8. Орша

8. ОРША. С возвращением в лоно Отечества Смоленска огонь войны на западе не угас, а наоборот разгорелся ещё жарче. От стен отбитого у противника города русские полки отправились к Мстиславлю и были пропущены в крепость без боя тамошним князем, прямым потомком Гедемина, Михаилом, тут же присягнувшим на верность Василию III. Также без боя сдались Кричев и Дубровны. Отправив часть войск к Борисову и Минску, Василий с основными силами вернулся в Дорогобуж. В общем,  пока всё шло согласно планам московского командования, и всё было бы ничего, если бы не одно «но»: планы московских властей шли в разрез с далеко-идущими замыслами неугомонного Михаила Глинского.

Глинский не привык быть на вторых ролях, он почему-то был уверен, что Смоленск достанется ему, как главному инициатору и самому активному участнику победоносной войны с Литвой, он сделал всё от него зависящее, дабы Смоленск отошел к Москве и теперь ждал достойной награды за свои труды. Однако, как мы с Вами уже знаем, московская верхушка всегда крайне неохотно принимала в свои ряды людей непроверенных, неизвестно откуда свалившихся, и, уж тем более, не собиралась превращать эти недоразумения в новых удельных князей. Все эти «глинские», «дашкевичи» и «острожские», взращенные на ниве шляхетской «демократии», благодаря которой власть королевская в Польше гроша ломанного не стоила, слишком легко меняли хозяев, Московская же Русь была сильна именно благодаря своему единству и жесткой централизации, завоеванным не так давно и очень большой кровью. 

Короче Глинский, что тем часом стоял с «загонным» отрядом в 1000 ратников возле Оршы, ничего существенного за свои труды от русского государя не получил и так сильно на него разобиделся, что не нашел ничего лучшего, как вступить в тайную переписку со своим заклятым врагом Сигизмундом. На что он рассчитывал, памятуя об известном Сигизмундовом злопамятстве, сказать трудно, но когда король в ответном послании воспринял обиды своего бывшего вассала с пониманием, сопереживал ему всем сердцем и готов был простить ему все его прежние пакости, Глинский в это тут же поверил. Он уже вроде бы даже начал договариваться с польско-литовским командованием о совместных действиях и успел сообщить неприятелю сведения о численности русских войск, но заговор был вовремя раскрыт. Глинского немедленно арестовали. Запираться в измене князь Михаил не стал, тем более что при нем были найдены Сигизмундовы письма. Уверенный в неизбежной и скорой казни он довольно смело говорил о неблагодарности Василия, не пожелавшего достойно оценить его услуги, и это притом, что все последние победы русского оружия были следствием его и только его титанических трудов.

Позволив знатному арестанту высказаться, Глинского заковали в цепи и увезли в Москву. Московское командование в срочном порядке начало собирать свои разрозненные отряды в один кулак; делать все приходилось в страшной спешке, ибо враг уже на всех парах мчался к Орше.

Воспользовавшись разбирательствами и склоками, воцарившимися в русском «генштабе», гетман Константин Острожский сумел подкрасться к русскому лагерю на Днепре незамеченным и предстал пред светлые очи московских воевод нежданно-негаданно. Тем не менее, князь Михаил Булгаков-Голица и боярин Иван Челядин от боя решили не уклоняться. Они уже успели стянуть к Орше часть загонных отрядов и к приходу противника сумели сколотить армию в 10 - 12 тысяч ратников, собрав под своими знаменами 500 – 600 мещерских татар, около 6000 дворян и примерно столько же «боевых холопов» из Москвы, Новгорода, Пскова, Великих Лук и доброго десятка низовых городов. Была ли в их распоряжении полковая артиллерия, которая в русской армии начала практиковаться чуть ли не раньше, чем в Западной Европе, не известно. В любом случае это была довольно серьезная по тем временам сила, и в умелых руках она вполне могла сначала раскатать в тонкий блин ляхов, затем сверху выложить ещё один слой из литвы, а потом ещё украсить этот «пирог» мелко-нарубленными немецкими наемниками, тем более, что опыт такой у русских уже имелся. Впрочем, Острожский также пригнал к Днепру неслабое войско - около 13 тысяч литовцев, поляков и наемников из Западной Европы - почти всё, что королю удалось к тому времени наскрести по сусекам. Сам Сигизмунд засел в Борисове, оставив при себе порядка 4000 литовских ратников – самых верных и преданных, коих следовало приберечь на черный день.

27 августа польская армия сбила с позиций сторожевые отряды русских на реках Бобр и Друть и нацелилась на главные силы Булгакова и Челядина. Узнав о приближении врага, московские воеводы отвели свои полки с Друцких полей, переправились на левый берег Днепра и расположились между Оршей и Дубровно на реке Крапивне, где построились в три линии для фронтального удара, разместив на флангах отборную конницу для охватов и прорывов во вражеский тыл.

В ночь на 8 сентября польско-литовская кавалерия переправилась через Днепр, дабы прикрыть от русских наводку мостов для пехоты и полевой артиллерии. Русские переправе противника помешать не пытались.

В тот же день на рассвете, враждующие стороны, дабы не откладывать кровавое дело в долгий ящик, начали выяснять отношения. Первыми пришли в движение русские. При этом, так и не разрешив спор о том, кто из них родовитее, и кому надлежит всем войском командовать, московские воеводы принялись действовать по-предательски несогласованно - вразнобой, почти как 300 лет тому назад на Калке, где всяк князь бился на свой страх и риск. Сначала рванул вперед Полк Правой Руки князя Булгакова-Голицына, пытавшийся пробиться полякам в тыл. Не поддержанный главными силами он, тем не менее, довольно лихо смял несколько польских отрядов, включая надворную королевскую хоругвь, прикончил пару знатных польских воевод, но и сам не смог выдержать ответного удара польских латников, главной специализацией которых было проламывание рядов противника. Конницу Булгакова гусары «проломили» весьма успешно, и Полк Правой Руки из игры выбыл, понеся потери и в полном беспорядке откатившись к своим.

Лишь после того, как атака правого фланга окончательно захлебнулась, соперник Булгакова в местническом споре Иван Челядин соизволил пустить в дело главные силы. После яростной резни русские опрокинули правый фланг противника и погнались за отступающей литвой, которая в ходе то ли панического бегства то ли притворного отступления, завела русских дворян на узкий пятачок земли между оврагом и ельником, где по их густой толпе весьма удачно жахнула польская артиллерия. Атака полков Челядина немедленно захлебнулась в собственной крови. Что не смогла сделать польская артиллерия, то тут же доделали польская кавалерия. Под ударами элитных польских латников и под огнем польских же орудий, русская армия смешалась и побежала. Часть отступающих войск оказалась прижата к берегу Крапивны и там понесла большие потери. Остальные полки, которые по большей части были конными, оторвались от преследования и ушли к Смоленску. В плен к Острожскому тогда угодило около 600 дворян, включая и 6 воевод, да большая толпа простых ратников, которых никто не считал. Главные «герои» сражения, Челядинов и Булгаков, сумели спастись.

Поспешив разрекламировать на всю Европу свой первый успех в затяжной войне с Московией и сообщив королевским дворам Запада об истреблении под Оршей 80-тысячной армии русских схизматиков, Сигизмунд погнал своих воевод на восток в надежде отбить у Москвы «литовские» земли, утерянные в ходе предыдущих кампаний. В результате, на плечах бегущего противника Литве удалось вернуть себе сразу три крепости: Дубровну, Мстиславль и Кричев, где жители вновь без боя присягнули на верность польскому королю. Вскоре начались брожения в умах и в отбитом месяц назад у Литвы Смоленске. Известия о поражении московских войск под Оршей и отрывочные сведения о приближении к городу литовских войск вынудили многих представителей смоленской знати произвести переоценку ценностей и вспомнить о том, что они вообще-то были и остаются верноподданными его королевского величества, присягнувшими восточному варвару не своей волей, а «насильственно». «Лучшие люди» Смоленска во главе с епископом Варсонфием уже готовы были открыть ворота гетману Острожскому, что с польской конницей буквально «летел» к их городу, но заговор бояр-изменников был вовремя раскрыт. Когда гетман и полторы тысячи гусар примчались к Смоленску, предателей там уже не было. По приказу Василия Шуйского их всех прямо на глазах у поляков повесили на городской стене. Все казненные заговорщики были одеты в собольи шубы и увешаны серебряными чашами да ковшами, пожалованными им в дар московским государем. Пощадили только Варсонфия – епископ все же, хоть и предатель. Разъяренный Острожский с горяча погнал своих людей на приступ, но на городском валу ему изрядно наваляли, и полякам пришлось потом спешно уходить на запад, побросав обозы и раненных.
 
Безоговорочная победа польских гусар и артиллеристов над русской армией под Оршей позволила гетману Острожскому поквитаться с русскими за позор Ведрошского разгрома, королю Сигизмунду помогла пусть и немного, но отмыть от грязи свой упавший ниже некуда авторитет, а Литве подарила кратковременную передышку в войне, если не считать набеги на литовскую украину союзных пока ещё Москве крымских татар. Впрочем, союзники эти были крайне непредсказуемы, и Москве самой пришлось срочно укреплять свою южную границу. Так в недавно отторгнутом у Рязанского княжества «городе мастеров» Туле прямо внутри кольца деревянных стен началось строительство каменной цитадели. Как и Литве, московскому командованию требовалась короткая передышка для того, чтобы перегруппироваться и «оприходовать» свежеприобретенные земли. Василий III на несколько месяцев приостановил активные действия своих войск, приказав им пока находиться в обороне.

Других последствий Оршский разгром не имел. В принципе, Василий мог быть доволен собой, ведь, главная цель всей войны – возвращение Смоленска, была им достигнута. В этом деле он сумел переплюнуть, даже, своего великого отца, которому Смоленск взять так и не удалось! После 110 лет иноземного владычества город был воссоединен с Русью. А что до потерь…. Потери – это всегда неприятно, но, как говаривал один Иосиф: «К сожалению, войны без потерь не бывает».

В память о взятии Смоленска в Москве на том месте, где русские полки собирались в поход, по указу Василия III был основан Новодевичий монастырь.