Напоминают самолёты о войне

Передо мной сидела седовласая женщина с неподдельным интересом к жизни в глазах, вспоминала былые годы. Почти за девять десятилетий столько всякого пришлось пережить! Слушать – не переслушать. Антонина Васильевна рассказывала, и мысленно я видела перед собой девочку, чьё детство закончилось в день её пятилетия.
– Родилась я в селе Каменная Балка. Папа мой – Василий Степанович Бобырь 1910 года рождения, мама Галина Семёновна – 1909. Маму все называли Галей, а в документах она – Анна. И такое в жизни бывает. Нас, детей, было пятеро: старше меня сестра Людмила и брат Владимир и младшие сестрички Зинаида и Таисия.
22 июня 1941 года Тоне исполнилось пять лет, и репродукторы, которые совсем недавно повесили на столбах, чтобы передавать «Последние известия» и музыку, сообщили, что началась война. Вместо поздравлений и веселья этот день запомнился непривычной тишиной: все притихли, попрятались. Многие мужчины, в том числе и Василий Степанович, ушли на фронт.
– Сначала было не очень трудно: до войны семья держала своё хозяйство: корову, тёлочку, овец, кур, гусей. В погребе в больших кадушках хранились соленья, приготовленные по маминым рецептам (сейчас-то мы всё в банки закатываем, а в кадушках всё получалось вкуснее!). Потом, когда началась оккупация, летом 1942 года, нам пришлось туго. Наголодались, намёрзлись…
С приближением оккупации участились вражеские бомбёжки. Самолёты налетят, бомбы сбросят и улетят. С неделю их нет, потом возвращаются. Как только слышали гул моторов самолётов, женщины хватали детей и бежали в укрытие. Убегали в поле и прятались в ямы: они образовались, потому что выгребли глину для саманов.
Немцы к нам заехали поздней осенью, продолжала Антонина Васильевна, помню, мы ели кашу. Вдруг зашёл немец и начал что-то по-своему говорить. Мама его не понимала. Во дворе немцы стали ставить свои машины, а потом в дом зашёл немец с большой собакой. У нас был закром для зерна, и на нём доски. Мама нас туда посадила, а фашист подошёл и стал направлять на нас дуло пистолета. Мама кричала: «Не надо! Не надо!». А он говорил: «Пух! Пух!» потом ему командир приказал отстать от детей. Нас выгнали из дома, и мы ушли в сарай. Чтобы согреться, прижимались к корове и тёлке. Чуть позже незваные квартиранты зарезали корову с тёлкой, мясо съели, нам оставили только внутренности. Мама и из них умудрялась нам что-то готовить: кишки вымывала, солью перетирала. Когда осталась одна телячья шкура, мама её осмолила, отскребла и наварила холодца. С голодухи наелись, и нам стало плохо. А врача в округе нет, единственная фельдшер на войну ушла.
В колхозе от голода падали лошади. Их забивали и мясо раздавали людям. Мальчишки иногда залезали к немцам, чтобы взять что-то съестное. Изверги избивали попавшихся розгами, а потом заставляли родителей бить их.
Дома осталось два мешка семечек. Жарили и ели. Когда остался один мешок, пришёл фриц и рассыпал семечки по ступенькам…
Поселила мам нас в погреб, где ещё остались соленья. Туда принесли солому, на неё положили матрасы и сидели одетые, закутанные.
Один раз снаряд упал совсем близко. Стало страшно, мама спрятала детей в сарае. Старшую Люсю прятали, чтобы фашисты не угнали её в Германию.
Один немец приводил в дом огромную овчарку на длинном поводке. Та постоянно показывала свой звериный оскал. Как-то Тоня держала на коленях кошечку. Собака бросилась на неё и покусала Тоню. Раны потом долго не заживали, шрамы остались на всю жизнь. А фашист смеялся!
И всё же среди немцев не все были фашистами, извергами. Кто-то воевал, лишь повинуясь приказу. Тоня даже запомнила большую машину, которая привозила «квартирантам» продукты. Немец звал маму помочь разгружать, но она боялась: вдруг убьёт. Но спустя время она стала помогать готовить еду, и что-то перепадало детям. Можно сказать, добрый немец спас семью от голодной смерти. Он говорил, что немцы не хотели войну, это всё Гитлер развязал. У этого солдата дома тоже пятеро детей остались.
Антонина Васильевна продолжала:
– И среди наших не все пошли Родину защищать. У нас в селе были полицаи, в том числе – мамин кум. Пришёл как-то к нам и говорит:
– Галина, иди рыть окопы.
– Как же я пойду, когда у меня ребёнок маленький на руках?
– Иди, а то застрелю.
Вот так выслуживался перед оккупантами! Но обошлось, никого не застрелил.
После немцев в Каменную Балку пришли румыны, более жестокие, не останавливавшиеся ни перед чем. Маленькой Тоне румын запомнился тем, что украл подушку и одеяло – зимой, в лютые морозы!
Когда стали стрелять «Катюши», все поняли, что наши приближаются. Немцы остервенело бомбили в полях и лесополосах. Там много солдат погибло. Когда врага окончательно выгнали, односельчане решили похоронить воинов. Оставшиеся дома мужчины – старики или вернувшиеся с войны по ранению, собирали застывшие тела солдат. Проверяли карманы, часто находили в них медальоны, записки: кто, откуда, где родственники. Всё отправляли в военкомат, понимая, как это важно сохранить.
Война ушла, но продолжала огрызаться. Много погибших детей было в посёлках и хуторах. Убивало мальчишек любопытство: находили в полях неразорвавшиеся мины, снаряды. Интерес – что же там, внутри? – подводил ребят. От неосторожного движения их разрывало на месте. Галина Семёновна привязывала сына, чтобы не убежал, не подорвался…
Фронт откатился, и люди выходили в поля, в скирдах соломы отыскивали зёрна.
– Мама жарила кукурузные кочаны, варила свёклу и делала лепёшки. Из травы варила суп. Выжили все. Стали думать, как быть дальше. Весной посеяли в огороде чечевицу, свёклу – больше ничего не осталось…
Антонина Васильевна говорит. Что с их улицы не вернулись с войны человек семь-восемь. Отец пришёл с поломанной рукой в шине и с пулей возле диафрагмы. Так и умер с пулей в 76 лет – боялся операции.
В школу Тоня пошла в восемь лет, тогда много было переростков-первоклассников. Ходили кто в чём мог, о форме речи не велось, писали на газетах в холодных классах. Чернила замерзали! Я окончила семь классов. Тогда редко кто до десятого доходил – приходилось помогать родителям содержать семьи.
Брат после войны пошёл работать в колхозную кузницу, раздувал огонь. Колхоз стал возрождаться, в полях стали сеять пшеницу и рожь.
– Мы после уборки ходили в поле колоски собирать. Это уже разрешалось, но наказывали, если набирали много – по мнению контролёров. Помню, одна женщина из-под комбайна набрала зерна вперемешку с землёй – дали срок три года, её больная дочь так и умерла без присмотра…
Когда стали выдавать семена для посева на своих участках, вздохнули облегчённо: есть зерно – можно держать птицу. И Тоня ходила за десять километров на рынок продавать излишки. Появилась возможность купить одежду. Миновала чёрная полоса.
В 1954 году вышла замуж. В семье родились трое детей – сегодняшняя мамина опора, все живут в родном посёлке Орловском.
И всё же, когда летят самолёты, Антонина Васильевна мысленно возвращается в детство, оборвавшееся в её пять лет.