Последний спартанец Глава 7

Когда Таня с детьми объявилась в Перми, там была настоящая зима.

Прожив несколько лет в Алма-Ате и Владивостоке, она отвыкла от этого северного великолепия и с не меньшим, чем дети, восторгом глазела по сторонам.
 
Свежий снег лежал на земле волнистыми голубоватыми сугробами, вкусно хрустел под ногами. Деревья, окутанные дымчатым инеем, парили зачарованно в тихом морозном воздухе. Снегири взлетали веселыми розовыми стайками.

«Да, в гостях хорошо, а дома лучше! — глубоко вдыхая морозный воздух, подумала Таня. — Здесь зима как зима, и лето — настоящее лето, а не парилка, как в том несчастном Владивостоке. А какие здесь грибы, какие ягоды!.. Детям тут понравится».

Родители оказались дома. Приезду дочери и внуков они обрадовались, но и удивились. Аспирантура, конечно, дело хорошее — но больно уж все неожиданно. Могла бы и написать или хотя бы дать телеграмму, не в одночасье же решилась ехать.

— Чего ж это Сергей тебя с двумя детьми отправил? — недоуменно спросила мать. — Вова-то мог и с ним остаться, не велика обуза. Чего ж ребенку учебу ломать?

— Сергей так и предлагал, — соврала Таня. Сказать правду не поворачивался язык. Она боялась, что ее не поймут и осудят. — Но Вовка с Оленькой так любят друг друга, что я не решилась их разлучить. А оставить на Сергея обоих — это было бы слишком!

— А насчет аспирантуры ты хоть списалась? — поинтересовался отец. — А то, может, тебя еще и не возьмут?

— Конечно, списалась! — опять соврала Таня. — Обещали взять. Вот только экзамены, наверное, придется пересдать.

Квартира у родителей была небольшая, из двух комнат. В одной комнате находилась мастерская отца. Художник-оформитель, он работал по договорам. Вторая комната служила спальней и гостиной. Там, перед постоянно включенным телевизором, целыми днями сидела мать — с вязанием в руках и наушниками на голове. Она уже несколько лет как вышла на пенсию и страдала прогрессирующей глухотой.

Мастерскую пришлось срочно эвакуировать — частично в чулан, частично к кому-то из коллег-художников. Купили кресло-кровать, две детские раскладушки, письменный стол. Худо-бедно разместились. Оформить Вовку в школу особого труда не составило. А вот с устройством Оленьки в садик возникли трудности. Вопрос решился, только когда к заведующей пошел дедушка, пообещав бесплатно расписать зал для музыкальных занятий.

На второй по приезде день Таня созвонилась и встретилась кое с кем из своих университетских друзей. Важно было узнать, по-прежнему ли Плясунов заведует кафедрой философии. Друзья были искренне рады и все как один расспрашивали о Сергее, передавали ему приветы. Их семья слыла чуть ли не образцовой, и у Тани опять не хватило духу рассказать об истинной причине появления в Перми. Правду она открыла лишь самой ближайшей подруге Маше Воронцовой.

— Ты извини меня, Татьяна, но, по-моему, ты дура! — сказала ей Маша, округлив глаза. — За такого мужика, как Сергей, надо держаться двумя руками. Никакая философия такого мужика не стоит.

Маша была дважды разведена и считала, что в мужчинах толк знает.

— Но он меня предал! — возразила с обидой Таня.

— Предал, милая, это когда переспал с другой, а Сережка на это не способен. Молиться тебе на него надо! Лично я о другом муже и не мечтала бы!

Таня посмотрела на подругу подозрительно и сменила тему разговора, стала расспрашивать о Плясунове.

— Видела его недавно, месяца три назад, — сообщила Маша. — Он был такой угрюмый! Говорят, у него жена умерла...

— Вот как! — Таня на мгновение помрачнела. — Я помню ее — такая полная, некрасивая. По-моему, она была даже старше его. Я еще удивлялась: как это при всех своих данных он не нашел жену посимпатичней!

Перед встречей с Плясуновым она несколько дней просидела в библиотеке. Долго думала, позвонить ли заранее, договориться о встрече, и решила, что тактически правильнее будет появиться неожиданно. На карту поставлено слишком много. Ведь, если с аспирантурой ничего не выйдет, ей придется рассказать родителям всю правду, испить до дна чашу неудачницы.

Она собиралась долго и только на третий день, набрав в грудь побольше воздуха, постучалась в дверь кабинета заведующего кафедрой.

— Здравствуйте, Валерий Афанасьевич! Можно к вам?

Профессор оторвался от бумаг, и секундное замешательство на его лице сменилось удивлением, а затем радостной улыбкой:

— Танечка? Какими судьбами? Проходите, садитесь! А я совсем недавно вас вспоминал. Где, думаю, сейчас моя неверная ученица с матфака; счастлива ли она, не жалеет ли, что испугалась поступать ко мне?

Плясунов почти не изменился. Тот же проникающий насквозь взгляд, те же тонкие интеллигентные руки, та же завораживающая, как журчание, речь. Вот только черная шевелюра слегка поредела, да в бородке замерцали серебряные нити. Но разве седина не красит мужчину? Тем более — философа.

— Я вовсе не испугалась, — ответила Таня, смутясь. — Так получилось... Вышла замуж, поехала с мужем в Алма-Ату.

— Вы хоть бы написали мне! — Он укоризненно покачал головой. — Можно было бы взять вас на заочное обучение.

— Я не смогла бы на заочном, — бесхитростно улыбнулась Таня. — Дети, муж, работа... Я ведь в школе работала! — Она чувствовала, как ее опять завораживает, гипнотизирует яркий блеск его черных глаз. Словно ей вновь девятнадцать, а ему по-прежнему тридцать три. Словно время вернулось к лучшей своей отметине. Таня набралась решимости и выдохнула: — Если это возможно, я бы хотела опять к вам в аспирантуру!

— Но разве сейчас у вас нет ни детей, ни мужа, ни работы? — спросил профессор не без иронии. — Наука, Танечка, — дама ревнивая, требует отречения от суеты. Уверены ли вы, что на сей раз вашего энтузиазма хватит надолго?

— Думаю, что да! — уверенно ответила Таня. — Дети уже большие, с работы я уволилась, а муж... Муж как раз очень увлечен своей «ревнивой дамой», и я не хочу мешать их роману. Я не хочу быть просто матерью и женой, просто отсиживать в лаборатории, выполняя чьи-то, не всегда умные, указания. Каждый человек имеет право реализовать себя как личность, не правда ли?

Плясунов со сдержанной улыбкой покачал головой:

— Я бы эту мысль сформулировал иначе. Я бы сказал так: каждый человек имеет право реализовать отпущенные ему природой способности, и именно полнота, с какой он этим правом воспользовался, характеризует его как личность. Быть личностью — это все же не самоцель. Физик исследует атом не для того, чтобы быть физиком. Поэт пишет сонеты не для того, чтобы быть поэтом.

— Да-да! Именно это я и имела в виду! — поспешно согласилась Таня. — Каждый должен реализовать свои способности, и никто не имеет права его подгонять, говорить: ты должен заниматься не тем, а этим!.. Никто не имеет права диктовать!

Он все больше узнавал в собеседнице ту девушку с горящими глазами и ярким румянцем во всю щеку, которая так страстно спорила на его семинарах, с такой пылкостью стремилась постичь истину! Румянца уже нет, но пылкость, кажется, осталась.

Он посмотрел на часы и виновато пожал плечами:

— Извините, Танечка! Через пять минут у меня заседание ученого совета. Не могли бы вы подойти... — Валерий Афанасьевич перелистнул настольный календарь. — Нет, завтра у меня все расписано. Послезавтра тоже. А что, если я приглашу вас к себе домой? — Профессор внимательно взглянул на свою бывшую студентку. — Разговор у нас с вами намечается не короткий, а дома мы могли бы не ограничивать себя во времени. Часам к семи вы могли бы подойти?

— Конечно! — с пионерской готовностью вскинула голову Таня.

— Вот и чудесно! — Плясунов протянул ей визитную карточку. — Здесь мой адрес и телефон.

Едва выйдя от Плясунова, она кинулась в Дом ткани. Потом помчалась к Маше — выбрать подходящий фасон в последнем журнале мод. За ночь скроила-сметала, к полудню сшила и, заведя будильник на полпятого, легла доспать.

— Куда это ты собираешься? На бал, что ли? — недоуменно поинтересовалась мать.

— На собеседование! — ответила Таня. — Сегодня решится: буду я учиться в аспирантуре или нет.


******************************************
 
«Как глупо все получилось, как глупо!..» Эта мысль неотвязно преследовала Сергея с той поры, как он остался один. Перед всеми можно было делать вид, что Таня уехала ради аспирантуры, но себя-то не обманешь. Сергей не мог сказать, сильно он любит Таню или не очень, но жизнь без нее была пустой, бесцветной. Да и дети — по ним он тосковал с каждым днем всё больше. Он привык уделять детям много времени. Так уж получилось, что именно он читал им книжки, показывал диафильмы, водил в кино и в лес, учил кататься на лыжах. Таня больше крутилась по хозяйству.

Чуть ли не каждую неделю, а иногда и по два раза, от Тани приходили письма сугубо деловые, короткие, чужие. Она просила прислать то одно, то другое из своих или детских вещей, и всякий раз, собирая очередную посылку, Сергей говорил себе, что совершенно напрасно Таня уехала в его отсутствие. Если уж ей стало так невмоготу, он не стал бы возражать против отъезда, помог бы собраться, отправил бы контейнер, все было бы по-человечески.

В глубине души Сергей упорно не верил, что разрыв окончателен и Таня никогда не вернется. В одном из писем Таня сообщила, что ее приняли в аспирантуру. Чтобы поменьше думать о полетевшей вверх тормашками личной жизни, Сергей старался уйти с головой в работу.

Официально руководителем лаборатории считался Мелос, но фактически Мелос задавал только общую стратегию, вся же основная текучка — и научная и организационная — падала на Зарубина. На его плечах лежало весьма солидное хозяйство: электронные микроскопы, рентгеновские анализаторы, масс-спектрометры, французская установка — не только всеобщая любимица, но и основной поставщик научных результатов, — и много всякой научной всячины. Все это должно функционировать. Нужно было вовремя позаботиться о жидком азоте, просмотреть чертежи новой вакуумной камеры, обсудить результаты очередного эксперимента, проследить за подачей заявок на оборудование, в срок представить в ученый совет отчет...

А еще Сергею давно не давала покоя мысль о возможности управления адсорбцией. Мелос был уверен, что такое управление возможно с помощью света, но его уверенность основывалась только на интуиции. Может быть, это была интуиция гения, но для проведения экспериментов, а тем более для технологических изысканий, нужно было знать хотя бы приблизительно такие параметры, как длина волны, интенсивность, длительность импульса, степень избирательности. И Зарубин все глубже влезал в дебри квантовой химии и теории твердого тела. Иногда ему казалось, что победа близка, что еще чуть-чуть — и он ухватит Бога за бороду. Возникало очередное «но», и обнаруживалось, что задача по-прежнему далека от решения. А время шло, и где-то в парижском предместье уже собиралась установка, на которой предстояло проводить главные, ключевые эксперименты.

Перед Новым годом Сергей решил слетать на несколько дней в Пермь. Билет он взял заранее, разговор с Мелосом отложил на последний момент, чтобы поставить шефа перед фактом. Он уже неплохо изучил Мелоса и знал, что тот уважает решительность и натиск.

У Мелоса, однако, имелись свои виды на праздник. За день до того, как Зарубин собрался у него отпрашиваться, он сам обратился к Сергею в своей обычной шутливой манере:


— Несмотря на все наши усилия, Сергей Андреевич, Новый год неотвратимо надвигается. По этому поводу в музыкальном салоне Дома ученых соберется теплая компания. Завтра вечером! Будем слушать рок-оперу «Джизус Крайст — суперстар», потом Каролина продемонстрирует достижения своей студии, и, может быть, будет еще что-нибудь интересное. Я приглашаю вас с Таней принять участие в этом мероприятии в качестве моих личных гостей.

При последних словах он значительно посмотрел в лицо Сергею, как бы желая добавить: «Я немного погорячился с увольнением вашей жены, но я ничего не имею
против нее лично. Как человек она мне даже симпатична, и я бы хотел загладить свою вину».

— Простите, Александр Феоктистович, но Тани нет в городе, — ответил Зарубин, — Она уже больше месяца как в Перми, вместе с детьми.

— Вот как! — Лицо Мелоса выразило растерянность, граничащую с замешательством. — Надеюсь, у нее все в порядке?

— Как будто да. Во всяком случае, она поступила в аспирантуру, на кафедру философии.

— В самом деле? Женщина-философ? Никогда бы не подумал!.. Впрочем, в четкости мышления вашей жене не откажешь, тут она многим мужчинам даст фору. Ну что ж, в таком случае передайте Тане мои поздравления. Я искренне рад за нее.

— Передам непременно, — с улыбкой ответил Зарубин. Ему было забавно и приятно замешательство Мелоса. — Я как раз собираюсь слетать к ней на недельку.
Надеюсь, вы не будете возражать?


— Да-да, конечно, слетайте! — с готовностью кивнул Мелос. — Новый год — это семейный праздник... Билет вы уже купили?

— Купил, на послезавтра.

— На послезавтра? В таком случае мое приглашение остается в силе. Уверяю — будет интересно.

— Я приду, — пообещал Зарубин. Он не был любителем рок-музыки, но отказать шефу было бы невежливо и неразумно. Шеф есть шеф: с его причудами приходится считаться.

Когда на следующий день он пришел к назначенному времени в Дом ученых, большая гостиная была полна народу. Горели свечи, серебрились головки шампанского, празднично пахло апельсинами.

Жербов заметил вошедшего Зарубина и приятельски махнул ему рукой, показывая, что есть место. Там сидели Екатерина Ивановна, Алиса и Миша. Еще одно свободное место держали для Каролины. Сам Мелос находился в другом конце зала с большим магнитофоном.

— Как жизнь? — осведомился Жербов с покровительственной улыбкой.

— Лучше всех! — ответил Сергей. — Татьяна вот в аспирантуру поступила.

— Я слышала, вы летите в Пермь? — обратилась к нему Екатерина Ивановна. — Передайте Тане от меня большой привет и самые добрые пожелания. Она у вас молодец!

В скромном платье, с ниткой сердоликовых бус на шее, жена Мелоса выглядела изящной аристократкой на фоне остальных дам, в дорогих, но безвкусных туалетах.

— Спасибо! — поблагодарил Зарубин. — Ей будет очень приятно. А что, Екатерина Ивановна, в Америке тоже празднуют Новый год, или только Рождество?

— О да, конечно! Это очень веселый праздник! Рождество — это семейный круг, жареная индейка, яблочный пирог, чтение Библии. А в Новый год проходят массовые гуляния. Люди выходят на улицы, на площади, в парки, пускают ракеты, устраивают фейерверки, всю ночь играет музыка, крутятся карусели. Но сегодня как раз Рождество, и вот мы здесь, по-семейному.

— Кстати, Серж, — опять встрял Жербов. — Очень рекомендую яблочные пирожки — их пекла моя жена. Вместо индейки, увы, — курица!

Зарубин с интересом посмотрел на Мишу — лицо его сохраняло самое безучастное выражение. О сыне Мелоса Зарубину было известно лишь то, что парень учился в Ленинградском университете, но делать диплом почему-то приехал во Владивосток.

В это время большие настенные часы начали бить, и Мелос чуточку актерским голосом поздравил всех присутствующих с приближающимся Новым годом и пожелал всяческих благ. Потом он включил магнитофон, и Каролина вывела на сцену девочек и мальчиков лет десяти-двенадцати в черных трико. Они исполнили несколько номеров, показавшихся Зарубину чем-то средним между пантомимой и акробатическим этюдом, но не лишенных своеобразия.

— Это называется «пластический танец», — охотно просветил его Жербов. — Его родина — Филиппины... Или Ямайка. В общем, где-то там, у папуасов. На Западе сейчас — самый писк моды!

После пластических танцев открыли шампанское, ели фальшивую индейку и натуральные яблочные пирожки, пили чай.

Потом опять со своего места поднялся Мелос:

— А теперь, дорогие друзья, я хочу предложить вашему вниманию вещь, которая лично мне кажется весьма интересной. Все вы, конечно, знаете библейскую легенду об Иисусе Христе, который пришел спасти людей от грехов и был распят в Иерусалиме. В разные времена существовало несколько десятков версий этой истории, четыре из них дошли до нас в виде Евангелий, которые современным человеком воспринимаются как заурядная сказка. Однако среди историков есть мнение, что Иисус все-таки существовал — реальный, живой человек, который ходил с проповедями и учил, что людей спасет любовь. Эту версию взяли за основу молодые американцы Тим Райс и Эндрю Вэбби и создали рок-оперу «Джизус Крайст — суперстар», своего рода Евангелие от Райса и Вэбби. Опера шла и еще идет с большим успехом в Штатах, Англии и в некоторых других странах, и вот сейчас прозвучит здесь.
 
Мелос показал аудитории сдвоенный глянцевый конверт с золотыми латинскими литерами, после чего наклонился к проигрывателю и плавно опустил иглу на пластинку.

Зарубин подался к Жербову и шепотом спросил:

— Ты-то, конечно, уже слышал эту штуку... Какой в ней сухой остаток?

— С первого раза я тоже не все понял, — с важным видом кивнул Жербов. — Пришлось прослушать трижды. Сухой остаток в том, что Иуда вовсе не предавал Христа. Наоборот, он любил его больше других учеников и пытался спасти, но Иисус сам захотел стать мучеником.

— Это действительно что-то новенькое!

— Похоже, что так оно и было. Недаром же Иуда повесился, когда увидел, что Христа все-таки распяли.

— А разве Иуду не зарезали по приказу Понтия Пилата? — искренне удивился Зарубин, припоминая сцену в Гефсиманском саду, ярко описанную Булгаковым.

Но тут Каролина посмотрела на них сердито, а из стереоколонок уже полился взволнованный речитатив, в котором нетренированное ухо Зарубина лишь изредка
улавливало знакомые английские слова.


****************************************

... Екатерина Ивановна была бы очень удивлена и даже обижена, если бы узнала, что сын считает ее несчастной. Сама себя она таковой не считала. Напротив: никогда раньше жизнь не казалась ей такой наполненной, как сейчас.

У нее был заботливый, любящий муж. У нее были красивые, умные дети, которыми могла бы гордиться любая мать. Была прелестная внучка. Даже Миша ее теперь почти не беспокоил: был рядом, на глазах, и уже не закрывался, как раковина. Наконец, у нее была работа, которая ей нравилась, она ощущала свою общественную значимость. На кафедре ей не было равных, а сразу после Нового года она должна была вести еженедельную программу «Ду ю спик инглиш?» на телевидении.

Конечно, часть ее сердца осталась там, за океаном. Но разве мало женщин уезжает с мужьями от тех мест, где родились и выросли?

Она не забыла и своих детей, Бетси и Стива. Ей очень хотелось бы узнать что-нибудь о их судьбе. У них, наверное, уже свои дети. Но что поделаешь! — человек не всегда сильнее обстоятельств.

К участию в программе «Ду ю спик инглиш?» Екатерина Ивановна решила привлечь своих детей и внучку. Миша, однако, отказался, сказав, что не чувствует в себе актерских данных. Зато Каролина не только согласилась сама, но и Эрика уговорила. А уж Алису и уговаривать не пришлось: она просто запрыгала от радости, что ее будут показывать по телевизору.

К первой передаче готовились целый месяц. Поскольку Владивосток — город портовый, Эрик предложил для начала сориентироваться на моряков, использовать побольше американизмов и международного морского сленга. Екатерина Ивановна с ним согласилась, тем более что и сама она выросла в портовом городе и многие морские словечки были ей знакомы.

Передача прошла с большим успехом. Во всяком случае, коллеги Екатерины Ивановны по кафедре отнеслись к ней одобрительно, а на телестудию посыпались хвалебные отзывы.