Дрюня

1

С недавних пор, подражая маститым писателям, завели мы обыкновение начинать рассказы экспрессивной фразой или коротким монологом главного героя.

Наш новый рассказ пойдёт о невероятно экспрессивном персонаже. Однако стартовать с его реплик не представляется возможным. Ибо герой в самом начале повествования разразился такой горячей тирадой, что вместо слов пришлось бы ставить одни дымящиеся многоточия!

Мы с ним стояли на обочине шоссе ведущего из Казани на Светлую поляну, взирая на новенький дорожный знак с названием родного города. Знак это располагался прежде на несколько километров ближе к Казани, и, неожиданно для нас обоих, был перенесён на новое место. Это вызвало у нас противоположные чувства. У меня – нечаянную радость! У моего товарища Дрюни – гневное возмущение!

Итак, встречайте – Дрюня! 

Дрюню на самом деле звали Андреем. Хотя по имени его никто из нас не называл. Величали Дрюней, иногда Шмелём. В виду того, что по всему телу он был покрыт густыми вьющимися волосами, напоминавшими «шубку» жужжащего насекомого. На груди его произрастала целая поляна чёрной пружинистой растительности, из которой Дрюня, словно садовник сорняки, вырывал время от времени появляющиеся седые волоски. Нашему герою едва перевалило за тридцать, и первая седина начала пробиваться на висках и других частях покрытого обильным волосяным покровом тела. Весь он был такой коренастый, плотный. Мясистое лицо его, выбритое до синевы, имело несколько плотоядное выражение.

 Дрюня постоянно был настороже. Внимательно глядел исподлобья, не отрывая глаз от собеседника, всегда в ожидании подвоха. Выражение его лица готово было во мгновенье ока поменяться от беспечного блаженства до злобной свирепости.
Ещё отличал Дрюню необыкновенный смех. Я никогда, ни до ни после, не слышал такого громкого, продолжительного и заразительного смеха. Смеялся Дрюня вибрируя всем телом и потряхивая головой. Порой ударяя ближнего своего по плечам и по спине волосатыми ручищами. Волей – неволей окружающие, входя в резонанс, начинали улыбаться и посмеиваться. А иногда, без смеха и улыбок, просто покачивались от чувствительных ударов.

В то утро Дрюне было не до смеху. Мне, впрочем, тоже. Оба мы были напряжены. Хотя и перебрасывались изредка шуточками, и ухмылялись каждый своему. Отчего мы так вели себя, и что забыли ранним утром на пустынном шоссе поведаю чуть позже.

Познакомились мы с Дрюней, через Ренатика, его одногруппника по финансовому институту.

 Да, не удивляйтесь, друзья! Дрюня окончил финансово - экономический институт. И это был высший пилотаж его наглости!

Как он поступил в высшее учебное заведение – тайна, покрытая дымовой завесой! Прямо скажем, в областях не касающихся карточных игр Дрюня знаниями не блистал.  Зато известно, как учился. В письменных заданиях ему помогал всё тот же прилежный отличник Ренатик. На устные же экзамены необычный студент являлся в прекрасной пожарной форме.

Дрюня служил пожарным. Когда его называли пожарником, он поправлял, то зло, то улыбаясь – в зависимости от настроения.

 В парадной выглаженной форме, с медалью «За отвагу на пожаре» на могучей груди, входил пожарный студент в аудиторию, где принимался экзамен. Не в покрытой алюминием робе и в каске со щитком. Хотя, если бы это понадобилось для сдачи экзамена, наш герой, не колеблясь, явился бы в боевом костюме огнеборца. К тому же каска у него была. Старинная, медная. Дрюня мне её как-то продемонстрировал, вытащив из глубин домашней кладовки. Где-то он её реквизировал и притащил домой, по имевшейся у него привычке. Медаль он брал напрокат у знакомого старшины.
Преподаватели все знали «пожарника», шутили меж собой по его поводу, но всё же ставили ему зачёты и компромиссные «удовлетворительно».

 Так и окончил Дрюня финансовый-экономический институт, ничего не соображая в финансах, кроме их экономии.

Впрочем, не зря бегал пожарный студент по институтским лестницам. Высшее образование принесло ему первый офицерский чин – звание младшего лейтенанта.
В пожарной сфере у него повсюду были прихваты: все эти удостоверения, разрешения и направления. В институтском быту Дрюня их вовсю использовал. Например, любил нагрянуть с рейдом пожарной безопасности в студенческую общагу. Обходя комнаты, он изымал запрещённые электрические плитки. Не у всех изымал. У понравившихся студенток оставлял. Обещая зайти, проверить. И сдерживал обещания – проверял студенток, наставлял в безопасности. Реквизированное же оборудование забирал себе.

 Как-то Дрюня пригласил меня в гости и вытащил из-под кровати большую картонную коробку, набитую плитками.

- Выбирай, Домский, любую, - сказал он, сделав широкий жест. – Хочешь двухкомфорочную подарю? Будешь на одной конфорке макароны варить, а на другой чайник кипятить.

Щедрый хозяин извлёк со дна коробки серебристую двойную плитку, похожую на диджейский пульт.

- Откуда столько плиток? – спросил я, удивляясь.

Дрюня объяснил, посмеиваясь в кулак, историю их появления.

Я отказался принимать подарок. Тогда был принципиальным и тупым. С годами, впрочем, от лишней принципиальности избавившись.

- Как хочешь! – удивился, и даже обиделся пожарный реквизитор, пинком задвигая коробку обратно, и добавляя возмущённой речи яркие эпитеты.
 
Так вот, смекалистый пожарный изыскал способы добычи путёвок в приглянувшееся место отдыха. Вместе с Ренатиком они снимали домик на двоих.   У каждого была своя комната. Иначе они бы не ужились под одной крышей по разности характеров, многократно усиливающейся в совместном быту.   Да и личная жизнь у каждого была своя, отделённая перегородкой.

 Дрюня и знакомился с отдыхающими противоположного пола легко и эффективно. Однажды он продемонстрировал мне в этом деле высший пилотаж!

Пошли мы как-то с ним к водонапорной башне по воду. Вода из-под бака была много чище, нежели в старых ржавых трубах, разветвляющихся по умывальникам и кухням. У крана под башней выстраивалась очередь из верящих в чистой воды возрождение. Когда мы подошли - редкий случай! - очереди не было. Я, обрадовавшись, собирался подвесить ведро на крюк над краном, но Дрюня, вдруг, меня одёрнул. Чуть руку мне не вырвал, так порывист был! Обернувшись я увидел, как к нам летящей походкой, помахивая эмалированным ведёрком, подходит замечательная девушка в коротких шортиках.

- Пропусти, пропусти красавицу, Домский! – завопил Дрюня, едва не выталкивая меня со скользкого от брызг помоста.

- Да, что вы, я подожду! - смутилась девушка, поставив ведро на мокрые доски.

- Нет, проходи, набирай! Это мы подождём! - настаивал возбуждённый и суетливый Дрюня.

Пожав плечами, девушка, открыв кран, принялась набирать воду в своё громыхающее ведёрко. Поднятые бьющей струёй брызги летели на её стройные загорелые ноги.

- Ты посмотри, только, Домский, какая красавица! – принялся Дрюня громко комментировать внешность девушки. – Какая стройная! Какие ножки! И на лицо не крива!

- Спасибо! Вы мне льстите! – ответила девушка, смеясь.

- Не льщу! Не льщу! – воскликнул мой эмоциональный друг. – Вот те крест!

Он размашисто перекрестил волосатую грудь.

Девушка набрала воды. Дрюня, подхватив у неё ведро, спросил,

- Куда нести прикажете?

- Не надо, что вы! – отвечала девушка, продолжая смеяться. – Я сама донесу.

- Надо! Надо! – настаивал Дрюня. – Вам нельзя тяжести носить.

- Так я вроде пока не беременна, - неожиданно сострила весёлая девушка.

Тут Дрюня, опустив ведро на землю, выдал порцию своего неповторимого заливистого смеха. Проходящие отдыхающие останавливались и улыбались.

- Наш человек! Наш человек, Домский! – восклицал Дрюня радостно. – Красивая и остроумная! Женюсь! Женюсь на ней!

- Женитесь, и как зовут не спросите? – сказала девушка.

- Как зовут тебя, красавица? Впрочем, давай угадаю! Лена?

- Нет!

- Света?

- Не - а, не Света!

- Катя?

- Не Катя!

 – Ты сам-то наши ведра донесёшь? – прервал Дрюня перечисление женских имён, намекая, во-первых, что я сделался лишним, и во-вторых, на то, что мне придётся тащить обратно одному оба наполненных ведра.

- Донесу, что уж теперь! - ответил я, без энтузиазма, кивнув безымянной барышне на прощание.

Донёс я вёдра, как и обещал, остановившись лишь разок, дабы прогнать прилипчивого слепня. Дрюнино ведро оставил на крыльце его домика.

Каково было моё удивление, когда Дрюня примчался через полчаса.

- Ведро на крыльце оставил, - сообщил я ему. – Ты мне ….

- Гондоны есть? – перебил Дрюня, тяжело дыша, то ли от бега, то ли от возбуждения.

- Нет, - соврал я. - У самого последний.


Дрюня впялил в меня гневный и в тоже время просительный взгляд.
- Ты же хвастался, что у тебя дежурная пачка всегда наготове в тумбочке лежит! – выпалил он, раздувая ноздри.

- Вот и говорю – последний пачка! – нашёлся я.

- Пачка не последний, а последняя, - поправил меня образованный Дрюня.

- А у нас, у татар, нет родов:

 «- Кто стучится в дверь моя?
   - Это я соседка твой!
   - Дашь кой – что?
   - Сама мужик!» - пропел я прибаутку-шуточку.

  - Последняя гондона! – вспылил Дрюня.

- Ладно, бери! - смилостивился я, вынимая из тумбочки заветную пачку. – Пользуйся на здоровье! То, что вернёшь такую же, ждать, конечно, не приходится. 
Выражение лица Дрюни сменилось с гневного на радостное. Сунув плоскую пачку в оттопыренный карман спортивных штанов, и вдарив меня со всей дури по плечу, он полетел, спеша, как шмель к цветущей розе.

- Не забудь, ты обещал жениться! – крикнул я ему вослед, потирая плечо.

- Обещать, не значит жениться! – парировал он на ходу.

- Как звать невесту-то?

Дрюня прокричал имя уже издалека, но я не разобрал. Да и ладно!

Ни на этой оставшейся безымянной героине, ни на каких других отдыхающих барышнях, так и не сподобился жениться наш пострел.

 А женился Дрюня на Танюшке, как ласково называл он свою избранницу. С ней он познакомился в городе, зимою, в межсезонье. И в начале очередного летнего сезона вывез её на Светлую Поляну.

Танюшка была студенткой совсем юной. Дрюня был старше её годков на десять. Выглядела она, как и большинство молодых студенток, привлекательно. Высокая, стройная, худая, с толстой косой, наивным взглядом и длинными ногами. С характером покладистым, послушным. В общем, вспомнил Дрюня ворчания мамы по поводу его затянувшейся холостой жизни и призадумался. Раздумья тяжкие привели его к непопулярному решению жениться. Но сложившиеся обстоятельства подталкивали его к заключению брака.

Женившись и заведя семью, пополнившуюся через год пищащим наследником, Дрюня довольно скоро стал тяготиться семейными узами. Семейный отдых на Поляне сделался для него пыткой. Не мог он наблюдать спокойно, как по-прежнему беспечно резвятся его товарищи.

Дрюня принялся нарочно придумывать поводы, чтобы поругаться с Танюшкой непременно в пятницу. Хлопал дверью и сваливал на Поляну на все выходные. Потом на неделю, на месяц. В итоге, через несколько мучительных лет, хлопнул дверью навсегда – развёлся, не вынеся тягот и лишений семейной жизни.
Свершивши этот трудный шаг к свободе, Дрюня вновь расцвёл, как старый куст тёплой осенью, и пережив очередную молодость, до конца своих дней был молод телом и душою!

Вот вам наскоро наброшенный портрет и краткий экскурс в жизнь героя.   

2

Большая часть из вышеизложенного лишь ожидала Дрюню на его относительно коротком жизненном пути. В то давнее летнее утро густым туманом было покрыто не только шоссе, но и наше будущее, довольно скоро обратившееся в тускнеющее прошлое.

Тысячелетие подходило к концу. Недавно рухнула страна большая и на её руинах возводился дивный новый мир.  Кто-то смотрел на эту стройку со страхом и надеждой. Кто-то, ругая нововведения, требовал вернуть всё, как было «при дедушке».
Мне же, по странному моему устроению, было по барабану до всех этих грандиозных событий. Я ими не заморачивался. Меня в первую очередь интересовало, как сыграл «Рубин», завезли ли новые виниловые пластинки в «Мелодию», и почему, десятки раз обмусоленная, но по-прежнему сладкая N. не берёт трубку?
Солнце вставало над гремящим птичьими голосами лесом, золотыми лучами пронзая поднимавшийся к небу туман. Пахло лесными травами, сосновой смолой и земляникой. На солнечной стороне дороги, стремительно высыхая, парил мокрый асфальт.
По этому асфальту, местами разбитому, предстояло мне бежать до Светлой Поляны в недавно купленных у знакомого барыги прекрасных новеньких кроссовках «Адидас» - «Торшон» «пружинящих в такт твоей ноги, с одной единственной целью – победить!».

 Бежать не просто так, а на спор.

Поспорили мы с этим невыносимым Дрюней.

Дрюня был известный спорщик. Поспорить все мы были мастера, но Дрюня и на нашем фоне выделялся. Вот и забились мы: смогу я добежать от Казани до Светлой поляны, или нет?

 Подвигли нас на это частые подначивания Дрюни. Он называл меня, то «толстым бегуном», то «пузатым марафонцем». Ему казалось странным, что, совершая пробежки по утрам я не худел. Я оправдывался, что у меня, мол, конституция такая. Плюс питание калорийное: жареную на деревенском сале картошку запиваю пивом. Есть же, говорю, и в мировом спорте примеры. 

- Вот посмотри, - указал я ему на предмет своей гордости -  недавно распечатанную, лично сделанную на матче в Лужниках, фотографию Диего Марадоны, - как он носится по полю, хотя вполне упитан, и с животиком. В одиночку всю стройную и подтянутую сборную Англии на одно место намотал!

 Дрюня, посмотрев на Марадону, вернул мне фотку.

- Всё равно не верю, - говорит, - что ты без остановок бегаешь в лесу. Отбежишь, наверное, немного, прогуляешься туда – сюда пешочком недалеко от базы, а на виду у всех, вновь переходишь на бег.

- Зачем мне это надо? – задаю ему риторический вопрос. – Кого и зачем мне обманывать?  А насчёт прогулок по лесу, ты в лес-то загляни хоть раз за лето, ради интереса! Там комары сожрут, особенно если пропах таким, как у тебя вонючим потом. Не до пеших прогулок.

- Хочешь, побежали вместе? – предложил я Дрюне. – Развеешь сомнения.

- Но, я-то не бегун. К, тому же, у меня ножка болит по просёлочным дорогам бегать, - ответил уклончиво внимательно следящий за своим здоровьем Дрюня.

- Тогда побежали по асфальту, - предложил я компромиссный вариант. - По асфальту я хоть до Казани добегу!

Тут Дрюня как подскочит на месте!

- Все слышали, какой Домский звездобол?! Говорит, что от Светлой Поляны до Казани добежать может, - обратился он к присутствующим.

Беседа эта проходила вечерком, в перерыве меж картишками, который мы обычно заполняли возлияниями и бесконечным трёпом. Не помню у кого сидели. Помню, что, кроме нас с Дрюней, присутствовали Джон, Камиль, Петрович, Терех и Ренатик. У Тереха начался его знаменитый синдром, когда он, покрывшись красными пятнами, засыпал на ходу, при этом продолжая игру, как сомнамбула в полусне.  Его отправили спать и пошла быстрая и азартная игра вшестером, в которой раздавалась вся колода без остатка.

Дрюня легко знакомился с людьми, но тяжело сходился. Он был, как оголённый провод. Обидчив, резок в суждениях.  Хотя, по своему общительному характеру тянулся он, конечно, к людям. Но, что он видел в приближении? Что вообще вблизи мы видим в людях? О – о!

Тут есть два правильных пути: любить или терпеть.

Большой любови к людям Дрюня, прямо скажем, не испытывал. С терпением дело обстояло ещё хуже.   

Из нас, птенцов Светлой Поляны, сошёлся Дрюня близко с Камилем, Терехом и со мною. Камиль привлекал надежностью и обстоятельностью. Терех - спокойным бесконфликтным характером и дружелюбием. Я - не пойми, чём!  Сейчас я пожилой остепенившийся мудила. Тогда же был парнишкой молодым и бесконечно энергичным. Всё я искал чего-то! Всё куда-то рвался!  Вот на дружбу с Дрюней и нарвался!   

Я понял, что попал! Но отступать уж было поздно. Вздохнув, я ответил, сохраняя спокойствие,

- Добегу! Легко!

- Спорим не добежишь! – как и ожидалось, воспользовался Дрюня ситуацией.

- Можно и поспорить!

- На сотню не испугаешься?! – предложил разгорячённый оппонент высокую ставку.

- Да хоть на две! – удвоил я призовой фонд. И это было много.

- Идёт! – засуетился Дрюня, не решившись, впрочем, на дальнейшее повышение ставок. - Все слышали: на двести рублей спорим!

-  Не дашь заднюю? – обратил он ко мне горящий взгляд.

- Не дам!

- Тогда спорим, - Дрюня протянул мне слегка дрожащую руку. – Джон разбивай!

- Постой! - ответил я, засунув руки поглубже в карманы и покачиваясь на задних ножках стула. – Не спеши. Сначала надо оговорить условия.

- Что за условия, ещё? – заговорил Дрюня быстро и громко, стоя по-прежнему с протянутой рукой. -  И так всё ясно. Бежишь от Казани до Поляны. Добегаешь – я тебе даю две сотни. Не добегаешь – ты мне столько же.

- Всё понятно! Но есть нюансы, - тянул я с заключением пари.

- Какие, на хрен, нюансы?!

- Обождите! - произнёс Джон, подняв для солидности руку. Во всём, что касалось финансов, Джон был непререкаемый авторитет. По окончании карточных всенощных бдений, он единственный способен был рассчитать без ошибок, кто кому и сколько должен. В деньгах был Джон кристально честен. Ни им, ни Родине, он никогда не изменял.

- Садись, Дрюня, и успокойся, - сказал Джон. - Перед заключением пари надо оговорить все условия. Чтобы споров потом не возникло. Например, как ты проконтролируешь, что Домский пробежал всю дистанцию, а не переходил на шаг?

- Пусть Петрович проконтролирует. Проедет рядом с Домским на велосипеде. Все равно туда – сюда гоняет, чуть не каждый день.

- А вдруг они вступят в сговор? С целью поделить твои денежки. Как тебе такой вариант?

- Чего ты несёшь? – возмутился я.

 Петрович молча сдвинул брови.

- Это я к примеру, - пояснил Джон, начинающий преподаватель. – Ко всему надо приводить примеры.

Дрюня, сморщив лоб, призадумался над трудным примером.

- Я никуда не поеду, - молвил Петрович, недолюбливающий Дрюню. – Ни за какие деньги!

Причина недолюбливать Дрюню у Петровича была веская. Петрович профессионально занимался ремонтом радиотехники. Дрюня как-то попросил его отремонтировать поломавшийся от частого просмотра порнухи видеомагнитофон. Петрович профессионально починил. Дрюня, придя за видиком, поинтересовался сколько он должен. Петрович назвал сумму, услышав которую Дрюня возмутился, заявив, что это нереально дорого. Хотя, между нами говоря, Петрович на друзьях и товарищах деньги никогда не делал, порой бесплатно ремонтируя их вышедшую из строя технику. Дрюня ему и говорит, мол, денег я тебе не дам, а ты обратно сделай всё, как было до ремонта. Останемся, мол, при своих. У Петровича глаза на лоб от такой наглости полезли! Вручив Дрюне видик, он вытолкал его за дверь.
С тех пор напрямую они не общались. Лишь через третьих лиц. Соответственно, Петрович не собирался помогать Дрюне ни в чём.

Однако слово «велосипед» прозвучало, и стал ясен принцип, как Дрюня будет контролировать забег.

- У Эдика возьми, - подсказал Джон.

Эдик, мой братишка, школьник, пару раз в неделю приезжал ко мне на велосипеде – проведать и передать родителям отфильтрованную информацию, что всё со мной в порядке, что я жив-здоров!

Ещё спорили о остановках в пути. Мало ли что бегущему организму потребуется? Я настаивал на трёх. Дрюня утверждал, что одной хватит. Сошлись на двух коротких, в районе минуты, остановках, достаточных для того, что влить воду в тело или вылить её из него.  Также я, перестраховываясь, продавил пункт о том, что, если технических остановок не понадобится, то можно будет два раза перейти на шаг.
В общем оговорили всё до мелочей, и до хрипоты.

Карты были отложены. Невозмутимый Ренатик, криво улыбаясь в усы, записывал каждый пункт нашего спора в толстую картёжную тетрадь. Мы с Дрюней, а также каждый из присутствующих, кроме уснувшего Тереха, поставили подписи под условиями пари.

На подготовку мне, опять же после споров, была отпущена неделя.

3

Итак, у меня была всего неделя. Неделя до сокрушительного фиаско! Впереди ждал двойной позор: прослыть пустословом и заплатить за это! Но если на посторонние мнения мне, по взлетевшей до небес гордыне, было наплевать, то отдавать деньги торжествующему Дрюне, ой как не хотелось! Как представлял его ликующую рожу, так настроение портилось надолго.

Я всё никак не мог уснуть, ворочаясь на скрипучей кровати!  Даже если взять отпуск, рассуждал я, и перейти на многоразовые ежедневные забеги, тридцатку мне не пробежать. Ведь это более двух третей марафона! Не хватит времени на подготовку.

 Накинув одеяло на плечи, я вышел покурить на улицу.

Светало. Отдыхающие спали по разноцветным домикам. Кто по своим, кто по чужим. Проснулись птицы. Чайки и вороны кричали о чём-то о своём. Другим пернатым было не до праздных криков. Время любовных серенад прошло. Вылупились птенцы. О них была вседневная забота. Для нас же, беззаботных, круглый год была весна!

В конце аллеи неожиданно возникла сгорбленная фигура соседа-рыбака.  На голове он нёс резиновую лодку, в руках - пакеты со снастями.

- Чего обратно так рано? – спросил я у соседа. – Ветер на Волге поднялся что ли?
Услышав голос мой, сосед остановился, опустив рыбацкую поклажу на дорожку.

- Ниппель прохудился! - поправив съехавшую шапочку, указал рыбак на лодку, опавшую и потерявшую упругость, как грудь былой красавицы. – Со старой лодкой никогда такого не было, а с новою одна морока. Нормально делать разучились, что ли, как Союз распался?! И ведь опасно как! Отплыл, вроде, нормально. А только встал на место и якоря опустил, как чувствую, что левый борт обмяк и волны через него перехлёстывают. Давай сворачиваться скорее! Кормушку в спешке утопил, блин, полную перловки. Еле до берега догрёб! Перловка нынче знаешь сколько стоит?

- А жизнь? Жизнь сколько стоит, старина? – попытался я философски приободрить рыбака. – Догрёб до суши, не утоп, и радуйся!

- Ничего сейчас наша жизнь не стоит! – не разделил возрастной сосед моего оптимизма. – Угробили страну, сволочи-предатели, простой народ вымирает!

- Кто умер? Вроде живы все!

- Ты что, газет не читаешь? Что в бывших союзных республиках творится?!

- Ты не заметил, что лодка сдувается? – свернул я с разговоров о политике.

- Нет! Воздух понемногу стравливался, незаметно. В ниппеле маленькая дырочка пробилась, не пойму отчего.

Я что-то ещё говорил соседу сочувственное, а в голове уже завертелось нерусское слово «ниппель». Я подскочил с лавки потирая руки,

- Ниппель, говоришь?

- Да, ниппель. А вернее клапан, - уточнил рыбак.

- Хорошо! Это хорошо! – сказал я.

Сосед, посмотрев на меня удивлённо, спросил с укоризной,

- Не протрезвел ещё ты, что ли?

- Да всё нормально! Береги себя! – ответил я рыбаку, неприлично быстро прервав беседу и возвратясь в дом.

Настроение резко улучшилось! Одевшись, я начал собираться на первый автобус. Надо было приступать к делу безотлагательно.

Идея возникла внезапно! Ниппель, а именно пропускающий воздух дырявый ниппель мог стать решением проблемы!

 Я собирался взять велосипед у младшего брата Эдика. Эдик ездил на «Суре» – советском тяжелом односкоростном велосипеде. Я придумал, что если тонкою иглою продырявить резиновый патрубок ниппеля, то колесо спустит не сразу. Но спустит наверняка!

Далее, пока Дрюня, отстав, будет возиться с велосипедом, я намеревался, экономя силы, проехать часть пути на рейсовом автобусе. Затем, не доехав до Поляны пару - тройку километров, вновь перейти на бег и финишировать разогретым и в меру уставшим, на глазах у ожидающих свидетелей!

Надо было, не откладывая дело в долгий ящик, приступить к экспериментам. Приехав в город, я посвятил младшего брата в суть своего коварного плана. Тот попытался вяло протестовать, опасаясь за свой велосипед. Но я приструнил его, сказав, чтобы тогда он не думал приезжать ко мне на Волгу. Да и вообще, он мне не смел перечить!

Я закупил в спорттоварах несколько резинок для ниппелей. Продырявил одну. Прокатился. Колесо спустило быстро. Сделал отверстие побольше – колесо спустилось через десять минут. Выбрал самую тонкую иглу из тех, что были у нас дома – толку мало. Колесо спускалось слишком быстро. План рушился!

Подозрительный Дрюня почувствует подвох! Было отчего отчаяться!

На помощь пришёл живущий в соседнем доме работник городского морга Вольдемар. Утром, направляясь на работу, он застал меня сидящим на дворовой скамейке перед перевёрнутым вверх колёсами велосипедом. Когда я поведал ему озабоченно, над чем бьюсь безрезультатно, он обещал помочь моему горю. Вечером того же дня он принёс с работы тончайшую медицинскую иглу.

- Вы что втыкаете их в трупы? – поинтересовался я у него.

- Воткну в тебя и станешь трупом! – Вольдемар направил на меня смертельную иглу. – В ней трупный яд!

Я отскочил! Довольный произведённым эффектом работник морга широко заулыбался. От него попахивало спиртом и формалином.

- Не бойся! Игла новая, корейская, мельчайшего калибра.

Я протянул было руку за медицинским инструментом, но Вольдемар замотал головой.

- Игла тонкая. Сломаешь толстыми пальцами. Давай сюда ниппель.

Привычным движением он ввёл и извлёк иглу. Я, вставив золотник с ниппелем в камеру, накачал колесо. Заднее колесо, уточняю.

- Теперь надо прокатиться, для эксперимента - заявил Вольдемар, потребовав себе велосипед.

Вскочив в седло, он был таков. Вернулся лишь через пару часиков.

- Домский, выходи! – крикнул он под окнами.

- И как, спустило колесо? – спросил я, выйдя на балкон.

- Говорю же – всё прекрасно! Спускайся и потрогай! – ответил Вольдемар, снимая с руля авоську с двумя пакетами пива. - Доехал до самого ЦУМа. Только там в эти часы пивка можно надыбать. 

Я, спустившись, потрогал покрышку - она сжалась под рукой. Весь воздух вышел.

- Итак, экспериментально доказано, что при весе седока в шестьдесят килограмм, колесо полностью спускается за два часа почти беспрерывной езды! – произнёс Вольдемар тоном профессора медицины. – Шмель твой, оценивая визуально, весит около восьмидесяти килограмм. Значит колесо окончательно спустится где-то через полтора часа.

- Самое то! – ответил я, приняв участие в расчётах.   -  Это, навскидку, километров пятнадцать. Столько я пробегу, даже с запасом.

- Тогда давай по пиву, для подзарядки, – Вольдемар указал на пакеты с тёмной пенящейся жидкостью. – Тащи стаканы!

Вторая, более лёгкая, но не менее важная часть плана, заключалась в сговоре с Серёгой – водителем рейсового автобуса. Он должен был подобрать меня на дистанции забега и довезти до условной точки.

С Серёгой всё прошло легко. Мы были друзьями. Я подгонял ему вкладыши с изображениями гоночных автомобилей. Он оклеивал ими приборную панель в автобусе. Мне доставались жвачка и бесплатный проезд. Серёга, посмеявшись, обещал посодействовать.

4

В день забега Дрюня зашёл за мной в половине шестого утра. Я, вручив ему насос, предложил самому подкачать колёса. Он накачал, проверил – всё было в норме.

- В надлежащем виде велосипед принимаешь? – спросил я у контрагента.

- Пока нормально вроде всё, - ответил начинающий велосипедист уклончиво.

- Давай тогда – как там у вас в «пожарке», - претензии есть к технике? 

- На эту минуту отсутствуют.

- В таком же виде и вернёшь!

 Я экипировался для бега. Приторочил к ремню небольшую пластиковую фляжку с водой.

Подошёл заспанный, но обязательный Джон.

- Давайте деньги, - сказал он сонным голосом.

Одним из пунктов спора было оговорено, во избежание возможных эксцессов, что мы отдаём Джону по двести рублей. А он вручает всю сумму победителю.

Получив деньги, всегда его возбуждавшие, Джон окончательно пробудился и заулыбался,

- Ну, теперь бегите хоть на все четыре стороны!

- Может без него с деньгами разберёмся, - засомневался подозрительный Дрюня.

- Я себе деньги не доверяю, а Джону доверяю, - ответил я. – Бабу ему нельзя доверить – проверено. А деньги можно – тоже проверено.

- Ну ты сравнил! Что баба, а что деньги! – посвятил Дрюня в свою иерархию ценностей.

Без пяти шесть мы были на остановке. Водитель Серёга ночевал на Поляне и первый рейс его был в сторону города. Мы загрузились – я, Дрюня и велосипед. Кроме нас в автобус села ещё парочка сонных пассажиров.

- Чего в такую рань, в выходной день в городе забыли? – спросил Серёга, трогаясь. Он старательно делал вид, что не в курсе происходящего.

Я принялся объяснять нарочито подробно условия пари. Назвав предстоящий старт забегом «Казань – Светлая Поляна». Серёга кивал, улыбаясь чему-то своему, иногда посматривая в зеркало то на меня, то на напряжённого Дрюню.
На остановке «Посёлок Петровский» Серёга остановился и открыл двери.

- Приехали. Казань! - объявил он громким голосом.

- Какая Казань? Чего ты мелешь! – удивлённо спросил Дрюня, глядя на шумящий у обочины лес.

Не на того напал! Серёга чувствовал себя хозяином не только автобуса, но и всего маршрута.

- Мелет мельница, - парировал водитель, повернувшись к Дрюне. – А ты глаза разуй и посмотри!

Серёга кивнул на новенький дорожный знак с надписью «Казань».

- Так знак же возле Мирного стоял два дня назад! – удивился Дрюня имея в виду городской посёлок Мирный, крайний у южной границы Казани.

- Мало ли что, где и у кого стояло два дня назад! – ответил Серёга. – Вот здесь теперь граница города. Ваш забег называется «Казань – Светлая поляна», не так ли?

- Так! - ответил я.

- Тогда выходите, приехали. Вы на границе города.

Я вышел, вслед за мною злющий Дрюня с велосипедом на плече.

- Договорились же что бегу от Казани. Вот, читай, написано: «Казань», - указал я Дрюне на знак с перечёркнутым названием города, когда мы перешли на противоположную сторону дороги. 

Тут Дрюня и выдал многословную горячую тираду, с которой ваш автор так и не решился начать этот рассказ!

Основательно размявшись, и намертво перевязав шнурки, я взял этот высокий старт ровно в семь часов утра. Дрюня крутил педали рядом. Дорога в ранний час была пуста. Да и машин поменьше было, чем сейчас. Ничто не мешало нам двигаться параллельными курсами. 

Оседлав железного коня, Дрюня поехал как-то неуверенно, выписывая широкие восьмёрки.  Тут я с удивлением обнаружил, что он плохо ездит на велосипеде. У меня защемило сердце, как у Штирлица, когда он увидел, что пастор Шлаг совсем не умеет ходить на лыжах!

 Детство у нашего героя было тяжёлым. Велосипеда у него не было! Может от того он и злой был такой, как герой другого советского фильма. Мультипликационного, правда.

Проживал Дрюня с мамой, пожилой учительницей на пенсии. Как у тихой интеллигентной женщины уродился такой громкий и напористый сынок, одному Богу известно! Но, факт остаётся фактом: уродился, вырос и зарос! Отец семейства рано оставил сей бренный мир. Дрюню со старшей сестрой пришлось поднимать одной матери.  Сестра подросла, вышла замуж и упорхнула в Киев – столицу одной из союзных республик. Сынок остался скрашивать старость матери. Так скрашивал, что той пришлось седые волосы закрашивать. 

Как-то Дрюня оказал мне высокую честь – пригласил на день рождения. Один лишь раз такое было. И этот раз запомнился надолго! Присутствовали: мама именинника, Танюшка, ещё в статусе невесты, ваш покорный слуга, а также неизменный Ренатик со всплывшим другом детства, неким Ваней.

Ваня занимался продажей радиотехники. Дрюня, узнав, что у Ренатика имеется такой бесценный друг, поспешил пригласить Ваню на торжество. Надеясь подружиться, и приобрести импортный телевизор максимально дёшево.

Подружиться не получилось. Дрюня, напившись, вёл себя безобразно. Матерился за столом. Поносил мать последними словами. Танюшке тоже досталось.  Когда она, раскладывая салат, уронила пол-ложки на скатерть, Дрюня влепил ей такой горячий поджопник, что Танюша чуть сама не оказалась в салатнице.

Мать ушла в свою комнату. Танюшка большую часть времени отсиживалась на кухне.
Но, женщины терпели Дрюню! Значит любили!

С материнскою любовью всё понятно. Но и Танюшка сносила Дрюнины проделки до последнего.

Как много есть загадок в наших бабах! Однако на страницах этого рассказа нет времени и места для разгадок. 

Впервые выпивавший с Дрюней радиопродавец Ваня пребывал в шоке. Он ел и пил на автомате, вперяя взор в свою тарелку. Хотя был явно не в своей тарелке.  Мы с Ренатиком были более-менее привычными. Но, всё равно, нездоровая обстановка действовала на нервы.

Чтобы разрядить обстановку, я предложил съездить искупаться на городской пляж «Локомотив». Все согласились с радостью, включая виновника торжества. Я вышел из квартиры именинника с твёрдым намерением не возвращаться туда более.
Дрюня остановил на дороге проезжающую чёрную «Волгу». «Бомбящий» на служебной машине шофёр поначалу отказывался вести нас пятерых, но Дрюня уговорил его, наобещав с три короба. Сам он уселся спереди, отправив Танюшку ютиться с тремя пьяными мужиками на заднем сидении.  Когда мы приехали на пляж, безлюдный по случаю испортившейся погоды, Дрюня задержался в машине. Мы, пройдя полпляжа, расположились под навесом. Наш беспокойный друг всё не шёл. Наконец он появился с довольной улыбкой на лице.

На вопрос, почему задержался, Дрюня ответил, что проводил с водилой профилактическую беседу. Оказывается, он не заплатил за поездку ни копейки. Да и не собирался этого делать. Зато, пообещал водителю посодействовать в прохождении техосмотра, в качестве платы за проезд. Более того, через час чёрная «Волга» должна была вернуться за нами.

- Не приедет! - заявил я, убеждённо.

- Спорим приедет! - завёлся Дрюня.

Мы поспорили. Это был один из частых наших мелких споров. Поддатый Ренатик, всем довольный, смеясь в усы, разбил нас. Танюша с Ваней, сидя на противоположных концах лавки, смотрели безучастно на реку и небо.
На пляже было холодно для лета. Задувал пронизывающий ветер. Из низких туч порою брызгал мелкий дождь. Мокрый песок потемнел и от дождевых капель словно покрылся дрожью. Пенящиеся волны с шумом накатывали на пустынный берег.

- Ты же купаться собирался, - напомнил Дрюня.

Тут меня не надо было уговаривать. Купаться я готов хоть круглый год – в озёрах, в реках, в море, в прорубях иль в полынье.

Раздевшись, я пробежал по пляжу, и плюхнулся с разбегу в набегающие волны. Вода была тёплой, много теплее холодного воздуха. Я согрелся, окунаясь с головой, чувствуя, как волшебным образом смывается с меня налёт неприятного общения.
Машина приехала за нами, к моему удивлению и двойной радости Дрюни.
Я, вынув мокрыми руками деньги из штанов, отдал победителю выигрыш. Но ехать отказался наотрез, сославшись на дела.

Дрюня обиделся. Долго меня уговаривал. Видя моё упорство, обиделся ещё сильнее. Я ни в какую! Ваня смотрел на меня с завистью. Но, словно загипнотизированный, побрёл вместе со всеми за Дрюнею к поданой «Волге».

- Вилком, май сон, вилком ту зе машин! – запел я, взирая на его сгорбленную фигуру, забирающуюся в солон.

Когда машина, свернув с набережной, скрылась за рядами высоких тополей я, продолжая петь всё что приходит на ум, вернулся в воду. Помню, долго ещё качался на вздымавшихся волнах, в компании разгуливающих у воды ворон и кружащих над головой чаек. Мерная мощь реки, привела в порядок нервы, вернула утраченный душевный покой.

5

Укротив железного коня, Дрюня принялся подначивать меня. Но я не поддавался на провокации, дабы не сбить дыхание. Скоро Дрюне наскучило в моём пыхтящем обществе, и он укатил вперёд, не упуская, впрочем, меня из виду. Так мы и двигались – Дрюня проезжал вперёд и дожидался, когда я поравняюсь с ним. Он, практичная душа, не теряя времени даром, лазил по лесным опушкам в поисках грибов. Как раз прошли тёплые дожди, принеся обволакивающие землю утренние молочные туманы и вызывая из этой самой земли на свет Божий россыпи желтоголовых маслят.

- Смотри, Домский! – кричал он мне с лесистого склона над дорогой, потрясая пактом со свежесрезанными грибами. – Не только два стольника выиграю сегодня, но и грибов наберу на жарёху.

Дрюня пропускал меня вперёд, выискивая и срезая грибы. Затем обгонял и поджидал на какой-нибудь облюбованной опушке, возле обочины. Грибной пакет его увеличивался в размерах и болтался на руле, словно большая груша.
Так продолжалось больше часа. Я порядком взмок и начал уставать. Компьютер в сотрясающейся в такт бегу черепной коробке вёл подсчёты. Автобус выезжал из города в восемь утра и где-то в половине девятого должен был нагнать меня. Меня, а не нас! Но Дрюня преспокойно продолжал свои челночные движения на вполне себе исправном велосипеде.

Мы миновали деревню Вороновка, оставили за спиной поворот на Песчаные Ковали, и вступили в затяжной радиус на двадцатом, если считать от главпочтамта, километре, отмеченном памятниками разбившимся в разные лета мотоциклистам.
Асфальт нагрелся под лучами солнца и завонял своей асфальтовою вонью. Пот тёк ручьями по лицу и меж лопаток. Бег, не смотря на модные кроссовки, по жёсткому покрытию не в радость, в сравнении с лесными тропами.

Но, вот сработало наконец!

- Что с велосипедом, Домский?! – закричал Дрюня сзади.

Я, обернувшись, из всех сил скрывая радость, лишь пожал плечами.

- Что за фигня такая? Это ты нарочно сделал! – возмущался наездник, отставая, но продолжая крутить педали.

- С темпа не сбивай! – ответил я в два выдоха. – В сумочке ремкомплект.
И продолжил бег молча и размеренно. Устремив взгляд вперёд – к победной цели из рекламного слогана.

Тяжело ехать со спущенным колесом. Но Дрюня какое-то время держался за мной. Наконец скрип за спиной стал тише, а вскоре и вовсе прекратился. Обернувшись, я увидел, как Дрюня втаскивает железного коня на высокий склон. Стал ясен его замысел. В этом месте дорога переставала петлять и выпрямившись, как стрела, начинала долгий спуск к Волге.  С возвышения Дрюня мог, наблюдая за мной на многокилометровом участке, попробовать разобраться со спустившемся колесом. 
Дорога пошла вниз, и я прибавил ходу. Теперь было не до экономии сил.
Требовалось во что бы то ни стало повернуть до того момента, как меня догонит автобус. Если автобус опережал меня в поле видимости Дрюни, то весь план рушился!

Наклон дороги увеличился. Это место кайфа для велосипедистов – они его пролетают, не крутя педали. Бежать стало легче.
Обернувшись, я увидел, как далеко и высоко, в начале спуска, сверкнули стёкла автобуса. 
Я припустил, что было сил, оборачиваясь чаще необходимого. Автобус неумолимо приближался. Вскоре стал слышен звук его мотора. Я бежал уже не оборачиваясь, зная о приближении автобуса по нарастающему звуку. Наверное, так лыжник удирает от лавины.
Наконец, к моему ужасу, автобус обогнал меня, ритмично сигналя. Я пришёл в отчаяние. Когда автобус остановился ещё до поворота, я подумал, что Серёга, увлёкшись, забыл о деталях нашего уговора, и всем моим стараниям настал конец! И, лишь увидев множество выходящих пассажиров, сообразил, что это большая остановка «Зелёный бор». Надо же - я добежал до «Зелёного бора»! Пассажиры вышли, но автобус не трогался. Через несколько минут, обежав автобус, я увидел, что Серёга что-то сосредоточенно высматривает под открытым капотом.
Я, замедлив бег почти до шага, спросил у водилы, что случилось?
Оказалось, что Серёга лишь изображал возню под капотом.

 Повернувшись, он крикнул мне весело, - вся эта ситуация была ему по приколу,
- Шевели поршнями! Я из-за тебя уже на пять минут опаздываю! Видел твоего пожарника с велосипедом на шее. Он далеко уже. За поворотом запрыгнешь!

Я собрался бежать дальше, ускорившись, как из автобуса раздался звонкий девичий голос,

- Привет, Домский!

Обернувшись, я увидел весело машущую мне из окна Танюшку.
Увидев её, я, бесконечно удивлённый, остановился!

- Как дела? – спросила Танюшка, искренне радуюсь встрече.

- Нормально, - выдохнул я. – Видишь бегу!

И, опомнившись, снова перешёл на бег.

- Да, вижу! – ответила Танюшка.

Я же видел конец моего неудавшегося предприятия!

 Великий «продуман» Дрюня, просчитывая различные обстоятельства, отправил юную подружку первым рейсом из Казани, на всякий случай. Мой дружба с водителем автобуса была ему подозрительна, видите ли! И ведь он угадал!
Разогретый бегом мозг среагировал мгновенно.

- Серёга, проезжай! Не жди меня! – крикнул я удивившемуся водиле. 

- Что, палево какое? – спросил Серёга, захлопывая капот.

Я указал рукою на высунувшуюся из окна Танюшку.

- Девушка, не высовывайтесь в окна. Это может быть опасно! Садитесь на место! – скомандовал Серёга строго.

Автобус с Серёгой за рулём и машущей в окно Танюшкой умчался в сторону Поляны.
Я остался с дистанцией один на один! И это придало мне силы!

Большая часть забега была позади. Оставалось где-то порядка семи - восьми километров. Я осознал, неожиданно, что если не подведут ноги, то смогу добежать до финиша.

Я не бежал – летел!

Меня обогнала красная пожарная «буханка» с белой полосой и крупными цифрами на дверцах. Из раскрытого бокового окошка высунулась растрёпанная голова Дрюни. Он мне что-то кричал, грозя кулаком. Между молодёжным лагерем «Волга» и деревней Боровое Матюшино располагалась пожарная часть. Машина была оттуда.
Когда я подбегал к «пожарке», то увидел стоящего у обочины Дрюню. Я подумал, что если он на меня набросится, то я выиграю спор. Но, Дрюня лишь вывалил на меня своё возмущение. За его спиной двое ребят в пожарной форме возились с велосипедом.

Невдалеке у обочины, в тени высокой ивы, торчала водоразборная колонка. Как минимум одна остановка у меня была в запасе. Остановившись возле колонки, я, нажав на рычаг, сунул голову под бодрящую струю. Вода, согласно закону Бернулли, полилась на голову, на грудь, на плечи, растекалась по спине. Опасаясь много пить, я прополоскал горло и сделал несколько мелких глотков.

Дрюня подбежал ко мне. Он выглядел растеряно.

- Что ты с великом сделал? – спросил он у меня.

- Ничего не делал, - ответил я, отпустив рычаг колонки, и вытирая воду с лица.
- Отчего же тогда переднее колесо спустило?

- Как переднее? – чуть не выдал я себя.

Мелькнула мысль, не ехал ли Дрюня задом-наперёд? Но, я вспомнил, что он правильно сидел в седле.

- Не хрен по лесным колючкам ездить! Велосипед для дороги предназначен, - укорил я Дрюню.

- Лейтенант, готово! – подбежал к Дрюне молодой пожарный. – Но, надо подождать пока клей схватится.

- Сколько ждать?

- Где-то полчаса.

- Нету у меня столько времени!

- Хотя бы минут двадцать. Иначе камеру может разорвать.

- Чего стоишь и уши греешь? – сказал мне Дрюня. – Беги! Иначе проиграешь!
Я побежал, восстанавливая дыхание.

Дрюня догнал меня, когда я бежал через деревню Боровое Матюшино. Справа меж домами виднелась Волга. Речной ветерок обдувал, бодря, разгорячённое тело под мокрой одеждой.

- Послушай, Домский, - зажужжал Дрюня под ухом. – Предлагаю ничью!  Давай так. Ты сейчас останавливаешься, и никто никому не должен. Скажем, что у тебя ногу свело, и ты бежал хромая. А я отменил спор. И умирать тебе больше не надо! Ещё ведь бежать сколько! А дальше всё больше в горку пойдёт.

- Нет! – коротко выдохнув, ответил я.

- Тогда скажем, что ты споткнулся и упал. И после перешёл на шаг. И это было в третий раз! Но, я объявил ничью!

- Чего это всё ты такой благородный выходишь? – не выдержал я, наконец. – Давай наоборот!

- Давай! А как…

Тут грянул взрыв! Сидевшие у обочины голуби шарахнулись в стороны. Дрюня тоже подлетел, но не высоко. Кувыркнувшись через руль, он шлепнулся на дорогу. Я, остановившись, подбежал к нему.

- Не убился? – спросил я у лежащего велосипедиста.

Ошалевший Дрюня поднялся на ноги, ощупывая себя, начав с головы и заканчивая ступнями. 

Падение его было удачным. Порвал только рукав на новой олимпийке, и свёз немного кожу на локте.

Придя в себя и увидев дыру на рукаве, Дрюня разразился гневной тирадой. Я пытался успокоить его,

- Главное – сам цел! Одежда – пустяки!

- Пустяки! Знаешь сколько этот костюм стоит?

Я знал. Мне ли не знать было?!

6

Познакомившись с Дрюней ближе, я, порою, угорал от его скаредности. Понадобился как-то Дрюне новый спортивный костюм, взамен старого изношенного.  Он пригласил меня, как человека, обладающего изысканным вкусом, пройтись с ним по рынку и помочь с выбором. Шмотьё в девяностые годы в основном покупали на вещевых рынках. Магазинов стало мало, товары в них были дороги. Никогда за всю свою жизнь не занимался я так долго выбором одежды! Ни с одной красоткой, ни с одной женой! Сейчас, когда мы приезжаем с супругой в торговый центр за покупками, она, зная мою нелюбовь к хождению по бутикам, отправляется в поход по ним в одиночестве. Я же, в зависимости от обстоятельств, направляюсь к источнику разливного пива или в книжную лавку. С Дрюней же был установлен абсолютный рекорд. Я измотался весь. Мы, переходя от места к месту, наблюдали везде одни и те же развешенные один над другим однотипные спортивные костюмы по схожей цене. Казалось бы – примеряй, покупай и уходи! Ан, нет! Дрюня все мозги продавцам, а заодно и мне, вынес! Придирчивый клиент внимательно рассматривал швы, открывал и закрывал замки, подолгу крутился в костюмах перед зеркалами. Не у всех зеркала были в рост, и продавцам приходилось показывать клиенту по очереди его отражение то в олимпийке, то в штанах. Дрюня постоянно обращался ко мне:

- Ну, как? Ну, как Домский?

- Нормально, - отвечал я ему. – Надо брать.

- Хорошо сидит?

- Замечательно.

- Не скинешь ещё? – спрашивал Дрюня у дважды уже сбавившего цену продавца.

- Нет! – отвечал взведённый продавец, понимая, что напрасно тратит время.

- А за сколько ты костюм в Москве брал, барыга? – возмущался Дрюня.

Не в силах переносить подобные сцены, я уходил подальше по бесконечным рядам.

- Постой, Домский! – кричал мне Дрюня, догоняя. – Продавец жадный попался!

Сейчас найдём кого-нибудь посговорчивее.

Однако посговорчивее не находилось. Никто не желал торговать себе в убыток. И мы двигались дальше. Пару раз я порывался уйти из душной атмосферы торгашества. Душно было и в прямом смысле. Стоявшие сплошными рядами нейлоновые и брезентовые торговые палатки нагревались на солнце и издавали, вместе с находящимися в них синтетическими товарами, удушливый мертвенный запах, оттеняемый вонью подгоревших чебуреков из местной забегаловки.  Но, Дрюня удерживал меня. Тоже двояко: впившись мне в рукав, и уговаривая, заглядывая в глаза,

- Не уходи, прошу тебя, мой друг! Ещё в одно местечко заглянем и всё.
Я решил, что следующая торговая палатка будет для меня последней. Когда мы заглянули в очередной брезентовый грот то я, к своему удивлению, узнал в продавщице одноклассницу Эльвиру. Мы, обменявшись радостными приветствиями, стали расспрашивать друг друга о жизни после школы. Но Дрюня довольно скоро прервал поток воспоминаний.

Много раз потом, на встречах одноклассников, Эльвира вспоминала Дрюню, как одного из самых удивительных клиентов в её жизни. Она уже и сеть магазинов открыла и закрыла, и всякое пережила и в бизнесе, и в жизни, но тот дотошный покупатель остался в её памяти навсегда! Сообразив, что выпал шанс сделать удачную покупку, Дрюня задействовал весь свой арсенал. Он осыпал Эльвиру комплиментами, одновременно жаловался на временные трудности в жизни, призывал, в память о школьных годах проведённым с его лучшим другом, сделать ему скидку, не такую маленькую конечно, а побольше!

Эльвира, надо отдать ей должное, не разозлилась, а повела себя профессионально. Нашла костюм нетоварного вида – была сломана молния и он был замят, и предложила его Дрюне за полцены.

Дрюня, сообразив, что выжал максимум из трудового шоппинга, с радостью совершил покупку.
Уже на следующий день он предстал предо мною в новом костюме без следов замятия и новой работающей молнией.

- Вот, смотри, молнию мне Танюшка поменяла. Костюм я отгладил. И как он смотрится?

- Как новый! – ответил я.

- Он и есть новый, и в надлежащем виде! Хотя и обошёлся в полцены.

Лицо его сверкало словно солнечный зайчик, и слова, которые я собирался произнести по поводу покупки, я, не желая портить праздник, проглотил обратно.
Вот этот-то замечательный костюмчик и пострадал весьма при падении, в отличии от своего невредимого хозяина.

7

- Чего встал и отдыхаешь?! Беги! – набросился на меня Дрюня.

Не найдя слов от возмущения, я снова побежал. Начался последний лесной участок. Свернув в него, я скрылся из виду преследователя.

Мне показалось странным, что Дрюня спокойно дал мне добежать без присмотра. Но я сначала не придал тому значения.

Перед Поляной начались крутые подъёмы, и силы начали стремительно таять. Но тут уж я включил морально – волевые. Их было у меня!

Когда я вбегал, пыхтя и отдуваясь, в последнюю, самую трудную горку, то стал виден павильон конечной остановки с надписью: «Светлая поляна». На остановочной скамейке рядком сидели Джон, Ренатик и Танюшка.

На миру и финиш красен.

- Радуйтесь, афиняне! Мы победили! – вскричал я, и, воздевши руки к небу, картинно рухнул перед павильоном.

Открыв глаза, я увидел над собой всех троих.

- Домский, ты в порядке? – спросил Джон.

- Всё нормально с ним! – констатировал Ренатик.

- С чего ты взял? – спросила у него Танюшка.

- А он тебе под юбку заглядывает.

Танюшка отскочила в сторону.

- Неправда! – сказал я, поднимаясь и отряхиваясь. – Случайно взгляд упал.

- А вот ты не случайно упал! – не унимался Ренатик.

- От усталости! – ответил я. – От победной усталости! Констатируйте победу!

- Мы можем констатировать, что ты прибыл на финиш. А пробежал ты всю дистанцию, или где-то перешёл на шаг, может подтвердить только Дрюня, - сообщил Ренатик.
 
- Где, кстати, он? – спросила Танюшка.

- Отстал, - ответил я, устало опускаясь на остановочную скамью и вытягивая гудящие ноги. – Дайте воды.

- Ты что бежал быстрее велосипеда? – поинтересовался Джон, протягивая мне бутылку с водой.

Я лишь кивнул, вливая в себя жидкость. 

- Что-то тут не так! – заключил Ренатик. – Надо дождаться Дрюни.

- Ждите! Я пошёл купаться! – сказал я. Но сделав несколько шагов, присел схватившись за сведённую икру.

- Я бы тебе купаться не советовал сейчас, - посоветовал Джон. – Ногу сведёт в воде. И кирдык!

И он был прав. Мы принялись ждать Дрюню.

Он вскоре объявился. Приехал на автобусе, завершившим второй круг. Выбрался злой, помятый, в порванном костюме, с неисправным велосипедом на плече. Водитель Серёга корчил рожи за его спиною. Всё встало с ног на голову. На месте Дрюни должен был быть я.

- Я победил! – объявил Дрюня сходу. – Домский сделал три остановки вместо двух! Одну в Зелёном бору, у автобуса, вторую – возле «пожарки», у колонки, и третью, недалеко от санатория «Санта».

Теперь уже я разразился непечатной тирадой, закончив её возмущёнными вопросами.

- Я же из-за тебя остановился! Чтобы узнать, не убился ли ты!? Разве можно такое засчитывать?

- Не так! Не так! – поправил меня Джон.

- А как? – уставился я на него.

- Надо объявить протест!

- Протестую! – воскликнул я.

- Обоснуй свой протест, - предложил как всегда невозмутимо логичный Ренатик.

-  Даже если засчитывать последнюю остановку, то я останавливался всего два раза. Один раз, когда умывался из колонки. И второй раз, когда вот этот – я покосился на Танюшу, подыскивая слова, - неблагодарный тип упал с велосипеда.

- Это оскорбление! – тем не менее придрался Ренатик.

- Отклоняется! – парировал Джон.

Они принялись изображать адвокатов из новомодных американских видеофильмов.

Ренатик взял сторону Дрюни. Джон – мою.

- Ты не судья! И ничего отклонять не имеешь права!

- А кто судья? – спросил Джон.

- Пусть будет Танюша! – сказал я. – Она видела меня из автобуса в Зелёном бору!

- Ты с ума сошёл! Она заинтересованное лицо! – закричал Джон.

- Принято! – радостно завопил Ренатик. – Дрюня ты согласен?

- Конечно! – ответил Дрюня, нервно вырвав волос из подмышки.

Тут до меня дошло, что я опять ляпнул чего-то не подумав.

Все посмотрели на Танюшу.

- Задавай вопрос, Джон, - предложил довольный Ренатик, откинувшись на скамейке.
    
- Танюша, она же Таня, она же Татьяна ты видела, что наш бегун остановился, или перешёл на шаг? – спросил Джон безучастным голосом.

Тут посмотрели все на Танюшу. Бедная девушка, оказавшись в центре внимания, то краснела, то бледнела, под нашими испытывающими взглядами. 

- Говори правду! Не волнуйся! – поддержал её Ренатик.

- Говори! Чего молчишь?! – по-своему подбодрил её Дрюня.

Танюша, посмотрев на меня, вымолвила,

- Я не видела, чтобы Домский переходил на шаг!
   
Второй раз за день раздался взрыв! На этот раз взорвался Дрюня, а не велосипед под ним.   

Он обрушился на бедную Танюшу, словно эсминец на рыбацкую лодку!
               
Торжествующий Джон, не обращая на Дрюню никакого внимания, обратился к сохраняющему спокойствие Ренатику,       

- Ренатик мы можем объявить победителя?

- Объявляй! – ответил Ренатик, протирая запотевшие очки.

- Победителем спора объявляется Домский! – торжественно провозгласил Джон. – Он получает выигрыш и залог!

Джон вытащил из кармана и вручил мне четыре бумажки.

Одну из бумажек я протянул Татьяне,

- Это тебе. На губную помаду!

- А что, эта помада не очень? – спросила Танюша смутившись.

- Бери, раз дают! - сказал враз изменившимся голосом Дрюня.

- Без обид? – спросил я у него.

Дрюня сделал вид, что не услышал.

- Пошли к реке, что ли? Хочу купаться. Мочи нет! – настаивал я на необходимости омовения.

Поднявшись с остановки, мы двинулись к Волге.

- Возьми свой бесполезный велик! Чего я его всё утро таскаю! – вручил мне Дрюня загнанного железного коня.

Я покатил ободранный велосипед со спущенными колёсами, подумав мельком, что же скажет Эдик?

- Что, Домский пивом угостишь в честь выигрыша? – спросил Джон, когда мы проходили мимо открывшегося бара.

- После купания, угощаю всех! - провозгласил я.

Такие жесты я люблю. Не оттого, что щедрый. А оттого, что нравится рисоваться.
 
- Я пиво не буду, - заявил Ренатик, ничего, кроме водки не пьющий.

- А ты будешь? – обратился я к Дрюне.

Дрюня, остановившись, схватил меня за плечи и внимательно посмотрел в глаза.
- Сукин сын! – завопил он, впервые за утро улыбнувшись, а затем так вдарил меня по спине своей тяжёлою ручищей, что я чуть не улетел в воду! – Буду, коли угощаешь!
- Ещё один такой удар и угощать будет некому! Не забывай, что я только что пробежал без остановок тридцать километров!

И это было правдой!

 И так оно и было!

 И это было.

8

Перечитав рассказ, увидел я, что какой-то несимпатичный вышел портрет у нашего героя. А ведь Дрюня был парень симпатичный, не зря на него девчонки вешались! Вроде всё честно написал, ничего ни прибавил, ни убавил. Но всё это лишь слова на бумаге (да и не на бумаге уже, а на мерцающем экране виртуальном). Жизнь много ярче наших слов, полней и многогранней.

Так и любой человек неописуем, как не описывай его. Попробуйте-ка описать изменения в солнце в течении дня в его движении от рассвета до заката? Какой-то выйдет бледный список с увиденного ослепительного шоу. А насколько человек ценнее солнца, и всех звёзд, и самой вселенной! Человек один ценнее всей вселенной!

Дрюня ценнее всей вселенной!

Так-что знайте, о каком великом человеке написан сей рассказ!

Ведь были же у нашего героя и добрые дела! 

Потому, в виде парантезы, не могу не вспомнить об одном таком деле.

За несколько лет до этого доброго дела, потерял я на Поляне любимый фотоаппарат «Зенит». Прогуливался вдоль берега с одной красоткой и оставил камеру на лавочке, или на поваленном дереве. Когда спохватился, забыл и про спутницу, так дорог был мне фотик. И ни потому, что был не дёшев, а потому, что сопровождал меня в моих частых путешествиях. Был фотоаппарат и в горах, и на морях, и даже того самого Марадону я им фотографировал на знаменитом матче в Лужниках. Но поиски ночные были безуспешны. Я их продолжил утром – с тем же успехом. Опечаленный, я встретил утром Дрюню на автобусной остановке. Тогда ещё мы не были друзьями, близко не сошлись. Я спросил его, как и любого встречного в то утро, не находил ли он фотоаппарат? Дрюня ответил странной фразой, что за два литра он нашёл бы. Я как-то не придал внимания его предложению, подумав, что он шутит. И литра хватит, говорю, чтобы настроить зрение для поиска. Нет, литра мало, ответил мне Дрюня уверенно.

 Мы сели в автобус и, сидя друг напротив друга, молча ехали до самого города. Перед прощанием, Дрюня повторил:

- Ну, что - предложение остаётся в силе! Берёшь два литра, и я начинаю поиски!
Я лишь махнул рукой на это предложение.

«Как он найдёт?» -  подумал я. Водку выпьет, расскажет, что искал, старался, но увы….

Как оказалось, зря так думал! Прислушиваться надо к людям!

С того случая прошло несколько лет. Народ с «зеркалок» перешёл на «мыльницы». Фотография перестала быть уделом избранных. Повсюду пооткрывались фотолаборатории иностранных производителей. Теперь не надо было корпеть над ванночками с проявителем и фиксажем в затемнённой ванной, при свете красного фонаря. Отщёлкал плёнку, отнёс в лабораторию. А там тебе и плёнку проявят и карточки распечатают. Только бабки гони! 

Я тоже перешёл на «мыльницу». Фотографии получались плоскими. Но новый зеркальный фотоаппарат я не покупал. Отчасти, оттого, что был привязан к старому «боевому другу», а отчасти оттого, что возится с фотографиями стало лень. Но, более по первой причине.

Однажды вечерком ко мне завалились Дрюня с Танюшей. Они тогда только поженились, и воодушевлённый Дрюня решил сделать доброе дело!

- Отгадай, что я принёс? – спросил он, указывая на какой-то объёмный предмет под топорщащейся курткой.

- Электрическую плитку? – попробовал я угадать.

- Так он долго будет угадывать, - сказала Танюша.

- Ты это потерял когда-то! А я нашёл! – намекнул Дрюня, улыбаясь во весть рот.
 
- Где потерял? – спросил я.

- На Поляне! Где ещё?

Я принялся вспоминать, что я безвозвратно потерял на Поляне, кроме невинности: ракетку теннисную, полотенце, пару кепок, тапки, что ещё? Все перечисленные вещи были забыты мной на пляже. Про фотоаппарат я даже не подумал!

- Ну ладно! Получай! – торжественно произнёс Дрюня, извлекая из-за пазухи черный кожаный футляр с фирменным ремешком «Зенит».

Я взял фотоаппарат в руки по инерции и глядел на него глазам своим не веря! Возможно я при этом доже рот раскрыл. Не видел себя со стороны. Всё это происходило в прихожей и подразумевало дальнейшее предложение пройти и благодарное угощение.

Однако, чем дольше продолжалось моё молчание, тем больше исчезало радостное настроение с лиц гостей.  Отражение настроения хозяина увидел я в их лицах. Себя со стороны не видел, повторюсь.

Танюша раньше Дрюни поняла, что надо уходить!

Он, пропустив её вперёд, ушёл, мрачнее тучи, громко сетуя на весь подъезд,

- Вот, ведь, какие неблагодарные люди бывают! Делай им после этого добро!
Я же, неблагодарно засунув фотоаппарат в шкаф, забыл об нём, ибо время его прошло.

Сейчас же, спустя десятки лет, корпя над этим рассказом, вспомнил я про старый «Зенит». Приехал на ту старую квартиру, открыл тот старый шкаф, нашёл ту старую полку и достал с неё своими старыми руками тот самый старый фотоаппарат. Нажал на спуск – затвор сработал. Взводя затвор, почувствовал, что камера заряжена! Я созвонился со старым другом-фотографом и привёз ему фотоаппарат, не зная, в безопасной кассете плёнка или на открытой бобине. Друг-фотограф заверил в ходе посиделок, что всё будет в ажуре. Действительность превзошла все ожидания! Фотограф позвонил мне на следующий день – ещё не развеялся туман прошедшей встречи – и сообщил, что проявил плёнку и получил замечательные негативы. Я вновь направился к нему, захватив закрепитель. Мы рассматривали негативы на специальном устройстве. Изображения проявились во всей своей чёрно-белой красе! Ибо, на мой взгляд, настоящая фотография должна быть чёрно-белой. На фотографиях проявились молодые лица моих друзей! Среди них молодой смеющийся черно – белый Дрюня.

Наш герой сделал замечательное дело – сохранил память о времени и о себе!

Да портрет вышел черно – белым! Что ж с того! Когда я закрываю глаза то вижу это потрясающее время и его героев в буйстве красок!

Попробую взглянуть, на то, что получилось одним глазом. 

Умер Дрюня внезапно, от сердечного приступа. За несколько лет до этого умерла его мама и он остался один.  Когда пришли к нему домой, то обнаружили его на кухне, сидящем на стуле и лежащим верхней частью тела на столе. Он только перенёс очередной запой. Остановился, начал приходить в себя. Но, сердечко не выдержало. В такие моменты крайне важно, чтобы был кто-то рядом. Он же был один!
В самом начале этого последнего запоя мы столкнулись с ним в гастрономе. Дрюня был весел! Старт запоя всегда праздник! Он предложил мне угоститься коньячком. Я грешным делом согласился.

Мы засиделись. Хорошо так поговорили, душевно. Дрюня рассказал, что он на днях посетил Танюшку с сыном. Привёз подарки, пообщался. Когда он уходил, они ему махали из окна. И сколько он шёл и оборачивался, они всё ему махали!

- Так хорошо мне стало Домский на душе! Так хорошо, так радостно!

- Ну и отлично! – сказал я, очищая апельсин.

- Я вот подумал тут. А может снова мне вернуться к семейной жизни? А? Ты, как считаешь?

- Я считаю, что ты и семейная жизнь – несовместимые понятия! – ответил я.

- Наверное ты прав, - ответил Дрюня. – Но всё же одному порою очень грустно!

- Ты это брось! – сказал я Дрюне. – Грусть не идёт тебе.

- Посидишь ещё?

- Нет, мне пора. Сейчас футбол начнётся.

Жаль, Дрюня не дожил до наших дней. Он увидел бы, как преобразился наш город. Раньше была у него радость – придя на рынок наставлять южных гостей.  Сейчас эта радость посещала бы его чаще. Да почти всегда! На любой улице! И на рынок ходить не надо. Так и радовался бы старина с утра до вечера!

Не ценим мы наше нынешнее счастье! Впрочем, это свойственно людям во все времена!