Мыльный пузырь

Пыжиков вошёл в прихожую. Водрузил на комод у зеркала свой пухлый портфель. И пыхтя, принялся стаскивать с ног ботинки.
«Ну и денёк», — нарочито громко проворчал он, в надежде, что жена выйдет на звук его голоса.
Никакой реакции не дождался и, бубня себе под нос что-то невразумительное, отправился к ней в мастерскую.

Она стояла у мольберта и, по-детски высунув язык, рисовала что-то вишнёво-розовое.
«Опять малюешь?» — презрительно спросил он. «Лучше бы плиту помыла.»
Она даже не обернулась, продолжая накладывать мазки поверх холста.
«Ужинать будем сегодня?» — накручивая себя, со злостью вопросил он.
Снова тишина.

Он плюнул и потопал в кухню.
«До чего же бестолковая баба», — разговаривал он сам с собой. «И где были мои глаза, когда я выбрал в жёны это недоразумение в женском обличье? Коммерческие ниши осваивать нужно! Конкурировать. Биться за место под солнцем. Чем больше людей на планете, тем жёстче прессинг за кусок пирога. А эта всё мультики нереальные малюет…»

Руки привычно мастерили ужин из того, что было в холодильнике.
«Лучше бы с Мишкой в кафе пошёл», — ворчливо думал он, уже успокаиваясь и запихивая в рот огромное сооружение а-ля сэндвич.
Раздражение потихоньку отпускало.

***

Это её новое малиново-розовое художество из мира то ли фэнтези, то ли фантастики злило его неимоверно. Он даже не мог понять, почему.
Оно было настолько чуждо ему самому по восприятию, что вызывало отторжение на животном уровне. Оно казалось опасным, несущим непонятную и необъяснимую угрозу.
Ведущим к глобальным неприятностям.

«Почему ты не можешь рисовать что-нибудь достойное?» — вопрошал он, презрительно кривя губы. «Пейзажи там, натюрморты, портреты… Что за мазня у тебя вечно невообразимая на холстах?»

Она самозабвенно продолжала смешивать малиновое и розовое и наносить на холст. Под кистью всё отчётливее вырисовывался фантасмагорический инопланетный пейзаж. Он становился всё натуральнее, живее, ярче, выпуклее.
Казалось, коснись рукой, и она окажется там, в этом чужом и манящем мире.

Чем реальнее становился её пейзаж, тем менее значимым становилось происходящее здесь. Кто этот странный и чужой человек, постоянно что-то требующий от неё? Почему он считает, что может распоряжаться её жизнью, её судьбой, её временем?
Она не хотела к нему. Она была там, вовне. В этой сияющей малиново-розовой дымке прекрасной и далёкой реальности.

***

Пыжикову вдруг стало тревожно на совещании. Чувство невосполнимой утраты ударило под дых резкой болью. Впервые в жизни он, сославшись на внезапное недомогание, отпросился домой и бежал всю дорогу.
Стремительно ворвался в прихожую. Грохнул портфель на пол. И прямо в обуви помчался в её мастерскую.
Он не ошибся…

На месте мольберта светилось по краям золотисто-розовым прозрачное круглое окно. За окном он с удивлением рассмотрел тот самый малиново-розовый фантастический мир, созданный женой на холсте.
Пыжиков замер, опасливо прикасаясь растопыренными пальцами к непонятному проёму.
То, что он увидел внутри, потрясло его до самой глубины его прагматичной и материалистичной души.
Он возмутился, яростно заорал: «Ты что, больная? Куда ты пошла, дура?!» и ткнулся в окно всем телом.
Глухо…

Пыжиков тщетно заколотил пухлыми кулачками по непроницаемому прозрачному барьеру портала.
Жена, не оглядываясь, уходила в переливающемся пузыре всё дальше вглубь вишнёво-розовой планеты.

«Вернись! Ты что, не видишь, это же просто пузырь! Розовый мыльный пузырь! Такой же никчёмный, как вся твоя мазня! Он же лопнет! Ты не выживешь без меня! Верни-и-и-и-ись!… Я же люблю тебя, дура-а-а!»

***

 «А ты говоришь, приземлённые… Говоришь, не смогут они. Очень даже смогут. Да, не многие. Скорее, единицы. Так изгои, торящие новые пути и расселяющиеся в новых мирах всегда одиночки. Смотри, в какую роскошную реальность она открыла портал…» — космический архивариус раскрыл каталог с голограммами вселенной.
«Хм… не плохо. Около пятисот световых лет от их планеты. Молодец девочка!»
Он старательно нанёс на карту кротовых нор новый маршрут.

***