Пойманный экс-техасец

Автор: У. Х. Х. Мюррей.
БОСТОН.ДЕ Вулф, Фиск и Ко., издатели. 1890 год.
/**/
РАЗОБЛАЧЁННЫЙ БЫВШИЙ ТЕХАСЕЦ.


 Мы разбили лагерь у подножия холмов на тропе, ведущей к перевалу Кикинг-Хорс. Солнце уже скрылось за белыми вершинами над нами, и тень чудовищного горного хребта
очертила прерию на востоке, до самого горизонта. Наш бивуак был разбит в рощице высоких елей, числом шесть или восемь, и небольшой ручеёк, стекавший с верхних склонов, с тихим журчанием впадал в нескольких футах от нашего костра. Мы даже не разбили палатку.
Небо было ясным, и над нами возвышались гигантские деревья,
образуя защитный свод из ветвей. Для дам были подвешены гамаки, и
каждый джентльмен «застолбил» себе место, которое ему больше всего
нравилось, положив на него своё одеяло и винтовку. Все были в
прекрасном расположении духа, и природа отвечала на наше счастье
своей благосклонностью.
Время от времени из занятых своими делами групп доносился приятный смех. Шум весёлых
разговоров смешивался с журчанием ручья, а иногда и
Из мелодичных уст вырывался обрывок какой-нибудь нежной песни, короткой,
живой, мелодичной, как у боболинков, взмывающих вверх с
колосьев клевера. И прежде чем огромная тень, мрачно лежавшая на
великой прерийной равнине, простиравшейся на тысячу миль к востоку,
превратилась в темноту, активные, счастливые работники придали
бивуаку тот вид продуманного порядка, который обученные люди
всегда придают любому месту, выбранному для лагеря или ночлега. За час до этого ничто не отличало эту рощу от других.
земля под ними, с любого другого места или холма в пределах видимости. Но теперь он господствовал над пейзажем, и если бы вы ехали по бескрайней равнине, то яркий свет костра, группа мужчин и женщин, расхаживающих взад-вперёд, взнузданные лошади, мелькающие то тут, то там цветные лоскутки привлекли бы ваше внимание за десять миль отсюда. И если бы вы устали, проголодались или даже заскучали, то, естественно, повернули бы голову своей лошади в сторону этого лагеря, где вас ждали бы радушный приём и дом.
Ибо там, где есть счастливая человеческая жизнь, к ней, как к магниту, притягивается вся одинокая жизнь.

И это было продемонстрировано нашим опытом, который мы приобрели тогда же. Ибо,
едва мы покончили с ужином, — а к тому времени сумерки сгустились до темноты, и пейзаж окутал полумрак, — как из полумрака раздался крик, — крик человека, зовущего в лагерь.
В самом деле, мы не были уверены, что он не окликнул нас несколько раз, прежде чем мы услышали его. По правде говоря, мы были очень весёлой компанией и беззаботными, как будто во всём мире не было ни забот, ни тревог, — по крайней мере, для нас, — и малейшая искра шутки взрывала нас, как батарейку.
В самом деле, наше настроение было настолько приподнятым, что мы почти
не переставали смеяться, и вполне возможно, что незнакомец окликнул нас
не один раз, но мы его не услышали. И это было тем более вероятно,
что голос мужчины был не самым громким и не отличался особой
энергичностью.

Действительно, в приветствии незнакомца была какая-то неуверенность или робость, как будто он не верил, что удача может ему улыбнуться, и, следовательно, не хотел прибегать к этому средству. Но в конце концов мы его услышали, и его приветствовали хором голосов: «Заходи!»
«Входите! Мы вам рады!» И отчасти потому, что мы закончили трапезу,
а отчасти из вежливости и естественного стремления благородных людей
учтиво приветствовать гостя, мы все встали и встретили его стоя. И, конечно, если бы этот добрый поступок был для нас чем-то необычным, ни один из нас не пожалел бы о том, что проявил к нему дополнительное снисхождение, когда он вошёл в круг нашего костра и мы увидели выражение его лица.

Какое зеркало — человеческое лицо! Глядя в него, мы видим
душа, несчастья, которые с ней случались, и разочарования, которые она
переживала! Разве лица людей не похожи на резные таблички, на которых мы
читаем записи об их жизни? Лицо детства безмятежно прекрасно,
как белая страница, на которой ни красными, ни чёрными чернилами не
нарисовано ни одного символа. Но с годами перо начинает двигаться, и
роковой узор разрастается — тот узор, который так много значит и о
чём так много говорит. И
лицо этого человека, — этого, так сказать, беспризорника, — этого беспризорника, который пришёл к нам из прерий, простирающихся на юг от
Южный залив; этот незнакомец, который так внезапно появился в круге нашего света и так жалобно просил впустить его в наш уютный и весёлый дом, был человеком, чьё лицо можно было прочитать с первого взгляда. Никто из нас не мог не почувствовать, что он олицетворяет собой какое-то всепоглощающее бедствие. На его лице была написана печаль, тихая, непрекращающаяся скорбь. Его губы были сжаты в жалкую гримасу, как будто отважная решимость навсегда покинула его. В его глазах читалось некое недоверие — не недоверие к другим,
но не о себе, — как будто уверенность в собственных силах была
сокрушительным ударом. Внешний вид этого человека произвёл мгновенное и
неизгладимое впечатление на всю компанию. Дамы — да благословит их Бог за
их милые и отзывчивые натуры! — были глубоко тронуты жалким видом нашего
гостя. Их сердца трепетали от сочувствия к тому, на чью преданную голову
так явно обрушилась злая судьба. Не остались равнодушными и наши менее чувствительные мужские натуры.
Его жалкий вид.

"Мишень для злой судьбы", - шепнул Дик майору.

«Настоящий бычий глаз!» — был торжественный ответ. «Настоящий бычий глаз, чёрт возьми!
 в конце счёта».

Это было не поэтическое выражение. Я хочу, чтобы читатель обратил внимание на то, что я не
воспринимаю его как таковое. Я сохраняю его только как свидетельство того, что майор
человечества и в силе симпатии к незнакомцу, который в то
момент заполнила все сердце.

Естественно, как это легко себе представить, веселье нашей компании было
совершенно подавлено появлением нашего печального гостя. В присутствии
такого крушения человеческого счастья, возможно, человеческой надежды, какой человек
Разве кто-нибудь из нас мог сохранять приподнятое настроение? Если бы не одна особенность, которую, я уверен, заметили все мы,
то наше уныние было бы таким же глубоким, как и всеобщим. Этой особенностью был аппетит незнакомца. К счастью, он остался прежним — оазис в Сахаре его жизни.

- Единственный остаток, оставшийся ему после крушения его состояния, - прошептал
Дик.

- Совершенный остаток! - наставительно возразил майор.

Для меня, выступающего в роли хозяина этого аппетита и от природы являющегося
философский поворот, я наблюдал за его развитием с живейшим интересом,
не говоря уже о растущем любопытстве. «Вот это да, — сказал я себе, —
это уникально. Этот прекрасный закон воздаяния, который
милосердно распространяется по всей вселенной, находит здесь, —
подумал я, — наиболее поучительную и убедительную демонстрацию. Лишённый злой судьбой всего, что делало жизнь приятной, этот человек, этот пилигрим времени, этот странник в вечности, этот мой спутник на жизненном пути, обрёл необычайное утешение, ему было позволено
сохраните соразмерное удовлетворение. Конечно, жизнь не может потерять свою привлекательность для того, чей желудок всё ещё сохраняет такие стремления.
И, побуждаемый благожелательным настроением и предчувствием мудрого прогноза, я собрал перед собой всё, что осталось съедобного на столе, чтобы, если нашего гостеприимства окажется недостаточно, демонстрация его духа была бы, по крайней мере, убедительной.

Но если лицо незнакомца было очень печальным,
то не было никаких сомнений в том, что от природы он был наделён
живость духа; ибо по мере того, как он продолжал с поразительным усердием приводить себя в порядок, в его глазах и уголках рта появлялись признаки, заставлявшие наблюдателя заключить, что ему не чуждо чувство юмора; и если его опыт был крайне неудачным, то в нём была способность ценить нелепость переменчивых ситуаций. Действительно, можно было бы сделать вывод, что изначально он был жизнерадостным, если не сказать
сангвиническим, человеком, и если бы его можно было уговорить рассказать
Случаи из его жизни были бы весьма занимательны.

 Прошёл примерно час, прежде чем наш меланхоличный гость в полной мере воспользовался возможностью, которую предоставило ему благосклонное провидение, — причуда, которой, как можно было бы заключить, оно редко балует людей. Он перестал есть и некоторое время сидел, задумчиво глядя на тарелки. Мне показалось — но, возможно, я ошибаюсь, — что в конце трапезы на его лице отразилась
более глубокая печаль, чем та, что омрачала его в начале. «
«Удовольствие от надежды, — сказал я себе, — очевидно, больше для моего вида, чем удовольствие от воспоминаний. Теперь, когда моему гостю больше нечего предвкушать, очевидно, что воспоминания перестают волновать». И я чувствовал, что, если бы у нас было больше припасов, аппетит незнакомца не был бы так легко утолен. С
некоторым сожалением в голосе я попытался отвлечь его от чувства
разочарования, которое, как я понял по его лицу, грозило
подавить его дух.

 «Друг, — сказал я, — я не сомневаюсь, что ты проделал долгий путь,
и вы давно не ели?"

"Я не ел два дня," — последовал ответ.

"Боже!" — воскликнул Дик, обращаясь к майору. "Неужели этот человек ел два дня назад!"

"Чёрт возьми!" — воскликнул майор, — "у этого человека желудок — не больше кармана."

"В кармане! Я бы назвал это неизведанная пещера!", возразил Дик.

"Направление и причина вашей длинный след бы интересно," я
возобновил. "И, если не сочтете за дерзость, друг, могу я спросить вас, откуда вы
прибыли?"

"Я приехал из Техаса", - ответил мужчина, и его голос почти
сорвался, когда он произнес это.

— О! — воскликнули дамы и сочувственно переглянулись,
предвкушая с истинно женской чуткостью какую-нибудь ужасную развязку.

"_Техас!_" — воскликнул я.

"_Боже!_" — сказал майор.

"Сам _дьявол!_" — сказал Дик.

"Да, _Техас!— повторил мужчина и застонал.

 К этому времени, как легко догадается любой проницательный читатель, вся наша группа была в лёгком возбуждении. Некоторые из нас жили в Техасе, и мы чувствовали, что стоим на пороге истории — истории с бесконечными возможностями. Что касается меня, я не знал, как поступить.
Продолжайте. Мой долг хозяина не позволял мне задавать вопросы. Жизненные
переживания священны, и моя деликатность не позволяла мне вторгаться в
воспоминания моего гостя. Я остро осознавал, что его опыт, если бы нам
посчастливилось услышать о нём, был бы занимательным, — болезненно
занимательным, — но я не знал, как поступить. Я молчал.

— Да, — нарушил молчание незнакомец, — я бывший техасец!

[Иллюстрация: Я бывший техасец!]

Облегчение, которое я испытал в тот момент, было неописуемым.
стало ясно. Мы все почувствовали, что стоим не только на пороге истории, но и на пороге её повествования. Дамы затрепетали, приготовившись слушать. Я мог только наблюдать за этим и поэтому вынужден записать, что видел, как Дик непочтительно ударил майора. Это был удар, который можно было расценить как восклицание. Майор принял его с лицом спартанца, но с ворчанием вождя племени чинук.

«Друг, — сказал я, — мы привыкли коротать вечерние часы за
увлекательными рассказами о путешествиях, часто о личных историях, произошедших с
Случаи и опасности, подстерегающие нас в жизни; и, если бы вам это не было неприятно, мы бы, без сомнения, с большим удовольствием выслушали ваш рассказ о том, что вы пережили в Техасе, и о том, что с вами там случилось.

Несколько мгновений тишина оставалась нерушимой, если не считать потрескивания
огня и тихого движения в огромных елях над головой — движения,
которое для звука было тем же, что рассвет для дня; не столько звук,
сколько лёгкое предчувствие того, что звук может появиться. Это был
благоприятный час, и настроение этого часа начало передаваться нам. Его
теплота была очевидна
проник в душу нашего гостя. Он поел. Он был сыт, по крайней мере,
значительно сыт, и то счастливое чувство, то приятное ощущение
полноты, которое характерно для послеобеденного часа, наполнило его
своим благотворным сиянием. Он ослабил пояс — ещё один
убедительный намёк от Дика, — и на его лице появилось довольное
выражение. Какой бы шторм ни разрушил его жизнь, теперь он миновал его
волны, и из надёжной гавани, в которую его занесло, он мог
смотреть с удовлетворённой покорностью, если не со счастьем, на
опасности, через которые он прошёл. Я уверен, что мы все были
в восторге от того, что наш гость повеселел, и чувствовали, что, если
история, которую он собирался нам рассказать, была связана с
несчастьями, она, по крайней мере, была бы скрашена юмором и
спокойным принятием философского склада ума.

 «Я родился в штате Коннектикут», — начал наш гость свой рассказ. «Я происхожу из семьи предприимчивых людей, и инстинкт
коммерческого предпринимательства можно считать наследственным в моей семье. Мой
дедушка был первым, кто обнаружил тропические свойства
Буковое дерево. Он первым заметил, что в его волокнах содержится
острота мускатного ореха. С проворством, которое мы с гордостью
вспоминаем в нашей семье, он воспользовался коммерческой ценностью своего
открытия и в течение многих лет успешно торговал, играя на доверчивости
людей. Он был человеком с чувством юмора, которое в какой-то степени передалось и мне, — он был человеком с чувством юмора, и я не сомневаюсь, что ему нравилась шутка, которую он разыгрывал над людьми, так же, как и прибыль, которую приносило ему практическое воплощение его юмора.
карман. Мой отец был дьяконом, человеком истинно благочестивым и в высшей степени
респектабельным. Он занимался розничной торговлей бакалеей — бизнесом,
который открывает возможности для человека сообразительного и изобретательного. Масло, которое он продавал, всегда солилось по одному рецепту — рецепту, который он сам открыл и применял в подвале магазина;
и сахар, который он продавал, если его шлифовали, всегда шлифовали таким образом, чтобы это улучшало, а не ухудшало его внешний вид.

Здесь наш гость на мгновение замолчал, словно наслаждаясь воспоминаниями о
добродетели его предков. Его лицо было таким же серьёзным, как и всегда, но взгляд
был довольным, и я не мог не заметить в его глазах
веселье — веселье счастливых воспоминаний. Как хорошо, когда потомки
могут с такой живостью вспоминать своих предков!

«Мотив, который побудил меня отправиться в Техас, — продолжил он, — был естественным для меня, ведь я был связан с ним узами крови. Я унаследовал дело своего отца — дьякона, который умер в почёте, в преклонном возрасте и в полном здравии. Но дело не процветало под моим руководством.
Возможно, я не унаследовал вместе с бизнесом способности дьякона — ту зоркость, ту серьёзность, ту, так сказать, ловкость рук, которые лежали в основе его успеха. Как бы то ни было, бизнес не приносил прибыли, и я без колебаний продал его.

 С достаточной суммой для инвестиций я отправился в Техас.

Должен заметить, что меня встретили очень радушно. Я выбрал густонаселённый центр для временного проживания и
начал осматриваться. Я обнаружил, что техасцы — сердечные люди
Люди, склонные к гостеприимству и готовые с очаровательной бескорыстностью
поделиться со всеми новичками, обладающими капиталом, огромными прибылями от своих различных предприятий.

"Впервые в жизни я оказался среди людей, которые преуспевали во всём, за что брались.  Их прибыль была просто огромной.  Ни одна спекуляция не могла потерпеть неудачу.  Куда бы я ни вложил свои деньги, я был уверен, что быстро стану миллионером. Хлопок
был надёжной культурой. Кукуруза никогда не подводила. Техасский табак
быстро вытеснял кубинскую продукцию с рынка. Аборигенный виноград
Государство, в котором миллионы акров земли ждали, когда их засеют,
давало, как признавала Европа, вино, превосходящее шампанское. Если бы я
предпочитал пасти овец, мне нужно было бы только купить несколько овец и
просто сидеть сложа руки. Не было такого уголка земного шара, где бы
овец было так много, шерсть была такой густой, а спрос на рынке — таким
высоким. А что касается лошадей, я был уверен, что никто в Техасе, кто знал факты по этому делу, не стал бы тратить время на их разведение. Прерии были полны лошадей, сотни тысяч голов чистокровных скакунов.
«Потомки, сэр, мавританских берберов, расселившихся по всей стране во время испанского вторжения. Мне нужно было лишь купить пятьдесят тысяч акров, огородить территорию, и стада, содержащиеся в загонах, продолжали бы размножаться бесконечно». Таковы были восхитительные картины, которые мне представили мои хозяева. Очарованный очаровательными манерами моих хозяев, я загорелся от их энтузиазма. Там, где каждое предприятие было уверено в успехе,
не было необходимости в обдумывании или выборе. Я инвестировал
без разбора во всех, и с воодушевлением ждал результатов».

Здесь незнакомец сделал паузу, возможно, из-за небольшого перерыва в разговоре.
Дик удалился, за ним последовал майор. Наш гость, безусловно, был не лишён чувства юмора, и я был уверен, наблюдая за выражением его лица, что он понял и оценил причину их ухода. Он взял со стола тарелку, внимательно осмотрел её,
перевернул, задумчиво посмотрел на обратную сторону и,
ловко удерживая её на кончиках трёх пальцев, тихо заметил:

"Джентльмены, я полагаю, бывали в Техасе?"

— Они были, — ответил я, — мы втроём были там вместе.

— Ах!

Это было всё, что он сказал. Я мог бы добавить, что это было всё, что можно было сказать.

В этот момент к нам присоединились Дик и майор. На их глазах были следы недавних слёз. Они всё ещё вытирали лица носовыми платками. С той утончённостью, которая свойственна истинным джентльменам и которая направлена на то, чтобы скрыть любые необычные эмоции, они предусмотрительно удалились, чтобы посмеяться вдоволь.

 «Я в восторге, — продолжил наш гость после того, как Дик и майор вернулись на свои места, — я в восторге от того, что нахожусь в компании мужчин».
из опыта. Я чувствую, что вы не усомнитесь в правдивости моей
истории и не сможете не оценить результаты моих предприятий. По прошествии
двух лет моя собственность была беспорядочно распределена по всему
штату, и я был вынужден предпринять последнее усилие, чтобы
восполнить убытки, которые, к удивлению всего
техасского сообщества, я, как я их заверил, восполнил. Я был единственным человеком, как они утверждали, «которому никогда не удавалось добиться блестящего успеха в Техасе».

 «Вы можете себе представить, джентльмены, что я был полон решимости не
ошибка в моём последнем предприятии. Помимо осторожности, были и другие причины, которые убедили меня начать с умеренных вложений, и я купил одну корову. С таким началом я не мог ошибиться. Каждый техасец, быстро разбогатевший, начинал с одной коровы. Техасский фермер не раз величественным жестом проводил рукой по цветущему полю.
Мескит, усеянный тысячами коров, и воскликнул:
«Чужак, я основал это ранчо с одной коровой». А потом он
возьмите кусок мела и нарисуйте мне на его седле, как эта
корова превратилась в семь тысяч пятьсот двадцать три другие коровы,
которые продолжали быстро размножаться, «как времена года, сэр», в той же
безрассудной манере, пока не стало очевидно, что количество её потомства
ограничивается размером седла и нехваткой мела. Теперь,
Мне очень хотелось иметь корову с такой табличкой умножения,
и я не мог ждать даже десять лет, прежде чем смогу
испытайте трепет от ощущения, что вы владелец ранчо-миллионера. Я решил
сократить испытательный срок вдвое и поэтому купил двух коров ".

В этот момент Дик перевернулся на траве, и майор
удваиваются, а с внезапной боли. Что касается меня, признаюсь, я не мог
сдерживать свои эмоции. Я пережил то же, что и мой гость, и оценил его жизнерадостность, которая побудила его к инвестированию, и юмор ситуации. Я смеялся до слёз, и
Тишина предгорий звенела от безудержного веселья всего лагеря.

Юмор нашего гостя был по-настоящему американским, юмором, в котором сочетались сдержанность и преувеличения. Он рассказывал о своих приключениях, которые привели к потере состояния и крушению его надежд, с лицом, похожим на лицо дьякона, и с забавным и очаровательным ощущением нелепости своего положения — положения, причиной и центральным объектом которого был он сам. Он был типичным представителем того типа людей, которые сочетают в себе практичность и
одинаково изобретательны; чья энергия может покорить целый континент, а хвастовство вызвало бы презрение, если бы не смягчалось масштабом их достижений. Юмор, который часто бывает колким, но чаще всего направлен против самого себя; но, будь он направлен против юмориста или его соседа, он не несёт в себе яда и не оставляет болезненных ран.

«Моё финансовое положение, — сказал наш гость, продолжая, — моё финансовое положение на момент, когда я сделал эту последнюю инвестицию, придавало мне уверенности и заставляло чувствовать себя безрассудным.
спекуляция, ибо, хотя две мои коровы обошлись мне всего в семнадцать долларов
пятьдесят центов каждая, тем не менее, когда покупка была завершена, а
товары доставлены, и я провел тщательную инвентаризацию оставшихся у меня
активы - деловая процедура, которую средний техасец считал необходимой
проходить примерно раз в две недели, чтобы он мог
знать, каково его финансовое положение или есть ли у него какое-либо положение в
все, - говорю я, - когда покупка была завершена и проведена инвентаризация моего
оставшегося имущества, я обнаружил, что две коровы были поглощены
почти всё моё состояние, и что ещё несколько долларов расходов
погрузили бы меня в бездонную нищету. Должен признаться, что это
раскрытие моего финансового положения придало остроты моему предприятию
и наполнило меня тем прекрасным волнением, которое сопровождает
отчаянную спекуляцию. Я всегда чувствовал, что из меня получился бы
хороший финансист и что я мог бы занять своё место среди братьев
на Уолл-стрит без дрожи в коленях и малейшего чувства неполноценности.

«Обе коровы были чёрного цвета, настолько чёрного, что сливались в одно пятно
в темноте самой тёмной ночи, которая когда-либо царила под кипарисами Гваделупы. «Если эти коровы, — сказал я себе, оглядывая их, — если эти коровы когда-нибудь начнут приносить телят с той скоростью, которую техасец, у которого я их купил, рассчитал на своём седле, они затмят весь штат».

«Я не могу сказать, — говорю я с той сдержанностью, которую всегда
соблюдал, — не могу сказать, дамы и господа, что я относился к этим коровам с особой любовью. В них были свои особенности, которые
проверил исходящую от меня эмоциональную натуру. У них была манера смотреть
на меня через проволочное заграждение, что заставило меня почувствовать благодарность изобретателю
колючей проволоки. Я не могу точно описать этот взгляд. Это был прямой,
серьезный, устойчивый, пристальный осмотр моей персоны, который заставил меня почувствовать себя как бы не в своей тарелке
и заставил меня вспомнить, что у меня есть обязанности в
домой, что требовало от меня добраться туда как можно быстрее.

«Однажды утром, увидев, что основа моего предположения находится в центре поля, и усердно питаясь обильными урожаями
Повинуясь природе, я тихо прокрался сквозь проволочную ограду, чтобы собрать немного орехов пекан под большим деревом, которое росло примерно в двадцати ярдах от меня. Я благополучно добрался до дерева и принялся собирать орехи. Я наполнил только один карман, когда услышал шум позади себя и, подняв голову, увидел, что вся прибыль от моих биржевых спекуляций и сами мои акции летят ко мне на парашюте. Я никогда в жизни не был так спокоен. Я мгновенно пришёл к выводу, что урожай орехов пекан в том году в Техасе был настолько велик, что не стоило собирать ещё один
орех под этим деревом; что всё это должно было простоять, так сказать, до следующей осени, и что чем скорее я уйду с этого поля, тем лучше будет для меня и для тех нескольких орехов, которые у меня были с собой.

"Действуя в соответствии с этим выводом, который, по моему мнению, был доказательством, я направился к проволочному забору.  Я не сомневаюсь, что двигался абсолютно прямо. Я уверяю вас, джентльмены, что если бы коровы размножались в моей компании так же быстро, как в моём воображении в течение следующих
Если бы у меня было шестьдесят секунд, я бы и по сей день был в Техасе.
Всё поле было буквально кишмя кишащим коровами. Я добежал до забора всего на один прыжок раньше самой старой коровы и, не видя причин тратить время на то, чтобы пролезть между проволоками, перепрыгнул через воздушную преграду так, что, должно быть, убедил эту старую ожившую черноту в том, что я полностью владею всем, что меня окружает. Этот
небольшой эпизод дал мне материал для размышлений как минимум на
неделю и заставил меня осознать, что любой северянин, вступающий в
Спекулянты, использующие техасских коров в качестве основы, должны быть начеку и не позволять своим мыслям отвлекаться на какие-либо побочные вопросы, например, на орехи пекан, пока бизнес развивается.

"На шестое утро после того, как я прибыл на ранчо, моя прибыль начала поступать ко мне, или, выражаясь более практично и по-деловому, самая старая корова принесла телёнка.  Это подняло мне настроение и заставило почувствовать, что мой бизнес успешно стартовал. Я открыл
свою записную книжку и быстро сделал запись: 7523-1. Это
Это означало, что осталось всего семь тысяч пятьсот двадцать два
телята, которых нужно было вырастить, то есть, если бы семь тысяч пятьсот двадцать два
телята благополучно родились в срок, учитывая, что один телёнок уже родился в срок,
моё стадо было бы полным. Я думаю, джентльмены, вы легко можете
понять мои чувства, когда я стоял, наблюдая за первым воплощением моих надежд,
спрятавшись за деревом. Корова была надёжно привязана, но я всё равно по привычке
занял своё обычное место при осмотре скота. Мое настроение было очень оптимистичным. Я чувствовал себя как каждый техасец.
чувствовал это в те дни, когда по какой-то случайности оказался во владении
реальной собственностью. "Вот теленок, - сказал я. - Мне пришлось всего лишь
ждать шесть дней, пока этот теленок материализуется. Предположим, еще один теленок
должен появиться на свет через шесть дней. Я достал из кармана карандаш и
начал прикидывать. Я умножил этого теленка на шесть - я имею в виду, что по истечении
шести дней я умножил этого теленка еще на одного теленка. Каждый раз, когда я ставил новый множитель, я смотрел на телёнка, и каждый раз, когда я смотрел на телёнка, он как бы умножался сам на себя, пока я не почувствовал, что
Сила утверждения техасца заключалась в том, что чем больше я умножал, тем больше чувствовал, что семь тысяч пятьсот двадцать три не совсем точно отражают суть спекуляции. Эта корова, несомненно, сделала бы меня миллионером, если бы ничего не случилось.

"Но, джентльмен, кое-что всё-таки случилось, и случилось вот что: вы, несомненно, пришли к выводу, что корова была дикой. Человек,
который продал её мне, выразился не совсем так. Он представил
её мне как корову с кротким нравом, полностью одомашненную,
Самый покладистый характер, привыкла к женщинам, игрива с детьми, — короче говоря, настолько дружелюбное существо, что ей самой хотелось, чтобы её гладили. Но я уже заметил, что она ведёт себя несколько резко и что либо мужчина не понимал натуру коровы, либо я не понимал мужчину. Я был убеждён, что если она когда-то и была одомашнена, то это сделала какая-то семья, все члены которой умерли в процессе или внезапно уехали из страны, опередив её лишь на короткое расстояние, и что она полностью
она забыла о своём прежнем воспитании. Тем не менее я не сомневался, что в ней сохранилась
доброта, хотя и временно скрытая, и что влияние доброго духа пробудит дремлющую
чувствительность её натуры. - Вид молока-подойник, - сказал я себе, однозначно
пробудить воспоминания о ее первых дней, и сладкой семейной жизни
который был у нее, когда она поддалась на утро и на ночь ей рад
вклад в питание христианской семьи.

"На моем ранчо был слуга иностранного происхождения, который выполнял мою работу .
Он готовил то, что мог съесть, — Чин Фу звали его, — и я попросил его принести мне большое жестяное ведро, которое служило в доме — как и в большинстве техасских домов в третичный период, так сказать, их процветания, — в качестве ванны, корзины для мусора, ведра для воды и обеденного гонга. Мне также пришло в голову,
когда я стоял и смотрел на корову, уловив, так сказать, её настроение,
что, раз уж она пришла и осталась, стала постоянным обитателем
хозяйства, Чин Фу мог бы доить её
в первую очередь. Более того, техасец, у которого я её купил, заверил меня, что она была чем-то вроде домашнего питомца, подругой детей,
и, естественно, хорошо ладила с женщинами. Дело было ясным. Поскольку у Чин Фу были длинные волосы, он не носил шляпу и был одет в струящиеся одежды, корова, если только она не была более опытным физиологом, чем я предполагал, могла бы усомниться в том, какого пола этот китаец. И прежде чем она успела бы поразмыслить над этим и прийти к окончательному выводу, дойка закончилась бы, и я получил бы первую
Если бы она была способной коровой, у неё были бы козыри, и она была бы готова на любые уловки. Поэтому я сказал Чин Фу, когда он подошёл с ведром в руке, что корова — превосходная доярка, полностью одомашненная, привыкшая к китайцам, и что он может удостоиться чести доить её первым. Я заметил, кроме того, что, поскольку всё вокруг было для неё в новинку и она немного нервничала, я бы осторожно привлёк её внимание, пока он извлекал бы эту восхитительную жидкость. Я попросил его, кроме того, не забывать, что это
Всегда лучше всего подходить к корове с таким темпераментом смело и безразлично, как будто вы доили её всю жизнь, и сразу приступать к делу. Любое колебание или проявление нервозности с вашей стороны заставит её нервничать ещё больше.

«Должен сказать, что Чин Фу поступил весьма достойно,
учитывая, что он был в чужой стране и, насколько мне известно, не
имел при себе денег на похороны. Пока я рассеянно размахивал
палкой перед коровой,
чтобы отвлечь её внимание и не дать мыслям устремиться в прошлое, он смело подлетел к ней и крепко ухватился за две
груди, как старый знакомый.

В этом месте своего повествования незнакомец на мгновение умолк. На его лице появилось
задумчивое выражение, и он посмотрел на тарелки с печалью в глазах.

«Я не могу сказать, — продолжил он, как человек, испытывающий чувство неуверенности, — что именно произошло, потому что я больше не видел китайца, пока он не сошёл на берег. Я знаю только, что, когда он спустился, он был
практически внутри ведра, и что он посидел в нём какое-то время с мечтательным восточным выражением лица, как будто он жил на острове Патмос и видел видение. А когда он вылез из ведра, то пошёл прямо в дом, сказав: «Меликанский мужик — дурак, раз пытается доить эту корову!» или что-то в этом роде.

[Иллюстрация: ПРАКТИЧЕСКИ ВНУТРИ ДОСКИ.]

"Но я не согласился с ним. Я подумал, что китайцы — всего лишь подражающая раса,
им совершенно не хватает оригинального мышления. «Они никогда ничего не изобретают, — сказал я, — никогда не изучают причины, никогда не доходят до сути».
принципы, так сказать. Требуется чисто западный интеллект, чтобы
справиться со стоящей передо мной проблемой. У этой коровы сильное нежелание, чтобы ее
доили. Почему? Каковы мотивы ее поведения? Если бы я только мог ответить
это!" - Внезапно пришло мне в голову, пришло как вспышка. Причина была
проста. "Эта корова - мать. Материнский инстинкт в ее случае
прекрасно развит. Её рассудок в меньшей степени. У неё есть телёнок.
 По её мнению, мы пытаемся лишить её любимое потомство
пищи. Она, естественно, возмущена этой несправедливостью с нашей стороны. Красавица
«Развитие материнства», — обратился я к корове, глядя на неё в свете этого нового откровения. «Твои инстинкты делают мир прекраснее и напоминают нам о доброте, которая создала Вселенную. Я приведу к тебе твоего телёнка. Я покажу тебе, что не лишён чувства справедливости; что я готов делиться и играть честно. Твой телёнок встанет рядом с тобой. Я возьму другую, и
твоя душа выйдет ко мне в благодарность!'

"Я был в восторге. Я подошёл прямо к загону и благосклонно посмотрел на
теленок. Маленький чертенок был чернее, если это возможно, своей матери.
В его глазах было то же странное выражение. - Вы все-ее!' Я
радостно воскликнула, - Ты свой матери ребенка!' Я схватила
на шее-веревка. Я открыл дверь загона и выскочил через неё быстрее, чем бродячий кот успевает завернуть за угол дома, где его поджидает скотч-терьер. Телёнок бросился под корову, и я ударил её прямо в лоб. Но я пришёл, чтобы остаться. Я схватил ведро одной рукой, а сосок — другой. Я тянул, дёргал, крутил. Ни капли
я не мог сдвинуться с места. Всасывающий насос мощностью в двадцать лошадиных сил
не смог бы высосать из него больше, чем Сахару, а в это время рот телёнка с другой
стороны был залит молоком! Через две минуты он стал похож на
чёрный арбуз. Затем корова, словно отпрянув,
внезапно вытянула одну ногу, и, придя в себя, я обнаружил, что стою
лицом к тутовому дереву, по одной ноге с каждой стороны от него.

[Иллюстрация: «И когда я спустился вниз».]

"К тому времени я принял решение и набрался смелости.
 Я чувствовал, что мой долг — подоить эту корову. Я напомнил ей, что
Я прямо и открыто сказал ей, что я сын дьякона и что она узнает об этом раньше, чем закончит со мной. Я заверил её, что понимаю красоту праведности и что у меня сильная рука — как бы флеш-рояль. Я прекрасно понимал, что эта метафора несколько двусмысленна, но она выражала мои чувства и облегчала их, поэтому я выстрелил в неё прямо в упор. Она фыркала, топтала копытами,
ревела и ругалась на меня на коровьем языке, но мне было всё равно.
Поэтому я потряс перед её мордой старым помятым ведром для молока и сказал, что я
она родилась в Коннектикуте и вела дела по принципу «спот-кэш», и что
она знала больше заповедей, чем любая корова её масти в
Техасе, прежде чем мы долго прощались.

«К этому времени дело привлекло к себе немало внимания, потому что я
продолжал разговаривать с коровой голосом трагика, когда главный злодей в пьесе крадёт его девушку, и мой сосед, старый морской капитан из залива Маттагорда, и его наёмники пришли мне на помощь. Они были чем-то вроде подкрепления, состоявшего из капитана, мексиканца, жителя Мичигана,
заикался, и двое негров — Наполеон Бонапарт де Невиль Смит и
Джордж Вашингтон Мальборо Джонсинг, по имени. Таким образом, нас было шестеро, и я решил сразу перейти в наступление. Капитан был уже в преклонном возрасте и страдал от ревматизма, но был здравомыслящим человеком, привыкшим командовать, и, по его словам, «взял на абордаж несколько кораблей в своих водах». Поэтому я назначил его командиром морских пехотинцев, то есть нас, и велел ему сражаться за корабль изо всех сил. Он сразу понял, в чем дело, и поклялся, что «проведет старый черный корабль форштевнем».
и на корму, и отправь сына каждой матери на дно или заставь ее поднять знамя.
Сила языка галантного старого джентльмена и
благородная манера, с которой он погрозил тростью старому пирату, привела нас всех в хорошее расположение духа.
и я искренне верю, что, если бы ему при этом посчастливилось
в тот момент, когда прозвучала бы команда "на абордаж!", мы, ниггеры и все остальные, перемахнули бы через борт.
эта старая корова бросилась бы наутек.

«План действий капитана был доказательством его храбрости и соответствовал моим собственным представлениям об этом вопросе. Он сказал, что наших сил достаточно, на каждого
выстрелы из пушек и открытые порты: мы были с подветренной стороны от него,
и правильным решением было отправить шлюпку, чтобы перерезать его якорный канат, а
когда он по течению поплывет вниз, мы подойдем к нему, встанем борт к борту,
зацепим его, перебросим канаты на борт и быстро переправим всю команду на его палубу. Он был уверен, что при таком нападении в стиле военного корабля
противник растеряется, испугается и снесет флаг, не сделав ни единого выстрела. Смелый и звучный язык, на котором наш командир изложил свой план атаки, захватил наше воображение,
и все мы с нетерпением ждали момента, когда слово команды позволит
нам взобраться по бортам и перебраться через поручни старого "бовина".

Таким образом, был согласован не только общий план, но и каждому человеку был назначен свой
пост. Когда "канат был перерезан", то есть когда
корова должна была оказаться на свободе и убежать, что она непременно сделала бы
, мексиканец должен был набросить на нее лассо и повиснуть на нем; Наполеон Бонапарт де
Невилл и Джордж Вашингтон Мальборо должны были взяться за её рога
по левому и правому борту, как настаивал капитан, пока «Мичиган»
Мужчина ростом более шести футов и длинноногий должен был крепко ухватиться за её хвост, чтобы служить не только «буксиром», как выразился наш командир, но и пилотом, «если она начнёт крениться или внезапно потеряет управление и не сможет быстро развернуться по ветру», в то время как я оставался в резерве на случай непредвиденных обстоятельств. Мне не совсем нравилась должность, которую мне назначили, и я
сказал об этом капитану, но он ответил, что никто не может предсказать, как всё
пойдёт, когда мы выйдем из гавани, и если какая-нибудь из шпангоутов
часть, или море поднимется так высоко, что ему придётся отправить к штурвалу ещё одного человека,
«потому что, — добавил он шёпотом, — видит Бог, этот длинноногий сухопутный мичиганец никогда не сможет удержать её на прямом курсе, если она хоть раз пойдёт с ветром в корму, а всё остальное будет тянуть её в сторону кукурузного поля». Я понял, насколько убедительны его доводы, и мне стало легче.

"Итак, без дальнейших промедлений мы приступили к делу. Старый капитан стоял с ножом в руке, готовый перерезать верёвку, которой корова была привязана к дереву,
но прежде чем он это сделал, он крикнул: «Все готовы перерезать канаты!»

"По закону, капитан! - заорал Наполеон де Невиль. - Что с тобой будет?
что будет делать ниггер, если ниггер с выменем отпустит?"

"Проваливай отсюда, ниггер! - парировал Джордж Вашингтон Мальборо. - За что ты
берешь этого ниггера, если думаешь, что я собираюсь отпустить эту старую черную
корову?"

«Я дам серебряный доллар тому негру, который продержится дольше всех», — крикнул я.

"'Хорошо сказано, приятель, — пропел старый капитан. «Все готово, чтобы перерезать канаты. Перережем их!_'

"Корова взревела, как лев, и бросилась на капитана, опустив рога. Так вот, это был не тот курс, который был заложен на
он взял её на абордаж, и мы все были поражены, как он потом выразился; но он встретил это с
духом. Он сломал свою большую трость из испанского дуба о нос этой твари,
а затем старый моряк покатился по земле.

"'На абордаж, ребята!' — крикнул старый герой голосом, похожим на
туманный горн, размахивая обломками своей трости. «Забирайся на борт старой
шлюхи, я говорю! Бросай свои крюки, Слизанец! Хватайся за штурвал, кто-нибудь, и резко поворачивай его влево!»

[Иллюстрация: «ЗАБИРАЙСЯ НА БОРТ СТАРОЙ ШЛЮХИ!»]

«Эти приказы были исполнены с готовностью. Ни один человек не дрогнул. Петля
лассо легла на отполированные рога до самых корней, и дон Хуан Сан
Диего с треском затянул её. Наполеон Бонапарт и Джордж
Вашингтон бросились на неё и повисли на рогах и ушах, а человек из Мичигана
ухватился за её поднятый хвост, когда она пронеслась мимо него, и выпрямился, как на токарном станке». Что касается меня, то я мог только стоять и с тревогой наблюдать за этим ужасным состязанием, от исхода которого зависели не только мои шансы на выигрыш, но и даже
сохранение моей самооценки.

"Схватка, так сказать, углубилась и расширилась. Бульдог, который
бродил по дороге в поисках приключений, и две гончие
вступили в бой. Теленок, единственный из семи тысяч пятисот двадцати трех,
которых мне суждено было увидеть, вырвался из загона и с ревом побежал к матери. Собаки лаяли, негры кричали,
мексиканец ругался на своём восхитительном языке, а заикающийся
мичиганец молчал просто потому, что не мог выразить свои чувства.

«Внезапно корова, которая медленно брела по дороге, ведущей вдоль поля, волоча за собой несколько привязей, развернулась и помчалась к реке, которая текла широко и глубоко, через камыши в глубине поля. Она сошла с дороги и бросилась в кукурузу, проносясь сквозь стебли, как вихрь. Она бежала вперёд. Я предвидел ужасную катастрофу и застыл на месте. Старый капитан всё ещё сидел на
гравии, куда его сбила корова, и сжимал в руке
тростник сломался, и его охотничья нога вытянулась. Он тоже предвидел неизбежное. Сквозь кукурузу пробиралась корова, словно чёрный Сатурн в сопровождении своих спутников. Но её путь был слишком ужасен, чтобы они могли удержаться на ней. Законы Вселенной запрещали это. Наполеон
Бонапарт де Невиль потерял равновесие, когда она врезалась в поле сорго. Джордж Вашингтон Мальборо споткнулся о оросительный канал
и улетел по касательной, как дымящийся обломок сгоревшего
мира. Дон Хуан Сан-Диего не заметил шелковицу и
лассо порвалось с треском. Он не останавливался, пока инерция не пронесла его сквозь
решетку соседнего загона для коров. Только длинноногий житель Мичигана
удержался в седле, и выглядел он как пара раскрытых ножниц. Я стоял,
ошеломленный надвигающимся крахом моих надежд, с отвисшей челюстью.
Только капитан сохранял самообладание. Когда черный отряд моего последнего техасского предположения пронесся мимо него,
Мичиган, вытянувшийся, как полуостров, привязанный к её хвосту, он поднялся
на колени и взревел: —

"'_Право руля, парень!_ _Поднять паруса! Поднять паруса, ради всего святого
Боже, или полковник попался!_'

"Вряд ли в штате Мичиган мужчина не услышал зычный призыв
капитан, на звук распространяется только тринадцать сотен футов в секунду,
и корова была, конечно, происходит существенно быстрее, чем, что; и,
кроме того, он сам занимается, с потрясающим усердием, в тщетных
усилия, чтобы вывести это слово из горла, который застрял комок в
пистолет грязные-слово из несомненных саксонского происхождения и выразительной силы,
и которая спасла больше кровеносные сосуды от разрыва, чем скальпель
когда он проплывал мимо, в воздухе оставалась длинная вереница «д»: д----д----д--д--д--д-д-д...!

«Никто, кто их не слышал, не мог бы представить себе тот ужасный, шипящий звук, который они издавали в воздухе, вылетая изо рта обезумевшего и заикающегося жителя Мичигана; и когда они с коровой проложили себе путь сквозь тростник на берегу реки и, ударившись о пень кипариса, рикошетом упали в воду, эта огненная вереница «д», всё ещё горячая и шипящая, протянулась через всё поле».

[Иллюстрация: «УЛУЧШИ ЕЁ! УЛУЧШИ ЕЁ!»]

«Всплеск, когда они упали в воду, заставил старого капитана вскочить на ноги, и, несмотря на больную ногу, он бросился к реке, крича:

"'_Человек за бортом! Человек за бортом! Упал прямо за форштевень!
 Спасательные жилеты по левому и правому борту!_'

«С такой ужасной катастрофой, джентльмены, при воспоминании о которой я и сам начинаю нервничать, закончилась моя последняя поездка в Техас. В тот вечер, когда мы с капитаном обсуждали всё это, — а обсуждение затянулось далеко за полночь, — мы пришли к единому мнению, что
спекуляция провалилась. Это убеждение было взаимным и глубоким.
Корова не только пропала, но и продемонстрировала такое нежелание быть
одомашненной и такое неправильное понимание истинной цели жизни,
что перспектива была поистине удручающей.

"Почему, черт побери, полковник, - сказал капитан, - у нас нет доказательств того, что
старая корова хотела доить!'

«Я был вынужден с прискорбием согласиться с этим обескураживающим выводом капитана. Я понял, что мои расчёты были ошибочными и что я никогда не получу прибыль.

«Поэтому на следующий день я разделил свои немногочисленные личные вещи между капитаном и благородными людьми, которые рисковали своими жизнями ради идеи; которые видели, как разыгралась трагедия, и как опустился занавес, когда я, так сказать, появился в последний раз. И с теми немногими долларами, которые остались от состояния, которое я взял с собой в Техас, я сел на лошадь и отправился на север, чтобы присоединиться к этой благородной армии мучеников, к этому братству страдальцев, к этому братству разорившихся, члены которого исчисляются легионами и известны как «бывшие техасцы».

Веселье в лагере в тот вечер под холмами никогда не забудется
забыты теми из нас, кто составлял счастливое число и кто
слушал со слезами на глазах и болью в боку рассказ нашего
несчастного гостя. Он рассказывал свою историю прямо и просто,
с серьёзным выражением лица и жалобным голосом, что усиливало
юмор повествования. Никогда ещё звёзды,
видевшие столько человеческого счастья, слушавшие столько весёлых историй
тех, кто был создан для смеха, не смотрели свысока на более весёлый лагерь. Ещё долго после того, как наш гость закончил свой рассказ
и, по-видимому, спал в счастливом забытьи, не думая о своих техасских
размышлениях. После коротких пауз воцарялась тишина, а затем раздавался хохот.
Воспоминания о забавной истории прогоняли сон, и даже после того, как мы все погрузились в сон, веселье продолжало властвовать над нашими снами.
Дик, очнувшись от сна в кошмарном веселье, взревел:
"_Поднимай её, поднимай её, или полковник будет разбит!_"

Ай, ай, слава Богу за смех. От всего сердца благодарю его, дорогой друг,
пусть дуют ветры, пусть текут реки, как им вздумается. Горести жизни
Их может быть много, и горести их могут быть глубокими, и мы, поседевшие от лет, и вы, цветущие, чувствовали и будем чувствовать жалость к ложным друзьям и бремя потерь; но, теряя то, что мы можем потерять, или страдая, как мы страдали и будем страдать, мы счастливы в этом — мы, умеющие смеяться, — в том, что находим крылья для каждой ноши, утешение для боли и возмещение для всех потерь в нашем милом чувстве юмора, хвала небесам! Итак,
будь мы богатыми или бедными, здоровыми или больными, светловолосыми или седыми, мы будем жить как дети, радуясь всему прекрасному и веселясь.
Пусть лилии научат нас, и у птиц небесных научимся. День грядущий не даст нам тревог, ибо каждый день достаточно для зла, а завтрашний день сам о себе позаботится.