Всесоюзное ля

Безупречный настройщик роялей,
                обстоятельный житель Земли,
                этот мир временами печален.
                Вы его бы настроить могли?
               
                (Владимир Марфин)
        Эта история произошла несколько лет тому назад. В тот год у моей жены был юбилейный День Рождения, и я решил сделать ей подарок, о котором она даже и не помышляла. Дело в том, что супруга моя из «музыкальной» семьи – дедушка был настройщиком пианино, роялей и даже церковных органов и клавесинов еще до революции, аккурат после того, как вернулся с Первой Мировой где служил музыкантом кавалерийского полка. Совершенно уникальный, абсолютный слух позволял ему играть на любых музыкальных инструментах, будь то труба или гармонь, флейта, кларнет, барабан или скрипка, и конечно же фортепиано. На этом инструменте он играл виртуозно, как Музыкант с большой буквы. И не то, чтобы он был каким-то самородком – в 1913 окончил музыкальную школу, но музыкантом стать не довелось, помешала война – сначала Первая Мировая, потом Гражданская. Разруха, голод и надо было кормить семью – жену и двух сыновей, подраставших на смену. А тут еще настали годы НЭПа, люди начали снова воспринимать вкусы жизни и профессия настройщика вполне себе позволяла неплохо жить скромной еврейской семье. Не знаю, каким образом им удалось без потерь пережить тридцатые, но оба сына учились в обычной советской школе причем на «отлично» - папа был к ним очень строг в этом отношении. И на сколько мне известно, ребята не собирались идти «по стопам» родителя – хотели стать инженерами. Но снова война - на этот раз Великая Отечественная, изменила их планы: старший сын в сорок первом закончил десятилетку и тут же попал на фронт. Никаких умений у него, понятное дело, еще не было, да и музыке он обучиться не успел, просто был долговязый еврейский юноша из «тихой интеллигенции». Которому выпало сражаться с фашистскими танками в составе бронебойно-артиллерийской батареи 16 полка Ленинградского фронта. Остальная семья осталась в Москве в большой старинной  коммуналке на Петровке, и известий от старшего сына с 1942-го не получала. Им тоже пришлось несладко – младший доучивался в школе, мама оставалась «мужней женой» - домохозяйкой, как это водится в еврейских семьях, а папа по-прежнему содержал семью на заработки настройщика у артистов Филармонии и Большого Театра. Через год вернулся старший сын – комиссовали вчистую после тяжелого ранения и пришлось искать себя в гражданской еще не мирной жизни, и вот тут-то выяснилось, что у него такой же уникальный музыкальный слух, как у отца. Это и решило дело: папа взял его на выучку к себе в подмастерья и теперь они работали вместе. Еще 20 лет. Пока сын не стал Мастером.
      Такая длинная предыстория потому, что у новоявленного Мастера тоже вскоре образовалась семья – жена и две дочки, из которых младшая и стала моей женой. Кстати, обе окончили музыкальную школу, но «по музыке» только старшая пошла - музработником в детском саду. А младшая стала инженером, как отец мечтал когда-то. Но семья все равно оставалась «музыкальная», хотя уже и не «еврейская», так как мама у дочек была русской, и к тому же прошла всю войну на передовой – служила машинсткой-шифровальщицей в полку военной разведки, где частенько приходилось отставлять пишмашинку в сторону и брать в руки оружие. Такие дела.
        Я все это к тому, что на юбилей супруги придумал подарить ей… пианино. Она ведь когда-то хорошо играла, а после замужества от родителей уехали, дети, квартира небольшая инструмент давно продали – в общем, не до музыки было, и она стала про нее забывать. Я ей предлагал как-то пианино купить, да она всерьез не восприняла – куда ставить? Да и играть некогда и некому – пустая затея, типа. И прошел год и два, и пять… и десять - так и не состоялось. А теперь старая затея вновь всплыла в моей памяти, да и пианино можно было уже подобрать электронное, маленькое, а звучало чтобы, как настоящее – не отличить. Вот я и стал присматривать такое. В те времена интернетов еще толком не было в нынешнем виде и купить такой инструмент в принципе было возможно, но в музыкальных магазинах-салонах, а их и в Москве-то раз-два и обчелся. К тому же давненько я в них не захаживал – лет десять, поди. Да, именно так – после того, как моего тестя – отца жены, то есть, того самого Мастера не стало. А мы с ним были очень дружны. И представьте, когда-то в молодости я даже вместе с ним ходил по его объектам – ну, не подмастерьем, конечно, просто помогал, но насмотрелся я тогда много всяких чудес (например, перепробовал все самые знаменитые марки роялей, и запомнил их звучание). Потому что Мастер был в те времена по всеобщему признанию Первым в своем деле. Причем, обратите внимание: Первым в стране. И это безоговорочно было признано всеми, начиная от Министра Культуры Екатерины Фурцевой и заканчивая всеми Народными артистами СССР – музыкантами и певцами – Звездами мировой величины. А он был скромный и очень веселый человек, знаете, про таких еще говорят – «Человек-праздник», и его знали и обожали все наши супер-звезды: Растропович, Георг Отс, Нестеренко и Штоколов, Зыкина, Магомаев и многие, многие другие - и даже Аркадий Райкин. И кто-то из этих знаменитостей придумал для него имя-прозвище, по которому все его тут же узнавали, когда общались между собой (какое – скажу чуть позже, потерпите), и он тоже звал их всех просто по именам - без понтов. А теперь его больше не было, и мне нужно купить пианино для его младшей дочки.
      Вывеска на Ильинке выглядела весьма помпезно: «Пианино и Рояли» - как раз по теме. Лето, душная московская жара, я шагнул в сводчатые двери здания, что когда-то были знаменитым рестораном «Славянский Базар». Прохлада кондиционеров овеяла мне лицо, а бесконечный простор длиннющего зала показался погруженным в полутьму, в которой словно в после полуденной истоме летней сиесты рядами замерли шикарные, тускло отливающие черным, белым и даже вишневым лаком невероятные «Стейнвеи», «Вейнбахи», «Блютнеры», «Петроффы» и «Ямахи». Покупателей не было вообще, продавцов тоже, ценников на инструментах нигде не стояло,  и я подумал, что скорей всего, это место не для меня – очередной элитный салон для богатых, тогда много разных «бутиков»  стало появляться, как грибы после дождя. В общем, двинулся к выходу, мысленно кивая на прощание этим лакированным красавцам, как старым знакомым, но обволакивающая тишина и прохлада делали это место похожим на склеп, и я не удержался -  подошел к раскрытому пианино и взял полузабытый аккорд…
     - Добрый день, господин что-то ищет?
     Я обернулся – передо мной стоял полноватый седовласый мужчина лет шестидесяти, несмотря на летнюю жару одетый в темную «тройку» с галстуком-«бабочкой», которая придавала его выраженной кавказской внешности шарм английского джентльмена.
    - Здравствуйте, да Вы правы - я ищу инструмент, но видимо, ошибся ассортиментом, мне нужно что-то попроще. И вообще, я наверное, попал в перерыв – ни продавцов, ни покупателей, так что я пожалуй пойду, всего доброго.
   Мужчина улыбнулся и дружески взял меня под руку.
   - Не торопитесь, у нас отличный выбор, посмотрите, какие красавцы! Мы для Вас обязательно что-нибудь подберем, пойдемте я покажу – это мой магазин, буду рад Вам послужить.
    -  Очень хороший магазин и инструменты прекрасные!
    - Вы играете? Знаете, как они звучат – сказка, попробуйте!
  - Спасибо большое! Нет, сам я не играю - мне нужен инструмент для жены, она играет. Хочу подарить ей на День Рождения. Но ей нужен электронный вариант компактный и с хорошим натуральным звуком. Кстати, все эти инструменты я знаю, пробовал их когда-то давно.
  - О! Не может быть! Для этого вы должны быть всемирно известным музыкантом, а Вы не играете, как такое возможно?
Мужчина был явно взволнован.
 - Вы правы. И тем не менее, это так. Были когда-то времена… Но все же мне нужен электронный инструмент, и у жены будут к нему высокие требования.
- Ясно. А она у Вас музыкант?
- Не профи, но из «музыкальной семьи», отец был человек, известный своим идеальным слухом.
- Музыкант?
- Не совсем. Настройщик известный.
- А как его имя, если не секрет, может, я тоже слышал?
- Не секрет, конечно: Кушнер Михаил Израильевич.
Мужчина переменился в лице.
- «Всесоюзное «ля»?!
- Вы, что его знали?
-   Да кто ж его не знает?  Боже мой, что ж вы сразу-то не сказали? А он как – жив, или..?
- …Или. Десять лет уже.
Он перекрестился:
- Земля ему пухом! Ах, какой был человек...
На прощание он пожал мне руку и сказал:
- А насчет пианино, зайдите на угол Неглинной там недавно открыли новый магазин - у них должен быть инструмент, какой вам нужен.
       Следующие несколько дней я был занят неотложными делами и эта встреча как-то отшла на второй план. Но календарь на стене кабинета неумолимо сокращал дистанцию до знаменательной даты, и надо было что-то делать: сами знаете – под лежачий камень вода не течет, и я решил воспользоваться советом пожилого джентльмена с Ильинки. Решено – так и сделаю. Завтра же. И надо хорошенько все еще раз обдумать. Кстати, у тестя ведь был какой-то уникально точный старинный камертон – очень мог бы пригодиться, чтобы проверить пианино перед покупкой. Надо посмотреть, может он  где-то еще остался? По-моему, портфель с инструментами валялся где-то на антресолях, пойду гляну. Подставив кухонный табурет, открыл дверцы антресолей, и посветив фонариком, среди старых газетных свертков неизвестно с чем, пожелтевших разнокалиберных рулонов обоев, оставшихся от прошлых ремонтов и другого старого хлама в углу различил знакомый коричневый «дипломат» с потертой кожаной ручкой. Вытащил, отер от толстого слоя пыли – надо же, сколько лет, сколько зим… Так, что тут? Ага, колковый ключ для настройки – есть, струны медные и стальные в мотках, «косточки» для клавиш - из настоящей, между прочим, слоновой кости! Какие-то неведомые приспособления, уже тронутые коррозией, будто помеченные вечной печалью по теплым рукам мастера… Нет, камертона не видно. Наверное, отдали его друзьям-коллегам на поминках. Жаль, редкая была вещица. Ну да ладно - на «нет» и суда нет. Бережно уложил инструменты обратно, застегнул защелки: «Покойтесь с миром».
      Ночью спал я плохо. Какие-то воспоминания меня тревожили – отрывочные, неясные, будто иду по знакомым с детства московским улицам – тогдашним еще советским, и вроде какие-то билеты мне надо выкупить на концерт то ли Поля Мориа, то ли Джо Дассена в гостинице «Россия», а они страшно дефицитные и иду я в несусветную рань, поэтому и людей на улицах практически еще никого не видно, и промозгло, так что до костей пробирает, хоть на дворе июль месяц – года так 1977 что ли… И я боюсь опоздать и все ускоряю шаг, а путь как-то не сокращается и все тут…
В общем, морока одна, а не сон. Покурить, что ли? Встал, на ощупь нашел пачку сигарет, и вытянув одну, вышел на балкон. О, уже и ночь-то прошла – утро ранее-ранее часа четыре, наверное, рассвета еще нет, но где-то вдали еле брезжит. Я затянулся, дымок легкими сизыми струями сдувало с железных перил балкона куда-то вниз и в сторону. И людей никого не видать, и пейзаж тот же самый, что во сне… Пойду досыпать. Когда закрывал за собой балконную дверь, что-то звякнуло, упав под ноги. Тс-сс! Вот еще… Нагнулся, пошарив на угад по полу: ага, есть! Поднялся, раскрыл ладонь – в хмуром утреннем мареве тускло блеснул темный металл – камертон! Господи, откуда? Я ж все перетряхнул. Приблизил его к глазам – на темной от  времен ножке оттиск: «Hannower 1832» - тот самый! Я тронул «рожки», слегка сжав их и отпустив щипком, в точности, как это делал тесть перед каждой настройкой.
Чистый печальный звук поплыл, заполняя пространство комнаты и дальше, дальше, постепенно отдаляясь и угасая, но так, что было ясно: он воспаряет ввысь.  Чистейшее 1832 года создания  «ля».
     Я снова лег, но спать уже не мог – какое там! Вспомнилась байка с этим камертоном, которую рассказывал в узком кругу друг семьи родителей жены. В далекие послевоенные годы тогда еще овсем молодые мой тесть (еще не «всесоюное», но безусловно - Первое «ля»»), великий пианист Святослав Рихтер, гениальный скрипач Леонид Коган и уже в те поры «Заслуженный РСФСР» виолончелист Давид Ойстрах собрались вместе на каком-то «квартирнике» и после дружеской пирушки стали спорить, у кого из них лучше слух. Все музыканты были уже «с большой буквы» и спорить тут особо-то и не о чем, но вино ударило в голову и амбиции тут - как тут: «Кто лучший? - На «бутылку»». А как определишь? Вот тут и пригодился старинный камертон. Тесть мой, большого юмора человек, решил их рассудить по-своему. Он показал им камертон 1832 года в одной руке, а в другой у него был советский  «ГОССТАНДАРТ» 1937-го. Дальше объяснил музыкантам, что между этими двумя камертонами имеется незначительная, но разница в точности звука – «ля», естественно. И предложил каждому определить эту разницу на слух. Конечно же, они тут же стали пробовать. Итог озвучил мой тесть:
«Додик (Ойстрах) – тройка. С родителями ко мне. Славик (Рихтер) – плохо. Просто не знаю, что с тобой делать.  Еще раз такое – останешься на второй год. Лелик (Коган) – Молодца, почти хорошо. Пол-годика потренируешься и может, выйдет из тебя что-то»… Как они на него все кинулись! «Ты что ж это, хрен моржовый, нам тут заливаешь?! Да мы!... Да тебя!.. А он прищурился, закурил папироску и спокойно им так: «А вот и нет, ребятушки! Облажались вы все. Сколько колебаний разницу услышали? Отвечайте! – Ты, Додик? – Три. Так, - Леня? – Ну, два. Вроде… Ага, так и запишем. - Славик? – Пять! Точно говорю! - Понял-понял. А теперь смотрите все сюда. С этими словами он взял оба камертона, одновременно их ущипнул, и приставив ножку одного из них к «косточке» уха, а  второго – к передним верхним зубам, резюмировал: «Минус «раз». Одно колебание, олухи, ясно? Бегите за портвейном!».
    Да и много таких историй было, тесть же – «человек-праздник». Мгновенно сходился с людьми, никогда не унывал, шутки у него были смешные, никому не обидные, запоминающиеся. Да, что говорить… Приезжаем с ним в Юрмалу на машине. Ехали два дня, устали очень. Въехали в кемпинг, оформились, пошли на ужин и спать, а он еще куда-то ходил, узнавал, как и что… Утром встали, идем на пляж. Там народу полно, и отвсюду: «Дядя Миш, к нам!», «Дядя Миша, в преферанс сегодня играем после обеда!», «Михал Израич, шашлычок готов у нас, присоединяйтесь!». Кто все эти люди? Когда он успел? И так везде. Вот я и вспомнил все это снова. А потом меня как-то сморило: повернулся на бок и заснул все-таки.
     И приснился мне невероятный, странный сон. Буд-то в проеме балконной двери появляется темное очертание фигуры человеческой… Почти. Даже не знаю почему я так понял, но не из плоти, вроде как. И этот пришелец спокойным голосом объявляет, чтобы никто не волновался и не пугался, а просто, чтобы поверили: тестя моего временно отпустят оттуда. Типа, премия у него такая –  отпуск на пол-суток. Заслужил, сказали. И будет он этот день, который уже наступил, снова, как и раньше жив-здоров, из самой своей обыкновенной плоти и крови. Только он про то, откуда его выпускают помнит и знает, когда вернуться должен. А мы – все его родные, специально на это время будем в памяти заморожены о том, что его давно уже нет. Посто будут думать, что его долго как-то не было, и не заморачиваться ни о чем. А потом память об этом у всех сотрут и все, будет, как обычно, чтоб никого не травмировать, ясно? Всех касается. Кроме меня.  Потому, как я буду его проводником в этом мире «оттуда» и обратно… И вопросов про «там» задавать никак нельзя. В девять утра он появится, ждите. С тем фигура и растворилась, будто не было ее вовсе. А я проснулся, как от толчка. Вот морок-то, это ж надо приснится такому! Глянул на часы – полседьмого утра. Эх, надо вставать – все равно больше не… все, больше рассуждений не было - на подоконнике лежал старый старинный темный камертон 1832 года, а рядом… наручные часы «Победа», которые тесть мой носил всю жизнь не снимая. Часы показывали семь тридцать шесть утра, и секундная стрелка двигалась четкими мерными толчками. В обратную сторону.
      Ну что тут скажешь? Я метнулся в соседнюю комнату – когда-то это была спальня тестя и тещи. Открыл платяной шкаф, на дальней вешалке висела его обычная одежда – зеленая рубашка в полоску и коричневые брюки. Достал, разгладил одежной щеткой. Еще нооски – ага, вот есть, и туфли где-то были «Саламандра», сейчас: вот тоже нашел. Все вроде…  Нет! Он же «Яву» курил все время, других не признавал. Сейчас сбегаю к метро, там вроде должны еще продавать ее. Принес пачку, зажигалку еще, носовой платок… Вот, теперь, как надо. Глянул на часы  - семь сорок пять. Время еще есть, надо завтрак, чтобы праздничный что-ли приготовили – сегодня же воскресенье. Воскресенье…  И распорядок Небесной канцелярии уже действует! Пойду разбужу своих.  Я вышел, плотно притворив за собой дверь. Но как-то я до конца еще не осознал, честно скажу – не верил…
   Теща на кухне звенела посудой, жена красилась перед зеркалом, сын смотрел новости по ТВ и там как раз включили передачу, где минутная стрелка на синем циферблате отсчитала тик-так, тик-так: девять часов: «С добрым утром, Москва!».
   Он вышел из комнаты, со своей всегдашней доброй усмешкечкой, держа в руке зажженную сигарету.
 - Что за шум, а драки нету?! А пирогами-то как вкусно па-а-ах-нет! Голубчики мои, налетай, кто первый!..
   И был долгий летний день, с праздничным семейным завтраком за общим столом, и пришла старшая дочка с внуком-первоклассником, которого мой тесть никогда не видел (а для него этот мальчик вообще – правнук!) и даже совсем неожиданно заявилась его первая старшая внучка, которая уже давно жила в далекой Америке – такая случилась оказия, что она прилетела вовремя. И потом все сидели вместе и болтали обо всем, что сейчас происходит в мире и в нашей стране да и вообще, обо всем. И тесть шутил, как всегда, так что теща смеялась или надувала губы «Ну-у, Ми-и-иш…», и распрашивал обо всех друзьях, знакомых, родственниках, и просто о жизни… Теперяшней нашей жизни. А потом настал вечер – теплый, летний. И все собрались в гостиной, а старшая дочь села за пианино и заиграла «К Элизе» Бетховена, и чарующая мелодия невесомо плыла над нашими головами, улетая в раскрытое настежь окно, и тесть слушал ее, затаив дыхание, и по его лицу пробегали быстрые прозрачные тени – то ли от колышущихся занавесок, то ли от «божественного дуновения», которое он ощущал. И позже, когда начало смеркаться, еще вся семья пила вечерний чай с вишневым вареньем и тещиными шанежками только что из духовки.  Но даже все хорошее когда-нибудь кончается, и настал тот момент, когда тесть наклонился ко мне и сказал, что ему пора. А наши все вдруг, как по команде разбрелись – кто куда. Заторопились по своим насущным будничным делам. Это включилась вторая часть условия ночного визитера. Как договорено. Допив последний глоток, тесть отставил чашку и промакнул губы расписной салфеткой, которую привезла американская внучка:
   - Ну, все! Спасибо этому дому, пойдем к другому! – обычная его присказка, но я уловил…
    - Проводишь меня? – он уже открывал дверь в прихожей.
    - Конечно!
    - Только у меня таллончиков на троллейбус нету…
    - Пустяки, сейчас все по карте…
    Мы вышли. Уже смеркалось и день как-то слишком быстро угасал, или погода менялась, что-ли… Мы ехали в троллейбусе номер 32 по Большой Черкизовской, где прошла большая нашей с ним часть жизни. И он безотрывно смотрел в окно и удивлялся, ка много все помтроили нового, и какая теперь яркая, суматошная жизнь… Водитель объявил остановку: « Следующая «Объединение «Сокол».
   - Мне здесь.
   - Я с Вами, можно?
Он глянул на часы: без пяти минут девять вечера.
    - Еще пять минут есть.
Мы вышли. Уже порядочно потемнело, на небо натягивались низкие темные облака и лето угасало в в надвигающихся сумерках. Он достал смятую пачку «Явы», пошарил в ней и вытащил одну сигарету: «Последняя». Бросил ее в угол рта: «Давай на двоих». Я поднес зажигалку, чтоб он прикурил. Трепещущее пламя на миг высветило его враз осунувшееся лицо.   Мы стояли у парапета подземного перехода близко, плечом к плечу и курили глубокими, быстрыми затяжками одну сигарету, передавая друг другу. Низкие темные облака сгустились в грозовые тучи и на теплый пыльный камень ступеней начали падать первые мелкие капли прохладного летнего дождя. Крепкий дым щипал глаза почти до слез. Вскинув руку, тесть быстро глянул на часы.
    - Оставь «двадцать», мне пора.
Я передал ему недокуренную сигарету. А он вдруг, снял часы с руки и протянул мне.
    - Возьми. Просто на память. Обнимемся!
   Мы обнялись крепко, расставаясь теперь уже навсегда, но я чувствовал, как бьется его живое сердце.
    - Теперь все! Поцелуй их всех. И не ходи за мной. Счастливо!
    Он начал спускаться по лестнице в подземный переход, а я стоял наверху, сжимая в руке часы «Победа» с секундной стрелкой двигающейся вспять. Или вопреки?...
      Его фигура исчезла в повороте подземного тоннеля и через несколько секунд оттуда так сильно подул холдный порыв ветра, что старые засохшие лисья деревьев и бумажный мусор, вылетели оттуда, как из аэродинамической трубы. Секундная стрелка на часах, зажатых у меня в ладони остановилась: время двадцать, ноль-ноль. Не знаю, что толкнуло меня, но я сбежал по ступеням перехода вниз и завернул за угол, будто еще надеялся догнать его, остановить… Но тщетно, в темном туннеле никого не было, лишь пыльные завихрения крутящихся в сквозняке бумажек и разного сора. А что ж ты хотел -  все правильно: договор – есть договор. Внезапно, краем глаза я увидел в середине тоннеля какую-то слабую искру – светлую точку на фоне сгустка тьмы. Я пошел туда быстрым шагом, и – ах!..
      ...Окурок, обычный тлеющий окурок сигареты «Ява» догорал на холодном каменном полу. Налетевший порыв ветра разметал его искрами, быстро уносящимися вдаль…
               
                ________________________

     А на следующий день в обеденный перерыв, как себе и обещал,  я занялся делом, которое следовало довести до конца. Непременно.  Ведь День Рождения жены уже вот-вот, а подарка у меня все еще нет. По щербатой брусчатке Кузнецкого Моста я спустился вниз к Трубной площади, а там налево и вот он, пожалуйста: магазин музыкальных инструментов «New Music World@Co», созданный на современный лад, и, как гласила вывеска пониже: «Для современных людей». Ладно, посмотрим, что там за «World@Co» такой.
      Ступени, уходящие круто вниз, вывели меня прямо в середину торгового зала, впрочем, больше похожего на оптово-розничный склад. Среди наспех расставленных светильников и нескольких стеклянных витрин бродили бородатые длинноволосые юнцы лет двадцати пяти от силы, изо всех сил силящиеся быть похожими на Оззи Осборна и музыкантов группы «Аэросмит», но уж никак не на торговых работников. Живописные нагромождения звуковых колонок, усилителей, гитарных комбиков и проводов дополняло сей незатейливый пейзаж, если не качественно, то уж количественно, точно. Я огляделся, пытаясь сориентироваться в этом мьюзик-хаосе, где можно увидеть мной искомое. Но никаких классических инструментов, типа виолончелей, скрипок и пианино не наблюдалось, только гитары, барабаны и аппаратура всех мастей. Похоже, сегодня снова не мой день. Но тут как раз на моем пути нарисовался очередной Игги Попп с бейджиком «Продавец-консультант». Вот пусть и проконсультирует меня.
      - Молодой человек, я ищу электронное пианино, есть у вас такие?
Как ни странно, «консультант» отреагировал сразу:
      - Да, электронные есть, но они в другом зале. Пойдемте, я покажу.
Мы проследовали в соседний зал, вход в который оказался через переходной тамбур, поэтому сразу я его не увидел. Помещение также напоминало склад, но теперь тут были собраны исключительно клавишные: электро пианино и органы. И их было много!
     - Вот, все перед Вами. Смотрите, выбирайте. Но только у нас обеденный перерыв через 10 минут, так что поторопитесь.
    «Поторопитесь!» - вот уж воистину российский торговый сервис во всей красе: покупатель с серьезными намерениями пришел выбрать не пучок редиски за полтинник, а музыкальный инструмент тысячи так за три с половиной «баксов», которым он предполагает пользоваться всю жизнь. И учитывая, что в этот самый «New Music World@Co» для «современных людей» очередь на улице не стоит (дай бог в неделю пару гитар продадут!), но тем не менее: «Поторопитесь!». Конечно-конечно, обед – святое дело.  Я примерно уже заранее прикинул, что мне нужно, поэтому сосбо не задерживаясь обшел весь их немалый ассортимент, и в кончном итоге, мне приглянулись два инструмента. По крайней мере, цена была в пределах моих возможностей. Но теперь, чтобы выбрать один из них окончательно, надо попробовать их на звук. А вот с этим оказались проблемы. Когда я попросил молодого человека продемонстрировать инструменты в деле, выяснилось, что никто из «продавцов-консультантов» и даже менеджеров играть на пианино не умеет. На гитаре «сбацать» в три аккорда – это пожалуйста, а чтоб какие фуги-сюиты – эт-т-то ни боже мой. Такие теперь у нас «современные люди». Продавец занервничал, предчувствуя, что «обед» может «накрыться медным тазом», но неожиданно вмешался менеджер из отдела логистики (это по-современному транспортировка и погрузочно-разгрузочные работы так) – он как раз направлялся на обеденный перерыв и краем уха услышав проблему, которую тщетно пытался решить сотрудник отдела продаж, вмешался, посоветовал:  «Надо найти Сергея Реброва – он умеет играть, точно», - походя бросил он незадачливому «консультанту».
     - А кто это? – Озадаченно переспросил тот уже в спину удаляющемуся начальнику.
     - На складе посмотри, в третьей бригаде грузчиков.
    - Ни хрена себе! – пробормотал «коллега»  и опрометью метнулся на склад.
    Прозвенел звонок, означающий начало перерыва на обед и торговые залы магазина вмиг опустели. Ко мне даже никто не подошел – чего делать-то, братцы? Или про меня забыли совсем впопыхах? Ладно, подождем еще чуток. Прошло десять минут. Ничего. Потом еще пять – тоже самое. Ясно, пора возвращаться восвояси. Не солоно хлебавши, как говорится. Я повернулся и двинулся к выходу. Глухой сипловатый голос остановил меня уже в дверях:
   - Извините, это Вы хотели прослушать инструменты?
Я обернулся. Передо мной стоял здоровенный детина в серой рабочей робе с закатанными по локоть рукавами, опухшее лицо сизого цвета с трехдневной щетиной и длинные спутанные волосы цвета старой пакли не оставляли сомнений в тайных пристрастиях хозяина. К тому же возраст его – лет под сорок пять, никак не соответствовал стандартам «современных людей», заявленных в этом очаге нео-культуры.
    - Да, мне сказали, что смогут продемонстрировать, но куда-то все подевались враз…
    - Извините, что заставили Вас ждать, - как ни странно, обороты речи мужчины несколько отличались от фольклора работника погрузочно-разгрузочной бригады склада. – Пойдемте, я Вам все сейчас покажу, какие инструменты Вас интересуют?
Мы вернулись в зал и я показал ему, те которые мне приглянулись:
   - Вот тот «Roland» и эта  «Yamaha». Что посоветуете, Сергей – Вас ведь так зовут?
   - Да, правильно. – Он казался несколько смущенным за свой затрапезный вид и отводил взгляд, чтобы не обнаруживать той мутной, застарелой безысходности, что поселилась в его темных зрачках, похоже уже навечно. Откашлявшись в сторону, он перевел разговор в деловое русло:
   - А кто будет играть на инструменте и какую музыку?
   - Инструмент для жены, она когда-то закончила музыкальную школу, но последние лет пятнадцать уже не играла совсем, а сейчас хочется, чтобы вспомнила все снова.
Репертуар, сами понимаете, классический - как в СССР учили: Бах, Моцарт, Бетховен сюиты-сонаты-кантаты, Штраус – вальсы, Шуберт еще… Ну и современные, конечно - из кино-радио и народно-застольные.
   - Ясно. Звук, значит, как у обычного фортепьяно – без выкрутас?
   - Именно. Но звук должен быть хороший: точь-в-точь, как у классики.
   - Понял. Тогда «Roland» Вам точно не подойдет – это «жестянка» для эстрадников, а «Yamaha» очень достойный инструмент с классическим глубоким звучанием, к тому же электронные эффекты в ней тоже есть, но подключаются отдельно, когда есть необходимость.
  - Хорошо Вы все мне объяснили, но все же хотелось бы послушать звучание. Сыграете что-нибудь?
  И снова мой вопрос смутил его. Он растеряно оглянулся, и не найдя винтового фортепианного  табурета или хотя бы простого стула, придвинул ногой валявшийся в стороне тарный ящик, уселся на него, неуклюже ссутулившись. Щелкнул тумблером включения: загорелась зеленая лампочка под клавиатурой – можно играть. Он занес руки над клавишами и… закрыл лицо большими натруженными ладонями со следами ушибов и ссадин.
  - Нет, извините, не могу… теперь уже.
   Да, его руки уже совсем не напоминали тех трепетных дланей с холеными нервными пальцами, что показывают крупным планом на телеэкранах, когда хотят подчеркнуть игру великих маэстро.  Я это понимаю, потому что встречался с различными коллизиями человеческих судеб, в том числе и несостоявшихся. И все же…
   Я огляделся по сторонам: ага, вот это как раз подойдет – в углу зала за растопырившимся пюпитром примостилась забытая гитара. Обычная – не электро. Я наклонился и поднял ее, провел пальцами по струнам – настроена! Затем вернулся к застывшему в скорбной позе мужчине.
   - Знаете, Сергей, а давайте-ка так попробуем.
      Я поискал глазами, и сделав шаг в сторону, подцепил носком ботинка еще один фанерный ящик, уселся чуть боком, и пристроив гитару на колено тронул струны.
   От звуков перебора он вздрогнул, и опустив ладони, впился в меня напряженным страдальческим взглядом. Но мои пальцы уже вызвали к жизни первые звуки Музыки. За проигрыш я не волновался  – он «врезан» в память навечно еще с музыкальной школы, а вот слова… Нет, здесь тоже все будет, как надо – такие слова позабыть невозможно! Ну, с Богом: «и-и раз-два-три, раз-два-три, раз…»:

                Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди,
                Под музыку Вивальди, под вьюгу за окном –
                Печалиься давайте, давайте, давайте,
                Печалиться давайте об этом и о том…

   Протяжный фортепианный аккорд невесомым «piano» нерешительно встроился в поэтический речитатив и сначала на низах, набирая силу в басовом регистре, а потом уверенней в «ля-миноре» первой октавы, подхватил мелодию, придавая ей силу и страсть для волшебного полета души.

                И стало нам так ясно, так ясно, так ясно,
                Что на дворе ненастно, как на сердце у нас…

   Сейчас, тут квартсекстааккорд сложный – ага, получилось! А что, вполне неплохо у нас получается - я взглянул на Сергея и чуть не потерял ритм: передо мной, совсем рядом – чуть наискосок, играл Музыкант. Невероятно, но так: спина выпрямлена идеально, глаза прикрыты в порыве воодушевления  и голова с длинными волосами, откинутыми назад, чуть кивала, отсчитывая такты, а большие руки двигались размеренными плавными взмахами - вверх-вниз, словно крылья диковинной птицы из сказки братьев Грим.
 
                …Что жизнь была напрасна, что жизнь была прекрасна,
                Что все мы будем счастливы, когда-нибудь, Бог даст.

   Он убавил звук до pianissimo, уступая гитаре соло, и я кивнул ему: «ага», скользнув по грифу на десятый лад, и безотрывно смотрел на его вздрагивающие веки и пальцы - заскорузлые пальцы грузчика с черными неровными ногтями, нежно ласкающие черно-белые клавиши.
     Музыка стихла, последний аккорд медленно истаял в спертом воздухе сводчатого зала, больше похожего на склад, и молодой «продавец-консультант», у которого  закончился обеденный перерыв, бодрым шагом приближался к нам, дожевывая на ходу остывающий «хот-дог».
   - Ну что, Вам понравился инструмент? Будете брать?
   - Понравился. Буду.
   Консультант заулыбался, предчувствуя премиальные в конце квартала.
   - Пойдемте оформлять? – он бодро подхватил технический паспорт инструмента и приглашающе посторонился, пропуская меня вперед:
   - Прошу!
Я чуть отодвинул его, увидев удаляющуюся спину Сергея в серой замызганной робе.
  - Идите, я вас догоню.
  - Сергей!
  Он замер, дернувшись, как от выстрела. Я подошел к нему вплотную и протянул руку:
 - Спасибо! Вы прекрасно играете.
Твердая  жилистая ладонь ответила коротким рукопожатием.
 - И Вам спасибо. Вы же знаете за что… - Его глаза смотрели спокойно и просветленно - в них больше не было болезненной безысходной мути.

   Да, я знаю. Когда-то мой тесть рассказал, что очень давно отец открыл ему старинный секрет: «Великий мастер может создать волшебный инструмент, композитор - написать гениальное произведение, талантливый музыкант исполнить его, но музыка… Музыка начинается с Вдохновения. От слов «вдох» и «дуновение»… Бога. Или просто: с «божественного дуновения». А теперь догадайся сам, кто первый вбирает «божественное дыхание», чтобы пробудить к жизни Вдохновение? -  Ну да, правильно – настройщик».
     Вот такая история замечательного человека при жизни заслужившего звание «Всесоюзное «ля».   
                __________________________________
               
    P.S.  А знаете, что он сказал мне на прощание, когда мы курили последнюю сигарету на двоих? Тогда я не удержался и спросил его про «Божественное дуновение» - есть ли оно на самом деле? Он кивнул утвердительно: конечно. И я снова спросил, а если так, то получается, что если суметь уловить – вдохнуть это волшебное дуновение, то сумеешь обрести Вдохновение, чтобы  передать его другим, и это и есть главный секрет настройщика? Он усмехнулся, и чуть хитро улыбнувшись сказал: «Все правильно. Только главный секрет в том, что «Вдохновение» - это и есть задача настройщика, его талант и мастерство, потому что само это слово означает: «Вдохнуть Жизнь».  Он выпустил дым замысловатыми кольцами и спокойно добавил: «А ведь, настраивать можно не только инструменты».
               

                Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди,
                Под музыку Вивальди, под старый клавесин,
                Под скрипок переливы, под завыванье вьюги,
                Условимся друг друга любить, что было сил…*

               
                *  *  *
___________________________
*  Стихи А. Величанского