Книга в голубом переплете

Перед ним сидели шесть старцев, шесть людей в чёрных робах и с судейскими масками, закрывавшими лица. Шесть людей, откинувшихся на спинки чёрных кресел, с которыми сливались складки роб. И только кисти рук: светлые или смугловато-землистые, с голубоватыми прожилками вен или со складками кожи, набрякшими над суставами пальцев, – выдавали в сидящих людей – человеческой, смертной породы.
Перед ним сидели его судьи.
Нет, не так.
Это он стоял перед ними, а они судили его. Ни слова не было сказано. Почему все молчат? Потому, что он только сейчас оказался здесь, или потому, что всё уже решено, в его присутствии или без него? Когда это началось? Кто эти люди? Они были старцами, значит, были стары…Хотя он не видел их лиц, не знал их имён. Они были старцами, потому имели право судить, сидеть в чёрных креслах, прятать лица за масками.
 Нет, не так.
 Он знал их, и так как знал давно, они, известные его душе из каких-то глубин жизни, а может быть смерти, не нуждались в лицах, не имели возраста. У них было только одно дело, одно назначение – судить.
И он стоял перед ними, за чертой, которую переступил, а они судили его за пре-ступление.
Что он сделал, переходя эту черту? Хотел ли он её переступить? Или всё вышло само собой, сложилось от неизбежности, от чужой воли? Виновен ли он? Он не знал, он не помнил, и это было страшно, мучительно…
Нет, не так.
Он знал. Но не имел слов, чтобы сказать, он не имел даже мыслей, чтобы произнести невысказанное – только чувства. Чувство знания, чувство опасности, чувство обречённости… Его судили за то, что он совершил.
Совершить можно только что-то значимое, что-то выдающееся, что невозможно делать каждый день. Такое бывает редко и нуждается в суде.
Не каждый имеет право совершать. Для совершения нужно быть необычным человеком. И он был им.

Канета увидел на стене намалеванное солнечным лучом широкое рыжее крыло. Глаза на крыло посмотрели шало, потом спокойно, потом закрылись. Напрягшееся от ночного кошмара тело медленно расслаблялось, словно по одному развязывались узлы на мышцах. Страх украл у него время сна, и Канете хотелось ещё полежать в полудрёме, отдохнуть, подумать. События вчерашних суток, в которые он не спал, были слишком, слишком… Канета морщился, подбирая нужное слово… Разбойник, кем он себя считал в полной мере, накануне ограбив свой первый обоз, сказал бы: «Едва унёс ноги». Но прежний Канета, сын резчика печатей, охочий до книг юнец, сказал бы, что чудом остался жив. А, точно, книга!..
Запустив пальцы под тощую соломенную подушку, Канета нащупал край. Тут она. Цела. Средней толщины, в однотонном переплёте без всякого названия, мягкие страницы потемнели от времени. Текст записан не человеческой рукой, а ровным почерком пера, двигавшегося по слову мага….
Он сел, поджав ноги, раскрыл книгу на коленях и прочёл: «До Великой зимы семнадцать зим не пускавшей солнце на небосвод, магия была средством создания иллюзии, средством наживы и обмана. Великая зима разделила всё сущее на то, что может превращаться, и на то, неподвластно превращению. И люди разделились. Те, кто способен определять пригодное к превращению и превращать его, стали зваться магами. Те, кто лишь сами способны превращаться, но не способны превращать, стали слугами магов. Те, что могут преобразовывать не превращаемое, стали мастерами. Так в первый раз установились благой порядок и равновесие. Однако если маги входили в сговор, они порабощали мастеров, а если мастера объединялись, то истребляли магов. Чтобы положить предел войне, стороны подписали договор, в котором их права были ограничены и на всех была возложена ответственность за общий мир. Маги должны были обучаться своему искусству, а мастера – своему. Только сдав экзамен в гильдии, они получали лицензии. С того времени появились волшебники и колдуны: волшебники не сдают экзамен в гильдии и им дозволено лишь домашнее волшебство и волшебство самообороны, колдуны же – те из магов, кого гильдия изгнала, но они не оставили, вопреки запрету, магии; или же те, кто не обучался, но выдаёт себя за мага…».

После этой строки Канета задался вопросом: кто был хозяин книги,– уж не магом ли? Или, чего хуже, не колдуном?
До минувшего вечера Канета путешественников лично не грабил, его только-только стали допускать выслеживать их на въезде в лес да пару раз взяли в окружение – подстраховывать опытных членов банды, пока те обчищали сундуки карет и собирали у пассажиров деньги и ценности.
Как назло, два дня тому Канету разобрала простуда: лоб горел, горло рвал кашель, но вожак всё равно велел идти, только прежде заставил глотнуть бражки. От той бражки у Канеты слёзы на глаза навернулись и на какое-то время гортань потеряла чувствительность. Когда пришла пора рвануть на себя дверцу кареты и рявкнуть: «Выходи, не то смерть!», он эти слова даже не рявкнул, а пролаял, как старый бесприютный пёс.

У простой и неброской кареты, которую досталось грабить ему и Густо, позади был только один ящик багажа. И путешественник только один. Слуга, правивший лошадьми, был уложен лицом в траву, но пассажира так бесчестить не стали. Не столько из уважения к аристократической осанке, но из-за его физического недуга: юноша, выглядевший не старше Канеты, не поднял глаз, они оставались полузакрытыми, и когда путешественник ощупью выбирался из кареты и после, когда его заставили стоять опершись на неё руками, и ловко обыскивали. Канете, наблюдавшему профиль юноши в тот момент, показалось, что он его уже видел. Такими были профили на камеях и печатях под резцом его отца: мягкая линия, гармоничные черты, изящные локоны.
– Синьор, соблаговолите ключ от сундука позади и перстенёк сами снять, – вытащив у юноши из-за пояса кошель, попросил Густо.
Юноша спокойно отдал ему украшение:
– Ключа нет, ящик на щеколдах. Осторожнее с перстнем, будете надевать – не оцарапайтесь.
– Премного благодарны, – грабители, сняв фонарь с кареты, устремился к багажу. Канета помог открыть крышку. Густо присвистнул:
– Эва, на что вам, слепому, столько книг?!
– По-вашему, слепые не имеют права читать книги? – насмешливо парировал юноша.
Кажется, несмотря на недуг и некоторую женственность черт, рохлей он не был. Во всяком случае, за словом в карман не лез.
– Это правда, я вижу не много, не так как вы. Но я не одинок, я еду к сестре, а она прекрасно читает вслух.
– Что ж, синьор, вы даже одежды с собой чистой не прихватили?
Сейчас и перстень не утешал Густо. Пассажир услышал эту грусть в голосе и, неожиданно для Канеты, тихо рассмеялся – абсурдно, но заразительно, и Канета почувствовал, что у себя самого на губах улыбку, а в сердце что-то вроде трепета.
– В карете есть маленький сундук с личными вещами, там пара чистых рубах, можете взять.
Пока Густо в карете искал сундук и в нём рубахи, Канета стоял над ящиком с книгами. Он уже два года не держал в руках книги, ни одной. И сейчас, над этим коробом почувствовал, что неимоверно голоден – голоден до букв, чтения, шелестящих тайной страниц, всего того, что ему когда-то было доступно, а ныне стало бесполезной и недосягаемой роскошью. И тогда он взял книгу – небольшую книгу в голубом переплёте, даже не глянув, о чём она. Канета воровски сунул её под рубаху – как и должен поступать с добычей разбойник.
– Уходим! – донеслось с головы поезда: там уже окончили изымать всё ценное из богатых карет.
– Подсади его, Канета,  – кивнул на юношу Густо и отступил в заросли.
Канета, взяв пассажира под локоть, помог тому занять место в карете.
Узкая, прохладная ладонь перехватила запястье молодого разбойника:
– Кажется, у вас жар. В моём сундуке есть мешочек со снадобьем, маленький, тёмный, не спутаете. Одной пилюли хватает на шесть часов, чтобы снять лихорадку и кашель. Возьмите всё, это дорожный запас.
Канета почти выдернул руку, но просьбы-приказа не посмел ослушаться, забрал лекарство, а сам сундук поставил под сиденье в карете.
– Берегите себя, синьор, – выдавил он на прощание.
– А вы – выздоравливайте и… берегите, пожалуйста, книгу, – как-то очень доверительно произнёс юноша. – Сестра её ещё не читала.

В тот миг Канете было лишь неловко и страшно. Но сейчас он детально вспомнил и обдумал произошедшее. Как слепой мог знать, что он взял книгу, и какую книгу взял – если не силой магии?

Едва грабители скрылись в лесу и горемычный поезд карет вновь потянулся своей дорогой, как ему снова пришлось остановиться: путешественников нагнал отряд городской стражи.
– Что вы делаете! Зачем досматривать наши вещи? Скорее ловите разбойников, они ещё не далеко ушли! – возмущались пассажиры, которых снова заставили выйти из карет и выставить на обозрение содержимое коробов и сундуков, впрочем, изрядно сократившееся.
– Приносим извинения, господа! Из библиотеки совета архонтов пропала книга, возможно, её сейчас пытаются вывезти из города, потому не обессудьте, мы обязаны проверить вещи и даже одежду.
Сундук слепого юноши снова привлёк к себе внимание, не только стражников, но и всех пассажиров.
– Это очень подозрительно! Слепой везёт книги? Зачем?
– Смотри, сколько их! Пока всё переберут, битый час пройдёт!
– Наказание какое-то! Всегда у нас так! Вместо того, чтобы ловить разбойников, будут рыться в сундуке какого-то мальчишки!
– Может, если к нам вопросов нет, хотя бы мы уже поедем?
С молчаливого согласия предводителя стражи головные кареты потихоньку тронулись с места. Но кое-кому из пассажиров хотелось досмотреть представление, потому ровная линия поезда сломалась и возникла некоторая неразбериха.
Пока досматривали его вещи, слепой юноша показал начальнику отряда проездные документы. Видеть недоверчивый взгляд он не мог, но фраза: «То есть герцог Убио?..» была весьма ожидаема.
– Да. Он мой отец.
– Вы могли раньше сказать.
– Не думаю, что тут нужны какие-либо исключения. Но и задерживать вас и других не хочу. Вы знаете, что именно искать?
– Да, у книги голубой переплёт, она не очень велика, довольно старая. Начинается со слов «До Великой зимы…»
– А дальше?
– Это всё. Дальше понять могут только посвященные.
– Книга запрещённая или просто очень редкая?
– Мне сказали, «очень ценная». Она больше сотни лет хранилась в библиотеке совета.
– Но в библиотеку не так просто попасть, разве не вычислили, кто это мог сделать?
– Нет. Опросили всех, кто побывал там в течение двух дней, подключили магов-сыщиков, но пока никаких результатов.
– Понятно. Что ж, надеюсь, книга со временем найдётся…
– Хотелось бы. Навели они с этим поиском суеты…Но нет и худа без добра: уже трёх контрабандистов и скупщиков краденого накрыли… А разбойники далеко не уйдут, не беспокойтесь, сейчас закончим и нагоним их. Могу я узнать, что у вас украли, синьор? Приложим все усилия, чтобы как можно скорее вернуть.
– Всего лишь семейный перстень с сапфиром и немного наличных. Я путешествую налегке, по семейным делам.
К этому времени книги из сундука юноши были осмотрены, его почтительно сопроводили до кареты, и оставшиеся зрители спектакля, тоже поспешили по своим местам.

Стражники настигли их на склоне заросшей лесом горы, и разбойники тотчас рассеялись. Густо, Канета и ещё несколько человек залегли на одном из уступов, зарылись в жухлую листву. Они слышали, как стражники, спешившись, поднимались и прочёсывали местность одновременно.
От прелой листвы у Канеты засвербело в носу, а с этим и проснулся его кашель. Он стиснул нос и губы рукой, затаил дыхание, но это не помогло, лишь добавило телу конвульсий. Из глаз потекли слёзы, нестерпимо хотелось дышать и кашлять одновременно. Канета мутнеющим взглядом видел, как с ужасом смотрит на него лежащий рядом Густо и как беззвучно скользит его рука  – за ножом. Каким-то чудом он отыскал снадобье, что недавно получил от слепца, и затолкал пилюлю в рот.
Сразу же почувствовал кисло-солоноватый вкус и прилив слюны. Еще мгновение спустя спазм прошёл. Канета медленно и осторожно перевёл дыхание.
Лежать пришлось долго, но, наконец, опасность миновала. Все поднялись на ноги, лишь Густо не шевельнулся.
– Густо, Густо, дурень, ты что, спишь? – склонился к нему Мазо.
Но, едва тронул, резко выпрямился, мешая пополам божбу и проклятие.
– Откинулся, помер Густо, ребята! Со страху, видать, что малец нас выдаст.
Мазо кивнул в сторону Канеты. Тот молча и с ужасом вытаращился на остальных, не зная, что ему теперь будет.
– Ладно, забыли, лучше уж так, чем на дыбе или в петле. Помогите-ка, присыпем его, что ли.
Сгребая листья, Канета краем глаза видел, как Мазо снимал с пальца Густо сапфировый перстень, сегодняшний и последний его трофей.

–У-у-у!... У-у-били-и!...
Канета захлопнул книгу и вскочил на ноги. Нет, Густо оплакали ещё ночью, когда добрались в лагерь на вершине горы. И у Густо не было жены или подружки, чтобы так кричать. Кричала Инес, жена Мазо. Из всех немногих женщин здесь только у неё был такой низкий голос.
Канета схватил пояс с кинжалом, на ходу нацепил, прислушиваясь: кричит ли кто ещё, драка ли то или нападение на лагерь. Ни в хижине, ни выйдя из неё, шума боя он не услышал. Приободрился и побежал к жилищу Мазо и Инес.
Вокруг хижины Мазо собрались все, кроме караульных. Канета втиснулся в кучу народа. И вместе с остальными подался в сторону, пропуская в хижину Папашу, - никто не знал, да и никогда не решился бы узнать подлинное имя главаря их банды. Папаша и «старшие братья», Тоньо и Джованни вошли, и несколько минут все с напряжением ожидали узнать причину смерти Мазо, первые в ряду даже пытались что-нибудь услышать из-за плотно прикрытой двери. Так что, когда она раскрылась, даже не удержались на ногах.
Вышел Тоньо, цепко оглядел толпу. Остановил взгляд на Канете и поманил его рукой. Канета, не относя этот жест к себе, стал оглядываться по сторонам, а окружающие, в свою очередь, начали поворачиваться к нему.
– Иди-иди сюда, Папаша зовёт! – нетерпеливо прикрикнул Тоньо, и Канете пришлось подчиниться.
Он вошёл, вжав голову в плечи. Не только из-за того, что дверь в разбойничье жилище была традиционно низкой, неудобной для того, кто пожелает сюда ворваться. Страшно было. От неизвестности: неизвестности своей вины и неизвестности наказания. Страшно – как только что во сне. Так вот о чём был этот странный, сумбурный сон?
Мазо уже накрыли плащом. Никакой крови ни на плаще, ни вокруг Канета, мельком глянув в ту сторону, не заметил. Инес тихонько подвывала в уголке. Папаша сидел в центре, на хозяйском стуле, на Канету он смотрел строго, но без гнева. Канета потупился. Может, это… Пронесёт? Спросят только что-нибудь?
– Ну-ка, чико , расскажи мне, что вы с Густо взяли вчера? – спросил Папаша
– Кошелёк взяли, – промямлил Канета.
– Громче! Кошелёк кто взял?
– Густо взял. Густо взял кошелёк у слепого, две рубашки и перстень с камнем. Синим.
– Так, а ты что взял?
Канета сжался. Говорить о книге ему не хотелось.
– Там больше нечего было брать. Да и нехорошо у слепого забирать последнее. Я только лекарство взял, у меня горло болит… Болело…
Юноша лишь сейчас осознал, что с утра почти не чувствует свою простуду.
– И тебе не обидно стало, что всё досталось Густо?
– Нет, – удивился Канета вопросу. – Густо старший, и он всё делал.
У начинающего разбойника язык не поворачивался сказать «шмуда обшаривал».
– А потом что стало с вещами?
– После смерти Густо перстень и кошелёк Мазо забрал. Кошелёк в общак отдали, я вчера видел. Перстень… Не знаю, наверное, у Мазо остался.
– Рубашки?
– Рубашки… В лесу, с Густо вместе их похоронили.
– Подойди сюда, посмотри, этот перстень?
Канета испуганно, мелкими шажками приблизился к накрытому телу, Джованни, стоявший поблизости, приподнял край плаща.
– Да, этот, – подтвердил Канета.
– Инес говорит, Мазо только сегодня утром этот перстень надел. А через пару часов тихо так, прямо за столом помер. С Густо примерно так же было?
Канета всхлипнул:
– Да. Мы лежали, от стражи прятались, а он как будто уснул…
– Ясно. Джованни, возьми толстую тряпицу, сними цацку. Только так снимай, чтобы не касаться голой рукой, понял?..  А ты слушай внимательно, чико.
Голос Папаши заставил Канету вздрогнуть, перестать смотреть в пол и взглянуть на атамана.
– Мы сейчас поищем кошелёк и всё что в нём, ты возьмёшь всё добро, пойдёшь в Кастеллу и вернёшь хозяину. Он, похоже, не из простых. Маг или вроде того – с такими лучше не связываться. Оставишь под утро на пороге дома, проследишь, чтобы слуги нашли и передали. Ты грамотный, напиши записку с извинением, так мол и так, синьор, простите за недоразумение. Лекарство тоже вернёшь. Рубашки… Дорогие были?
– Не-не…не знаю. Наверное…
Канета с ужасом представил, что его ещё заставят раскапывать могилу Густо, но Папаша принял иное решение.
– Чужие мы дать не можем – невежливо получится. Добавим деньгами из старых запасов. Дуй к себе, собирай перекус на дорогу и сразу назад.
– А… А как я его в Кастелле найду?
Папаша и «братья» ухмыльнулись, несмотря на нерасполагающую обстановку.
– В Кастелле у рынка сидит Слепой Рикко. Скажешь ему, что Папаша с Чёрной горы прислал тебя в город. Рикко собирает новости, он что угодно поможет найти. Да и слепак слепака чует издалека.
Тоньо не выдержал и гыкнул, но тут же обернулся на безутешную Инес и стёр с лица ухмылку.

Вещи слепого путешественника с опаской и почтением, щипцами положили в деревянную шкатулку. Канета добавил мешочек с лекарством. Положил его без всяких предосторожностей, рассудив, что, если со вчера с ним ничего не случилось, – кроме того, что случилось, – значит, бояться нечего. По крайней мере, не тех вещей, что слепой словно бы сам ему отдал.
– И вот что, чико, держи рот и ширинку на замке, – напутствовал его Папаша.– Если про Чёрную гору хоть кому, пусть девчонке какой смазливой выболтаешь, учти, мы тебя даже в ратуше достанем.
Когда Канета отошёл к воротам лагеря и уже не мог их слышать, Джованни спросил Папашу, не боится ли тот отпускать парня, не повязав его кровью.
Папаша задумчиво смотрел вслед Канете.
– Если он вернётся – так тому и быть. Если не вернётся – мы его навестим, и как знать, может, от него больше проку будет не тут, а в городе.

Канете не хотелось возвращать книгу. Нет, не так. Канете не хотелось возвращать её, не дочитав. Потому он не спешил; сойдя с горы, убедившись, что последние из часовых его больше не видят и следом никто не идёт, устроился под деревом, чтобы закончить чтение. Да, верно, тут было то, что касалось его, точнее, его отца:
«Поскольку всё, что способно превращаться, не обладает стабильностью, превращения магов, волшебников и колдунов ограничены во времени. Чтобы сохранить результат, маги и мастера объединили усилия. Так появились магические печати. Маг создавал образ печати, мастер же придавал ему форму. Наложенная на превращённое печать обладает свойством сохранять его в стабильном состоянии многие годы. Однако запрещено накладывать печати на живых существ за исключением преступников».
У Канеты без ветра холодок прошёл по спине. Во сне он был преступником: не простым разбойником, которого судит городской суд, не тем, кого судят гильдии, а таким, которого судит совет архонтов, то есть высший совет мастеров и магов. И, видимо, на него должны были наложить такую магическую печать. За предательство. Но кого он мог предать? Канета – не маг, он не умеет ни превращать, ни превращаться. Он толком и не мастер, ученичество у отца и в гильдии не в счёт. Откуда ему такие кары? За его разбойные провинности бьют палками и ссылают на тяжёлые работы. А вот отец…
Отец был мастером печатей, случалось изготавливать их и для магов. В итоге он создал что-то такое, за что гильдия отняла лицензию. Может, печать оказалась некачественной. Может, заклинание не сработало, но мага трогать не стали, а отца обвинили во всём. Лишённый заработка и любимого дела, которое и держало его после смерти жены, он стал выпивать и пытаться выручить деньги азартной игрой, в итоге продал мастерскую и проиграл дом.  И умер, замёрз на улице по дороге из кабака. Канета на последние деньги его схоронил. К тому времени учёбу в гильдии он забросил – всё равно денег её оплачивать не было, а косые взгляды наставников и соучеников не оставляли надежд доучиться спокойно. Оставив дом кредиторам, Канета подался в бега и бродяжничество.
– Кхм, молодой человек, вы так простуду не вылечите, а круп заработаете.
Канета вскочил на ноги и огляделся по сторонам. Никого рядом.
– Пойдёмте уже, холодает. К ночи дождь может начаться. Ни вам, ни мне промокнуть не к добру.
– Ты кто?!
– Книга. Вы меня в руке держите. И попрошу мне не тыкать, я существенно старше.
Канета панически глянул на книгу в своей руке и, медленно-медленно положив её на землю, начал пятиться. Нет, слепой юноша определённо колдун, если его перстень молча убивает, то что может сделать говорящая книга?
Словно отвечая на этот мысленный вопрос, та резвой птицей взмыла вверх, на уровень груди Канеты и повисла перед ним в воздухе.
– Так, молодой человек, не пойдёт. Взялись доставить вещи в Кастеллу, более того, думаю, вас там даже ждут, но прохлаждаетесь в прямом и переносном смысле! Ну, что стоите, будто магии ни разу не видели! Кладите уже меня в котомку и марш в город.
Канета глядел на книгу умоляюще и не решался протянуть к ней руку.
– Что ещё? – недовольно спросила она.– Или торговаться собираетесь?
– Простите, но я должен знать… Вы принадлежите колдуну или магу?
– Я? Принадлежу? С какой стати я принадлежу? Дурацкая манера измерять всё властью и собственностью. Я обладаю собственной волей и собственной судьбой. Если уж на то пошло, это вы сейчас принадлежите мне: вам поручили вернуть малышу Тео всё, что забрали у него.
– Но, значит, этот молодой господин, Тео – колдун или маг?
– Скажем так, он не без способностей. Может быть, через пару лет и получит лицензию мага. Но вам-то что? Мы с Тео просто попутчики. Как и с вами. Пока что. А я своих попутчиков не бросаю вот так посреди дороги. Тем более, что Тео официально пригласил меня погостить у его сестры. И кстати, говорил, что это – начитанная, талантливая и очень милая девушка. Давненько не приходилось видеть милые и умные глазки юных барышень! Не могу себе отказать в удовольствии. Ну, так мы идём?
Канета вздохнул и протянул руку. Ему показалось, что книга в воздухе ощутимо потяжелела. Наверняка разницу в весе и составляла его судьба.
– Я приношу извинения, что забрал вас из багажного сундука, где вы путешествовали, – после некоторого молчания сказал он, – Не знаю, что на меня нашло. Глубочайшие извинения.
– За любовь к знаниям не нужно извиняться, молодой человек, иначе кончите разбитыми мечтами. Кстати, как вас зовут?
– Канета.
– Не шутите?
– Нет, а что?
– На языке Камоэнса это означает перо, орудие письма. Владеете магией строк?
– Я грамотный, но во мне магии ни капли. Да и в мастера едва ли получится выбиться. Но я соскучился по книгам, это правда.
– Вот как? Что же вы прочли во мне?
– Не верите, что умею читать? – возмутился Канета. – Вот, слушайте, наизусть помню: «До Великой зимы, семнадцать зим не пускавшей солнце на небосвод, магия была средством создания иллюзии, средством наживы и обмана. Великая зима разделила всё сущее на то, что может превращаться, и на то, не подвластно превращению. И люди разделились. Те, кто способен…»
– Достаточно!
– Я и дальше могу!..
– Не сомневаюсь, что можете, – твёрдо сказала книга. – Именно потому мы с вами сейчас и разговариваем. Не все могут меня читать и слышать.

Рыжеволосая девушка подошла к креслу и положила руку на плечо юноши, сидящего с полузакрытыми глазами.
– Я беспокоюсь, Тео. Они сумеют пройти патрули? Где они сейчас?
– Всё хорошо, Люцца, уже прошли заставу, часа через два будут в городе. Всё-таки доверить тайну разбойнику, влюблённому в чтение, не самый плохой способ. Сам, как и ты, сомневался, но книга рассчитала верно.
– Но перстень!... Это было жестоко!
Тео вздохнул. Сестра поняла, что слова причинили ему боль.
– Я не могу носить меч, чтобы защищаться, Люцца. Я вижу лишь то, что далеко. Потому, как бы ни хотел, одновременно видеть тебя и чувствовать твоё прикосновение, слышать твой голос у меня не получится… И что, это повод не встречаться с любимой сестрёнкой? Смотреть на тебя из соседнего городка? Диктовать письма? Да пусть хоть три тысячи разбойников! И всё моё оружие – перстень-охотник, да и тот опасен только если о него оцарапаться.
– Тео, прости, я знаю, что ты не хотел ничьей смерти. Но если сейчас отец узнает, что это мы помогли магической книге сбежать из библиотеке архонтов…
– Если отец узнает? Тогда нас ждёт великий поединок: между магом-человеком и магом-книгой! Мне даже хочется, чтобы он узнал!
Брат Люццы расхохотался, но она сдвинула брови, и рука её на плече юноши немного напряглась.
– Эй, Люцца! Что не так? Боишься, что не сумеешь прочитать пару строк? А вдруг там заклинание, над которым ты второй месяц бьёшься! Хотя, может быть, будет обычный рецепт вишнёвого пирога. Тут уж как повезёт. Книга сама выберет, что ты прочтёшь, если вообще прочтёшь…
– Тот юноша прочёл? Ты видел?
– Прочёл. Ещё утром. О Великой зиме, магах и печатях. Он шевелил губами пока читал, потому я смог различить несколько слов. Значит, он сможет рассказать и написать историю создания магических печатей. Всё, что скрывает от магов гильдия мастеров. И даже то, чего они сами не знают. Думаю, нас теперь четверо: четыре непокорных мага, готовых плыть против течения,– ты, я, этот парень, Канета и книга, с которой всё когда-то началось. Первая и единственная книга, воспитывающая магов-людей.
– Ещё не известно, даст ли мне книга что-нибудь прочитать, станет ли она нас учить и захочет ли этот Канета практиковать с нами магию в обход гильдии! Сам знаешь, чем это может окончиться, если раскроется.
– Если книга не уговорит его, – я съем свой берет, сестрица. Без соли и перца.
Люцца фыркнула:
–Я это запомню!

Когда Канета вошёл в Кастеллу, уже смеркалось. Наверняка Слепой Рикко давно ушёл со своего доходного местечка, так где теперь искать этого Тео?
Беззвучно, словно слетев со стены за спиной, из полутьмы его нагнал парень:
– Канета?
Путник настороженно кивнул.
– Я – Габриэль, слуга магессы Люции. Пойдём, провожу.
И узкая улочка, в которую они свернули, чёрная, как роба архонта из сна, поглотила обоих.