней. Ирина чуть с ума не сошла.
          - Я убью тебя, Марьин! – кричала она. На тот момент кроме Сергея в ее жизни никого не было.
          Накричавшись на мужа, Ирина улеглась спать, поставив себе задачу утром сделать тест. Но ничего делать не пришлось. Ночью потекло, и утро она встречала в прекрасном настроении.
          Впрочем, две подружки с маленькими детьми у Ирины были, но больше для того, что не выглядеть злобной ведьмой, которой дети нужны только на обед.
          «Наше общество еще не доросло до понимания чайлдфри, -  говорила она. – Мы слишком зациклены на «традиционных ценностях. Чтобы было кому стакан воды в старости подать… Ага, платить двадцать лет ипотеку и выплатить несколько миллионов, когда стакан воды десять рублей стоит!».
          Интересно, что бы сказала Ирина про Светку, мать Ванюши? «Кошкой» уж точно обозвала.
          Света Мельникова лишилась матери, когда ей было всего восемь лет. Мать ходила по грибы в дальний лес. Время было летнее, жаркое. Возвращаясь домой, придумала искупаться… Отец, кузнец Николай Митрофаныч, после ее четыре раза женился. После войны, когда мужиков было мало, невесту искать не приходилось. Мачехи запомнились плохо. Осталась в памяти только последняя, тетка Фекла Степановна, с которой отец прожил семнадцать лет, то есть до самой ее смерти.
          Светка училась в последнем классе Кузинской школы, когда домой со службы вернулся бравый моряк, старшина второй статьи, Мишаня Кузин. Девчонка влюбилась в него сразу, как только увидела в магазине, куда он явился за вином, чтобы отметить возвращение. Начали встречаться.
          Бабка Сорока трепалась, что видела их на току, и в лесу, и на сеновале. Светка и Мишаня – молодые да горячие. Выпускные экзамены сдавать, а у восьмиклассницы Мельниковой пузо на лоб полезло.
          Директору школы, ветерану войны Александру Пантелеймоновичу Шипицыну здорово влетело от начальства. В то время за беременность школьниц строго наказывали, короче говоря, перевели его в простые учителя. Митрофаныч с Феклой, чтобы позора избежать, быстренько блудников поженили, а то бы «закрыли» Мишаню за совращение малолетней. Спустя положенное время родился белобрысый Юрка, вылитый отец.
          Бабка Фекла еще с Юркой не выводилась, как Светка снова забеременела.
          - Ну и что! – сказала Нюра Полушкина, которая приходилась мачехе родственницей. – Где один, там и два.
          Вот и «натаскала» Светка семь человек. А между детьми затесался Ванюша, сделанный второпях. За него деревенские Светку и Мишаню не осудили – так получилось. Ванюшу все жалели.
          Еще один интересный образец матери являла собой Надька, жена Васьки. Была у нее дочь, красавица и умница Полина, а больше детей не было. Бабка Сорока трепала, что это не так. Были у Надьки и Васьки еще трое старших детей, два мальчика и девочка. Но куда девались – не ясно. По одной бабкиной версии, их забрали в детский дом, наказав родителей за беспробудное пьянство. По другой, более страшной, малыши погибли в пожаре. Сами Надька и Васька никогда об этом не рассказывали. Когда разговор заходил о детях, говорили: «У нас одна радость – Полинка».